Тем вечером, когда я отвез Бифа на Лайлак-креснт, мне пришлось поужинать в одиночестве, после чего созрело решение провести часок в своем кабинете и поработать над делом. Ведь если Бифу удается нащупать ключи к разгадке преступления, то почему это не может получиться и у меня? В расследовании убийств мною накоплен почти такой же опыт, как и им самим, а в том, что касается ума и образования, льстил я себе, то здесь могу дать ему сто очков вперед.

Мой план состоял в том, чтобы сначала составить список событий и различных деталей происшествия, а потом аналогичный перечень вовлеченных в случившееся людей и посмотреть, что удастся из этого извлечь. Мы уже обнаружили немало фактов, о которых, насколько я догадывался, полиция пока ничего не знала. И именно подобные материалы могли привести нас к нужному результату, если Стюарт был действительно невиновен. И я написал:

1. Омар Хайям.

Биф проявил к книге чрезвычайный интерес, и мне показалось, он посчитал ее имевшей прямое отношение к делу. Наверняка не стало простым совпадением вручение ее Стюарту в вечер убийства. Чтение стихов вслух на чисто мужской вечеринке выглядело необычным. Поневоле в голову приходила мысль, что стихи использовали как способ передачи какого-то сообщения. Возможна ли правда в полушутливом предположении Бифа, что «трактирщиком» был Уилкинсон, мрачный владелец паба и бывший садовник? В стихе его называли «прислугой дьявола». Значило ли это, что некто считал Уилкинсона злодеем? Но в последней строке его уже именовали «славным малым», и там же звучал прогноз о благополучном для всех исходе. Содержалось ли здесь указание на ошибочность первоначального предположения или же злодея удалось подкупом или уговорами убедить не вмешиваться в чьи-то планы? Мои рассуждения выглядели на первый взгляд чрезмерно далекими от реальности фантазиями, но в то же время в них не было ничего невозможного.

2. Пятна крови.

Как я живо помнил, однажды Бифу удалось раскрыть убийство, всего лишь внимательно изучив и проанализировав форму и расположение пятен крови. На сей раз он почему-то предпочел не упоминать об оставшихся незамеченными таинственных кровавых полосах на диванной подушке. Нож, лежавший на столе в библиотеке, был испачкан в крови, но его тем не менее кто-то все же успел вытереть, пользуясь подушкой. Что это означало? Вонзил ли убийца клинок в шею Бенсона, вынул и протер его, а потом снова нанес удар? От такой мысли мурашки бежали по коже, хотя она не приводила ни к каким прямым умозаключениям. И все же, как любил говаривать Биф, «все обязательно хоть что-то да означает», и невозможно было игнорировать столь примечательную улику.

3. Яд.

Какую цель преследовал Биф, когда принялся сначала принюхиваться к виски, а затем заявил, что в напитке содержался мышьяк? Мне казалась смехотворной версия отравления, если человека столь очевидно убили с помощью кинжала. Но все же, если в виски подмешали ядовитое вещество, должно было существовать какое-то объяснение этому.

4. Слух о связи Шейлы со Стюартом.

Сплетня ходила по всей округе, но мы до сих пор не обнаружили никаких на то реальных оснований. Каждый охотно делился информацией о романе между Шейлой Бенсон и Стюартом Феррерсом, но никто из тех, с кем мы успели побеседовать, на самом деле никогда не видел их вместе и наедине друг с другом. А когда мы упомянули об убийстве в присутствии Шейлы, она совершенно невозмутимо сообщила о своей любви к Питеру, а вовсе не к Стюарту. Лгала нам она? Или лживой оказалась сплетня? Она произвела на меня впечатление личности необычной и немного вульгарной, но, как подсказывало чутье, лживость не была чертой ее характера. Мог ли подобный слух продолжительное время циркулировать в городке, если он абсолютно ничем не подтверждался?

5. Расписка.

Совершенно экстраординарный документ. Объяснение, выдвинутое Стьютом: это бессвязный набор слов, который человек неосторожный или же находившийся в сильной стадии опьянения мог подписать как расписку в получении пятисот фунтов. Однако на самом деле текст был составлен таким образом, чтобы оставалась возможность принять его за последние слова самоубийцы. Но все же выглядели эти строки предельно странными. Я осмотрел свои книжные полки в поисках справочника, откуда смог бы почерпнуть сведения об упомянутом святом, и обнаружил «Биографический словарь» Липпинкотта. Найдя в нем ссылку на фамилию Феррер, я прочитал следующее:

Разве не разумно было бы с моей стороны предположить, что испанского доминиканского священника четырнадцатого столетия, позднее канонизированного, приплели сюда только из-за сходства его фамилии с фамилией двух братьев? Или же святой действительно имел к делу непосредственное отношение? В любом случае объяснение, предложенное полицейским, имело существенный недостаток — отсутствие элементарной логики. Если Стюарт намеревался убить доктора кинжалом, он едва ли смог бы заставить всех поверить, что Бенсон покончил с собой. Уж врач-то, несомненно, нашел бы гораздо менее сложный и болезненный способ наложить на себя руки.

6. Предустановленные передачи.

Прав ли Стьют, уделяя повышенное внимание тому факту, что Стюарт расспрашивал об этом Эда Уилсона? Верно, машина доктора оборудована подобным приспособлением, и всякий, кто собрался бы воспользоваться таким автомобилем впервые, мог поинтересоваться, как именно работает механизм. Но машины с коробкой, предназначенной для предварительного переключения передач, получили достаточно широкое распространение, и Стюарт мог попросту подумать о приобретении такой же. Только в случае, если бы вина Стюарта была уже неоспоримо доказана, эти расспросы следовало бы считать еще одной косвенной уликой против него.

7. Ссора.

Всей правды о ней мы теперь, видимо, уже не узнаем, поскольку Дункан покончил с собой, но этот факт оставался по-прежнему крайне важным и значительным. У Дункана сложилось впечатление, что к ссоре имела отношение Шейла, но тем не менее она сама заявила о полнейшей невозможности этого, поскольку Бенсона абсолютно не волновали измены жены (разве что они могли интересовать его как способ в будущем освободиться от уз брака). Более того, если верить ее показаниям, то ссора никак не могла возникнуть из-за нее, потому что она состояла в любовной связи не со Стюартом, а с Питером. Тогда что послужило поводом для громкого скандала между двумя мужчинами тем вечером? Неужели же Бенсон в самом деле шантажировал Стюарта? И если да, то по какому поводу? Что мог он знать об этом тихом, набожном человеке, которого все в округе уважали, хотя и не особенно любили? По-видимому, нам удастся прояснить вопрос, когда мы сможем допросить Стюарта, а пока ссора никак не вписывалась в общую картину и причина ее оставалась загадкой. Что касается другой фразы, услышанной Дунканом: «Это сейчас у меня в хирургическом кабинете», — то она могла означать либо нечто крайне важное, либо не имела никакого значения. Обычная ссылка на нечто, одолженное Бенсоном у Стюарта. Вариантов существовало великое множество. Но, с другой стороны, не упоминалось ли таким образом о том, как именно доктор получал деньги у старшего из двоих братьев?

8. Деньги.

Я неизменно принимал во внимание денежные вопросы в делах о преступлениях подобного рода, а в данном случае приходилось рассматривать сразу несколько материальных аспектов. Во-первых, мы знали о том, что Стюарт четырежды снимал со своего счета суммы по 500 фунтов каждая в купюрах по одному фунту с тех пор, как унаследовал свое состояние. А крупные суммы в мелких банкнотах почти неизменно подразумевали вероятность расплаты с шантажистом. И последняя из этих пачек была обнаружена в коричневом пакете, лежавшем в ящике туалетного столика Стюарта наверху. Конечно, я мог принять на веру версию полиции о том, что деньги были сняты для Бенсона и даже переданы ему, но потом изъяты из кармана покойника после совершения убийства. Но помимо моего понятного нежелания соглашаться с любыми теориями полицейских, у меня существовали и другие серьезные сомнения относительно подобного объяснения.

Далее, еще при жизни отца мистера Стюарта в дом наведывался некто мистер Орпен, или, если точнее, Оппенштейн, который, как выяснилось, являлся ростовщиком. Каким образом он вписывался в это дело и вообще имел ли к нему отношение? Уж не крылась ли здесь потаенная связь между ним и святым Винсентом Феррером, прославившимся обращением в христианство евреев?

9. Кинжал.

Он представлял собой самое загадочное из вещественных доказательств в деле. Зачем его вернули на письменный стол, а не оставили в ране на шее Бенсона? Мог Стьют и здесь оказаться правым, утверждая, что Стюарт поступил так, движимый давней привычкой, поскольку пользовался клинком в основном он сам? На рукоятке обнаружили отпечатки пальцев, хотя Роуз протирала ее ранее, когда Стюарт ушел из дома, а в библиотеку он вернулся только уже вечером вместе с гостями, приглашенными к ужину. И это, разумеется, служило самой веской уликой, которой располагал Стьют.

10. Фигуры на подъездной дорожке.

Показания девушки по имени Фреда о том, как она заметила этих двух мужчин, стали, с моей точки зрения, наиболее сенсационными, как, пожалуй, и самыми значительными фактами, которые удалось пока собрать нам самим. Ее история подтверждалась рассказом молодого механика, и можно было почти не сомневаться, что первым из мужчин, тем, кто приехал на велосипеде и дважды звонил в дверь, оказался тот самый механик. Но что сказать о второй мужской фигуре, чье присутствие испугало молодого человека, о мужчине, дождавшемся его отъезда, прежде чем тихо выскользнуть из своего укрытия в кустах? Был ли это настоящий убийца? Пока именно этот пункт дела выглядел для нас ключевым, и нам следовало детально во всем разобраться.

11. Ключи от парадной входной двери.

Насколько нам стало известно, ключами от двери располагали Стюарт, Дункан, миссис Дункан, Эд Уилсон, Роуз и Фреда. Поскольку же дом в остальных местах был тщательно заперт и нигде не обнаружилось следов взлома, убийцей могли быть: одна из персон, упомянутых выше, имевших собственный ключ; тот, кто втайне тоже владел ключом, но об этом не знали допрошенные нами свидетели; некто, затаившийся внутри дома, когда Дункан запирал двери и окна. Я просмотрел записи, но понял, насколько широким оставался все еще круг вероятностей.

12. «Новости на текущий момент».

Питер и Уэйкфилд отчаянно нуждались в деньгах для своего издания, и если говорить об Уэйкфилде, то он произвел на меня впечатление человека, который не удержался бы ни перед чем, чтобы добыть необходимые средства. Не могли ли эти двое пойти дальше, а не смиренно принять решительный отказ Стюарта материально поддержать их газету?

Таковы были все улики и факты, ставшие мне известными. Затем я перешел к рассмотрению людей, вовлеченных в дело прямо или косвенно.

Но, приступив к этому занятию, я столкнулся с вполне очевидной сложностью. Как разделить личности на тех, кто мог, вероятно, совершить убийство, и на тех, у кого не было такой возможности? Во всех предыдущих расследованиях с моим непосредственным участием это становилось первым шагом к попытке выделить подозреваемых. Теперь же затруднение состояло в том, что из всех фигурировавших в деле людей только у одного человека имелся хоть какой-то мотив для совершения преступления — и им был Стюарт. А если не руководствоваться в первую очередь наличием мотива, то можно расширять список потенциальных убийц до бесконечности. Тогда следовало начинать со всех подряд кандидатур, как из числа обитателей дома, так и из тех, кто не жил в нем, а заканчивать, включая в круг подозреваемых даже, к примеру, того полицейского, который в ту ночь дежурил на перекрестке улиц. И так далее, пока в твоем реестре не оказалась бы половина населения Лондона, не имевшего алиби на то время, когда убили Бенсона.

А потому я отказался от мысли составить список именно подозреваемых и перечислил на бумаге людей, имевших отношение к делу, присовокупив известные мне о них подробности, чтобы позже провести анализ. Вот что у меня получилось.

1. Стюарт Феррерс. С ним мы пока еще даже не побеседовали, хотя, насколько я знал, Питер уже поручил своему поверенному организовать для Бифа встречу с братом. А пока, если исходить из вскрывавшихся до сих пор фактов, личность Стюарта выглядела не слишком привлекательно. Нас уже приучили воспринимать его как сурового, скуповатого, глубоко религиозного человека, полагавшегося только на собственные суждения и никого не подпускавшего к своим банковским счетам. Но он тем не менее снимал те крупные суммы денег, и существовала вероятность, что подвергался шантажу. Выявленные обстоятельства совершения преступления, какими они представлялись полиции, целиком оборачивались против него, и для того чтобы снять обвинения, от Бифа требовались чрезвычайные и едва ли посильные для него меры.

2. Питер Феррерс. Как возможный убийца он мне с самого начала представлялся весьма вероятной фигурой. Мы еще не проверили его алиби, но, насколько нам было известно уже сейчас, не существовало никакой причины, исключающей непосредственное участие Питера в преступлении. Имея свой ключ от входной двери дома, он мог в тот вечер отвезти Уэйкфилда в Лондон, зайти к себе на квартиру, продемонстрировав свое присутствие там в определенный час, а затем выбраться наружу черным ходом, убить Бенсона, вернуться глубокой ночью, а потом ответить на звонок Дункана как ни в чем не бывало. Но если честно, то Питер мне нравился, поскольку я обнаружил в нем редкую в наши дни черту человеческого характера — искренность. И Бифу он тоже пришелся по душе, а инстинкты сержанта в отношениях с людьми почти никогда не подводили.

3. Уэйкфилд. Если бы я взял за основу внешнее впечатление, то сразу отнес бы его к категории индивидуумов, способных на любое преступление вплоть до убийства, выделив среди всех прочих. Но… Отсутствовал достаточно сильный мотив.

4. Дункан. Дворецкий повесился, но как раз в данном случае я был склонен согласиться с полицией, считавшей, что он предпочел покончить с собой, чтобы не быть вынужденным рассказать все, о чем знал. Но вовсе не из-за мук раскаяния после совершенного убийства. К тому же я просто не мог даже вообразить себе, как Дункан всаживает кинжал в Бенсона. А если убийство совершил дворецкий, Стюарт не смог бы затем сам выпустить Бенсона из дома через парадную дверь.

5. Миссис Дункан. Что сказать? Если в мире существовала женщина, обладавшая достаточной физической силой для совершения убийства с помощью кинжала, то она представлялась идеально подходящей кандидатурой. Но какой мыслимый мотив мог подвигнуть ее на преступление? И почему именно ее следовало подозревать, а не кого-то другого? Да, она принадлежала к числу обитателей дома и единственная (за исключением, разумеется, Стюарта) располагала достаточно мощным телосложением. Но этим все, собственно, и ограничивалось.

6. Роуз и Фреда. Представлялось совершенно невероятной глупостью зачислять этих двух робких девиц в потенциальные убийцы только потому, что они трудились служанками в доме, где убийство произошло.

7. Эд Уилсон. Если вообще пытаться составлять список подозреваемых, то Уилсона приходилось тоже поневоле включить в него. Но опять-таки нет никакого видимого мотива. Кроме того, он относился к Бенсону со значительно большей симпатией, чем кто-либо другой. Остальные питали к доктору неприязнь и побаивались его. И хотя шофер не имел алиби, никаких очевидных выгод из убийства он извлечь не мог.

8. Механик. Сам признался, что побывал рядом со входом в дом около полуночи, но больше его ничто с этой семьей не связывало. Мне нравились его простые манеры и открытое лицо, а потому я наотрез отказывался верить в причастность такого милого парня к убийству.

9. Уилкинсон. А вот в данном случае мы имели дело с человеком, который выглядел и физически, и морально готовым умертвить другого человека по самому ничтожному поводу. Он обладал мрачной натурой и грубой силой старомодного злодея почти классического типа. Стоило Бифу только зайти в его паб, чтобы заметить, до какой степени там все запущено и неприглядно, насколько нуждались в чистке пивные трубы, каким дурным качеством отличалось само по себе пиво. Сержант сразу причислил хозяина заведения к «недостойным людям», заверив меня, что «взял этого типа на заметку». Как мы установили, он временами захаживал в сад у дома; правда, мы не знали, когда он побывал там в последний раз. Но все же даже самого ничтожного повода, малейшего мотива для убийства не просматривалось. И если мнение Бифа, что строки Омара Хайяма о бармене — прислужнике дьявола могли быть применимы к Уилкинсону, но только когда связь этого угрюмого мужчины с убийством будет каким-то образом обнаружена и обоснована.

10. Шейла Бенсон. Вот с кем у нас получилась пока самая интересная и интригующая беседа. Ее полное пренебрежение приличиями так бросалось в глаза, что порой воспринималось мной как своего рода блеф. Хотя ее показания звучали предельно ясно, они вступали в противоречие со всем, что нам довелось выслушать прежде. Была ли миссис Бенсон действительно влюблена в Питера, как заявила нам? Могла ли она быть едва знакомой со Стюартом, если верить ее словам? Неужели был правдой рассказ Шейлы о том, какое безразличие проявлял муж к ее изменам? Все эти вопросы требовали тщательно проверенных и недвусмысленных ответов.

11. Старик. Я вспомнил рассказ Эда Уилсона о том, как утром после убийства он столкнулся с очень пожилым человеком, выходившим из ворот усадьбы. Быть может, это и был тот второй подозрительный мужчина, которого Роуз видела из окна лестничной площадки? Или же в усадьбе провел ночь обычный бродяга, нашедший приют под крышей летнего домика? В первом случае он мог оказаться убийцей. Но и во втором мог располагать крайне ценной для нас информацией.

12. Орпен, или Оппенштейн. Разумеется, он не имел никакого отношения к убийству, но я вспомнил о нем и тоже занес в список, поскольку им заинтересовался Биф, слушая показания поварихи.