26
Человеческий организм восхитителен, как произведение искусства, и одновременно сложнейшая биологическая машина; но человек появился в результате постепенного процесса эволюции. Как следствие, человек страдает множеством недостатков и слабостей, неведомых мыслящим машинам.
В моих культурологических исследованиях я установил, что сами по себе несовершенства могут придать еще большую ценность произведениям искусства. В свете таких несовершенств, человеческое тело – шедевр, и я без устали изучал его – одного человека за другим, одну систему его организма за другой.
Эразм;
лабораторный журнал
Наблюдая за ростом мужского тела в инкубаторе, Анна Коррино чувствовала, как к ней понемногу возвращается жизнь. Это тело, выращиваемое из клеток убитого Гилберта Альбанса, наполняло ее и печалью, оттого что несчастный ментат был лишен головы. Но это не мешало счастью Анны.
Плавающее в питательном растворе тело напоминало Анне мраморные статуи, украшавшие дворец в Зимии, но теперь Анна могла думать об этом теле только, как об Эразме. Эразм! Ее тайный друг, ее спаситель, ее самый верный товарищ, освободивший ее из темного психологического лабиринта, в котором она безнадежно заблудилась…
Она взглянула на присоединенную к сенсорам сферу памяти Эразма, пульсировавшую на столе.
– Скоро это тело станет твоим, – Анна перевела взгляд со сферы на тело и мысленно соединила их в одно целое.
– Я был лишен тела с времени битвы за Коррино, – сказал Эразм. – Мне очень не хватает моего тела из текучего металла, но отделение моей памяти от того тела было единственным способом, каким Гилберт мог спасти меня от разъяренной толпы, захватившей город. Теперь же я просто жажду снова обрести способность самостоятельно двигаться, снова видеть, прикасаться и пробовать. Я уверен, что биологическое тело придаст этим ощущениям особую, чарующую прелесть.
Эразм не оставлял Анну и тогда, когда она ложилась спать, разговаривая с ней через маленький, вставленный в ухо телефон. Эразм давал ей советы, испытывал ее, помогал справляться с душевным недугом. Без Эразма она просто пропадет.
– Я всегда готова тебе помогать, даже до того, как будет готово твое новое тело, – Анна склонилась к сфере памяти, словно нашептывая ей в несуществующее ухо.
Она знала, что ум ее поврежден из-за приема лекарств, которыми ее пичкали в школе Ордена сестер, но не считала себя глупой или чересчур внушаемой. Она знала об Эразме все, знала она и о его жестоких издевательствах над подопытными пленниками, но она все же была очень довольна тем, что Эразм находил ее восхитительной. Он очень многим помог Анне. Разве можно не простить его за это?
Робот между тем продолжал:
– Доктор Данеб говорит, что через девять дней тело будет готово к имплантации моей сферы памяти. Как трудно ждать. Мне так хочется отключить часы процессора, остановить мое субъективное время и проснуться, когда тело будет готово. Я хочу видеть моими новыми глазами, ходить на моих новых ногах, ощущать тепло, холод, шероховатость, гладкость, боль и удовольствие моими новыми руками.
– Прошу тебя, не останавливай свои часы, – торопливо проговорила Анна. – Я буду делить твое нетерпение. Мы будем обсуждать то, что ты сможешь делать, получив новое тело. Разве это не интересно? У меня очень много идей, много предложений.
Она снова посмотрела на инкубатор и плавающее в нем человеческое тело. Она прижала ладонь к гладкой прозрачной стенке инкубатора и несколько раз постучала по ней пальцами. Тело, свернувшееся в эмбриональной позе, отплыло от стенки.
– Мне так хочется узнать, каково это будет – прикасаться к этому телу и знать, что это ты, – от дыхания Анны стекло инкубатора запотело.
– Наверное, я стану более человечным, оказавшись в человеческом теле, – произнес Эразм. – Во всяком случае, теоретически это вполне возможно.
Анна просияла.
– Ты же знаешь, что так и будет! Ты будешь чувствовать благодаря нервным окончаниям, и чувствовать то, что чувствуют реальные, настоящие люди. Наконец-то ты станешь реальной личностью, живым человеком.
– Я провел великое множество опытов и получил самые разнообразные данные в попытках понять, что такое человек, но мне всегда чего-то не хватало. Какие-то ключевые факторы все время от меня ускользали… какие-то параметры, которые невозможно зарегистрировать никакими аппаратами и приборами.
– Скоро ты сам ощутишь эту разницу, – сказала Анна.
– Я горю желанием разделить эти прозрения с тобой.
– А я помогу тебе всем, чем смогу, – Анна испустила долгий вздох.
Эразм, помолчав, снова заговорил своим бестелесным голосом:
– Когда я смотрю на это плавающее в инкубаторе тело, я вижу, что это Гилберт Альбанс, и мне становится невыразимо тяжело, – он умолк, словно на него нахлынули переживания. – Меня захлестывают реакции, которые в совокупности я бы назвал печалью.
Анна погрустнела.
– Мне так тебя жалко, Эразм.
Сенсоры робота переместились, и Анна поняла, что он приглядывается к ее лицу и читает на нем искреннее сопереживание.
– Гилберт был чудесным руководителем школы, – сказала она. Взгляд ее блуждал. – Он хотел сделать меня ментатом.
Эразм наблюдал за людьми и манипулировал ими в течение столетий, и делал это с одной-единственной целью – полностью их понять. Какой же они интригующий биологический вид! Компьютерный Сверхразум Омниус, властитель всей империи машин, позволил Эразму выполнить тысячи экспериментов, чтобы машины смогли защититься от прихотливого и непредсказуемого человеческого ума. Но Эразм всегда стремился к большему.
После падения синхронизированной империи цель Эразма не изменилась, но, поскольку он был последним независимым роботом, потребность познать человека окрасилась для него в сугубо личностные тона.
Потратив столетия на исследования, пользуясь безграничными ресурсами столицы империи мыслящих машин, Эразм начал думать, что выполнил все мыслимые эксперименты. Но подлинное озарение снизошло на него только после ужасной, варварской казни Гилберта.
Совершенная память Эразма во всех подробностях хранила жуткую картину: беспощадный удар меча Анари Айдахо. Эразм до сих пор отчетливо видел, как клинок рассек склоненную шею Гилберта, как скатилась на землю его голова. Больше всего Эразму хотелось при этом понять, что скрывалось за безмятежным выражением лица Гилберта в его последние мгновения, за его смирением перед лицом неизбежного конца.
Что он видел в эти последние секунды? О чем думал?
Эта тайна порождала и другой вопрос, заставляя Эразма мучительно думать о том, чего не хватает в конструкции его машинной психики… почему у него нет благородства и восприятий, которые даются людям без всякого труда. Может быть, обретя настоящее биологическое тело, он ощутит все его нервы, душу, чувства? Став разумным биологическим организмом – или чем-то очень похожим, – Эразм – как ему казалось – сможет понять, что такое теплые слезы, текущие по живым щекам. Он впитает в себя бытие… таинство жизни… так же, как делает это странная, заблудившаяся в своих чувствах Анна.
Когда же он овладеет ощущениями, сможет ли он постичь нечто столь эзотерическое, как душа. Это казалось Эразму возможным, и он решил не жалеть усилий на поиск ответа на этот вопрос.
