Восьмое октября, вторник

У регистратуры тихо разговаривали две пожилые пациентки.

– Как ваш сын? – улыбнулась высокая худая старушка, до смешного похожая на мисс Марпл из английского сериала.

– Боря? В экспедиции, – вздохнула женщина пониже и существенно поплотнее. – Скоро должен приехать, почти полгода его не видела.

– Не женился ещё?

– Нет пока, а пора бы уж.

– Как ваша фамилия? – через стекло регистратуры крикнула новенькая девушка, которую Катя почти не знала.

– Корсакова, – откликнулась та, что пониже. – Корсакова Татьяна Викторовна. Я записана к Фёдоровой.

Катя замерла. Корсаков – фамилия не редкая, но совпадение имени и фамилии одновременно почти невероятно. Женщина сказала, что её сын Борис в экспедиции, кто же тогда встречал Катю с цветами? Настойчиво встречал…

До приёма оставалось несколько минут, Кате некогда было размышлять о таинственном поклоннике, и она заспешила на второй этаж к собственному кабинету.

Потом чередой пошли пациенты, думать о Борисе Корсакове стало совсем некогда, пока наконец Светлана Васильевна облегчённо не вздохнула.

– Эта последняя, больше никого нет, слава тебе, господи.

– Вы идите, Светлана Васильевна, – предложила Катя, взглянув на часы – до конца приёма оставалось пятнадцать минут. – Идите-идите, я одна посижу.

– Да куда мне спешить, – махнула рукой медсестра. – К телевизору разве что.

Катя достала из сумки косметичку, посмотрела на собственное бледное лицо. Вздохнула, подкрасила губы, чтобы уж не совсем походить на труп из морга.

Наконец время вышло, Светлана Васильевна засобиралась, Катя тоже. Проходя мимо регистратуры, она удивила саму себя – решительно толкнула дверь к стеллажам, нашла карту Бориса Михайловича Корсакова и посмотрела адрес прописки.

Глеба дома не оказалось. Странно, но сегодня это её не огорчило. Наоборот, без него было спокойнее, и даже мысли о том, где он может находиться, не вызывали горести. Насильно мил не будешь, не тянет его домой, так тому и быть.

– Лена, – сбросив куртку, позвонила соседке Катя. – Привет. Ты ведь здесь всю жизнь живёшь?

– Да, – удивилась Лена. – А что?

– А в какой ты школе училась?

– В математической.

– Лена! – От нетерпения Катя потрясла трубкой. – Школа в нашем районе?

– Ну конечно.

– Ты случайно Бориса Корсакова не знаешь? Он наш ровесник.

– Борю? Знаю, конечно. С детского сада. И в школе мы в одном классе учились. А что?

– А то, что это он меня провожал. Тогда, с цветами.

– Не поняла.

– Вот и я не поняла, – вздохнула Катя. – Тот мужик ведь не Борис Корсаков?

– Подожди. Ничего не понимаю. При чём тут Боря?

– Нечего тут понимать. Это он или не он?

– Нет, конечно. Борька на голову ниже твоего ухажёра.

– Точно?

– Конечно, точно. Говорю же, я Борьку с детского сада знаю, разве я его с чужим мужиком перепутаю?

– Тот парень представился как Борис Михайлович Корсаков.

– Ни фига себе! – ахнула Лена. – Может, два Корсакова на участке?

– Не может, – отрезала Катя. – Я проверила.

– Жди, – подумав, велела Лена. – Я сейчас зайду.

Соседка появилась быстро, элегантная, в новом брючном костюме. Лена работала в банке, получала, по Катиным меркам, немыслимую зарплату, постоянно жаловалась на занятость и при этом, что удивляло, была в курсе всех соседских дел. Сама Катя с соседями вежливо здоровалась, перебрасывалась парой слов, и только. А Глеб даже не мог запомнить, кто в какой квартире живёт.

– Пойдём. – Лена покрутилась перед зеркалом в прихожей и осталась собой довольна. – Сходим к Боре.

– Я сегодня, кажется, видела его мать. Она сказала, что он в экспедиции. Борис кем работает?

– Он геолог.

– Надо же, – удивилась Катя. – Я думала, настоящих геологов больше не существует, вся романтика осталась в прошлом.

– Существуют, чего бы им не существовать. Пойдём, я его маму знаю.

– А скажем что?

– Что есть, то и скажем, что же ещё? Может, Борька в курсе, что кто-то по его полису лечится. А если не знает, пусть тоже побеспокоится, его это напрямую касается. Пойдём, пойдём, одевайся.

Катя надела брошенную в прихожей куртку, заспешила за подругой.

– Сюда. – Лена свернула под арку старого кирпичного дома, остановилась у ближайшего подъезда, принялась тыкать в домофон.

В районе было много таких старых домов, и Катя, привыкшая к скромному панельному жилью, с удовольствием разглядывала большой, весь в желтеющей зелени двор.

– Здравствуйте, Татьяна Викторовна, это Лена Вострякова. Боря дома? – заговорила подруга, наклонившись к домофону.

Нечёткий голос что-то ответил, Лена толкнула дверь, кивнув Кате, вошла в подъезд.

Татьяна Викторовна оказалась той самой невысокой пожилой дамой, которую Катя видела у регистратуры.

– Здравствуйте, девочки, – заулыбалась она, с любопытством разглядывая Катю.

– Это Катя, моя подруга, – представила Лена.

– Проходите, будем чай пить. – Татьяна Викторовна отступила от двери, повернувшись, исчезла за углом коридора.

– Спасибо, Татьяна Викторовна, не хлопочите. Мы по делу. – Войдя вслед за хозяйкой на кухню, Лена уселась на стул, не церемонясь, взяла из вазочки печенье, сунула в рот. – Боря не женился ещё?

– Лучше тебя ему невесты не найти, Леночка, – улыбнулась хозяйка.

– Так он мне не предлагал, а то я бы с радостью, – засмеялась в ответ Лена и сразу сделалась серьёзной. – Катя глазник у нас в поликлинике.

– То-то мне показалось, что я вас где-то видела, – кивнула хозяйка.

– К Кате недавно пришёл на приём молодой человек и назвался Борисом Михайловичем Корсаковым.

– Зачем? – не поняла Татьяна Викторовна.

– Вот и нам интересно зачем.

– Боря звонил позавчера. Там, где они работают, мобильной связи нет, он звонит раз в неделю, только когда они в ближайший городок ездят. Он сейчас в Восточной Сибири, – сказала хозяйка.

– Понятно, – протянула Лена. – То есть ничего не понятно. Медицинский полис у него с собой?

– Да, – кивнула женщина. – Я сама ему в бумажник положила. С собой. Я бы его без полиса не отпустила.

– Может, у Бори его по дороге украли?

– Чтобы ко мне на приём сходить? – улыбнулась Катя.

– Позвонит Боря, я его спрошу про полис. – Татьяна Викторовна достала чашки, блюдца. – Странно. Катенька, может, тот человек просто хотел с тобой познакомиться?

– Вот и я то же говорю, – встрепенулась Лена.

– Зачем ему со мной знакомиться под чужим именем? – пожала плечами Катя.

– Знаете что, девочки, – решила Татьяна Викторовна. – Нужно в полицию заявить. У меня где-то визитка участкового валялась, сейчас поищу.

– Не надо, – отказалась Катя. – Не пойду я в полицию, засмеют.

– А я всё-таки позвоню участковому, расскажу. – Хозяйка покачала головой. – Не нравится мне это.

Кате это тоже не нравилось.

– Так можно на Борю и кредит оформить, потом не докажешь ничего.

– Кредит не оформят, – заверила Лена. – Это я вам как работник банка говорю. Для кредита паспорт нужен, и морду с фотографией сличают, а парень этот на Борю совсем не похож.

– Не хочу я, чтобы какой-то аферист с Бориными документами разгуливал. Пойду к участковому.

– Татьяна Викторовна, – догадалась Лена. – Можно мы Борины фотографии посмотрим? Вдруг увидим этого парня.

– Конечно. – Она повела их в комнату сына, показала на компьютер.

Фотографий оказалось много, и лиц на них было много, но мнимого Корсакова Катя не увидела.

История выходила странная.

Идя от больницы к метро, Аркадий Львович увидел Катю, какое-то время шёл сзади, потом обогнал. Поворачиваться не стал, не хотел ни с кем разговаривать.

Катя его не заметила.

Катя и Илюша, дети его давней коллеги и почти подруги Ксении Александровны, выросли практически у него на глазах, они часто приходили к матери в отделение. Потом, уже взрослым, Илья приходить перестал, а Катя продолжала. Девочка Аркадию Львовичу нравилась, тихая, улыбчивая, доброжелательная, она очень походила на мать, а Ксению он искренне уважал за выдержку, справедливость и настоящий профессионализм и даже когда-то давно был в неё немного влюблён.

Когда Ольга стала его женой, и Аркадий Львович устроил её в ближайшую к больнице поликлинику, он обрадовался, что Ольга начала работать с Катей. Ситуацию, когда жена трудится под началом мужа, Аркадий Львович считал неэтичной и недопустимой, но пускать Ольгу в незнакомый коллектив боялся. Он слишком хорошо знал, какая нервная обстановка бывает в некоторых коллективах, тем более в женских.

Вообще-то он предпочёл бы, чтобы жена совсем не работала, но понимал, что лишать нормального человека возможности полноценно жить в социуме несправедливо и жестоко, и всегда недоумевал, когда женщины с тоской говорили, как хотели бы сидеть дома. Впрочем, он никогда не считал, что понимает женщин.

Сначала он уговаривал Ольгу учиться дальше, убеждал и злился, и не хотел слушать возражений, потому что понимал, что врачом его молодая жена могла бы стать отличным, лучше многих. Ольга была умна, наблюдательна и с большим чувством ответственности. Убедить её он не смог. Это было единственным, в чём она твёрдо стояла на своём. Причину он понял не сразу, причина была смехотворна для него и непреодолима для неё – она стеснялась своего возраста. Не хотела учиться в одной группе со вчерашними школьниками.

Странно, но почему-то, убедившись в том, что причина её упорства глупа и даже в какой-то степени недостойна взрослого человека, Аркадий Львович от жены отстал, и начались самые радостные и счастливые годы его жизни.

Аркадий Львович зашёл в расположенный рядом с домом супермаркет. Следовало основательно запастись продуктами, но он купил только бутылку виски и без очереди прошёл через кассу, предназначенную для одной-двух покупок.

День выдался бестолковый, и только под вечер Бородин заметил, что Ирина ни разу к нему не сунулась. Он решил поехать домой. Конечно, дела у него были, но он так боялся увидеть Ирку, что решил плюнуть на дела.

Внутренний телефон зазвонил, когда он уже выключил компьютер. На дисплее отобразилась Иркина фамилия, он помедлил, трусливо глядя на телефон, но честность пересилила, и Бородин поднял трубку.

– Глеб. – Голос Ирины звучал деловито, так она разговаривала с ним при посторонних, и он успокоился. – Ты свободен? Можно к тебе?

– Свободен, – не стал врать Бородин. – Заходи.

Она появилась в чём-то тёмно-синем, со сколотыми на затылке волосами, строгая, деловая, похожая не то на завуча средней школы, не то на вышколенного секретаря какого-нибудь олигарха. Впрочем, ни одного олигарха Бородин не знал, и в каком виде ходят их секретари, не имел ни малейшего представления.

– Глеб, – вставать при её появлении он не стал, и она наклонилась к нему, перегнувшись через стол. – Я купила люстру, помоги довезти до дома.

Предлог был такой наивный, что ему стало немного за неё стыдно.

– Я сегодня без машины, Ира, – объяснил он.

– Да в том-то и дело, что я тоже без машины, – поморщилась Ирина. – Поможешь?

Выходить из института вместе с ней да ещё с её дурацкой люстрой, когда сотрудники массово покидают предприятие, не хотелось, но чтобы не видеть её больше в своём кабинете, он сказал:

– Тащи свою люстру. Внизу встретимся.

Заперев кабинет, он оказался у проходной первым, взял у появившейся почти сразу Ирины огромную коробку. Коробка, несмотря на сделанную из скотча ручку, оказалась поразительно неудобной, но при этом лёгкой даже для женщины, и он опять подумал, что предлог она выбрала уж вовсе жалкий.

Лезть в толчею метро с такой коробкой означало обречь себя на массу неудобств. Бородин, отойдя от институтского здания, чтобы не маячить на глазах коллег, поставил злосчастную коробку на асфальт, достал телефон и вызвал такси. Ирина молча стояла рядом, они напоминали супружескую пару, и это было ему так противно, что он старался не смотреть ни на неё, ни на люстру и уставился себе под ноги.

Потом Бородин поставил коробку в багажник подошедшей машины, сел рядом с водителем и ни разу не обернулся на устроившуюся сзади Ирку. Он и до квартиры нёс люстру молча и старался не смотреть на Ирину, поэтому заметил, что глаза у неё в слезах, только когда очутился в прихожей.

– Ты что, Ир? – виновато спросил он.

– Ничего. – Она, не разуваясь, шагнула в ванную и появилась через минуту умытая, без макияжа, по-домашнему беззащитная. – Спасибо.

Он с тоской ждал, что она попросит повесить люстру или что-нибудь в этом роде, но она не попросила, и тогда Глеб, потоптавшись у порога, пристроил куртку на вешалку и предложил:

– Налей чайку. – Он не мог уйти от неё плачущей.

Она включила чайник, открыла кухонную полку, хотела что-то достать и, закрыв дверцу, отошла к окну.

– Ира. – Он подошёл сзади, робко погладил её по плечу. – Если бы я мог сделать тебя счастливой, я бы сделал. Но я не могу, правда.

– Господи! – Она отошла от окна, стараясь не прикасаться к Бородину, и села за стол, по-старушечьи положив голову на раскрытые ладони. – Я много у тебя прошу, да? Я же ничего от тебя не требую.

Она просила очень много, она просила его предавать Катю, но в этом он был виноват сам. Он один и больше никто.

– У меня никого нет, кроме тебя, понимаешь?

– Ира, я женат. И у моей жены тоже никого нет, кроме меня.

Этого нельзя было говорить, не стоило упоминать Катю, но он поздно это понял. Ирина заплакала так горестно, что ему ничего не оставалось, как обнять её, гладить, потом целовать, а потом остаться в её квартире ещё на полтора часа.

Бородин одевался, когда Иринин мобильный заиграл что-то джазовое, и она, выбежав в прихожую за лежащим в сумке телефоном, недовольно заговорила.

Слова он слышал плохо, он и не прислушивался, но уловил, что Ирина собеседником недовольна, а ещё почему-то решил, что разговаривает она с мужчиной.

– Папа? – спросил он, появляясь рядом с ней.

Кусая верхнюю губу, Ирина задумчиво терла телефоном подбородок.

– Нет, – поморщилась она.

Звонок означал крушение её планов, и от бессилия ей захотелось завыть.

Нужно было сказать Глебу, что люстру она купила матери, чтобы он не решил, будто она придумала способ завлечь его домой, но у неё как-то сразу иссякли силы и ничего объяснять она не стала.

Сейчас Ирина совсем не напоминала несчастную плачущую девушку, перед Бородиным стояла решительная баба с железным взглядом, ему даже показалось, что у неё изменились черты лица. А ведь это и есть настоящая Ирка, с удивлением понял он. И она очень ловко заставила его провести с ней очередной вечер.

Спускаясь по лестнице от её квартиры, он, как почти каждый раз в последнее время, обещал себе больше здесь не появляться.

Кати дома не оказалось. Он заволновался, несколько раз звонил ей на мобильный, но тот был выключен, и от ожидания он вконец измучился. Мучения прекратились сразу, как только он наконец увидел внизу Катину куртку, как будто жена была нитью, связывающей его с нормальной жизнью, полной трудностей и радостей, а не звенящей тупой пустоты, и эта нормальная жизнь начиналась только в присутствии Кати или при твёрдой уверенности, что она скоро появится.

С Ириной он такого не чувствовал. Там, в казахской степи, ему было не просто хорошо с ней, ему было отлично. Ира смотрела влюблёнными глазами, и он относился к ней с заботой и нежностью, и даже какое-то время считал, что влюбился. Но он ошибался, потому что присутствие или отсутствие Ирины не меняло течения его жизни, но это он понял только в Москве, когда через несколько дней начал тяготиться неожиданной связью.

Катя во дворе была не одна, он узнал рядом с ней соседку Лену. Они разговаривали около подъезда, потом сели на лавочку, а он стоял у окна и мог стоять так долго, терпеливо и спокойно ожидая Катю.

Катя на лавочке напомнила ему давнишнюю историю. Школьный приятель пригласил их на новоселье. По случаю предстоящего торжества с выпивкой они поехали на общественном транспорте и изматывающе долго искали нужный дом. Катя вырядилась в новые туфли на высоких каблуках, сразу ухитрилась испачкать их в какой-то луже, натёрла ноги, уговаривала его спросить у кого-нибудь из прохожих дорогу. Он злился, спрашивать дорогу не желал, искал дом сам, и когда они в очередной раз оказались у автобусной остановки, откуда начали своё путешествие, Катя почти свалилась на лавочку. Он боялся на неё смотреть, потому что тащилась за ним она сердитая и надутая, а когда посмотрел, увидел, что она хохочет, и сам он рассмеялся и позвонил приятелю, и оказалось, что он неправильно записал номер дома, находившегося в двух шагах от остановки. Почему-то это развеселило их ещё больше, они до сих пор смеялись, вспоминая то злополучное новоселье.

Завтра же покончу с Иркой, твёрдо решил Бородин.

Женщины внизу наконец разошлись. Лязгнул замок в двери, Глеб увидел уставшую Катю, хотел обнять, но она мягко его обошла и разделась.

– Не надо, Глеб.

– Почему? – Он даже не успел испугаться, просто удивился.

– Потому что я тебе не верю, – глядя мимо него, объяснила она. – Я тебе не верю и собираюсь переехать в мамину квартиру. Сегодня уже поздно, а завтра я уеду.

Не успел, тоскливо подумал Бородин. Не успел.