Моллы

Я не могу вспомнить первый раз, когда я оказался в большом торговом центре, – кажется, что они существовали всегда и были главным семейным развлечением: семья приезжает, оставляет автомобиль на парковке, а потом начинает бродить, заглядывая в магазины, прочесывая универмаг и устраиваясь где-нибудь на обед. Торговые центры стали незаменимым местом и для того, чтобы совершить какие-то покупки, и для того, чтобы как-то провести время и побродить без конкретных планов и намерений. Но я отлично помню момент, когда я впервые осознал тот факт, что торговые центры являются важным, хотя и довольно противоречивым, компонентом культурного ландшафта, в котором я жил. Я впервые услышал по радио песню Фрэнка Заппы 1982 года Valley Girl («Девушка из долины»). В ней говорилось о девочках-подростках из престижного района Сан-Фернандо-Вэлли в Лос-Анджелесе, которые отправились в новый торговый центр «Шерман-Оукс-галерея» на бульваре Вентура. Этот центр с большой помпой открылся в 1980 году.

Заппа пригласил в качестве певицы свою 14-летнюю дочь, Мун, чтобы придать песне особый характер – точно передать типичный стиль разговора «девушек из долины» с характерными выражениями и восклицаниями «О мой бог!» в конце каждого предложения. Песня была сатирической, даже едкой, в ней высмеивалась бессодержательная, потребительская культура молодежи из престижных южнокалифорнийских пригородов. Но в отместку ядовитому Заппе песня неожиданно стала настоящим хитом на радио и заняла 32-е место в поп-чартах – и это был единственный раз, когда Заппа сумел войти в число 40 лучших песен США. В том же году вышел комедийный фильм «Беспечные времена в «Риджмонт-Хай» с участием Шона Пенна. В 1983 году в торговом центре «Шерман-Оукс-галерея» сняли фильм «Девушка из долины», после чего торговые центры стали еще более притягательными для молодежи. Они превратились в место социального общения, где можно найти все самое новое и стильное – и общение, и одежду. Песня и фильмы были сатирическими, но они успешно внедрили субкультуру торговых центров в массовое сознание. Благодаря им публика постепенно приняла эту культуру, осознала новое соединение коммерции, молодежной культуры и архитектуры и придала этому явлению статус общемирового стандарта. Шопинг может казаться занятием смешным, но безумно притягательным – потому что он обещает не только новые туфли или одежду, но еще и дает надежду на новую идентичность.

С годами развитие торговых центров в районе Лос-Анджелеса получило известность и в регионе, и во всей стране. Постепенно центры превращались в настоящие городские кварталы и притягивали к себе что-то новое. Рядом с Галереей в 1980 году появился Санта-Моника-плейс, построенный Фрэнком Гери, а в 1982 году – Беверли-центр с самым большим в мире 14-зальным мультиплексом, и оригинальное Хард-Рок-кафе (в этом торговом центре в 1991 году снимали фильм «Сцены в магазине» с участием Вуди Аллена). Все это хорошо вписывалось в стандартную модель пригорода, перенесенную в города-пригороды – Санта-Монику и Беверли-Хиллз. Но постепенно в этих районах начали проступать городские тенденции. В 1985 году Джон Джерде перестроил Вестсайд-павильон, а в 1988 – Фэшн-айленд в Ньюпорт-Бич. Он сумел открыть закрытый торговый центр небесам и улицам, его окружающим. В 1993 году с огромным успехом открылась Сити-Уок Джерде в парке Universal Studios. Это была пешеходная «улица», которая вела от закрытой парковки ко входу в парк развлечений. Улица была оформлена в безумном, карнавальном стиле лос-анджелесского урбанизма. Витрины магазинов соседствовали с кафе и журчащими фонтанами. Посетителей окружали яркие цвета и колоссальных размеров указатели. Кроме огромной навесной шпалеры в центральной части, улица не имела крыши – закрытый торговый центр выплеснулся наружу, но при этом остался за воротами частного, закрытого района. Постепенно траектория становилась все более крутой: вскоре многие торговые центры стали приобретать «городской» вид. В них возводились павильоны в псевдоисторическом стиле, по центральной «улице» ездили трамваи, повсюду посетителям предлагали разнообразные развлечения – выступления музыкантов и артистов. И в таких районах появились постоянные жители. Рик Карузо построил торговые центры «Гроув» в Голливуде (2002) и «Американа» в Глендейле (2008). Они включали в себя роскошные жилые резиденции, расположенные над торговыми улицами. Резиденции имели собственные лифты, бассейны на крышах и персональные парковки. Это были настоящие потребительские планетоиды, созданные по образцу Диснейленда и Лас-Вегаса. Но теперь это были не просто места, куда вам хотелось прийти, но места, где хотелось жить. И, как оказалось, это было всего лишь начало. В последние пятнадцать лет во всем мире появились целые кварталы, организованные по принципу торговых центров с полным обслуживанием. Такие районы есть в Дубае, Сингапуре, Шанхае, Сеуле и многих других городах. Сегодня целые города проектируются и строятся с нуля по образцу торговых центров – их можно найти в России и Индонезии, в Китае и Южной Калифорнии.

Если мир превращается в торговый центр, то не становится ли шопинг стимулом развития городской формы? В наиболее образованных кругах подобное предположение вызывает нервную дрожь. Шопинг – это несерьезно, об этом говорил еще Цицерон: «Все торговые сделки можно назвать бесчестными и подлыми». Архитектура же всегда отстаивала свой статус высокого искусства. Естественно, что она не хотела иметь ничего общего с коммерцией. Ну разве что только для оплаты счетов. Луис Салливен построил универмаг, Фрэнк Ллойд Райт – бутик, Рудольф Шиндлер – пару магазинов. Первым проектом Йо Мин Пея стал торговый центр. Но все эти творения редко включают в список канонических «шедевров» этих мастеров. И все же нужно признать, что шопинг в виде торговли открыл второе дыхание для городов. Шопинг был и остается животворящей кровью, пульсирующей в их сердцах. Дизайн шопинг-центров неотделим от дизайна городов с незапамятных времен, и он остается главным ориентиром для будущего городов.

[Если мир превращается в торговый центр, то не становится ли шопинг стимулом развития городской формы? Обмен товарами заставляет людей собираться вместе, собрание людей порождает общество. Шопинг порождает движение и плотность. Если все это так, то высокая концентрация шопинга максимально усиливает урбанизм.]

Крупнейшее известное нам неолитическое поселение, Чатал-Хююк в Турции, было основано в 7000 году до н. э. Скорее всего, это был торговый центр. Рынок в центре Фив датируется 1500 годом до н. э. Греческая агора («место собраний») считается прародительницей западной цивилизации и демократического общества. Агора одновременно была и рынком, где проходила торговля, и общественным центром дискуссий, общения и политики. Греческие слова «я покупаю» и «я говорю публично» происходят от одного и того же корня. В современном греческом языке слово agora до сих пор означает рынок. В Риме агора стала форумом, в средневековых городах – ярмаркой и рыночным городком, на Востоке – базаром. Не является ли шопинг сердцем города? Давайте поговорим об этом. Обмен товарами заставляет людей собираться вместе, собрание людей порождает общество: встречи, обмен коммерческой информацией, сплетни, умение торговаться, свобода перемещения для женщин, наблюдение за людьми – первым театром был театр покупателей, принимающих участие в традиционных ритуалах и драме с непредсказуемым сюжетом. Правильно организованный шопинг определяет пространство совершенно урбанистическим образом: торговое пространство – это отделенное внутреннее пространство, где нет места другим занятиям. Это пешеходная зона, но она соединена с внешними зонами. Шопинг порождает движение и плотность, шопинг смешивает и соединяет людей и отделяет другие части города. Если все это так, то высокая концентрация шопинга максимально усиливает урбанизм.

Исторические документы показывают, что физические формы шопинга постоянно совершенствовались, а это, в свою очередь, меняло социальную динамику культуры. В VII веке до н. э. в греческой Лидии появились постоянные торговые лавки. В Риме отведение особого места для торговли считалось основой гражданского порядка: в 45 году до н. э. Юлий Цезарь издал один из последних своих указов – он запретил движение повозок с рассвета до заката. Вездесущие тротуары стали символом римских городов. В V веке империя пала и тротуары пришли в негодное состояние – а вместе с ними и торговля. Расцвет коммерции и розничной торговли вернулся в начале второго тысячелетия, дав толчок стремительному развитию городов Ренессанса. В Риме впервые появился крытый рынок – крыша защищала торговцев и покупателей от непогоды, а стены отделяли от других частей города. Рынок Траяна относится примерно к 110 году. Каменные арки образуют две симметричные аркады под сводчатой крышей. В 1461 году та же идея возникла в восточном Средиземноморье – Большой базар в Стамбуле, а потом в Европе – лучшими примерами могут служить Королевская биржа в Лондоне (1566–1568), Новая биржа в Лондоне (1606), Амстердамская биржа (1608) и Вторая Королевская биржа в Лондоне (1667–1671).

Это были места для торговли, но, строго говоря, их нельзя было считать местом общения широкой публики. Серьезный прорыв произошел в Париже в XVII веке, когда в 1634 году вокруг большого сада был построен неоклассический дворец Пале-Рояль. Здание фасадом выходило к Лувру и было отделено от него улицами Сент-Оноре и Риволи. Пале-Рояль построили рядом с садами Тюильри, в самом центре королевского, модного Парижа. Изначально дворец предназначался для кардинала Ришелье, затем Людовик XIV подарил его своему брату, герцогу Орлеанскому. Здесь проходили светские балы, менялись хозяева и гости. Во дворце происходило немало исторических событий. В 1784 году Луи Филипп II, который тогда был еще герцогом, в поисках источника доходов открыл для публики отремонтированный дворец и прилегающие к нему территории, превратив их в центр торговли и развлечений. Здесь расположились магазины, салоны, кафе, галереи, театры, книжные лавки, таверны и бордели. Прогуляться можно было по внутренним дворикам, широким улицам и садам с фонтанами. Пале-Рояль стал первым в мире интегрированным торговым центром. По обе стороны дворца располагались театры – в XVII веке здесь ставил свои пьесы великий Мольер, с XVIII века здесь окончательно поселился театр «Комеди Франсез». Тут же можно было удовлетворить и другие запросы: под аркадами прогуливались проститутки, а на втором этаже играли в азартные игры. Герцог допускал сюда всех, вне зависимости от положения. И здесь каждый мог найти что-то для себя. Пале-Рояль одновременно был и рынком, и променадом, и политическим пространством. Но главной аудиторией его была новая, зарождающаяся буржуазия, третье сословие, класс, созданный и развивающийся благодаря потребительскому капитализму, который стремительно менял окружающий мир. Во время революции охваченный всеобщим возбуждением герцог сменил имя с Луи Филиппа II, герцога Орлеанского, на Филиппа Эгалите, а его дворец сохранил прежнюю популярность. Здесь сложился совершенно особый круг со своей политикой (маркиз де Сад в «Философии в будуаре» писал, что здесь всегда можно найти хорошие фельетоны и политические памфлеты) и интригами (здесь, помимо прочих политических течений, зародилось франкмасонство). В Пале-Рояле можно было найти развлечения на любой вкус – от ночных бабочек до пушки в парке, ежедневно стрелявшей в полдень: порох в ней поджигался с помощью солнечных часов, снабженных специальной линзой. Атмосферу сада прекрасно передают стихи Жака Делиля:

В 1786 году герцог вложил деньги в строительство каменной колоннады, окружавшей сад с трех сторон. Колоннада получила название Галерея-де-Буа в честь несуществовавших лесов¹. Среди колонн расположились новые магазины и кафе, количество посетителей Пале-Рояля существенно увеличилось. Луи-Филипп создал первую аркаду – это новшество позволяло одновременно достигать нескольких целей. Аркада стала доступным и приятным общественным пространством на частной территории, где люди могли гулять, общаться, рассматривать витрины, не отвлекаясь и не опасаясь дорожного движения, шума, грязи и запахов парижских улиц, напрочь лишенных тротуаров. Появилась новая возможность – покупать предметы роскоши и получать необходимые сопутствующие услуги. Аркады Пале-Рояля стали образцом для спекуляций собственностью, которая освобождалась в центре города, откуда правительство активно выселяло бедноту. По форме Пале-Рояль напоминал крытые мосты с торговыми лавками, имевшиеся во многих городах, – достаточно вспомнить мост Риальто в Венеции, Понте-Веккьо во Флоренции, Лондонский мост и парижские мосты через Сену – Нотр-Дам, мост Менял, Мари и Сен-Мишель². Но стилистически Пале-Рояль был гораздо ближе к модным садам, где люди могли прогуливаться, общаться и наслаждаться красотой редких, прекрасных вещей. В таких местах женщины обретали социальную свободу, которой не могли получить ни в изоляции собственного дома, ни в хаосе и грязи городских улиц.

На следующем этапе аркады приобрели ключевой технический компонент, отличающий их от садов: оболочку из стекла и металла, позаимствованную у оранжерей из аристократических поместий и европейских публичных садов. Такие крыши обеспечивали освещение и защиту от непогоды, а владельцы собственности могли быстро и без больших расходов перекрывать улицы, не занимаясь строительством дорогих фундаментов. В 1791 году был построен пассаж Фейдо, ставший образцом для подражания. Это был пешеходный проход, соединяющий две улицы посреди квартала. По обе стороны его симметрично располагались застекленные витрины магазинов, а крыша была стеклянной. Так появился новый вид улиц, где пешеходы могли спокойно гулять, не опасаясь транспорта. Владельцы земли открыли для себя новые возможности для инвестиций, а торговцы – новые возможности для торговли³. Концепция быстро распространилась. За пассажем Фейдо в 1799 году последовал пассаж Каир (под Каиром Наполеон сражался с британцами, чтобы разрушить британскую монополию на торговлю в Средиземноморье), украшенный в египетском стиле, а в 1800 году в Париже был построен пассаж Панорама. Далее аркады стали появляться одна за другой: в период с 1820-го по 1840 год было построено 15 торговых аркад. Париж стал торговой столицей мира. В центре можно было переходить из одного магазина в другой, словно находясь в богатом царстве среднего класса. В иллюстрированном путеводителе 1852 года так описывалась эта новация: «Пассажи, недавнее изобретение промышленной роскоши, представляют собой крытые стеклом вымощенные мрамором проходы через целые массивы домов, владельцы которых объединились для подобного предприятия. По обеим сторонам этих проходов, освещаемых сверху, располагаются самые элегантные магазины, так что подобный пассаж оказывается городом, миром в миниатюре»⁴.

В 1815–1819 годах аркады появились и на другом берегу Ла-Манша. На Пиккадилли была построена аркада Берлингтон, потом подобные торговые комплексы стали появляться и в других городах, разбогатевших на торговле: в Бордо, Брюсселе, Глазго, Ньюкасле и даже в Санкт-Петербурге, где Пассаж открылся в 1848 году. Размеры, высота и сложность новых аркад повышалась с каждым годом и достигла пика в 1865–1867 годах, когда в Милане была построена галерея Виктора-Эммануила II: двойная аркада имела четыре уровня, а место пересечения венчал величественный стеклянный купол. В 1890 году самая большая аркада мира была построена в американском Кливленде – под 90-метровым стеклянным куполом расположились пять этажей магазинов и контор⁵. В то же время кампания по строительству тротуаров превратила в своеобразные аркады обычные городские улицы. В период с 1838-го по 1870 год в Париже было построено тротуаров больше, чем за все время со времен Римской империи: 181 000 метров в 1849 году из 420 000 метров улиц.

Великий литературный критик и социальный историк начала ХХ века Вальтер Беньямин воспринимал парижские аркады как горнило общества XIX века, особенно во времена консервативной Второй империи 1852–1870 годов, когда промышленное производство, коммерция, потребительский капитализм и репрессивное буржуазное социальное устройство создали современный мир. Для Беньямина демонстрация одежды была центральным элементом представления, поскольку воплощала в себе, с одной стороны, текстильную торговлю, а с другой – промышленную революцию с ее железом и стеклом. Оба элемента обеспечивали материалы и богатство всей системы. Беньямин цитировал слова писателя Оноре де Бальзака, который называл эпоху аркад временем торговли одеждой: «Поэзия витрин поет свои красочные строфы от церкви Мадлен до ворот Сен-Дени»⁶.

Далее Беньямин замечал, что, продлевая часы торговли до глубокой ночи, аркады стали «местом, где впервые появилось газовое освещение»⁷. Новые пространства и связанная с ними деятельность породили новый тип человека: фланера, которого обессмертил поэт Шарль Бодлер. Фланер прогуливался по улицам, рассматривая витрины не в поисках товаров, но в стремлении увидеть новые вещи, новых людей. Фланер отправлялся «на асфальтовые мостовые пополнять свой гербарий», а города-аркады получали «своего летописца и философа». Беньямин считал романы Бальзака и стихи Бодлера первыми произведениями современной литературы. Он почувствовал их борьбу с новым городским пространством постоянного движения – постоянного торгового движения.

В аркадах Беньямин видел апофеоз новой формы модных предметов потребления, которые способствуют распространению капитализма. Маркс назвал это явление «товарным фетишизмом»: отношения между людьми можно перенести на объекты, тем самым поручая им квазимагическую роль. «Результат такого переноса – состояние, в котором социальные отношения переходят в царство фантастики. Фантастика возникает, когда фетишизируемый объект приобретает ценность, не связанную с его материальным существованием. Таким образом, объект начинает вести собственную жизнь»⁸. Фрейд также замечал фетишизацию в новом мире модных товаров: сексуальные желания человека могут быть перенесены на объекты. Подобные взгляды, по мнению Беньямина, прекрасно объясняли, как приобретение товара-фетиша, происходившее преимущественно в аркадах, превратилось в наркотик, порождающий «новый дурманящий сон, охвативший всю Европу». Так в Европе возродилось мистическое мышление, которое модернизм стремился преодолеть. Беньямин отчетливо понимал, что подобная трансформация не была бы возможна без декораций аркад: «сказочной страны» из стекла и металла, где капитализм соединяется с миром мечтаний.

Следом за аркадами появился новый вид торговой архитектуры под той же стеклянной крышей – галереи. Они выросли из традиции бирж или базаров. Если аркады соединяли улицы, сами становясь улицами, то галереи соединяли здания, создавая переходное пространство, подобное площади, но полностью закрытое, имеющее крышу и освещаемое с помощью световой шахты или атриума. В этом пространстве располагались магазины – часто на нескольких уровнях. Галереи или базары обычно строились рядами как связанные между собой внутренние дворы или залы – этот прием также был позаимствован из устройства формальных садов. В период с 1816-го по 1840 год таких галерей, особенно в Лондоне, появилось довольно много. В Лондоне их было 15, в Париже – четыре, в Манчестере – одна⁹. Затем галереи почувствовали себя свободнее. В 1851 году главной достопримечательностью лондонской Всемирной выставки в Гайд-парке стал Хрустальный дворец, построенный Джозефом Пакстоном. Длина огромного стеклянного здания составляла 560 метров, ширина – 125 метров, высота – 33 метра. На строительство ушло 27 500 квадратных метров стекла¹⁰. Хрустальный дворец состоял из двух рядов галерей шириной от 7,5 до 15 метров и центрального нефа шириной 22 метра. В Хрустальный дворец без труда поместились парковые вязы, сразу превратив его в ландшафтный сад. Извилистые дорожки шли между партерными газонами, статуями и фонтанами. На центральном перекрестке был установлен Хрустальный фонтан высотой 8 метров, который еще более усиливал ощущение сада. Площадь дворца составляла 7,7 гектара – в четыре раза больше площади собора Святого Петра в Риме и в шесть раз больше площади собора Святого Павла в Лондоне. В Хрустальном дворце были выставлены 100 000 тщательно подобранных экспонатов – продукты, товары и машины, экспонируемые почти 14 000 участников.

Первый мегамолл пришел к нам прямо из сада. Пакстон родился в 1803 году. Он был седьмым сыном в семье фермера из Бедфордшира. В 15 лет он стал помощником садовника, а затем стал работать в садах Садоводческого общества в Чизвике, где произвел большое впечатление на герцога Девонширского, и тот предложил 20-летнему юноше стать главным садовником своего поместья Четсуорт. Здесь Пакстон смело экспериментировал – строил фонтаны, теплицы и зимние сады. Кульминацией его усилий стала огромная Большая оранжерея, построенная в 1837 году. Оранжерея была 70 метров в длину и 37 метров в ширину. Ее венчала ребристо-бороздчатая система расходящихся тонких балок, поддерживающих стеклянные пластины. Обогрев оранжереи осуществлялся с помощью бойлера, разгонявшего пар по железным трубам. В 1849 году Пакстон сумел добиться цветения экзотической водяной лилии «Королева Виктория», присланной с Амазонки. Это не удавалось даже королевским садовникам из Кью-гарденз. Наблюдая за тем, как лилия поднимается над слишком маленьким для нее 3-метровым бассейном, Пакстон обратил внимание на структуру листа – так ему пришла в голову идея, которая легла в основу потрясающего стеклянного дворца. Первые эскизы он набросал в июне 1850 года, а в мае следующего года Хрустальный дворец уже был построен. За полгода, что шла выставка, дворец посетили шесть миллионов человек со всего мира.

Даже критики Хрустального дворца не могли сдержать завистливого восхищения: «Мы откровенно признаем, что замерли в восхищении перед беспрецедентными внутренними эффектами этого строения… общая легкость и волшебное сверкание, о котором раньше нельзя было и мечтать, и, самое главное… очевидная достоверность и реальность конструкции, которая превосходит самые смелые ожидания. И все же в нас крепло убеждение в том, что это не архитектура; это чудо инженерной мысли, обладающее высочайшими достоинствами, но не архитектура»¹¹.

Головокружительные масштабы здания потрясали, но истинное восхищение и изумление вызывала его легкость и полное растворение границ между внутренними помещениями и окружающим внешним пространством. Один из посетителей писал, что Пакстон сумел придать воздуху твердую форму. Писатель из Германии восклицал: «Впечатление просто волшебное, я бы даже сказал, опьяняющее. Непрерывная и бесконечная череда форм и цветов, прозрачность со всех сторон, гул голосов во всех направлениях, плеск воды в фонтанах и тяжелые мерные звуки работающих машин – все это создает спектакль, который наш мир вряд ли сможет увидеть еще когда-нибудь»¹².

Такие потрясающие новые постройки Викторианской эпохи, сказочные и магические, будили творческое начало. Некоторые визионеры предлагали проекты Утопий, подобных фаланстерам Фурье. Они хотели строить огромные общественные жилые комплексы, в которых явственно чувствовалось влияние Пале-Рояля.

Под влиянием достижений Пакстона появились проекты крупномасштабных аркад в рамках городских транспортных систем. К их числу можно отнести Хрустальную дорогу Уильяма Мосли 1855 года – систему подземных поездов длиной 3,8 километра, над которой была построена пешеходная аркада с пятью с лишним километрами магазинов. Хрустальная дорога соединила Вест-Энд Лондона с Сити¹³. Чтобы не уступить первенства, Пакстон в том же году предложил построить Великую Викторианскую дорогу: 16 километров непрерывных аркад между всеми железнодорожными вокзалами Лондона без какого бы то ни было дорожного движения. Хотя подобные утопические схемы остались лишь на бумаге, вскоре были осуществлены гораздо более практичные проекты: выставочные залы – еще один Хрустальный дворец в Дублине (1982–1853), Промышленная выставка в Париже (1855); крытые рынки (например, Центральный рынок в Париже (1863), библиотеки и тюрьмы. Но самым грандиозным использованием новых форм, несомненно, стали впечатляющие викторианские вокзалы, представлявшие собой огромные аркады, соединявшие не просто улицы, но разные города. На вокзалах было место не только для поездов и движения, но и для покупок. Прекрасным примером являются Центральный вокзал Ньюкасла (1846–1850), лондонский Паддингтон (1852–1654) и вокзал Кингс-Кросс (1850–1852). Это огромные, покрытые стеклянной крышей аркады, вмещающие в себя практически все чудеса, как Пале-Рояль двумя поколениями раньше. (Со временем такими же, как вокзалы, стали и аэропорты.)

Розничные торговцы хорошо усвоили уроки аркад и галерей. Универмаги, которые во Франции возникли в конце XVIII века, после создания Хрустального дворца и нового рода торгового представления, очаровывавшего посетителей, стали появляться один за другим. На Бромптон-роуд в Найтсбридже, чуть южнее Гайд-парка, в 1849 году – в преддверии Всемирной выставки – был построен универмаг «Хэрродс». Здесь были использованы все новейшие достижения: особые витрины для товаров, продуманное освещение, внутренний простор и аттракционы. В 1854 году в Париже открылся универмаг «Бон Марше», в 1858 году в Нью-Йорке появился универмаг «Мэйсиз», а в 1872 – «Блумингдейл». В каждом крупном городе был свой большой универмаг. Стекло позволило создавать как будто парящие атриумы, сравнимые с великими соборами. В 1883 году Эмиль Золя написал роман «Дамское счастье». В нем он называл универмаг «храмом современной торговли, легким и основательным, созданным для целых толп покупательниц»¹⁴. Архитектурные инновации, огромный выбор товаров, низкие цены, качественное обслуживание покупателей, возможность возврата товаров, кафе и развлечения (представления, концерты и художественные выставки) – все это стало нормой современной торговли. Универмаги представляли собой не просто места для совершения покупок – они приобрели популярность сами по себе. Они нравились даже социалистам: Эбенезер Говард планировал свой город-сад вокруг огромного универмага под названием «Хрустальный дворец» – так торговый центр стал буквальным и фигуральным центром Утопии.

Неудивительно, что в Соединенных Штатах это явление получило сильнейший толчок к развитию на рубеже веков. Это произошло в Чикаго, где Дэниел Бернэм строил огромные, впечатляющие магазины для своих клиентов, используя те же стальные рамы, лифты и стекло, что и при строительстве небоскребов. Бернэм уже строил светлые, огромные пространства под оранжерейными потолками из стекла и металла со сложными металлическими лестницами, соединяющими пространства первого этажа с балконами. Такими были здания Железнодорожной биржи и Рукери-билдинг, построенные в 1885–1888 годах в Чикаго, и Элликотт-Сквер-билдинг в Буффало (1894–1896). В универмагах Бернэма эти пространства стали главной достопримечательностью. В 1902–1907 годах он построил в Чикаго универмаг «Маршалл Филдс» с голубым стеклянным мозаичным потолком южного атриума, созданным Луисом Комфортом Тиффани. Этот стеклянный потолок на тот момент был самым высоким в мире. Северный атриум насчитывал 13 этажей. Универмаг какое-то время был самым крупным в мире, но в 1909 году Бернэм построил для Джона Уонамейкера в Филадельфии магазин, который превзошел даже «Маршалл Филдс». Площадь его составляла 1,8 миллиона квадратных футов, он занимал целый городской квартал площадью 146 на 76 метров. Бернэм сам считал эту свою работу «самой монументальной коммерческой постройкой, какая когда-либо создавалась в мире. Общая ее стоимость превысила десять миллионов долларов»¹⁵. На открытии выступал сам президент США Уильям Говард Тафт. Он появился под звуки духового оркестра, и сопровождали его генералы и адмиралы в парадной форме. Фирма Бернэма впоследствии построила еще один магазин «Уонамейкерс» в Нью-Йорке, «Филенс» в Бостоне, «Гимбелс» в Нью-Йорке и Милуоки, «Мэй Компани» в Кливленде и «Селфриджс» на Оксфорд-стрит в Лондоне. Лондонский магазин был построен по заказу Гордона Селфриджа, который работал в «Маршалл Филдс» в Чикаго. При строительстве этого магазина в Британии впервые были в таких масштабах использованы стальные балки и рамы. Хотя Бернэм вошел в историю своими небоскребами и градостроительными планами, он построил 14,7 миллиона квадратных футов торговых площадей – и это составляет примерно треть всего, им построенного.

Инновации распространялись повсеместно и быстро. Япония стремительно шла по западному пути развития. На рубеже веков в стране стали активно строиться железные дороги, а затем, что было совершенно естественно, и универмаги, которые назывались депато. Первым таким магазином стал магазин кимоно «Мицуи», построенный в 1900 году. Как и в парижском «Бон Марше» или нью-йоркском «Уонамейкерс», в депато были залы для развлечений и художественные галереи – по крайней мере, в тех, что были построены после 1910 года. Большинство универмагов строили железнодорожные компании и размещали их на своих терминалах и вокзалах. Они соединяли свои поезда с системой метро и непосредственно включали шопинг в городскую инфраструктуру и транспортную систему. Такой подход сохраняется и сегодня. Крупные торговые комплексы строятся рядом со станциями общественного транспорта, образуя ядро основных районов. В Токио основные городские кварталы Сибуя, Синдзюку и Гиндза представляют собой районы торговых центров, сосредоточенные возле станций метро и электричек.

Постоянные перемены стали нормой: электричество позволило эффективно осветить интерьеры, устранив необходимость окон; к лифтам добавились эскалаторы, соединяющие этажи огромных атриумов, и это позволило расширить магазины по горизонтали; системы охлаждения, а затем кондиционеры сделали связь между внутренними и внешними пространствами практически ненужной. Магазины успешно конкурировали с другими формами развлечения, особенно с кинотеатрами, которые тоже использовали многие приемы розничной торговли. Но для успеха нужно было постоянно придумывать что-то новое. Самая важная перемена произошла, когда универмаги достигли максимального размера, сложности и доминирования на рынке: децентрализация, начавшаяся с трамваев и пригородных электричек, еще более ускорилась с появлением автомобилей. Растущий средний класс, привлеченный дешевизной земли, расширившейся сетью региональных дорог и доступностью автомобилей, стал перебираться на периферию городов. Хотя покупатели среднего класса все еще отправлялись в центр города за покупками, их все сильнее раздражали пробки на дорогах и проблемы с парковкой – проблемы, характерные для всех центральных районов городов. Предприниматели начали строить сервисные и торговые центры на окраинах. Долгий процесс борьбы с доминированием центра начался в 1910-е годы с появления автозаправочных станций. Владельцы заправок постепенно стали создавать при станциях небольшие магазины и сервисные центры. Заправки укрупнялись. От них был всего шаг до создания придорожных рынков, на которых продавали различные товары и где было место для парковки. Первые такие точки торговли появились в Лос-Анджелесе и быстро распространились по всей Калифорнии. В 1928–1929 годах стандартом для торгового центра престижного района стал Чепмен-маркет. Это была своеобразная деревня, построенная в стиле индейцев майя, с магазинами, ресторанами и парковкой под открытым небом. Архитектор-модернист Ричард Нойтра развил эту концепцию, предложив в 1929 году построить возле трассы супермаркет «Дикси» с огромной парковкой. После этого колоссальные возможности подобной формы торговли стали очевидны всем. К началу 30-х годов придорожные супермаркеты стали стандартом в окрестностях Лос-Анджелеса, а в 40-е годы появились во всех штатах. Внешний вид таких супермаркетов никого не интересовал – гораздо важнее было удобство подъезда и наличие места для парковки. Поэтому супермаркеты захватывали все больше и больше места. Сами здания были одноэтажными. Интерьеры стали менее иерархичными – появилось множество идентичных проходов, где покупатели могли выбирать товары самостоятельно в собственном темпе, практически не контактируя с продавцами и расплачиваясь на кассах у выхода.

Новые формы торговли появлялись и развивались. Старые же, которые когда-то считались ультрасовременными, на глазах устаревали. В 20-е годы парижские аркады пришли в упадок – их вытеснили универмаги. Аркады фотографировали как любопытную старину. На снимках Жермены Круль и Эжена Атже мы видим поблекшие витрины, манекены без голов. Сюрреалисты были в восторге от того, как точно эти образы передают атмосферу пороговых психологических состояний.

Будущее розничной торговли стало очевидным в 1922 году в сельской местности с обилием свиноферм, в четырех милях к югу от Канзас-Сити, штат Миссури. Как это ни удивительно, но в этом регионе господствовал архитектурный стиль испанского барокко. Застройщик Джей Си Николс решил построить здесь престижный жилой район в историческом стиле – Кантри-Клаб-Дистрикт. В районе были предусмотрены все необходимые удобства. По центру проходил широкий ландшафтный бульвар Уорд-Парквей, украшенный статуями и фонтанами. По нему можно было доехать до центра или выехать за город. Жители могли пользоваться услугами великолепного гольф-клуба. В районе был торговый центр – Кантри-Клаб-плаза, он представлял собой небольшую деревню с магазинами, пунктами предоставления всевозможных услуг, ресторанами и просторной парковкой. Все было построено в стиле испанского колониального возрождения. Один писатель назвал Плазу «средиземноморским Канзасом», поскольку Кантри-Клаб-Дистрикт располагался недалеко от Канзас-Сити, штат Канзас. Николс хотел сделать торговый центр настоящим центром города, заменив частное предприятие традиционным городком со смешанным владением и общественными пространствами. Подобно хозяевам универмагов в крупных городах, он организовал множество развлечений: художественные выставки, концерты, танцы, праздничные фейерверки и даже выставки домашних любимцев. Плаза стала настоящим хитом и первым настоящим пригородным моллом.

Великая депрессия и Вторая мировая война затормозили развитие пригородов, но конец войны стал сигналом к началу великого переселения белых американцев в пригороды. Этому способствовало владение автомобилями, строительство дорог, государственная система ипотеки и налоговая политика, бэби-бум, развитие экономики и новаторские продукты производства и хороший маркетинг в индустрии недвижимости. Предложенная Николсом модель расположения полномасштабного торгового центра в самом сердце нового пригородного квартала помогала продавать дома покупателям, которых беспокоила удаленность от центра города. Торговый центр в пригороде стал привычным стандартом. Коммерческие застройщики пошли еще дальше. Они поняли, что региональные торговые центры, сознательно расположенные на пересечении региональных трасс, как магнитом притягивают значительное число покупателей. В такие магазины было легко добраться на машине, а большие парковки избавляли покупателей от головной боли. В 1945 году было построено нескольких сотен торговых центров разного размера. Как правило, они походили на Кантри-Клаб-плаза. Но постепенно застройщики отказались от небольших деревень в романтическом историческом стиле, отдав предпочтение модернистской архитектуре и более крупным зданиям. В 1950 году архитектор Джон Грэм совершил колоссальный скачок вперед. На окраине Сиэтла он построил Нортгейт-центр, который представлял собой две параллельные полосы магазинов, объединенных большим универмагом, – крупный центральный магазин согласился открыть филиал на окраине, чтобы привлечь покупателей, сбежавших из центра. В следующем году близ Фреймингема, штат Массачусетс, открылся торговый центр Шопперз Уорлд – аналогичный большой пешеходный молл, окруженный просторными парковками. Новшество стоило очень дорого и было рискованным – трудно было найти участки земли в нужных местах, чтобы они стоили недорого, но при этом располагались не слишком далеко. А еще нужно было привлечь жителей и найти источники финансирования. Через несколько лет Шопперз Уорлд закрылся. Но концепция была слишком привлекательной, чтобы ее игнорировать.

В 1954 году в пригороде Детройта открылся Нортленд-центр, построенный по проекту архитектора Виктора Грюна. Архитектор предложил уникальный модернистский план. На 32 гектарах расположились зеленые насаждения, парковка на 10 000 машин и торговый центр с полным климат-контролем – центральным отоплением и кондиционированием воздуха¹⁶. Виктор Грюн приехал в США из Австрии. Он был евреем по фамилии Грюнбаум, жил в Вене, проектировал роскошные бутики, писал социалистические пьесы и играл в них. В 1938 году, после аншлюса Австрии, Грюн бежал в США¹⁷. Друзья помогли ему найти работу – он участвовал даже во Всемирной выставке в Нью-Йорке, в проекте «Футурама». Вскоре Виктор снова начал проектировать магазины. Он много писал о своей концепции архитектуры, основанной на торговых предприятиях, и выступал с лекциями. Со второй женой и партнером Элси Круммек он перебрался в Калифорнию и поселился в Беверли-Хиллз. Здесь ему удалось добиться настоящей славы. В 1943 году журнал Architectural Forum в обсуждении «полной перестройки города после войны» опубликовал планы перестройки города Сиракузы, штат Нью-Йорк, заказанные известным архитекторам. Этот город должен был стать образцом послевоенного американского городского центра¹⁸. Редакторы предложили «мастер-план», разделив город на три района с разными функциями: жилой, коммерческий и промышленный. Планировалось построить суперкварталы жилых домов вокруг суперскоростных трасс и парков в каноническом стиле Ле Корбюзье. Мису ван дер Роэ предложили спроектировать художественный музей, венский модернист Оскар Стоноров и его протеже Луи Кан работали над отелем, калифорнийский модернист Чарлз Имз – над ратушей, а Уильям Леказ – над многофункциональной автозаправкой с рестораном, стеклянные стены которого выходили на дорогу. Грюну и Круммек редакторы поручили спроектировать торговый центр, который должен был обслуживать «квартал». Но партнеры предложили единый крупномасштабный проект для курирования целого города с населением в 70 000 жителей. Центр должен был располагаться на пересечении двух трасс, магазины и другие заведения – концентрическими кругами. Внутреннее здание предполагалось построить из стекла. «Покупатель может переходить из магазина в магазин, не покидая основного здания» – это был гигантский концептуальный шаг к полностью закрытому торговому центру. В центре предполагалось разместить 28 магазинов, включая большой универмаг, кинотеатр, рынки, кафе, магазинчики и автозаправку. Центр Грюна должен был выполнять ряд функций, не связанных напрямую с «магазинами». Это измерение Грюн назвал «коммунальным». В своем проекте он отвел место для почты, библиотеки, детского сада, площадки для пони, концертного зала, общественного клуба, выставочного зала и информационного бюро¹⁹.

После успеха «Нортленда» Грюн в 1956 году открыл Саутдейл-центр в пригороде Эдины, штат Миннесота. Там он испытал новые решения двух крупнейших проблем, с которыми сталкивались строители торговых центров. Поскольку лето в Миннесоте очень жаркое, а зима – очень холодная, Грюн построил полностью закрытый центр и установил системы климат-контроля, которые круглогодично поддерживали внутри температуру 22 градуса по Цельсию²⁰. Чтобы ограничить расползание центра, который уже был настолько велик, что пройти его из конца в конец становилось затруднительно, он разделил его на два этажа, соединенных открытыми эскалаторами на центральном дворе. Двор был богато украшен тропическими деревьями и фонтанами и носил название Садовый дворик вечной весны. Грюну удалось добиться полного погружения, стерев любые напоминания о внешнем мире – точно так же, как это было в их с Круммек проекте для Сиракуз тринадцатью годами ранее.

Грюн активно пропагандировал свои новации. Он был убежден в том, что будущее – за закрытыми торговыми центрами: «Круглогодично обеспечивая климат “вечной весны” с помощью искусных архитекторов и инженеров, торговый центр сознательно заботится о покупателе, а тот в благодарность проделывает большой путь, посещает центр чаще, задерживается на дольше и, следовательно, обеспечивает высокий уровень продаж»²¹. Чтобы окончательно убедить застройщиков оплачивать дополнительные расходы, Грюн составил таблицы времени и расстояния, которое человек «готов пройти в разных климатических условиях». Он «эмпирически» доказал, что инвестиции в кондиционирование воздуха приносят свои плоды. По его расчетам, закрытый торговый центр с климат-контролем был в десять раз эффективнее городских улиц, лишенных подобных удобств.

Идея Грюна не была уникальной – закрытые торговые центры стали национальной тенденцией. Пригородные центры строились повсеместно. В 1956 году планировщик и застройщик Джеймс Роуз построил близ Балтимора Мондаумин-центр. Современный ландшафт разрабатывал Дэн Кайли. В 1957 году Грюн открыл второй пригородный молл в Детройте – Истленд. В 1958 году в Соединенных Штатах насчитывалось 2900 торговых центров. За ними последовали тысячи новых, причем многие строил Виктор Грюн. Он был уверен, что открыл идеальную формулу, свой «рецепт идеального торгового центра»:

«Возьмите 40 гектаров плоской территории идеальной формы. Окружите ее 500 000 покупателей, не имеющих доступа к другим торговым площадям. Подготовьте территорию и накройте центральную ее часть зданиями общей площадью 1 000 000 квадратных футов. Пригласите опытных торговцев, которые будут продавать прекрасные товары по привлекательно низким ценам. На окраине участка отведите место под парковку на 10 000 машин и позаботьтесь о том, чтобы ваша территория была доступна с первоклассных и не слишком загруженных трасс со всех направлений. И, наконец, украсьте свой торговый центр растениями в горшках, цветочными клумбами, небольшими скульптурами и обеспечьте покупателям комфортный климат»²².

Конечно, были и варианты: планировка могла напоминать «гантелю» с одним, двумя или даже тремя крупными универмагами, расположенными в концах пешеходной полосы, или аркады, состоящей из мелких магазинов. Иногда строился целый кластер отдельных зданий, а порой они располагались веером. Но всегда важную роль играл элемент развлечений: Грюн изо всех сил старался создать атмосферу городской площади, устраивал в своих центрах фонтаны, ландшафтные уголки со скамейками и уличными фонарями, а также предлагал посетителям разнообразные программы, как сделал это Николс в Кантри-Клаб-плаза. Он стремился привлекать в свои центры людей, чтобы они приезжали, смотрели, проводили время и делали покупки. Он заботился о том, чтобы его центры привлекали всех – и пожилых людей, и детей, и их родителей. Когда люди приезжали, чтобы просто провести время, они тем самым повышали объем продаж с квадратного метра площади. Повлиял ли Грюн на Уолта Диснея, когда тот в 1955 году открыл свой Диснейленд? Вполне возможно, поскольку торговые центры Грюна получили всеобщее признание и широкую рекламу, а Дисней всегда живо интересовался достижениями урбанистического дизайна. Столь же вероятно, что Дисней повлиял на Грюна, поскольку оба они были представителями одного и того же движения: создания урбанизма в пригороде, отчасти ностальгического, отчасти футуристического, с использованием всех уловок парижских аркад и современных достижений (искусно организованного освещения и отражающих поверхностей). Все это должно было привлечь фланеров века ХХ. Аналитики торговых центров изобрели для формулы Грюна психоаналитический термин: «перенос Грюна», то есть превращение места, где покупатель ищет конкретный товар, в импульс, который заставляет покупателя неосознанно стремиться в торговый центр ради его динамики и зрелищ²³.

Еще более важным была забота об автомобилистах, и Грюн постоянно на это указывал: «Необходимо обеспечить полную доступность со всех направлений по первоклассным и не слишком загруженным трассам»²⁴. Другие федеральные решения лишь забивали гвозди в крышку гроба традиционного урбанизма, уделяя основное внимание застройке пригородов и розничной торговле. Будущие налоги на собственность передавались местным правительствам для покрытия расходов на общественные инвестиции в инфраструктуру, необходимую для частного строительства. Это была одна из разновидностей субсидий налогоплательщикам. Другая форма – регрессивный налог с продаж. Федеральные финансовые правила ограничивали количество коммерческих площадей в одном здании (всего 15–20 процентов), и это заставляло банки отказываться от аренды помещений в невысоких зданиях смешанного назначения – то есть именно в таких, которые располагались на традиционных центральных улицах городов²⁵.

Когда формуле Грюна или другого архитектора следовали верно, то региональный молл становился, по словам застройщика Эдварда Де Бартоло, которому в какой-то момент принадлежала десятая часть всех моллов Америки²⁶, «лучшей инвестицией, известной человечеству»²⁷. В период с 1950-го по 1970 год неудача постигла менее одного процента таких торговых центров.

Моллы Виктора Грюна были очень востребованы: в одном лишь 1961 году он открыл три таких центра, в том числе Черри-Хилл в пригородном Кэмдене, штат Нью-Джерси (его клиентом был Джеймс Роуз)²⁸. В 1962 году открылось еще три молла. К 1963 году в Америке насчитывалось 7100 торговых центров, и это в еще большей степени способствовало переезду белого населения в пригороды. И все же Грюн все более активно выступал против такой политики. В своих выступлениях и книгах, в том числе в книге «Сердце наших городов: Урбанистический кризис, диагноз и лечение» 1964 года, он сурово осуждал пригородный образ жизни, называя пригороды «скучными, аморфными конгломерациями», «антигородами», «хаосом перенаселенности», «раковой опухолью, распространяющейся по всей стране»²⁹. Он анализировал тенденции расовой сегрегации и изоляции людей от прямого контакта с окружающими и придумывал едкие эпитеты – «засилье транспорта», «засилье пригородов», «засилье псевдогородов».

Любопытно, что Грюн продолжал считать лекарством от пригородной болезни региональные торговые центры, построенные для исполнения ряда «общественных» функций, предложенных им еще в плане Сиракуз: «Торговые центры обладают характеристиками урбанистических организмов и удовлетворяют множество человеческих потребностей и видов деятельности»³⁰. Он сравнивал моллы с «общественной жизнью, происходившей на древнегреческой агоре, средневековом рынке и наших собственных городских площадях в прошлом»³¹. Он видел в них многофункциональные города в миниатюре, воссоздающие в пригородах некую форму урбанизма с тем, чтобы ослабить отказ пригородов от городской жизни. Молл должен стать «точкой социальной, культурной и рекреационной кристаллизации для аморфного, расползающегося во все стороны пригородного региона… его новым центром. Среду, которая изначально служила только торговым целям, следует обогатить медицинскими офисами, административными зданиями, отелями, кинотеатрами, концертными залами, конференц-залами, детскими игровыми зонами, ресторанами, выставочными галереями»³².

Идеальный молл Грюна был прямой критикой американского общества: перенеся «общественную жизнь» в «магазины», он хотел вернуть пригороды в общественную жизнь, которую они бросили, оставив города: «В разумном городе должен существовать баланс между удовольствиями и комфортной личной жизнью и ценностями, которые может предложить лишь жизнь общественная. Мы в Соединенных Штатах нарушили этот баланс, сместив его в сторону личной жизни»³³. Грюн высоко ценил «Смерть и жизнь» Джейн Джейкобс. Ее четыре условия он систематизировал по-своему. Его «три качества или характеристики, составляющие город», были следующими: «1. Компактность. 2. Интенсивность публичной жизни. 3. Мелкий шаблон, при котором все виды человеческой деятельности проистекают в непосредственной близости»³⁴. В его книгах ощущается ностальгия по традиционным формам европейских городов, идущая вразрез с модернистской программой его собственного вклада в жизнь городов американских. В книге «Сердце наших городов» он даже привел романтическую цитату из романа Бальзака 1833 года «Феррагус, предводитель деворантов»: «О, Париж! Тот, кто не восхищался твоими мрачными пейзажами, проблесками света, безмолвными глухими тупиками, тот, кто не внимал твоему рокоту между полуночью и двумя часами ночи – тот и понятия не имеет ни о твоей подлинной поэзии, ни о твоих страшных, разительных противоречиях»³⁵.

В 1956 году компания по электроснабжению предложила Грюну преобразовать центр города Форт-Уорт, штат Техас. И он предложил план подобной перестройки: весь центр, состоящий из высоких башен, нужно изолировать, окружить трассами, эстакадами и парковочными гаражами. Внутри должны преобладать пешеходные зоны. Ряд улиц следует полностью закрыть для машин, над другими устроить пешеходные мостики и плазы. Это было похоже на стандартную схему городской модернизации, за исключением масштабов, сосредоточенности на интеграции функций и воинственного изгнания автомобилей из ориентированного на пешеходов центра. И этого было достаточно, чтобы получить одобрение Джейн Джейкобс. Ее статью Грюн широко цитирует в «Сердце наших городов»: «План компании Victor Gruen Associates для Форт-Уорта… получил одобрение благодаря колоссальным парковочным гаражам в центре по периметру и превращению его в пешеходный островок, но главная цель этого проекта – оживление улиц через разнообразие и детали… Основная цель – сделать улицы более удивительными, более компактными, более разнообразными и более оживленными, чем раньше – и не менее того»³⁶.

План Форт-Уорта не был осуществлен: он оказался намного дороже, чем любой другой план городской модернизации. И все же доступность федеральных средств на программы городской модернизации подталкивала города, особенно небольшие, искать финансирование проектов «оживления» своих умирающих центральных районов, неспособных соревноваться с пригородами (и торговыми центрами, подобными моллам Грюна). Грюн, прекрасно понимавший все возможности, стал пионером в этом деле. В 1957 году город Каламазу, штат Мичиган, предложил ему перестроить центральную часть. Грюн предложил сделать ряд улиц чисто пешеходными торговыми центрами и перенаправить машины из этой зоны, чтобы минимизировать трафик в эстетичной среде, сделать в пешеходных зонах цветные тротуары, устроить фонтаны, насадить деревья, установить скамейки, фонари, киоски и т. п. Центр Каламазу предстал во всей красе в 1959 году и получил высокую оценку. Затем Грюн получил заказы на проведение исследований от многих городов. Он построил пешеходные зоны в Гонолулу на Гавайских островах (Форт-Стрит-молл) и в центре города Фресно в Калифорнии. Он прекрасно осознавал недостатки такого «малозатратного» подхода – простого закрытия улиц и установки «уличной мебели» (скамеек и фонарей). Но малые затраты устраняли препятствия к действиям. К концу 70-х годов подобные пешеходные зоны появились более чем в 200 американских и канадских городах. Но, за редким исключением, они не могли соперничать с огромными пригородными моллами, которые манили людей колоссальным выбором, привлекательными ценами, ощущением безопасности и, как это ни парадоксально, более высокой плотностью покупателей. В 1954 году пригородные моллы впервые превзошли центры городов по уровню розничных продаж. В 1970 году в Соединенных Штатах насчитывалось 13 000 торговых центров. К 1976 году пригородные филиалы крупных универмагов давали 78 процентов всех их продаж³⁷.

В 1968 году Виктор Грюн ушел на покой и уехал в родную Вену.³⁸ Ему не давало покоя то, что он не сумел реализовать свои высшие идеалы. Его компания Gruen and Associates построила 45 торговых центров в США, 16 проектов осуществить не удалось, а 14 универмагов было построено вне торговых центров. Всего компания построила 44,5 миллиона квадратных футов торговых площадей. В средствах массовой информации Грюна называли «отцом торгового центра» – этот титул он с негодованием отвергал³⁹. Выступая с речью в Лондоне в 1978 году (позже эта речь была опубликована в виде статьи «Печальная история торговых центров»), Грюн обвинил американских застройщиков в извращении его «экологических и человеческих идей». Он заявил, что они «отобрали лишь те предложения, которые оказались прибыльными», что привело к увеличению числа реализованных проектов с одновременным “трагическим падением качества”»⁴⁰. «Я отказываюсь платить алименты этим ублюдочным проектам», – буквально выплюнул Грюн. И все же наследие Виктора Грюна невозможно отрицать.

Равно как нельзя отрицать и его стремление вернуть торговые центры обратно в города – даже в условиях постоянного роста пригородов и ослабления центров. Его идеями вдохновлялись многие, в том числе и Джеймс Роуз, который построил целый город Колумбия в штате Мэриленд. (Роуз был клиентом Грюна при строительстве молла «Черри-Хилл» в Нью-Джерси.) План Форт-Уорта сразу же захватил Роуза. Он называл его «самым волшебным планом, крупнейшим, самым смелым и самым полным предложением для американского города, какое мне только доводилось видеть… Это прекрасный образец того, чем может стать город»⁴¹. Свой шанс Роуз получил, когда архитектор Бен Томпсон, бывший председатель Гарвардской высшей школы дизайна и бывший партнер Вальтера Гропиуса, предложил ему поработать в старом центре Бостона, штат Массачусетс⁴². Площадка в 2,5 гектара прилегала к знаменитому колониальному рынку Фанел-Холл. Она располагалась близ финансового квартала, чуть восточнее новой городской ратуши (брутального бетонного здания в стиле Ле Корбюзье, построенного архитекторами Калманом, Маккиннеллом и Ноулзом в 1968 году). На площадке находились три ветхих склада: 163-метровое здание Квинси-маркет – красивый, но весьма обветшавший рынок XIX века с подтопленным фундаментом, прогнившими балками и изъеденным коррозией медным куполом – и два пятиэтажных здания в аналогичном состоянии. На первый взгляд, в проекте не было ничего интересного, но Роуз разглядел потенциал: тысячи людей работали поблизости и тысячи проходили по этой территории по Тропе Свободы, осматривая исторические достопримечательности Бостона. Под влиянием Грюна и вдохновившись успехом уличного торгового центра Гирарделли-сквер, открытого на заброшенной шоколадной фабрике на набережной Сан-Франциско в 1964 году, Роуз задумал построить рынок в историческом стиле, где местные продавцы могли бы продавать изделия народных промыслов и продукты. Он считал своей целевой аудиторией туристов, которых и без того здесь было полно. Главной его идеей было развлекать и продавать.

Проблема заключалась в том, что банки не спешили финансировать строительство проекта. За двадцать лет в Бостоне не появилось ни одного нового магазина. Все считали, что единственный путь развития торговли – это пригородные торговые центры. Магнат Эдвард Де Бартоло, который в свое время владел 10 процентами торговых площадей США, в 1973 году сказал: «Я ни пенни не вложу в центр города. Это плохо. И почему, спрашивается, люди должны туда ехать? Им не нужна суета, им не нужна опасность… Ни предприниматель, ни корпорация не смогут решить этих проблем. Что же тогда делать? То же, что и я – держаться подальше от центра. Пригород – вот наш новый центр»⁴³. Но Роуз верил в то, что маятник уже достиг наивысшей точки и что возрождение центров городов неизбежно: «Американская мечта миллионов и миллионов молодых американцев – это не кусочек земли за белым заборчиком. Они мечтают о восстановленном доме в центре города, о покупке такой квартиры – обычно двумя работающими людьми… Такое жилье не может располагаться в пригороде – только в центре города со всеми его удобствами и жизненной силой»⁴⁴.

Интенсивно привлекая на свою сторону гражданских лидеров, обладающих силой убеждения, Роуз сумел найти финансирование – только на первую половину своего плана и только благодаря поддержке со стороны 11 банков. Первая очередь Фанел-холла открылась в 1976 году. Это был открыто-закрытый комплекс, состоявший из магазинов и прилавков. Его оживляли повозки, киоски, уличные артисты и яркие цвета. Роуз усвоил урок своего кумира, Уолта Диснея, создавшего собственную Мэйн-стрит и идеально соединившего торговлю, развлечение и туризм. «Торговля все больше превращается в развлечение и активно конкурирует с другими развлечениями, – писал он. – Она создает наслаждение и удовлетворяет потребность, ради удовлетворения которой человеку пришлось бы ехать в Нью-Йорк или проводить выходные на пляже»⁴⁵. Как и диснеевская Мэйн-стрит, Фанел-холл являл собой идеальный баланс между исторической реконструкцией и современными коммерческими приемами. Это было нечто среднее между «живым историческим музеем» колониального Уильямсбурга, штат Вирджиния (который и сам являлся гибридом оригинальной исторической застройки и агрессивной розничной торговли), и Диснейлендом (с ностальгическими нотками, удачно сочетающимися с откровенной коммерцией). Критики обвиняли проект в том, что это историческая подделка, и весь его урбанизм сводится исключительно к долларам. Роуз парировал тем, что «реальный» город и коммерция никак не исключают друг друга. Он считал, что бизнес может спасти город: «Прибыль – это то, что придает мечтам резкость»⁴⁶.

Фанел-холл стал настоящим успехом. Так родился новый вид торгового центра: праздничная рыночная площадь. Затем, в 1980 году, фирма Роуза получила заказ на перестройку Харборплейс в Балтиморе. Этот проект также увенчался успехом. 24 августа 1981 года на обложке журнала Time появился заголовок: «Города – это классно! Главный градостроитель Джеймс Роуз». В 1983–1985 годах Роуз перестроил портовый квартал Саут-стрит в Нью-Йорке, а в 1988 году – вокзал Юнион-Стейшн в Вашингтоне – могучее неоклассическое творение Бернэма. В 1983 году он работал в квартале Уотерсайд в Норфолке, штат Вирджиния. Каждый проект способствовал оживлению центра города. Но архитектору постоянно приходилось бороться с серьезнейшей трудностью – возвращением среднего класса в города для жизни, а не только на экскурсии. Компания Роуза построила праздничные рыночные площади в Толедо, штат Огайо, Флинте и Баттл-Крике, штат Мичиган, и Ричмонде, штат Вирджиния. И все это со временем закрылось. Большего успеха компания добилась за рубежом – в 1988 году в австралийском Сиднее фирма осуществила проект Харборсайд, а в 1992 году в японской Осаке – проект Темподзан. В Америке время центров еще не настало.

В 1990 году в Америке насчитывалось 36 515 торговых центров. Пик успеха совпал с пиком насыщения и началом периода кризиса моллов. Новыми конкурентами стали моллы-аутлеты, которые часто строились вдали от городов, на дешевой земле близ новых трасс. В таких центрах товары продавались с большой скидкой. Еще одним конкурентом стали гипермаркеты типа Walmart и Home Depot. Такой магазин с огромной парковкой мог стоять в одиночку или компоноваться с другими подобными магазинами – гаргантюанское возвращение одноэтажных торговых центров с большими парковками 30-х годов. В то же время стала широко развиваться торговля через кабельное телевидение и Интернет. Поездка в торговый центр стала всего лишь одним из многих вариантов, доступных потребителю, и зачастую требующим больше всего времени. Время требовалось на все – обед в ресторане с друзьями, поход в кино, поездку в отпуск, поход в спортивный зал или фитнес-клуб. Даже на то, чтобы просто посидеть дома и посмотреть кабельное телевидение или фильм на каком-нибудь новом устройстве – видеомагнитофоне, DVD– или BluRay-плеере – требовалось время. За период с 1980-го по 1990 год количество времени, проводимого покупателями в торговых центрах, сократилось вполовину⁴⁷. К 1995 году американские женщины стали на 40 процентов больше времени проводить в отпусках и на 21 процент больше – в ресторанах, чем несколькими годами ранее. Торговые центры стали пустовать. В 1995 году количество свободных торговых площадей в моллах в регионе Чикаго достигло 12 миллионов квадратных футов. Моллы в Соединенных Штатах стали закрываться сотнями. Галерея «Шерман-Оукс» распалась на несколько мелких магазинов, а в 1999 году закрылась, заставив владельцев искать новую формулу успеха. Эта неудача означала, что закрытый пригородный молл стал финальной точкой многовекового развития торговой архитектуры. К счастью, всего в нескольких часах езды к югу от Лос-Анджелеса, на межштатной автомагистрали I-5, было найдено решение – и новая парадигма.

В 1977 году ветеран строительства пригородных моллов Эрнест Хан столкнулся с неожиданной проблемой в центре города. Он присмотрел сочные кусочки земли в быстро расширяющемся регионе Сан-Диего. Особое внимание его привлек район Мишн-Вэлли, где сотни миллионов долларов вкладывались в строительство новой трассы, и перспективный северный пригород Эскондидо. Но мэр Сан-Диего, Пит Уилсон (республиканец, позднее ставший губернатором Калифорнии с 1991-го по 1999 год), поставил условие: чтобы получить нужную недвижимость, Хан должен был сначала решить проблему центра города, которая заключалась в торговом центре. В городе имелось шесть заброшенных кварталов ветхой застройки – классический «трущобный» район смешанного использования, расположенный к западу от старой набережной. Башни из стекла и бетона в стиле городской модернизации заняли восточный финансовый квартал, а к югу расположились доки американской военно-морской базы. На северном холме красовались мозаичные купола города мечты Бертрама Гудхью в Бальбоа-парке, засаженном эвкалиптами. Из-за присутствия военно-морской базы в районе было немало стрип-баров и сомнительных видеосалонов. Когда опытнейший торговец Хан привез в этот район председателя совета директоров сети универмагов Монтгомери Уорда, бездомный помочился прямо им на ботинки. Было совершенно очевидно, что стандартный пригородный молл построить здесь не удастся.

Хан позвонил архитектору из фирмы Charles Kober and Associates Джону Джерде. Они уже сотрудничали в ряде проектов. Джерде проработал у Кобера тринадцать лет и все это время занимался традиционными калифорнийскими моллами. Первый проект он закончил в 1968 году, в 1971 году добился большого успеха с торговыми центрами Нортридж и Лос-Серритос, в 1976 году построил галерею Глендейл, а в 1977 году – Хоторн-плазу. Все эти центры были разновидностями типичного закрытого «гантельного» плана. Джон Джерде изучал изящные искусства и инженерное дело в университете Южной Калифорнии, а затем увлекся архитектурой. У Кобера он сначала был директором по дизайну, затем – исполнительным вице-президентом. Но такая карьера его не удовлетворяла. «Розничная торговля – это самое худшее из того, чем может заниматься амбициозный архитектор, – заявил он журналисту. – И я был очень подавлен»⁴⁸. В 1977 году он ушел из фирмы Кобера и обдумывал свои следующие шаги. Когда Хан сказал ему, что в Сан-Диего нужно сделать что-то новое и что он готов заплатить за эту работу, Джерде тут же ухватился за эту возможность. Он пригласил своего коллегу из компании Кобера, Эдди Ванга, и вместе они создали компанию Jerde Partnership. Ванг родился в Китае, вырос на Тайване и изучал архитектуру в Университете штата Иллинойс. Вместе они придумали новую концепцию торгового центра «по осознанно городскому сценарию, чтобы он стал сознательным творением урбанизма». Другими словами, они решили вернуть моллы в центр города, изменив их характер в соответствии с урбанистическими планами⁴⁹.

План Джерде включал в себя много компонентов, но корнями явно уходил в его детство. Джон родился в 1940 году в Олтоне, штат Иллинойс. Свою семью он называл «мусором нефтяных полей». Отец был нефтяником, и семья кочевала с места на место. Когда Джону было 12, он вместе с матерью уехал в Лонг-Бич, приличный рабочий город на побережье южнее Лос-Анджелеса. Город был построен на нефтяных полях, там был крупный порт, база морской авиации и авиационный завод McDonnel Douglas, который появился еще в годы Второй мировой войны⁵⁰. Джон был одиночкой. Его с раннего детства интересовала архитектура и городской дизайн. Он бродил по узким переулкам, собирая все подряд, а потом в гараже арендованного дома строил «фантастические города». Большую часть свободного времени он проводил в Пайке, старомодном парке развлечений на набережной с американскими горками, игровыми аркадами, тирами, барами, кабаре и тату-салонами. Его влекли цвета, шум, дешевые развлечения и толпы людей. Там он, по его собственным словам, находил «манящее тепло и ощущение принадлежности к толпам этих незнакомых людей»⁵¹. В течение всей своей архитектурной карьеры Джон Джерде безумно боялся потерять чувство этой «общности», несовместимое с безликой пустотой современного торгового центра. Именно это чувство он надеялся возродить в будущей Хортон-плазе в Сан-Диего.

В 1963 году он победил на университетском конкурсе и в награду получил год путешествий по Европе. Там он изучал традиционный урбанизм. Его очаровали итальянские горные городки с узкими извилистыми улочками, полными людей, занимающихся самой разной деятельностью. Кто-то работал, кто-то торговал, кто-то просто бродил, но все общались, смотрели вокруг и наслаждались жизнью⁵². Улицы горных городков напомнили Джону Пайк, но, в отличие от улиц послевоенных американских пригородов, здесь не просто торговали, но и общались. Место было гораздо важнее зданий. Дома могли быть самыми разными, но все они имели общий контекст, историю и традицию. Как архитектор Джерде был одержим «возрождением общественного опыта», утраченного в модернистском городе, где господствовали машины. И он считал, что достичь этой цели можно через «практическое обустройство архитектурной среды»⁵³.

В Южной Калифорнии он видел сходные примеры пешеходных «деревенских» улиц, поскольку изначально регион строился и развивался вокруг множества небольших, разбросанных центров, а не вокруг одного центрального города⁵⁴. И он знал такие места, где средиземноморские архитектурные традиции успешно совмещались с торговлей. Примером этого мог служить центр Санта-Барбары – частично исторический, частично построенный в стиле ретро квартал магазинов и ресторанов, пронизанный пасео, пешеходными улицами и аркадами, проходящими между улицами, словно «ожерелье», по выражению самого Джерде. Такой подход указал Джерде путь к методу «составления сценария города… создания урбанистического театра, являющегося прекрасным фоном для того, что происходит, когда вы движетесь по городу, переходя из одного проекта в другой, связанный с ним. Такая дорожка из крошек ведет вас по всему городу»⁵⁵. Несмотря на неудовлетворенность архитектурой торговых центров, Джерде был убежден в том, что именно шопинг является наилучшей возможностью создания общественного интереса: «Торговый центр – довольно жалкая площадка для широкомасштабного общения и удовлетворения общественных интересов, но это все, что у нас есть, и это основной двигатель Америки», – писал он. Это было своего рода извинение, но в то же время и уверенное утверждение: «Потребительская зависимость – вот что ведет людей из дома и объединяет»⁵⁶.

Предложенное им и его командой решение Хортон-плазы заключалось в «арматуре». Такой «арматурой» должна была стать пешеходная улица в три этажа высотой, без крыши, соединяющаяся с улицами города и прорезающая по диагонали центры шести кварталов. Вдоль улицы планировалось построить ряды зданий, в которых разместились бы все компоненты привычного молла: отель, кинотеатр, магазины, рестораны, офисы, театр и крупные универмаги – не два и не три, а целых четыре. Пространство организовывалось так, чтобы стимулировать движение: галерея, терраса, открытый внутренний двор. Все это создавало удлиненный, многоуровневый вариант праздничной рыночной площади. «Арматура» на плане включала в себя две длинные, покатые дуги, которые меняли направление в середине и направляли людей в разные стороны – так река меняет направление течения от берега к берегу, когда появляются подводные течения. Сохраняя постмодернистскую чувствительность, характерную для архитектуры того времени с ее любовью к историческим декорациям и украшениям, популистски заимствованным из массового коммерческого дизайна, команда Джерде сумела творчески использовать и примеры местной архитектуры. «На 16 гектарах Хортон-плазы мы постарались использовать все элементы, составляющие Сан-Диего, – писал Джерде. – От церквей в стиле испанского возрождения до современных зданий в стиле ар-деко и самых неприглядных современных торговых центров. Ну и все прочее, разумеется»⁵⁷. Подобный прием Джерде считал не подражанием, а способом выявления «характера или личности» места, «коллективной фантазии» его обитателей – «основным методом восприятия, с помощью которого у людей формируется связь со своим домом». Если все будет сделано правильно, «то эти качества усилятся, как усиливается звук в амфитеатре, и тогда они станут сильнее, чем в реальной жизни. Вы будете воспринимать это место на высокой громкости, увидите идеальную фантазию, свое представление об этом месте»⁵⁸.

К элементам Сан-Диего Джерде добавил все то, что зарисовал в своих блокнотах во время путешествия по Италии во время работы над проектом: здание треугольной формы, нависающее над пешеходной улицей в том месте, где дуги меняют направление, арка над свободным пространством, прямоугольная площадь, ряд треугольных окон на высокой стене, ряд арок над головой. Эти детали придали проекту характерно средиземноморский, даже классический тон – без них он превратился бы в архитектурную эклектику. Элементы собирались вместе послойно, под определенными углами. Этой цели служили террасы и балконы, эскалаторы, лестницы, пешеходные мостики, укромные уголки и символ постмодернизма – «риторическая» колоннада, таинственно вторгающаяся в пространство и ничего не поддерживающая. Поверх нее раскинулся многоцветный гобелен торгового театра, придуманный Грюном и Роузом: фонтаны, картины и скульптуры, вывески, флаги и баннеры. Цвет был повсюду: он был расплескан по оштукатуренным поверхностям – треугольное здание стало клетчатым, бело-черно-красным, словно покрытым мрамором, как флорентийский собор. Фонари отбрасывали цветные тени на стены, повсюду были развешаны элементы из цветной ткани. Фирма недавно занималась оформлением Олимпийских игр 1984 года в Лос-Анджелесе, и у архитекторов уже был опыт в выборе объединяющей темы. Jerde Partnership в сотрудничестве с фирмой графического дизайна разработала «набор элементов», которые использовались на 75 олимпийских площадках, разбросанных по всему городу. Такими элементами были баннеры, колонны, ограды, скамейки, навесы, башни и ворота, сделанные из ткани, картонных и металлических труб и досок. Все элементы могли собираться различным образом, все были выкрашены в яркие, сочные цвета. А главное – они были недорогими и отлично вписывались в сжатый бюджет игр. Джерде писал: «Такой подход соответствовал распространенному в Южной Калифорнии мнению о том, что дешевую архитектуру следует создавать из прозаических материалов – проволочной сетки, сетки-рабицы и временных элементов»⁵⁹. На ум сразу же приходят работы Фрэнка Гери того же периода.

Хортон-плаза открылась в 1985 году и была восторженно встречена журналистами и публикой – за первый год существования ее посетило 25 миллионов человек⁶⁰. Этот успех послужил толчком к перестройке всего района, получившего название Квартала газового света. Крупные инвестиции были сделаны в строительство легкой железной дороги в соседнюю Тихуану, Мексика, конференц-центра и бейсбольного стадиона. Для Jerde Partnership это стало приятным доказательством того, что рецепт возрождения центра города с помощью первоклассного урбанистического торгового предприятия работает. Так родился еще один жанр шопинга – «молл ощущений».

В процессе работы над Хортон-плазой фирма быстро росла. Новые проекты были связаны с обновлением традиционных закрытых моллов. Когда компания в 1985 году перестроила павильон Вестсайд в Лос-Анджелесе, архитекторы открыли здание и соединили его с улицей с помощью переходов, фасадов магазинов и ярких вывесок. В 1898 году они же превратили устаревший молл Фэшн-Айленд в Ньюпорт-Бич в некое подобие горного городка с узкими улочками и аркадами в стиле Санта-Барбары. И все это было окружено морем парковочных мест. Здесь произошло обратное формуле Хортон-Плазы – «попытка омолодить комплекс с помощью использования урбанистических ценностей в самом сердце пригорода», говоря словами Джерде⁶¹. Архитекторы получили возможность показать, что алхимию можно законсервировать и поместить в рамки традиционного пригородного молла, чтобы превратить ее во вполне самодостаточное место развлечений. Для строительства Молл оф Америка в Блумингтоне, штат Миннесота, Джерде выделили участок площадью 39 гектаров на пересечении двух крупных трасс в пригороде городов-близнецов, Миннеаполиса и Сент-Пола. На этом участке фирма построила крупнейший в мире «гантельный» торговый центр: четверть миллиона квадратных футов торговых площадей расположились на четырех уровнях. В центре было более 500 магазинов и кинотеатров, отель, подземный аквариум и большой закрытый парк развлечений в центре. Главный владелец центра, Мелвин Саймон, во время строительства говорил так: «Приехать сюда – все равно что в Диснейленд»⁶². Позже о своем творении Джерде сказал: «Они хотели получить четыре молла, соединенных между собой, и это была бы полная ерунда. Но когда я пришел в день открытия и вошел внутрь, то понял, что это вовсе не так плохо. Не дизайн, конечно, – это сплошное подражательство. Но это уже не было торговым центром. У нас получилось нечто другое. Какое-то странное новое животное, которое, если научиться делать это правильно, может получиться весьма нетривиальным. То есть я хочу сказать, чертовски удачным»⁶³. Торговый центр открылся в 1992 году, каждый год его посещают 40 миллионов человек – и все они согласны с его создателем. Молл оф Америка постоянно привлекает народу больше, чем Дисней-уорлд, Грейсленд и национальный парк Гранд-каньон вместе взятые⁶⁴. Джерде подчинился и продемонстрировал действие закона покупательской гравитации Рейли, который утверждает, что «при прочих равных условиях покупатель выберет самый большой торговый центр, до которого ему легко добраться». А в процессе работы Джерде доказал, что его формула связана не с местоположением, но с созданием ощущения определенной урбанистической и общественной среды. И тем самым он сумел реализовать мечту Виктора Грюна о создании урбанистического пригорода, центром которого является молл⁶⁵. «Общественный опыт вполне можно создать, причем в любом месте», – писал Джерде⁶⁶.

Для обширного района Юниверсал-Сити в Северном Голливуде компания Джерде разработала мастер-план, завершенный в 1989 году. По плану предполагалось соединить три уже существующих крупных общественных элемента: второй по посещаемости парк развлечений Лос-Анджелеса, концертный амфитеатр и 18-зальный кинотеатр. Весь комплекс предполагалось превратить в круглый горный городок под куполом, состоящий из девяти отдельных районов. Каждый район был связан с основным занятием: Канал-стрит напоминал о ночной жизни «для взрослых» Нового Орлеана; Мэйн-стрит была неким вариантом Хортон-плазы; Урбан-Виллидж состояла из офисов и магазинов в стиле нового урбанизма с «испанской лестницей» и т. п.

Хозяева Юниверсал положили мастер-план на полку, но попросили Джерде вкратце изложить свои соображения по объединению трех основных элементов с парковочными гаражами и магазинами. Решением стала Юниверсал-Сити-Уок, открытая в 1993 году. Эта «улица» длиной 450 метров состояла из двух частей, которые соединялись на центральной площади, накрытой стальным навесом, который «активировался», по выражению дизайнеров, «танцующей» дорожкой через фонтан, придуманный специально, чтобы развлечь детей. Родители с удовольствием наблюдали за детьми, и возникала продолжительная во времени концентрация посетителей. Сити-Уок перевела архитектурный кавардак Хортон-плазы на новый уровень. Череда разнообразных фасадов (магазинам специально предлагали самим определять и менять собственные витрины) расходилась во все стороны вдоль улицы и вне ее. Фасады казались картинами, развешанными в длинной галерее от центрального прохода: буйство поверхностей, деталей и цветов, неоновых вывесок и того, что Уолт Дисней называл «сосисками» – объектами, призванными привлекать взгляд: гигантский Кинг-Конг, подвешенный над головой, огромный дракон из фибергласа, машина, врезавшаяся в стену, электрическая гитара в два этажа высотой. Музыка, освещение, уличные артисты и постоянные толпы людей создавали атмосферу возбуждения и движения, а улица превращалась в сцену из сюрреалистического кино – например, из «Бегущего по лезвию», классического представления утопически-антиутопического будущего Лос-Анджелеса. Конечно, здесь возникала визуальная перегрузка, но ощущениям это не мешало – и в этом заключалась основная идея. Джерде говорил: «Мы создавали не визуальный опыт. Опыт должен был быть чувственным и глубинным»⁶⁷.

Большинство критиков сразу же возненавидели Сити-Уок. Через восемь лет после Хортон-плазы настроение архитектурных бонз изменилось. Раньше они спокойно относились к постмодернистским популистским развлечениям. Теперь же дешевизна и отсутствие единого стиля вызывали у них презрение. Один из ворчливых авторов «Руководства по шопингу от Гарвардской школы дизайна», Дэниел Херман, жаловался на Джерде: «Он вываливает на покупателя огромные количества архитектуры: бесчисленные повороты и контрповороты, невероятные пандусы, ведущие к софитам, порог за порогом, которые лишают посетителей определенности, приводя «возбужденного» (Джерде любил этот термин, описывающий посетителя, пребывающего в восторге от архитектурного опыта) посетителя в зачарованное состояние потребления»⁶⁸. Но сколько бы Херман ни ругал Джерде, он не мог не признать колоссального влияния этого архитектора, которое получило даже собственное название «переноса Джерде»: «Если перенос Грюна привел к новому расцвету торговли путем использования абстрактного минимального контекста, то парадигма его преемника, перенос Джерде, довел шопинг до внутренней кульминации, взяв весь прежний репертуар архитектуры и превратив его в фарс». Судя по последнему замечанию, ясно, что самое жестокое обвинение критика заключается в том, что Джерде отверг абстрактный минимализм, требуемый модернистами, вернувшимися к архитектурной корректности, ради несерьезного историзма. Плохие отзывы подтвердили мнение истеблишмента о том, что «торговая архитектура – это настоящее мусорное ведро», как давным-давно понял Джерде⁶⁹.

За рассуждениями о вторичном качестве архитектуры стоит серьезное обвинение в том, что «искусственный космос» Джерде – не что иное, как фальшивый урбанизм. Но Сити-Уок проектировалась не как образцовый город, но как предложение развлечений, вкусной еды и шопинга. И проект этот был – и оставался в 2016 году – чрезвычайно успешным. Здесь всегда полно людей – и местных жителей, и туристов. А парк развлечений, театры и кинотеатры стали главным местным аттракционом. Центр Джерде находился в самом авангарде архитектуры развлечений. Он создал свое творение в наиболее подходящее время: положение фирмы было идеальным, чтобы привлечь внимание владельцев казино Лас-Вегаса, которые намеревались превратить Город греха в семейный развлекательный курорт. И опыт Джерде оказался для них незаменимым. В начале 90-х годов хозяева казино столкнулись с той же проблемой, что и владельцы пригородных торговых центров. Эта проблема еще более усугублялась экономической рецессией и меняющейся демографией. Целевая аудитория молодых игроков уже остепенилась и обзавелась детьми. Владелец казино Стив Винн задумал создать нечто новое – Остров сокровищ. Главная его задача заключалась в том, чтобы привлечь семьи с детьми. Эдди Ванг вспоминал эти дни. Узнав, что Джон Джерде всегда был фанатом пиратов, Винн спросил: «Почему бы вам не поработать над моим проектом?» Джерде предложил идею знаменитого морского сражения между пиратским кораблем и британском фрегатом в Пиратском заливе, искусственной лагуне, перед рядом сугубо подражательных пиратских магазинчиков в диснеевском стиле, расположенных перед стандартным высоким зданием отеля в форме буквы L. (Выстрелы пушек с кораблей напоминали стрельбу из пушки в парке Пале-Рояль двумя веками ранее.) Затем Винн и другие владельцы старых казино, расположенных в старомодном центре Лас-Вегаса, получившем название «Сверкающего ущелья» из-за обилия неоновых вывесок, попросили Джерде подумать о том, как Лас-Вегасу конкурировать с многочисленными мегакурортами, расположенными неподалеку. Джерде предложил проект «Фремонт-стрит» и осуществил его в 1995 году. Улица была закрыта для автомобилей. Ее накрывал навес длиной около 400 метров, шириной и высотой в 30 метров. Навес был выполнен из стекла и металла в классическом стиле парижской аркады. Управляемая компьютером система освещения и звука превращала ночное небо в сверкающую картину или виртуальный фейерверк. Работа Джерде вернула жизнь центру Лас-Вегаса. Фирма продолжала работать над многочисленными развлекательными проектами. В 1988 году компания Джерде создала танцующие фонтаны отеля Винн-резорт под названием «Мираж». Этой же фирме принадлежит роскошный проект «Белладжо» с воссозданным перед озером площадью 40 000 квадратных метров итальянским городком с роскошными торговыми улицами, кафе, художественным музеем, оранжереей в стиле Пакстона и торговым променадом под 15-метровым стеклянным куполом. За первые 16 часов работы посмотреть на это чудо пришли 80 тысяч человек⁷⁰.

Превращение Лас-Вегаса из Мекки азартных игр в центр шопинга и развлечений стало самым заметным сигналом проникновения новой торговой модели в урбанистический ландшафт городов всего мира. Магазины строились вокруг развлекательных центров, которые и сами по себе порой представляли универмаги в миниатюре. Достаточно вспомнить Hard Rock Café, Niketown, ESPN Zone, Chuck E. Cheese и American Girl Place. Так появилось третье поколение моллов, строительством которых занималась компания Jerde Partnership и ее подражатели. Даже Disney вышел за пределы своих парков, когда новая бизнес-модель была адаптирована, отточена и доведена до максимальной прибыльности Джерде и его последователями. В 1987 году первый магазин Disney Store открылся в старой галерее Глендейл, построенной Джерде. Через десять лет магазин открылся на Таймс-сквер в Нью-Йорке, которая стала торгово-развлекательной зоной. Со временем компания Disney открыла 535 магазинов в 11 странах мира – типичный пример глобализации брендового пространства в новой потребительской мировой экономике. Чтобы доказать, что граница между культурой и коммерцией стремительно размывается, критики указывали на виртуальное покорение магазинами художественных музеев: к концу века значительная часть доходов музеев приходилась на долю магазинов при музеях – до 25 процентов. При этом средняя рентабельность составила 48 процентов, что на 10 процентов больше рентабельности обычных универмагов. Парадигма Джерде, даже не став «переносом», доказала свою неизбежность.

Сам же Джерде хранил полное спокойствие и не собирался раскаиваться в сделанном. Он считал призванием качественного дизайна развлечений и шопинга не торговлю, но терапию. «Мы рассчитываем на то, что это место и его индивидуальность обладает способностью вызывать эстетические эмоции, – объяснял он. – Наш истинный клиент – это сам народ. Мы даем людям популярную, коллективную среду, в которой они могут спокойно и счастливо жить»⁷¹. К мессианской урбанистической реформе Виктора Грюна он добавил ощущение благополучия у значительной части населения. «Мы, как психоаналитики, раскрываем мечты наших клиентов и стараемся реализовать их»⁷².

Во время экономического спада в США в конце 80-х – начале 90-х годов Эдди Ванг вывел Jerde Partnership в Азию. Он нашел клиентов в Японии, Китае, Сингапуре, Индонезии и на Тайване. Эти компании были готовы принять его проекты, причем масштабы работ зачастую были значительно более грандиозными, чем те, над которыми Джерде работал в Америке. Настоящим прорывом стал проект Канал-Сити-Хаката. Это был огромный молл в стиле Хортон-плазы, открывшийся в 1996 году в японском городе Фукуока. Пешеходная улица шла параллельно каналу, а над ней нависали крутые скалы с изящными балконами. На эту идею Джерде натолкнули как будто невесомые скалы из песчаника в каньоне Челли в Нью-Мексико. Японский проект увенчался триумфальным успехом. Как и Хортон-плаза, он способствовал оживлению депрессивной части города. Хотя на тот момент Канал-Сити был крупнейшим частным строительным проектом Японии, новые азиатские проекты компании превзошли его. Многие не ограничивались одними лишь торговыми центрами, но включали в себя чисто городской дизайн – офисы, жилые дома, отели, транспорт, парки и центры развлечений. И все это было объединено открытой пешеходной торговой средой, пионером которой являлась компания Джерде. Образцом подобной среды стал в 1985 году Сателлит-Нью-Таун – концепция, предложенная для парка EuroDisney близ Парижа. Архитекторы задумали создать на 2000 гектаров утопический пригород в виде массивного купола. Они построили горный городок, где были магазины, центры развлечений, отели, спа и конференц-центр. Вся зона была пешеходной и обслуживалась лишь специальным общественным транспортом. Значительное влияние на этот план оказал Паоло Солери, архитектор, увлеченный экоутопическими идеями, из Аризоны. Хотя проект не был осуществлен, но благодаря ему Джерде разработал сложные мастер-планы для ряда крупных районов смешанного использования – Ринку-Таун, Макухари-Таун-центр, Рокко-Айленд, Роппонги 6–6, головной офис корпорации Dentsu в Сиодоме и проект «Намба» в Японии. Компания работала и во многих других странах мира. Именно ей принадлежит идея Фестиваль-сити в Дубае на берегу Персидского залива. Компания Джерде работала также в Восточной Европе.

Все эти проекты были уже не просто торговыми центрами, а чем-то иным – «странным новым животным»⁷³, по словам самого Джерде. Архитектору удалось интегрировать шопинг в реальную жизнь, объединить «магазины» с «общественным интересом, дать возможность людям жить, работать, делать покупки и отдыхать внутри единой, тщательно продуманной среды. Можно ли считать этот подход примером градостроительства? Чтобы узнать это, нужно проверить, удовлетворяются ли в такой среде четыре условия Джейн Джейкобс, которые обеспечивают «яркое разнообразие на городских улицах и в кварталах». В большинстве случаев эти условия удовлетворяются, – по крайней мере, в часы работы.

Джерде и его коллеги доказали, что торговая архитектура может оживить уже существующие города с той же легкостью, с какой лишила их жизни, направив население в пригороды. Теоретики градостроения признали, что «эффективность шопинга в генерации постоянной деятельности делает его незаменимым средством, с помощью которого обеспечивается движение и жизнь города. Шопинг не только становится основным строительным блоком города, но еще и одним из лучших средств обеспечения городской сопряженности, доступности и единства»⁷⁴. Молл вовсе не обязан быть просто торговым центром.

В 2000 году Джон Джерде объявил, что его реализованные проекты в течение года посещает более миллиарда человек⁷⁵. Влияние этих проектов продолжает усиливаться – словно волны от брошенного камня расходятся по воде. В 2002 году Джерде и его жена продали свою долю в компании другим партнерам. Фирма продолжает работать. Общее количество построенных под ее брендом проектов превышает 100 во всем мире. Через три года партнеры Джерде разделились. Так появилась голливудская фирма 5 + Design, на счету которой немало потрясающих мегапроектов: интегрированные частные мини-города, торговые центры и даже новое поколение круизных кораблей. Вместе со множеством других архитекторов и предпринимателей, в особенности в Китае и других странах развивающегося мира, они занимаются разработкой и осуществлением проектов, которые будут обслуживать миллионы, а возможно, даже десятки миллионов людей.

Но достаточно ли этого? Мы можем лишь надеяться на то, что эволюция торгового дизайна сохранит направление к инклюзии и интеграции. Как бы то ни было, пока подобные проекты приносят прибыль, они продолжат оказывать серьезнейшее влияние на нашу среду обитания – как это было на протяжении веков. Время покажет. В очерке, посвященном фирме Джерде, лос-анджелесский архитектор и критик Крейг Ходжеттс задается вопросом, не сможет ли «искусственный космос Джерде со временем приобрести достоинство поистине космополитического стиля… со всеми шрамами и паутиной возраста»⁷⁶. Но возраст и знакомые черты – это не то, что делает место поистине урбанистическим. Важна взаимосвязь проекта с живой тканью окружающего его города. И тогда перед нами встает вопрос, станут ли проекты Джерде, как это произошло с некоторыми формами торговой архитектуры ранее, местами не только частными, но и общественными – местами, неразрывно связанными с урбанистической жизненной энергией?