Глава двадцатая

К чему это я? Не знаю. Случайная мысль столетней давности. Из моего личного списка диванной философии. Я в детстве тащился от качелей. А потом что-то произошло с вестибулярным аппаратом, и меня стало тошнить от одного только взгляда на них.

Отношения Ясны с родителями стали ни к черту и явно не помогали ей идти на поправку. Она оказалась тем человеком, который не прощает предательств. Не прощает никому, даже отцу и матери. И, если честно, меня это восхищало. Да, я теперь понимал, что она помнит и про Дроздову, и про Леру, всегда держит это в уме, как при устном счете. И что мы с Воронцовым проходим под ярлыком «не сказавших» всей правды. Но это не расстраивало. «Забей, Рыбка, они хотели как лучше, просто не рассчитали», – говорил я, имея в виду ее родителей, и с замиранием сердца ждал ответной тирады. Малодушие давно перепутали с великодушием. Прощать всем и все – черта благородных, так нас научили. Ну подумаешь, человек нагадил тебе в душу, он же друг – прости его. Ну задолбал своим хамством, это же твой брат – да прости и забудь, вы же родственники, кровинушки, так сказать. Растрепали тайну? Насмехались над ней? Будь выше этого, прости, между вами было столько всего классного.

Ясна считала наоборот. И делала наоборот. Я ей завидовал.

Предложил переехать ко мне. Она отказалась, но все-таки стала чаще оставаться у нас дома. Постепенно спали отеки, она начала двигать рукой: через боль, сжимая зубы, поднимала ее вверх, самостоятельно справляясь с полотенцем в ванной. Не разрешала мне заходить и помогать. Не раздевалась при мне. Ее хладнокровность впервые показалась мне спасительной. За пару недель пережив всевозможные гормональные сбои, она совершенно спокойно стала рассказывать про операцию, про виды имплантов, о которых прочитала в интернете. Казалось, она говорит не про себя, а про кого-то другого. Я гладил ей платья, Маринка заплетала косы, мама проверяла реферат по экономике, а папа рассказывал истории про наше детство.

У меня на руках оказались билеты в консерваторию. Частенько они нам и в универе доставались, но там обычно раздавали просто цветные бумажки без мест ― приходилось ютиться на балконе. «Нет-нет, вам во второй амфитеатр». И вскакивать, когда в середине сонаты заходили опоздавшие и пытались отвоевать законные сиденья. На этот раз мы сидели на шестом ряду партера, откуда скрипачки и виолончелисты были видны как на ладони. Солист за роялем экспрессивно тряс волосами, дирижер подскакивал на носках во время маршевых партий. «Концерт для фортепиано номер два» Рахманинова Воронцов проспал от и до, пуская слюни в плечо моего нового пиджака.

Часть первая. Moderato. Нет, тут он еще был весел и рассказывал Ярославне о композиторе, невзначай поглаживая ее по коленке своими белыми щупальцами. Минуты три продержался, а потом его как будто кто-то отключил.

Вечерние фонари на Большой Никитской добавляли осенней атмосферы и отлично расцвечивали соло фортепиано. Под ногами скользили на мокром асфальте желтые листья, их путь вслед за ветром пролегал к Брюсову переулку, и мы, придя чуть раньше назначенного времени, свернули туда же поглазеть на старинные выбеленные палаты. Пустая улица почему-то казалась веселой.

– Где ты купила это пальто? – спросил Воронцов. Ясне нравились его вопросы о шмотках. Они сближали. Как будто эти двое давно жили вместе и на скопленные деньги ходили затариваться зимней одеждой. Сам Воронцов круглый год ходил в одних и тех же кроссовках, и весь его гардероб состоял из пары футболок и выходной рубашки, зато и меня, и ее он постоянно расспрашивал о покупках.

На Ясне было коричневое пальтишко, оно казалось великоватым, но тогда это как раз вошло в моду. Я об этом знаю, потому что младшая сестра, как обезумевшая, искала такое же по всей Москве, а потом пыталась одолжить у нас с Соней денег, заваливая мессенджер картинками и фотками пальто. Ничего у нее не вышло. «Мне и надо-то всего восемнадцать тысяч, ну что тебе, жалко?».

Мою робкую попытку вывести всех на свидание – «все как раньше» – с бесплатными билетами в консерваторию Ярославна восприняла очень серьезно. Во время первой части концерта я то и дело поворачивался посмотреть на ее наряд и накрашенные губы и придумывал, куда мы пойдем ужинать.

Часть вторая. Adagio sostenuto.

– Прям ностальгия, – с иронией произнес Воронцов, когда мы остановились перед дверью Вадиковской квартиры.

Я мысленно с ним согласился. Слишком долго мы не принимали приглашения друзей. Запах квартиры Вадима, словно ключ, запустил внутри меня какой-то механизм. Своеобразная машина времени закинула на долю секунды в прошлый год. Иришка, коньяк, Дроздова… вся эта череда нелепостей.

– Крутое чувство, да? – Петя будто знал, о чем я думаю. – Примерно через месяц мы встретим эту девчонку, – он ткнул пальцем в Ясну, – и станем… ну, как нормальные, что ли.

– Нормальные? Когда это вы стали нормальными? – тут же ответила она.

– Здарова, содомиты! – Вадим в конце концов открыл дверь.

– Заткнись, жирдяй! – отозвался Петя, но заржал.

На этот раз мы пришли в числе первых. На кухне уже расселись по лучшим местам Полина с Тимуром, Рита, Люда и Иришка. Остальные гости по привычке опаздывали.

– Как дела? Как ты себя чувствуешь? – Люда кинулась к Рыбке. – Боже, я вас так давно не видела! Я так по вам соскучилась!

Пришлось переобниматься со всеми.

– Какие у вас новости?

Я замялся, не зная, что рассказать. Ну не про операцию же. Зато Ясна нашлась и подняла вверх правую ладонь. Не ожидал от нее этого жеста – слишком он был… женский, что ли. Только в дурацких фильмах так сообщают подругам о полученном предложении. Но меня развеселило, что она сделала именно так. Было в этом что-то крутое. Я старался не вспоминать о том дне и ее отказе. Не возвращался к теме, не просил ее подумать еще раз, не спрашивал, нравится ли ей вообще кольцо. Я просто вычеркнул тот день из жизни. Очередная моя оплошность, неуместный порыв, за который потом стыдно. Ничего я нормально сделать не могу.

Но раз Ясна помнит и даже показывает кольцо друзьям, значит, еще не все потеряно.

– Мамочки, это что?! То, о чем я думаю? – Полина подскочила на стуле. – О, покажи поближе!

Мы смеялись над реакцией девушек, пока Ясна протягивала ей руку.

– Господи, и даже бриллиант. И кто же… прости за глупый вопрос, но кто из них двоих… – Полина томатно покраснела.

– Я.

– О, Игорь, я так и думала!

– Ха, Воронцов, тебя оставили за бортом?

– Они оригинально подошли к решению вопроса, – сказала Ясна и показала Вадиму левую руку со вторым кольцом.

– Чем дальше, тем хуже!

Странно, разговор проходил легко. Наверное, все и правда по нам скучали. Представляю, как тут было пресно без наших девиаций.

Воронцов клал свою руку мне на шею и вис – это была его новая привычка, своеобразный знак внимания. Шея от этого начинала болеть уже минут через пять. Я только собрался увернуться, как внезапно он притянул меня ближе и зашептал на ухо:

– Посмотри на физиономию Иры. Бедняга не выдержит потрясения. Вот облом.

Реприза, друзья мои. Обратите внимание.

Рука Иришки уверенно затащила меня в дверной проем, и мы оказались в маленькой спальне Вадима. Свет сюда падал только из окна, а потому было почти темно.

– Я хотела поговорить наедине.

– Ничего себе! Внимательно слушаю.

Я чувствовал западню, которую она тщательно подстроила.

Но весь твой план, Ириша, портит то, что в этой самой комнате я изменял тебе с Дроздовой.

– В последнее время я очень часто думаю о нас. – Она приблизилась, вторгшись в мое личное пространство. Голос Пети в голове тут же саркастично произнес: «Ой, а кто это уперся в меня сиськами?!», но я, естественно, просто промолчал и лишь немного отстранился. – Ты знаешь, я поняла, что была виновата в расставании.

– Да какая теперь разница.

– Я очень хочу извиниться. Ты… – она зачем-то положила руку мне на грудь, – ты такой молодец. И то, что ты сделал предложение своей девушке… Это благородный поступок.

Благородный? Я вспомнил, как Ясна смотрела на меня, как на дурачка. И это ее «Нет, конечно же, нет!» на вопрос, выйдет ли она за меня. В представлении Иришки, наверное, все было иначе. Наверняка там я падал на колени, предлагая руку и сердце, а коробочка с кольцом вовсе не напоминала гроб для кузнечика. Ясна рыдала от счастья, звучала торжественная музыка, и Воронцов осыпал нас лепестками красных роз. А потом мы ускакали в закат на белом пони. Да, Ириша? Думаешь, так?

– Почему ты смеешься? – удивилась Ира. – Я правда считаю, что это очень благородно. Мы же знаем, что она больна. В тебе всегда было столько жалости… Я горжусь, что ты нашел в себе силы…

– Жалости? – Я опять услышал свой голос словно со стороны. – О какой жалости ты говоришь?

– Послушай, но ведь мне ты можешь признаться, мы слишком давно знакомы, чтобы врать друг другу. Ты бы не решил жениться, если бы у нее не обнаружили рак.

Вот сука!

– Послушай, Ира, – начал я. В ту же секунду белый пони был похоронен вместе с этой отвратительной блондинкой в деревянном гробике. Странно, кулаки сжались без моего согласия. И с каким наслаждением я бы врезал ей наотмашь, если бы не слабость, одолевшая меня в самый последний момент, как во сне. Не закончив ни свою фразу, ни свой мысленный удар, я вышел из спальни, оставив ее там одну.

С разницей всего лишь в несколько дней мы оказались на другой вечеринке – на дне рождения Рыбкиной подруги Али. Аля была таким же крошечным хоббитом, как и Ясна, училась на дизайнера одежды и выглядела дико странно. На самом деле мы познакомились с ней еще несколько месяцев назад и даже сталкивались в больнице, но рассказ о ней мне так и не удалось впихнуть в предыдущие главы.

– А глаза обязательно красить? – спросил я, стараясь не дышать и не дергаться от щекотки, пока Ясна, сидя у меня на коленях, водила кистью по моим векам.

– Да, ей понравится.

– В сообщении было написано, что это праздник «в черном».

– Зная Алю, я тебе точно могу сказать: это означало готов или бдсмщиков, а не просто черную одежду. Разве я не показывала вещи, которые она шьет?

– Почему мы ни разу не устраивали бдсм-вечеринку? – тут же встрял Воронцов, разглядывая свое отражение. – Вадим в кожаных трусах и Григорий с плеткой, это же…

– Мы не хотим знать о твоих фантазиях, – перебил я.

– Предупреждаю сразу, – говорила Ясна, когда мы сворачивали на нужную улицу. Я все-таки решил ехать на тачке, чтобы не разгуливать в метро с черной обводкой вокруг глаз. – Алины друзья могут показаться вам сумасшедшими. Многих из них я ни разу не видела. Как плюс, там можно быть собой. Это никого не смутит. Как минус – на вечеринке наверняка предложат наркотики. Аля не употребляет, но это такая тусовка: тут не уследишь. Пожалуйста, я очень прошу…

– Конечно, нет, не волнуйся, – заверил я. – Тем более я за рулем.

Петя таинственно молчал.

– Петя, я вижу твою дурацкую улыбку! Но ты пообещал мне, запомни.

– Я же молчал! Я что, мысленно пообещал? Ну ладно-ладно!

В просторном подвальном помещении кирпичные стены были выкрашены в белый. Половинки окон находились под самым потолком. Это была мастерская, которую арендовали сразу несколько человек. У входа стоял потрепанный черный диван под кожу, у дальней стены выстроилась армия бутылок, фронт прикрывали тарелки с сэндвичами, в боковых нишах блестели рейлы с вешалками и кучей черного тряпья.

– О, чао рагацци, да-да, Ясна мне сказала, что с вами надо говорить по-итальянски. – Аля поцеловала и Рыбку, и нас прямо в губы. Она была приятной девочкой, нравилась мне даже несмотря на агрессивную короткую стрижку.

– Дим, я привела тебе модель. – Ясна схватила под руку какого-то дрища с глазами лани, а потом вытолкнула вперед Воронцова. – Знакомься, это Петя.

Долговязый придирчиво и томно оглядел Воронцова с головы до ног и вынес вердикт:

– Ростом, может быть, маловат, а так симпатичный.

По его манере говорить все стало ясно. Я рассмеялся над Петиным выражением лица.

– Ты на показах ходил когда-нибудь? – деловито спросила лань по имени Дима.

– Что? Нет! – воинственно отрезал Петя и попытался исчезнуть у меня за спиной. – И вообще я гомофоб.

– Стой ты. – Ясна переплела свои пальцы с его. – Не пугайся. Это Дима, мой давний знакомый. Он талантливый дизайнер, и ему как раз не хватает одного мальчика для показа. Ну что тебе стоит ему помочь? Ты справишься.

– А деньги платят? – тут же спросила меркантильная сволочь.

– Нет, не платят.

Сначала он возмущенно поглядел на Ясну, но потом вдруг сдался.

– Ну… ладно. А что делать-то надо?

– Пойдем, гомофоб, надо посмотреть, как на тебе будут смотреться вещи.

Я разглядывал гостей, расположившихся ближе к нам. На Але был очень откровенный лифчик в заклепках и узкая юбка. На девушках, с которыми я еще не успел познакомиться, полупрозрачные черные платья, юбки из сетки, косухи и кожаные ошейники.

– Я нашла кое-что у Кати. Специально для тебя, Ясна! – Аля потрясла в воздухе связкой кожаных ремешков. – Портупея.

– Мне всегда они нравились!

– Можно? – спросила Аля и стала надевать ее на Ясну.

Даже не знаю, как описать, что именно это была за штука. Конечно, она совсем не походила на ту перевязь, к которой военные цепляют оружие. Несколько проклепанных ремней опоясывали талию и контуром шли вокруг груди. Бесполезно и круто.

– О боже, это так красиво! И кажется, как будто все на месте! – Ясна со смехом повернулась ко мне. – Ну что, секс?

– Еще какой.

– Жаль, не надеть теперь прямо на тело.

Я не сообразил, что ответить. Комната качнулась, едва я представил ее увечье. Да, я все еще не знал, как это выглядит. И я не мог признаться, что хочу ее. Вдруг это неуместно? Обидно? Вдруг она подумает, что я забыл о ее состоянии?

– Мне надо эту вещь!

– Она стоит шесть. Но тебе отдам за три. – Одна из девиц в прозрачном оказалась той самой Катей, что делала украшения.

– Спасибо. Пока у меня нет лишних денег, но я буду иметь в виду. Ты не против, я похожу в ней сегодня?

Я вынул телефон, нашел в контактах младшую сестру и написал: «Переведи мне на карту три тысячи. Прямо сейчас. Вычту из твоего долга». Ответа, как и полагается, не последовало. Возвращать мне деньги было не в Маринкиной привычке.

– О, а вот и Петя!

В компании жеманного дизайнера Димы Воронцов выглядел неотесанным бруталом. Правда, сейчас – в слоях черных лохмотьев и продранных в нескольких местах узких штанах, которые, наверное, передавили ему все яйца, – он походил на бесполую и безвозрастную ведьму. Я думал обрадовать его сравнением, но девушки принялись рассматривать со всех сторон Димино творение и восторгаться.

– Ты собираешься стричься в ближайшее время? – Дима задумчиво помял в кулачке его кудри. – Нет? Тогда соберем тебе волосы, не против? Будет красиво.

– Только если будет красиво. – Воронцов возмущенно отшатнулся от парня, но тот уже сцапал тощей рукой большую часть его гривы и поднял наверх. Теперь Петя стал похож на потрепанного носатого самурая. Сегодня я блистал мысленными сравнениями. – О, Рыбка! Что это за оковы для сисечек? ― спросил он.

В кармане пискнул телфон, пришло оповещение из банка. Деньги перечислены. Правда, с папиной карты. Вот же мелкая зараза. Я тихо подкрался к Кате:

– Послушай, отдай Ясне эту штуковину. А я сейчас кину тебе денег.

– Оу! – Она просияла, как будто никто еще ничего у нее не покупал. – С удовольствием. А ты что, ее парень?

– Да.

– А я думала тот кудрявый. Как странно.

– Нет, только я. – Мы одновременно подняли головы и увидели, как лапа Воронцова отпечаталась у Рыбки на том месте, куда обычно не кладут руки даже хорошие приятели. – Ну ладно, он тоже. Но это слишком сложно объяснить.

– О, ладно-ладно, пусть малютка забирает портупею. Хорошо вам повеселиться.

Никакого веселья не будет. Ты же просто не знаешь, что под платьем кое-чего не хватает.

Играла крутая музыка, все эти странные люди танцевали. Иногда вели себя развратно, напившись, раздевались чуть ли не до белья, рвали друг на друге колготки, Воронцов ходил хвостом за Алей и требовал кожаные трусы, незнакомая девушка лизнула меня и Ясну в щеки. Я пытался всех их как-то охарактеризовать и не мог. Пытался вписать в известное устойчивое понятие, но не выходило. Я никогда не видел таких. Мои друзья играли правильных и умных, семейных, серьезных, хороших, многообещающих, а в душе оставались недогулявшими, запуганными и неуверенными в себе. Эти же отжигали что было сил. Они на самом деле были талантливыми и многообещающими. Но чувствовалось, что ничего не сложится. Нет, город бросит кости не в их пользу. Они померкнут слишком быстро, а успех окажется секундным.

– Твой друг пьет опасный коктейль, – раздался голос возле уха. Я обернулся и увидел все того же Диму. Он прямо по-девчачьи передернул плечами и посмотрел на меня с претензией. – Не против, я тут сяду?

– Садись. За него не волнуйся. Это выносливая тварь.

– О, а вы друг друга стоите, – заметила лань, проверяя бутылки на наличие виски.

– Ты же… все знаешь про нас с Ясной? – догадался я. Удивительно, но мне было легко с ним общаться.

– Конечно.

– Слушай, а ты гей? – взял и спросил я. Обычно, когда реально надо что-то взять и спросить, я предательски молчу. А когда не надо, только позовите.

– Я асексуал! – почему-то обиженно отрезал Дима и отвел в сторону глаза.

– О… А такое… бывает? – Мне стало неловко. Пришлось сделать вид, что сидеть неудобно и надо поправить подушку сбоку.

– Чем ты занимаешься? – Асексуал взболтал стакан и протянул его мне.

– Не пью, я за рулем.

– Ты что, собрался сегодня уезжать отсюда?

– Вообще-то… да. А занимаюсь… Я учусь на искусствоведа.

– Это все?

– Фотографирую немного. На старый пленочный фотик. Вот, смотри. – Я достал айфон и пролистал несколько снимков, остановившись на скане черно-белого портрета Ясны. Он получился пересвеченным и контрастным, но мне нравился.

– Это немного Бёрдслей. Да? Пластика волос, линия вот тут.

– Бёрдслей? – Мне потребовалась секунда, чтобы вспомнить художника. – Надо же, что-то есть. А ты сечешь!

– Ну. – Дима пожал плечами. – Если хочешь, приходи на показ. Свет будет говеный, но на твою черно-белую пленку может что-то нормальное выйдет. Никакого Бёрдслея, конечно, не получится. Тулуз-Лотрек – это максимум.

Я ему улыбнулся.

Сергей Рахманинов. Концерт для фортепиано номер два. Дамы и господа, между частями концерта аплодировать музыкантам не нужно.

Часть третья. Аllegro scherzando. Весело и шутливо, если вы вдруг не поняли.

Я знал, чем это закончится. Усевшись задницей на фламандскую деревню, Воронцов держал на коленях Ясну и целовал так, как будто хотел сожрать. Казалось, он уже занимается с ней любовью, хотя оба они все еще были одеты. Слишком долго он ждал и не притрагивался к ней. Сегодня это было ритмическое остинато.

– Штаны не забудь снять, – подсказал я.

Ясна рассмеялась и поманила меня рукой.

– Ну, а ты почему не с нами? Почему ты перестал…

– Боялся, что все это будет не вовремя. – Я уткнулся в них головой. – Я все делаю не вовремя, не к месту. Всегда ошибаюсь.

– Эй, ну что ты! – Она отпихнула Воронцова и обняла меня. – Кто тебе это сказал? Я думала, ты просто больше не хочешь.

– И ты не чувствуешь, как что-то упирается по ночам тебе в спину?

– Не упоминайте при мне, что вы спите в одной кровати! – пригрозил Воронцов. – Поняли?

– О, не вздумай обижаться. Когда мы спим вместе, то представляем, что ты с нами. Правда, Игорь? – Она потрепала Петю за щеки и провела пальцем ему по губам. – Игорь обычно говорит: так мне хочется сейчас поцеловать эти сладкие пухлые губки!

– Фу, Ясна! Я не говорил такого!

– Он говорил. Во сне. Просто забыл, – заговорщически прошептала Ясна и прижалась к Петиному лицу. – Давай, Игорь, вот сейчас можешь поцеловать. А я потом расскажу тебе, что хотел сделать Петя.

Я второпях придумывал ответную шутку, но Петина рука сжала мои пальцы. Остался единственный выход: сдаться. Оттого, что Ясна внимательно разглядывала этот поцелуй и пыталась вклиниться, бухало в груди и отдавалось в голове.

– Теперь вы, – сказал Воронцов. Я счастливо впился в ее маленький рот, а он подлез под запрокинутые головы и принялся водить языком нам по шеям. Рыбке это явно нравилось, она поддатливо вздыхала, не справляясь ни с моим напором, ни с его. Однажды она сама назвала себя потенциальной жертвой, хотя, наверное, даже не знала, что так оно и есть. Ее поведение в постели и впрямь оказалось немного виктимным. Она никогда бы в этом не призналась, но тело не могло соврать. Достаточно было переброситься с Воронцовым парой обрывочных фраз, договариваясь о деталях и, естественно, не спрашивая ее мнения, а потом проверить реакцию, скользнув пальцем во влажное тепло.

Я вслепую расстегнул кожаные застежки портупеи, надетой поверх слишком короткого платья. Подцепил пальцами подол и потянул вверх.

– Через голову снимем?

– Снимем, – кивнула Рыбка.

Пришлось оторваться от нее и заняться платьем. Оно медленно ползло вверх, открывая бедра, затянутые в черные продранные на вечеринке колготки, живот, сбоку которого остался след шва от узкого платья, и короткую плотную майку. Когда она вынырнула из платья, ее взгляд тревожно скользнул по собственной груди и на мгновение задержался на подмышке, где образовалась небольшая припухлость.

– Больно здесь?

– Нет, нормально. Ну вот такое теперь у меня белье. Нравится?

– Подожди, но… – Я уставился на ее эластичный топ. – Почему это выглядит так, будто обе груди целы?

– С одной стороны имплант, он вставляется прямо в лифчик. Здесь есть специальный карман. Но если все это снять, то…

Повисло вопросительное молчание. Дерево за окном скрипуче возило ветками по стеклу.

– Ты нам покажешь? – спросил Петя.

– Я бы не хотела.

– Но, Ясна, это же мы. Разве мы не должны увидеть?

– Тогда вы не притронетесь ко мне. – Она вдруг всхлипнула. – Это жуткое зрелище.

– Все уже зажило, ты сама говорила. – Я погладил ее по спине. Мне хотелось и посмотреть наконец, и вернуться побыстрее к нашей игре. – Рано или поздно мы все равно увидим.

Она приспустила лямку со здорового плеча и обнажила одну грудь. Затем повторила это с другой лямкой. Белье со вставленным имплантом сползло вниз.

Я медленно закрыл глаза.

Давай-давай, не пались, дыши ровно. Все нормально. А ты что ожидал там увидеть? Правда думал после этого продолжить начатое?

Я справился с собой только когда почувствовал движение со стороны, где сидел Воронцов. Из-под ресниц медленно перевел на него взгляд. Его ссутулившаяся фигура была скрыта руками, которые он держал перед лицом. Плечи его несколько раз дрогнули, потом он наклонился вперед и прижался лицом к Ясниному животу. Он плакал.