К группе самого высокого риска относятся, прежде всего, прямые жертвы, те, кто подвергся физическому воздействию, угрожающему жизни. Их близкие, а также свидетели трагических событий тоже относятся к группе риска. Это и есть основной фронт работы психиатров в зоне бедствия. И, безусловно, в центре их внимания всегда находятся дети, так или иначе пострадавшие в ЧС.

«Дети – это совершенно особая часть населения, которая в ситуациях масштабных катастроф в первую голову нуждается в нашей помощи, – говорит Виктор Кравченко, доктор медицинских наук, врач-психиатр. – Работая с детьми в Беслане, я видел выражение неподдельного ужаса и полной растерянности у многих взрослых, которые не могли понять, что стало с их добрым и тихим ребёнком, откуда в детях столько агрессии, и что со всем этим делать».

Пятилетняя девочка, играя с куклой, говорит ей: «Если ты сейчас же не замолчишь, я тебе отрежу голову»; мальчик требует от матери купить мороженое, угрожая ей игрушечным пистолетом: «Если не купишь, я тебя пристрелю»; а на вопрос «кем ты хочешь стать, когда вырастешь» большинство, не задумываясь, отвечает: «Террористом».

Для психолога же в этом нет ничего экстраординарного – дети повторяют слова, которые слышали от террористов. Они инстинктивно пытаются стать сильнее своих родителей, авторитет которых в их глазах пошатнули боевики, и именно с ними они ассоциируют теперь эту силу и пытаются им подражать.

Когда на глазах ребёнка рушится мир его родителей, его собственный внутренний мир рушится впятеро быстрее. Ребёнок видит потрясение и беспомощность взрослых, их экспрессивные эмоциональные переживания, слышит их рассказы об устрашающих подробностях происходящих событий. Это дополнительное негативное воздействие подобно присоединению вторичной инфекции при ослабленном иммунитете – дети как бы заражаются от взрослых новыми бациллами визуальных и телесных образов, и это лишь способствует росту их психической и телесной напряжённости. У многих детей наблюдаются выраженные симптомы регрессии, то есть возвращения на более ранние ступени развития.

«На первом этапе, сразу после воздействия травмирующих событий мы имеем дело с шоковыми реакциями на стресс. Они обычно проявляются в двух крайностях – это двигательное возбуждение и бурные эмоции либо полная замкнутость, ступор. Ребёнок может часами безостановочно бегать, прыгать, без видимой цели и смысла возбуждённо вскрикивать, толкаться. И так вплоть до полного изнеможения. При этом он совершенно не в силах самостоятельно успокоиться. А другой, наоборот, может впадать в глубокое оцепенение – долго, неподвижно и молчаливо, сидеть или стоять вообще без какой-либо активности, со взглядом, устремлённым в никуда. Либо эти состояния сменяют друг друга, и середины между ними нет.

Основные задачи, которые мы решаем в первые дни – это диагностика, выявление аномальных реакций и отклонений от нормального для их возраста поведения; установление контакта с детьми; включение их в общение и совместную деятельность. Детям в этот период нужно как можно больше активности – и физической, и творческой. Это даёт возможность в игровой форме организовать возбуждённых детей и вывести из ступора заторможенных, помочь им выплеснуть подавленную агрессию. Иначе могут начаться и психосоматические явления, вплоть до отказа органов.

В дальнейшем включённое наблюдение позволяет выстроить стратегию коррекционной работы. Это игровая и арт-терапия, рисование, лепка и другие методики корректировки эмоций, снятия внутреннего напряжения через символическое проигрывание травмирующих запечатлений. Дети, подвергшиеся воздействию в чрезвычайной ситуации, нуждаются в психологическом сопровождении и реабилитации в течение длительного периода. Психокоррекция требует времени и терпения, и цветы, радуга или солнце вместо чёрных лиц с красными глазами и кровавого месива на рисунках детей появляются лишь через 2–3 недели кропотливой работы психотерапевтов. Можно сказать, в этом и есть ключевая цель нашей работы с детьми.

Я помню свой первый выезд на ЧС, это был 1995 год, захват больницы в Будённовске. Позже были «Норд-Ост» и Беслан. Там всё было довольно хаотично, работали команды психиатров из разных институтов, было несколько служб, которые между собой не общались, была определённая несогласованность. Но нас объединяло главное – ясное понимание необходимости экстренной помощи, и прежде всего, для сохранения психического здоровья детей, золотого генофонда нации, её будущего».