Чернобыльская катастрофа и Спитакское землетрясение произошли во времена, когда ещё не существовало ни МЧС, ни тем более каких-то специализированных отделений неотложной психиатрической помощи. Психиатры и психологи стали привлекаться для оказания помощи при ЧС не так давно.

Опыт ликвидации последствий первых масштабных катастроф и позволил создать общие алгоритмы реагирования на возникновение чрезвычайных ситуаций, в том числе, и оказания психиатрической помощи. Сейчас взаимодействие всех служб чётко отлажено, между ними распределены обязанности: кто работает в очаге, кто – в отдалённых областях и так далее. Работа психологов заключается, прежде всего, в сопровождении пострадавших с самого начала происходящей ЧС, даже известия о ней, до её конечного завершения, включая ритуальные захоронения.

Аварийно-спасательные или антитеррористические операции всегда связаны со следственными мероприятиями, с выяснениями причин происходящего. Психологи включаются и в помощь следственным органам – консультируют правоохранителей, подсказывают, какие вопросы и как лучше задавать пострадавшим, чтобы снизить уровень их стресса, их реакции, не спровоцировать обострение состояния. Врач ЧС не утешает разве что врачей ЧС, и то только потому, что устаёт. Словом, психолого-психиатрическая помощь – это многоплановая работа, и в отличие от других видов помощи, её востребованность не исчерпывается лишь периодом ликвидации последствий катастрофы, а может сохраняться годами.

«В любой чрезвычайной ситуации есть пострадавшие, – продолжает свой рассказ психотерапевт Ольга Потапова. – И мы должны максимально ответственно выполнить свои обязанности, мы должны помочь, собрать, сопроводить, уменьшить интенсивность боли, снять острые состояния. В ходе работы пришло понимание, что на нашу долю ложится не только поддержка и сопровождение жертв и их родственников, но ещё и психологическая помощь сотрудникам других служб».

Работа в зоне стихийного бедствия или техногенной катастрофы – это тяжелейшее испытание для психики человека. Все участники спасательных работ в очаге ЧС, даже профессионалы со специальной подготовкой, получают глубочайший стресс в результате того, что становятся свидетелями шокирующего зрелища – огромного количества смертей и масштабных разрушений.

«Лет восемь назад у меня был пациент, на приём он пришёл с жалобами на бессонницу, раздражительность и частые депрессии. В прошлом врач, крепкий на вид мужчина, не один год проработавший на станции скорой помощи. Повидал за время своей работы многое, но после командировки в Армению, где он в составе группы медиков оказывал помощь пострадавшим во время землетрясения, уволился. В ходе наших сеансов выяснилось, что глубинной причиной его нынешнего состояния были именно давние впечатления тех дней, эмоциональные и зрительные образы бедствия.

Чаще всего его рассказы о переживаниях сводились к тем эпизодам, когда он не смог кому-то помочь. Он рассказывал о том, как спасатели спускались в галерею завала, чтобы ножовкой ампутировать ногу прижатой бетонными плитами девушке и тем дать ей шанс выжить, спасти от синдрома длительного сдавления. О том, как он плакал от бессилия помочь другим вытащенным из-под обломков жертвам, как приводил в сознание солдата, работавшего на разгрузке тел погибших, как откачивал крановщика с инфарктом, у которого лопнули тросы крана и сорвавшаяся плита рухнула на развалины, где были ещё живые люди…»

И таких историй множество. Коллега Ольги Потаповой – Татьяна, работавшая с родными жертв теракта в Беслане, рассказывала такой случай. Тела погибших тогда свозились в Бюро судмедэкспертизы во Владикавказе, какое-то время они были выложены для опознания во дворе Бюро. Некоторые из журналистов в погоне за горячими сюжетами периодически пытались туда пробраться через забор. Одного из таких «удачливых» охотников, фотокорреспондента, психологам в результате пришлось в течение двух часов выводить из аффективного ступора, вызванного открывшимся ему зрелищем. Выйдя оттуда, он просто осел на землю и уставился на свои руки, словно видел их впервые. Так и сидел неизвестно сколько времени, ни на что не реагируя, пока на него не обратила внимание психолог, сопровождавшая на опознании родственников погибших.

Так что очевидцы и непосредственные участники событий, как и сами пострадавшие (прямые жертвы), тоже подвергаются мощнейшему стрессогенному воздействию, катастрофические последствия которого могут проявиться спустя достаточно длительное время. Скажу больше – это воздействие нередко испытывают на себе даже люди, не находившиеся сами лично в зоне бедствия.

«Вот пример такого расстройства. Примерно через полгода после взрывов жилых домов в Москве ко мне на приём пришла женщина. Точнее, её привёл муж. Женщина была очень напряжена, проявляла повышенное двигательное возбуждение. Муж рассказывал, что у неё периодически возникают приступы тревоги, какие-то беспорядочные метания по квартире, стремление куда-то бежать. В последние месяцы она практически не спит, и, что хуже всего, это постоянное нервное напряжение уже сказывается на их годовалой дочке.

Из наших бесед стало очевидным, что причина расстройства – страх перед терактом, вызванный картинами разрушений, которые она во множестве видела в выпусках новостей по телевизору. «Страшно не за себя, а за своё маленькое сокровище», – рассказывала пациентка. Женщина изводила себя и близких навязчивыми мыслями о возможности повторения трагедии, чтением всяческой литературы по этому поводу, бесконечными перестановками мебели, составлением плана действий на случай подобной ситуации. Всегда держала наготове тёплые вещи, ложилась спать одетой и так далее. Причём жили они даже не в Москве, а в ближайшем пригороде.

Почему такое возможно? Тут есть о чём задуматься. Мне кажется, дело в том, что любая катастрофа – это своего рода локальный «чернобыль», психоэнергетический коллапс. Вобрав в себя все тёмные эманации – смерть и разрушение, боль и отчаяние, страх и ужас – эпицентр трагедии начинает излучать их в окружающую среду. Мы все находимся в едином информационном поле, все являемся частичками ноосферы, этого огромного живого океана, и такое излучение не может не сказываться как на всей системе в целом, так и на каждой её песчинке в отдельности.

Когда я об этом размышляю, мне на память неизменно приходят слова, вдохновившие в своё время Хемингуэя: «И потому не спрашивай, по ком звонит колокол – он звонит по тебе».