Книга: Как ты смеешь
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20

Глава 19

Ночь вторника
Я крепко сплю, когда слышу этот звук.
Мой сотовый крякает на полу.
Хватаю его на ощупь и чувствую, как он жужжит в ладони.
Пожалуйста, только не Бет.
«Входящий звонок: Тренер», – вспыхивает надпись на экране. И моя любимая фотка: счастливая, ликующая Колетт восседает на капоте моей машины в тот вечер, когда наши разгромили «Кугуаров».
– Эдди, – шепчет она, – я поскользнулась. Увидела его, поскользнулась на чем-то и упала. Так и не поняла, что это было.
– Тренер? Что происходит? – со сна я еле разлепляю рот.
– Я осмотрела подошву, все думала, что же это такое. Что за темное пятно?
Кажется, я еще сплю.
– Тренер, – я переворачиваюсь на спину, продираю глаза и пытаюсь проснуться. – Вы где? Что происходит?
– Кое-что случилось, Эдди. Мне кажется. Но я плохо соображаю…
Какой странный у нее голос. Тонкий и… кажется, она пьяна.
– Тренер… Колетт. Колетт, где ты?
Молчание, а потом какой-то сдавленный звук.
– Тебе лучше приехать, Эдди. Приезжай.

 

Наверняка меня слышно, но если и так, им все равно. Даже когда с жужжанием открывается гаражная дверь, даже когда заводится машина. Иногда я и не пытаюсь вести себя потише. Бывает, что нарочно включаю все лампы, и яркий столп света бьет из моей комнаты или из двери гаража до самого моего возвращения на рассвете. Никто ни разу мне слова не сказал.
Но сегодня я выключаю свет.
Стараюсь не смотреть на телефон – тот судорожно выплевывает сообщения, которые, должно быть, пришли, пока я спала. Все они от вампирши Бет, которая, кажется, никогда не спит, а сегодня особенно настроена посплетничать и предаться мрачным фантазиям.
Но мне некогда читать их сейчас.

 

У самого въезда в Уик-Парк вижу «Башни» – громадный многоквартирный комплекс, единственный в Саттон-Гроув. Хотя здесь кажется, что мы уже не в Саттон-Гроув, а на узкой взлетной полосе, специально построенной для стальной коробки, которую будто бы сбросили с неба.
Прежде я была здесь всего раз – подвозила тренершу до школьной стоянки, где она оставила машину.
Это один из новых домов, стоящих высоко на горе Саттон-Ридж и опасно нависающий над краем. Дом по-прежнему полупустой: никто не хочет жить по соседству с ревущим шоссе.
«Как там здорово, Эдди, – рассказывала мне она. – Как в заброшенном замке. Можно кричать и голосить, и никто никогда…»
Подъезжая ко входу, вспоминаю, как в прошлый раз Уилл махал мне рукой, стоя за стеклянными дверями в лобби. Уилл с раскрасневшимися, как и у нее, лицом и шеей. С влажными волосами, блестящими, как тюленья шкура. И тренерша, бегущая к моей машине и надевающая на ходу левую туфлю.
Помню резкий запах, которым повеяло от нее, когда она открыла дверь – густой, как облако.
Ее лицо сияло, правая нога все еще дрожала.
Я глаз не могла от нее оторвать.
Но это было несколько недель назад, средь бела дня. Теперь все тут кажется незнакомым. Лишь описав три круга, я нахожу нужный корпус. Потом отыскиваю имя Уилла на большом табло с подсветкой у входа.
И все это время вспоминаю голос тренера по телефону.
– Он там, с тобой? – спросила я, и живот отчего-то скрутило. – Уилл там?
– Да, – ответила она. – Он здесь.
– С ним все в порядке?
– Не могу смотреть, – ответила она. – Пожалуйста, не заставляй меня смотреть.

 

Когда я звоню в домофон, она ничего не говорит и просто впускает меня.
Жужжание в ухе напоминает сирену учебной тревоги. У нас в начальной школе была сирена, которая заводилась вручную и безжалостно звенела в ушах во время учений на случай торнадо. Помню, мы сидели лицом к стене в подвале, ссутулившись и опустив головы. Мы с Бет сидели бок о бок, и мое колено в джинсах касалось ее коленки. Слышны были лишь наши вдохи и выдохи. Это было еще до того, как мы убедились, что нам ничто не может навредить. Уж точно не торнадо.

 

В лифте смотрю, как вспыхивают номера этажей, и внутри меня растет странное чувство. Оно похоже на волнение перед тренировкой. Я расправляю грудь, приподнимаюсь на носочках, каждый звук отдается эхом в голове (Руку выше! Не бояться! Считай до трех! Соберись! Пусть тело поет!) Мышцы напряжены до предела, я становлюсь тугой пружиной. Выпустите меня, освободите меня, позвольте показать вам мою страсть, мое исступление.

 

– Эдди, – произносит тренер, открывая дверь. Она удивлена – будто забыла, что вызвала меня, и я без предупреждения появилась на пороге ее дома в неурочный час.
В квартире темно – лишь напольная лампа в дальнем углу отбрасывает круг галогенового света. На столе у стены – накрытый аквариум с подсветкой, но без единой рыбы. Он похож на ведьмин котелок с бурлящим варевом: мне даже кажется, что мутная вода дымится.
Она выглядит какой-то усохшей; обычно стоит прямо, как лом проглотила, а сейчас сутулится. Ноги босые, а нейлоновая ветровка застегнута до подбородка. Влажные волосы убраны за уши.
– Тренер, – заговариваю я.
– Сними обувь, – велит она, поджав губы. Наверное, ей жалко паркет, хоть он и не выглядит таким уж шикарным. Я снимаю шлепанцы и оставляю их у двери.
Мы стоим в коридоре; ближняя дверь ведет в столовую, где стоит тяжелый стол из черного лакированного дерева. Дальше – гостиная, обставленная по периметру кожаными диванами. У подлокотников острые углы.
Поворачиваюсь к ней и вижу в ее руках теннисные туфли, с которых капает вода.
– Я вымыла их в раковине, – говорит она, отвечая на мой безмолвный вопрос, и вдруг протягивает туфли мне. – Подержи их, ладно? Мне надо подумать. Привести мысли в порядок.
Я киваю, но взгляд как магнитом притягивает к спинке большого дивана, расползающегося по комнате, как пятно.
Может, все дело в сумраке, в сиянии, исходящем от аквариума с бурлящей водой.
А может, мне не по себе от ее взгляда, который словно вибрирует, когда она смотрит на меня. От зрачков с булавочную головку.
– Что там? – спрашиваю я и всматриваюсь в гостиную, где стоит диван. – Тренер, там что-то есть?
Она смотрит на меня и проводит рукой по волосам, которые кажутся совсем темными.
А потом поворачивает голову в сторону дивана. И я делаю то же самое.
Крепко сжимая в руках ее туфли, я медленно прохожу в гостиную.
Слышу позади ее хриплое прерывистое дыхание. Она идет за мной.
Паркет скрипит, а диван вырастает предо мной, как великан, свернувшийся калачиком посреди комнаты.
Я двигаюсь медленно, запах хлорки от ее туфель бьет в нос и чуть не заставляет меня закашляться, и тут моя нога задевает что-то – какой-то маленький предмет, который отлетает в угол. Наверное, пуговица или катушка ниток.
Я подбираюсь ближе – три метра, полтора – и спинка дивана вдруг кажется шире и выше ворот на футбольном поле. Больше эмблемы «Орлов» с распростертыми крыльями.
Поднимаю правую ногу и зависаю над круглым ковром, лежащим посреди гостиной. Ступить на него – все равно что погрузиться в черные воды.
Бззз! Телефон в кармане подпрыгивает, как мексиканский боб-попрыгунчик. Бззз!
Тренерша наверняка слышала вибросигнал, но если и так, то не подала виду. Все ее внимание сосредоточено на диване, точнее, на том, что находится за ним.
Я отворачиваюсь, нащупываю кнопку «ВЫКЛ» и жму на нее с такой силой, что телефон чуть не выпрыгивает из кармана.
Глубокий вдох.
Глубокий вдох.
Всего несколько шагов отделяет меня от спинки длинного дивана, и, заглянув за его острый угол, за чешуйчатый кожаный подлокотник, я вижу что-то на полу.
– Я открыла дверь своим ключом. Он дал мне ключ, – говорит тренер, снова отвечая на вопрос, который я не задавала. – Сначала позвонила в дверь, но он не открыл. Потом вошла и увидела его. Он лежал там.
Сначала я вижу блестящую прядь темно-русых волос, словно вплетенную в ковровый ворс.
Потом делаю шаг и вижу остальное.
Теннисные туфли выскальзывают из моих рук; мокрый шнурок щекочет ногу, и они почти беззвучно падают на ковер.
Он там.
Он там.
Сержант. Уилл.
– Эдди, – шепчет она, и я понимаю, что она все еще стоит у двери. – Наверное, тебе не надо… Наверное, не надо… Эдди… все, как я думала?

 

Он лежит в одном полотенце, с голой грудью, руки вытянуты в стороны. Он похож на изображение святого с ламинированной карточки, какие девчонки-католички приносили с занятий по катехизису. Святой Себастьян. Голова запрокинута, истерзанное тело излучает свет.
– Эдди, – тренерша хнычет, как Кейтлин, только что проснувшаяся и испугавшаяся темноты.
Я же не могу отвести от него глаз. От Уилла на полу.
На картинах тела святых всегда истерзаны, покрыты ранами и порезами. Но лица при этом спокойны и красивы.
Однако это лицо не выражает ни праведного гнева, ни благоговейного восторга.
Мой взгляд упирается в то, что прежде было его ртом, а теперь больше похоже на красный цветок с расползающимися во все стороны тычинками и чернильной, как у макового бутона, сердцевиной.
Святые на картинах всегда смотрят вверх, их глаза с прекрасными длинными ресницами обращены к небу.
Глаза Уилла тоже смотрят вверх, хотя его красивое лицо исказилось до неузнаваемости.
Но смотрит он не на райские кущи, а на вращающийся потолочный светильник.
Ковер под его головой потемнел и намок.

 

Мой взгляд прикован к яркому пятну его лица.
Я смотрю на Уилла, но как будто вижу что-то еще. Старуху из автобуса, ту самую, с черными глазами, которая, как показалось Уиллу, заглянула ему прямо в душу. Раньше я не воспринимала эту историю как произошедшую в реальности – казалось, он рассказал мне свой сон, а я же не могу почувствовать то, что он чувствовал во сне. Мне очень хотелось понять, что же он имел в виду, а не получалось. И теперь я вдруг понимаю. Вижу эту старуху в берете набекрень, с блестящими глазами-угольками.
– Не плачь, – умоляет тренерша. – Эдди, не плачь.

 

– Я его не трогала, – говорит она. Я все еще не могу перевести дыхание, но ей некогда ждать. – А когда пришла, то поскользнулась на этом.
Она показывает на три небольших белых предмета, разбросанных по полу. Один из них я задела ногой – он в угол улетел. Мне еще показалось, что это пуговица или катушка ниток.
– Что это… – спрашиваю я, но потом вдруг понимаю.
Снова повернувшись к Уиллу, к его расцветшему кроваво-красным маком рту и нижней половине лица, разнесенной в клочья, я понимаю, что это не пуговицы.
Слышу стон, срывающийся с моих губ, и зажимаю рот пальцами, словно хочу убедиться, что мои зубы все еще на месте.
– Зачем ты меня позвала? – звучит знакомый голос, вроде бы мой. Я растерянно роняю слова. – Зачем заставила приехать?
Но она не отвечает. Кажется, она меня даже не слышит.
Бззз! Мой телефон. Бьется у сердца, как птица.
Бет. А мне казалось, я так сильно жала на кнопку, что должна была выключить телефон до конца времен. Видимо, так сильно жала, что снова включила его.
Он звонит и звонит, и кажется, что Бет тоже здесь, с нами, в комнате.
Я боюсь даже притронуться к нему: мне почему-то кажется, что если я его выключу, то Бет поймет, что я это сделала, как будто она все видит. Как будто стоит сейчас здесь, рядом, выпустив когти.
– Ты видишь? – спрашивает тренерша. Она стоит метрах в трех от меня и ближе не подходит.
– Я вижу его, – как можно спокойнее отвечаю я, а рука тем временем нащупывает телефон в кармане и нажимает кнопку ВЫКЛ, жмет ее долго, чтобы он прекратил звонить. Но он тут же вздрагивает снова – бззз! – Конечно же, я его вижу.
Мне не хочется снова смотреть, но я смотрю. На руки, развернутые ладонями вверх, на ноги, принимающие странный лиловый оттенок.
И тут я вижу пистолет, торчащий из-под левой ноги.
Я поворачиваюсь к Колетт. Та стоит у стола в гостиной и теребит мокрую прядь волос за ухом. Сейчас она выглядит даже моложе меня.
– Он сам это сделал? – спрашиваю я. Мне не хочется произносить вслух.
– Да, – отвечает она. – Я его нашла.
– А записка или еще что-нибудь?
– Нет.
– Ты не звонила в 911, – то ли вопрос, то ли утверждение.
– Нет, – отвечает она, и не успеваю я спросить, почему, добавляет: – Наверное, никто ничего не слышал. У него пока нет соседей.
Мы смотрим на стены слева и справа. Комната кажется невероятно тесной.
– Не знаю, когда это произошло, – продолжает она. – Я вообще ничего не знаю.
В голову лезут всякие мысли: про Уилла и бардак в его голове.
Вдруг меня накрывает чувством утраты.
Оно быстро отступает, и я даже не успеваю понять, почему вдруг это почувствовала, но вдруг мне становится жаль себя и стыдно от этого.
И в этот момент она словно пробуждается ото сна.
– Эдди, – спрашивает она и начинает говорить быстрее, – где твоя машина?
– Не знаю, – отвечаю я. Я чувствую ее нервозность; она пятится к двери. У нее такой вид, словно она только что продемонстрировала мне тройной той-тач, три быстрых прыжка с «ножницами», приземлилась и вскочила, чтобы напоследок сделать сальто назад. И все это время ее руки ни разу не коснулись земли. Ни разу.
Но я чувствую: что-то не так. Что-то не сходится.
– Погоди, Колетт, – говорю я, – где твоя машина?
– В мастерской. Забыла? – резко отвечает она, словно разговаривая со своей самой тупой ученицей.
– Как же ты сюда попала? – спрашиваю я и подхожу к ней ближе.
– Взяла такси, – отвечает она. – Тихонько вышла из дома, Мэтт уже спал. Он принял две таблетки. Мне нужно было увидеться с Уиллом. И я вызвала такси, – она делает длинные паузы между предложениями, словно читает текст на телесуфлере. – Но обратно я уже не могла его вызвать, понимаешь?
– Нет, Колетт, – отвечаю я, – не могла.
– И не могу же я теперь заявиться домой на такси, – она снова начинает тараторить.
Бззз!
Опять телефон.
Бзззз!
Только теперь она стоит совсем рядом и, кажется, пришла в себя. Она поднимает руку и хватает меня за пальцы, потянувшиеся было к карману.
– Что это? Кто звонит?
– Да никто, – отвечаю я. Она вцепилась в меня горячими пальцами, как во время прыжка, когда страхует меня и безо всяких усилий держит мой вес – мой и еще пяти девчонок.
И мне вдруг начинает казаться, что я вовсе не в квартире Уилла, а на тренировке, и я влипла.
– Эсэмэска, – отвечаю я. – Они все время приходят.
– Даже ночью? – она выдергивает мою руку из кармана, и телефон с треском падает на пол.
К счастью, из него вылетает аккумулятор.
– Подними, – велит она. – Черт, Эдди.
Я наклоняюсь.
– Только ничего не трогай, – шипит она, и я замечаю, что еще чуть-чуть и опустила бы руку на край блестящего лакированного столика.
Я поднимаюсь, смотрю вниз и вижу свое лицо, отражающееся в столешнице невнятным пятном, вижу пустые черные глаза.
В них ничего нет.
– Эдди, нам надо уходить, – твердит тренер, и ее голос ввинчивается мне в голову. – Увези меня отсюда.

 

Через несколько минут мы уже бежим по парковке. Моя сапфировая «акура» манит, как маяк.

 

Мы едем по улицам в беззвучной и беззвездной ночи. Весь мир тихо спит, трещит огонь в каминах, ставни закрыты наглухо и люди безопасно укрыты в своих домах. Их согревает мысль о том, что завтра наступит, и их снова закружит водоворот привычных дел.
Неужели где-то в этом мире есть счастье? Если не здесь, то где-нибудь еще?
Она сидит рядом в машине, пропитанной парами хлорки, и держит на коленях свои мокрые туфли. Теребит пальцами кончик их язычка; задумчивый, почти мечтательный взгляд направлен на дорогу.
Даже не представляю, о чем она сейчас думает.

 

Наконец мы поворачиваем на ее улицу, и она просит остановиться за два дома до своего.
– Подними окна, – велит она. Я поднимаю.
– Эдди, все будет в порядке. Просто забудь обо всем.
Я киваю. Подбородок дрожит от холода, от жуткого одиночества, охватившего меня в те пятнадцать или двадцать минут, что занял путь до ее дома. За все это время она не произнесла ни слова и так и сидела, погрузившись в мрачные раздумья.
– Поезжай домой и сделай вид, что ничего не было, – говорит она. – Ладно?
А потом выходит из машины, запах хлорки ударяет в нос.

 

Я сижу и сижу, не в силах даже повернуть ключ в замке зажигания.
Если бы я хоть что-нибудь соображала, если бы в тот момент хоть что-то в этом мире имело смысл, я бы поехала в полицейский участок или набрала 911. Если бы я была другим человеком.
Но я лишь смотрю на экран своего сотового. Мне нужно ответить Бет.
«Я спала, между прочим, – пишу я. – Иногда люди спят».
Сижу и жду, что она ответит через минуту. Но телефон молчит.
Бет не отвечает.
И вроде бы мне должно стать лучше – наконец-то она провалилась в тяжелый мучительный сон и перестала меня терроризировать. Но лучше не становится.
Вместо этого меня охватывает тошнотворное чувство, которое, я знаю, останется до утра и сольется с другим, еще более сильным предчувствием надвигающегося кошмара и угрозы, от которых мне, наверное, никогда не суждено избавиться.
Я опускаю все окна и делаю глубокий вдох.
Потом завожу машину и медленно проезжаю мимо дома Френчей – посмотреть, горит ли в окнах свет.
И тут вижу, как что-то быстро, как стрела, движется по дорожке прямо к моей машине.
Не успеваю я опомниться, как ладони Колетт ударяются о ветровое стекло, мое сердце подскакивает и начинает жутко колотиться.
– Я уже уезжала, – почти кричу я, глуша двигатель. Она заглядывает в окно с пассажирской стороны. – Никто не видел…
– Ты мой друг, – выпаливает она, и в ее голосе я слышу боль. – Единственный друг, который у меня был.
И не успеваю я отреагировать, как она бросается к дому и беззвучно исчезает за дверью.

 

Я долго сижу, опустив руки на колени. Лицо горит.
Не хочется ни заводить машину, ни шевелиться – ничего.
Никогда в жизни я ничего ни для кого не делала. Настолько важного – никогда.
И никогда не была ни для кого ни кем.
Настолько важным – никогда.
Можно сказать, я раньше вообще не была.
А теперь я есть.

 

Наконец, лежа в своей постели на скомканных простынях, просматриваю все сообщения от Бет.
2.03, 2.07 и 2.10.
«Тренерша в «Стэтлерс», хлещет виски с элем и уже час говорит по телефону. Зачем ты так со мной поступаешь, зачем – вот что говорит».
«Бармен рассказал, что она в молодости туда часто приходила и бухала с какими-то упырями на мотоциклах. А однажды сломала обе кисти – упала на парковке».
«Шлюха дешевая. Ей бы радоваться, что Мэтт до нее снизошел и вытащил ее из этого дерьма, потому что…»
И, наконец, в 2.18:
«Ты где, черт возьми? Ответь или я приеду. Ты же знаешь, что приеду. Хватит со мной играть…»
И дальше в том же духе до 2.27, когда она прислала последнее сообщение:
«Я на Пайнтоп-Стрит, стою напротив твоего гаража, дверь открыта, но где твоя машина? Хм-м-м…»
Наверняка она лжет – убеждаю я себя. Но в то же время понимаю, что не лжет. Я точно знаю, что она стояла перед моим домом в 2.27, склонившись к рулю материнской «Миаты». Знаю же.
Интересно, сколько она прождала и что подумала?
И как мне перед ней объясниться, а главное, поверит ли она?
Страх сжимает меня в тиски, и я забываю обо всем, кроме ее прищуренных глаз, которые видят меня насквозь.
Они и сейчас смотрят на меня.

 

Той ночью, когда сон, наконец, одолевает, и я проваливаюсь в чернильную тьму, мне снится Бет. Будто нам обеим лет по семь, и она раскручивает за прутья старую карусель, которая раньше стояла в Букингем-Парке. Мы кружимся быстрее и быстрее, лежа на шероховатых скамейках и соприкасаясь макушками.
– Ты сама так хотела, – говорит она, еле дыша. – Сама просила быстрей.
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20

Endanodab
when will dapoxetine be available
Endanodab
over the counter deltasone medication
Endanodab
where can i buy omifin