Среда, 4 июля
Проснулся Филин мгновенно, как от толчка. Еще не открывая глаз, понял, что в доме он один. Знал за собой такую особенность – ощущать присутствие других людей. Когда-то это его самого удивляло, потом он привык.
Не включая света, прошел в комнату, где легла девчонка, сразу увидел раскрытое окно, на всякий случай посмотрел вниз. Не теряя времени, подхватил сумку и дом покинул, как его недавняя пленница, через окно.
Выбравшись на узкую тропинку между участками, Филин хотел сразу податься к оставленной у гостиницы на импровизированной стоянке машине, но задержался, присел на мягкую траву, не чувствуя опасности. Такая особенность – чувствовать опасность – у него тоже имелась, и он относился к ней с доверием, как к некой божьей данности.
Девчонка что-то ему подмешала, это точно, голова была тяжелой, и соображал он плохо. Потряс головой, прогоняя сонную одурь. Очень хотелось пить.
На девчонку он совсем не злился, умница, что тут скажешь. Она умница, а он дурак.
Плохо то, что она может выйти на Овсянникова раньше его и спутать ему все карты.
Это был прокол. Прокол его, Филина.
Вообще-то девчонка ему нравилась. Красивая очень, а красивых женщин он любил. Ну и умная, конечно, раз его провела, умных он тоже любил.
До сих пор выхода на Овсянникова у нее не было, иначе не звонила бы накануне в пустой дом. Сейчас она срочно начнет искать, как с Сергеем связаться. Тут вариантов немного: мать, мэрия, завод и знакомые. Живет она здесь с детства, значит, будет искать его через знакомых или через мать, если ее знает.
Вообще-то девчонку можно оставить в покое, ничего ей не известно, но он не любил неопределенности.
Где дом матери Овсянникова, Филин знал. Успел присмотреть и наиболее приемлемые для наблюдения за домом места. Впрочем, таких было мало, вернее, всего одно – кусты акации у старухиного забора. Кусты располагались удачно, на ничейной территории, между участками.
К месту засады Филин шел не таясь, купил в попавшемся по пути круглосуточном магазине две литровые бутылки минеральной воды с газом, одну почти сразу выпил, вторую убрал в сумку.
У старухиного дома ничего подозрительного он не заметил. Красавица Тамара не появлялась, и никто не появлялся. В половине седьмого тетка вышла из дома с большой сумкой, заперла дверь, размашисто перекрестилась и куда-то отправилась.
Филин устроился поудобнее и приготовился ждать. Голова почти перестала болеть.
Тамара была уверена, что не заснет, но уснула на узкой кушетке сразу и проснулась, когда вовсю светило солнце.
– Звони Клавдии, – спустившись вниз, бросила она стоявшей у плиты Лине.
– Опоздали. – Лина налила себе кофе из турки в чашку и спросила Тамару: – Будешь?
– Давай. Ты уже звонила?
– Раз десять, начиная с восьми часов. Никто к телефону не подходит. Она уехала. Я совсем забыла, что она к сестре собиралась.
– Ч-черт.
– Тома, нужно сказать Николаю Иванычу. – Лина достала вторую чашку, налила Тамаре кофе. – Он умный и знающий человек. Мы без него не справимся, понимаешь?
– О-ой, отстань ты со своим Николай Иванычем. Ну чем старый пень нам поможет? Чем? Да он в полиции уже и не знает никого. Сообщить надо Сереже. А если не хочешь мне помогать, так и скажи.
Лина промолчала. Громко застрекотала сорока, сидя на ближней яблоне. Яблоня была неказистая, кривая, а яблок давала много почти каждый год.
Тетя Клава утверждала, что сороки приносят несчастье, а бабушка ругала ее за суеверие.
– Яичницу будешь?
Сорока не улетала, словно ждала чего-то.
– Давай.
Лина оторвалась от окна и критически оглядела Тамарину мятую футболку.
– Нужно одежду тебе купить. Сейчас схожу на рынок.
– Спасибо.
– Или попробовать домой к тебе заглянуть? Филина твоего там наверняка уже нет.
– В доме наверняка нет. А за домом он наблюдать может. Нет, тебе светиться нельзя. Лучше правда сходи на рынок.
– Николай Иванович может Сережин телефон знать. – Лина поставила сковородку на плиту и полезла в холодильник за яйцами.
– Может, – кивнула Тамара. – А может и не знать. Дедок он въедливый, все из тебя вытянет. Ну его. Вот на заводе номер точно у кого-нибудь есть.
– Еще бы я кого-нибудь с завода знала. Не могу же я стоять у проходной и телефон директора выспрашивать, – сказала Лина.
– Сергей там не директор.
– Тем более.
– Лин, а ведь это мысль. Нужно попасть к директору, намекнуть, что Овсянникову угрожает опасность, и выспросить его телефон. В крайнем случае, попросить, чтобы он ему сам позвонил.
– Не попаду, – возразила Лина, деля яичницу из четырех яиц пополам и выкладывая ее на тарелки. – Никого с улицы к директору завода не пустят. Лучше действовать через мэрию, или как она тут называется.
– Через мэрию тоже проблематично. Секретарша наверняка телефон не даст, даже если знает. Какого черта ей номер неженатого начальника какой-то бабе сообщать? А к заместителям соваться опасно, они могут быть с вражьей стороной связаны. Спасибо, Лин, вкусно. – Тамара собрала пустые тарелки и поставила в посудомоечную машину. – Давай еще чайку, что ли, попьем.
– Мне нужно варенье сварить, – вспомнила Лина. – Вишня осыпается.
Надо обязательно купить сахар. Поспела не только вишня, созрели смородина, крыжовник.
– Костя, – сообщила Тамара, увидев в окно друга детства, и почему-то усмехнулась.
Костя, пройдя в незапертую дверь, замешкался на пороге, с недоумением глядя на Тамару.
– Привет, – хмыкнул он наконец.
– Приве-ет, – пропела Тамара.
– Здравствуй, Костя, – откликнулась Лина.
– Выйди на минутку, – попросил он Лину, дождался, когда она выйдет на крыльцо, и плотно прикрыл дверь. – Она во что-то вляпалась?
– Да. Откуда ты знаешь?..
– Во что? – требовательно перебил он, напомнив ей прежнего Костю, который не терпел, когда у нее появлялись от него секреты. – В передел собственности?
Лина молчала.
Она молчала, но он пока не разучился понимать ее без слов.
– Лина, – наклонился он к ней. – Тебе нужно немедленно уехать. Немедленно. Давай паспорт, я возьму билеты на ближайший поезд и отвезу тебя в Москву.
– Но…
– Никаких но. Давай паспорт.
– Я никуда не поеду, Костя. – Она подняла на него удивленные глаза. – С какой стати? И как я Тому брошу, по-твоему?
– Тома выкрутится из любой ситуации, можешь мне поверить. Ну… пусть она живет в твоем доме, пока все не утрясется, а тебе надо уехать. Это смертельно опасно, неужели ты не понимаешь? От бандитских разборок нужно держаться подальше.
– Я не поеду.
– Не дури, Лина. Томка выкрутится.
– Я не поеду, Костя, хватит об этом.
– Но почему?
– Потому что не брошу Тамару одну. Потому что Сереже угрожает опасность.
– Господи, какую чушь ты несешь! Нужно идти в полицию, если кому-то опасность угрожает.
– Костя, это все действительно серьезно. Послушай…
– Я не хочу слушать всякий бред, – отрезал он. – Сам не хочу и тебе не советую.
– Ты зачем пришел, Костя? – вздохнула Лина. Он все больше напоминал ей Стаса.
– Купаться хотел тебя позвать, – буркнул он. – Хотя какое уж тут купание…
– Чай будешь пить? – Лина открыла дверь.
– Нет. – Он помялся, но тоже прошел за ней в дом.
– Помоги нам, Костя, – весело улыбнулась Тамара, и было непонятно, что ее так развеселило.
Она успела заварить чай и даже нашла в буфете конфеты.
– Помоги нам, правда. Узнай в мэрии Сережин мобильный. Тебе любая секретарша скажет, не то что нам с Линой.
– Сходи в мэрию, Костя, – вступила Лина. – У тебя получится. Купи коробку конфет и спроси телефончик. Или просто попроси, чтобы секретарша сама Сергею позвонила. А он пусть перезвонит мне.
– Вы что? – опешил он и даже потряс головой. – Спятили? Вы меня подставить хотите, да? Отсюда нужно немедленно уезжать. В конце концов, Тома может у тебя в Москве пожить.
Сейчас он напоминал Стаса так поразительно, что Лина отвернулась.
– Костя, мы можем надеяться, что ты, по крайней мере, никому ничего не скажешь? – сухо спросила она.
– Можете, – буркнул он, потоптался, махнул рукой и вышел.
– Откуда он знает, что ты во что-то вляпалась? – мрачно спросила Лина, глядя на захлопнувшуюся дверь.
– А я к нему приходила ночью, – зло засмеялась Тамара. – Представляешь, я ему говорю, что меня чуть не убили, а он меня не впустил.
Еще недавно Лина не поверила бы, что Костя способен оставить кого-то в беде.
Сейчас она не сомневалась, что он уедет сегодня же. Как любой здравомыслящий человек.
Сегодня Тропинин оказался у мостика через ручей совсем рано. К мосту шел по совсем безлюдным улицам, хотя в городишке народ поднимается рано. Так рано увидеть Полину он не ожидал, уселся на берегу ручья в траву, покурил, посматривая в сторону, откуда она могла появиться.
У ручья летали синие стрекозы, которых Тропинин никогда раньше не видел, где-то рядом стрекотал кузнечик. Он ждал Полину долго и терпеливо, вдыхал пахнувший скошенной травой воздух, а потом неожиданно понял, что она не придет.
Он не обращал внимания на красоты природы, торопливо идя по дорожке к ее дому. Последние сутки он думал о ней постоянно и с нетерпением ждал сегодняшней встречи. Ему было приятно о ней думать, иногда он даже замечал, что улыбается как дурак, хотя обычно на улыбки был скуп.
Он даже мысли не допускал, что может ее не увидеть.
Он не сразу осознал, что из ее калитки вышел парень спортивного вида. Молодой человек, не оглядываясь, направился куда-то, и Тропинин, замедлив шаг, прошел мимо Полининого дома. Ему больше не хотелось ее видеть, ему ничего не хотелось. Парень исчез за одним из заборов.
Кривая улочка вывела Тропинина на крохотную площадь с несколькими магазинчиками, вчера он уже был здесь, после того как проводил Полину. Площадь утопала в зелени и вчера показалась ему трогательно уютной, а сейчас пыльной и мрачной.
Потом он долго блуждал по городским улицам, несколько раз звонил на завод, хотя знал, что хозяина пока нет и никакой новой информации он не получит.
О Полине Тропинин не думал, по крайней мере, старался не думать. Думал о готовом сорваться договоре, о надоевшем вынужденном ожидании, о новых работах, злился и очень хотел домой, в Москву.
На самом деле в Москве ничего интересного его не ожидало. Его ждала захламленная съемная квартирка, к которой он тем не менее очень привык, пельмени в морозилке, старые зачитанные книги, которые он брал у родителей, обещал вернуть и не возвращал, и новая электронная книга – ее он недавно приобрел, но так и не смог к ней привыкнуть. В театры Тропинин не ходил, в кино тем более. Спортом не занимался, а только работал.
Когда он был женат, супруга постоянно пилила его из-за этого. Ей как раз хотелось и в театры, и в кино, а больше всего ходить на встречи с ее бесчисленными друзьями, с выпивкой, неинтересными ему разговорами и танцами. Танцевала бывшая жена действительно здорово, с детства занималась в каких-то студиях, и смотреть на нее было сплошное удовольствие. Она и без танцев выглядела отлично: хорошенькая, веселая, озорная и компанейская.
В первый год их брака он так и смотрел – с удовольствием. А потом сам не заметил, как удовольствие сменилось трудно скрываемым раздражением. Ему абсолютно не о чем было с ней говорить. Она ничего не понимала в его проблемах, зато пугалась, что фирма обанкротится и они умрут с голоду. Он почти сразу перестал ей что-либо рассказывать. Приходил домой и мечтал, чтобы она оказалась у какой-нибудь подружки и он мог бы посидеть в тишине.
О разводе Тропинин никогда не думал, других женщин у него не было, и он очень удивился, когда жена совершенно для него неожиданно решила от него уйти. В тот день он пришел, как обычно, не поздно и не рано, и она, как всегда, чуть не плача, жаловалась, что ей скучно, что она совсем ему не нужна и так жить нельзя. А потом вдруг расплакалась всерьез и стала собирать вещи. Допустить, чтобы она ушла куда-то на ночь глядя, Тропинин не мог, и сам стал собирать вещи, и неожиданно понял, что уйти из этого дома есть самое заветное его желание.
Он видел, что такого жена совсем не ожидала, и ему стало ее жаль, но себя Тропинин жалел больше и ушел.
Развелись они через полгода вполне мирно. Она всплакнула в загсе, и ему тоже стало грустно, но, что назад пути нет, понимали оба.
С тех пор прошло два года. Жена так и жила в их маленькой двухкомнатной квартире, которую они после свадьбы получили с родительской помощью в результате сложных обменов. А Тропинин жилье снимал.
Потом до него дошли слухи, что его бывшая живет со своим разведенным одноклассником, с которым он был шапочно знаком, но слухи эти не вызвали у него не только ревности, но даже простого интереса.
У Тропинина за два холостых года, конечно, были женщины, но ни одну из них он не воспринимал как возможную жену и очень не любил, когда они оставались у него дольше, чем на ночь.
Становилось жарко. Очень захотелось холодной минеральной воды, Тропинин поискал глазами подходящий магазин, с удивлением обнаружив, что опять вышел на маленькую зеленую площадь.
Он поднялся по ступеням ближайшего магазина, сверкающего свежевымытыми окнами, и еще раньше, чем осознал, что перед ним стоит Полина, почувствовал, как сильно застучало сердце от внезапной радости. Она укладывала купленные продукты в хозяйственную сумку из какой-то забавной ткани в цветочек.
Тропинин забыл, что еще недавно очень хотел пить. Сейчас ему хотелось только одного – смотреть на нее.
Он подошел к столику, за которым она паковала свои покупки, собрался поздороваться, а спросил совсем другое:
– Вы замужем?
Тамара, Костя, бандитско-детективная история, в которую она попала, отодвинули нормальную Линину жизнь куда-то в прошлое. И все-таки, идя в магазин, она так хотела увидеть бывшего попутчика Павла Тропинина, что даже несколько раз оборачивалась по дороге, ужасно себя за это ругая.
– Да, – совсем не удивившись, ответила она.
– Я вас провожу, – буркнул Тропинин, взяв ее забавную сумку, оказавшуюся вполне увесистой.
Ему уже не хотелось знать, что она замужем. Ему хотелось забыть, что она замужем.
И он почти не помнил про молодого человека, вышедшего из ее калитки.
– Впрок? – поинтересовался он, перехватывая поудобнее тяжеленную сумку.
– Сахар, – объяснила Лина. – Нужно много варенья сварить. Все ягоды поспели. Спасибо вам.
– Пожалуйста. Вы здесь с бабушкой?
– Нет. Бабушка умерла, давно уже. Я просто так приехала. В отпуск.
– Одна? – Ему не хотелось спрашивать про мужа, но он все-таки не удержался.
– Одна.
Сегодня она была в темных очках, и от этого почему-то казалась ему совершенно беззащитной.
– А вы здесь в командировке? – спросила Лина.
– Да, – подтвердил Тропинин. – Автоматику на заводе устанавливаем.
– На заводе? – Она как-то странно посмотрела на него, словно цель его командировки имела для нее принципиальное значение.
– Ну да, – кивнул он. – А что такого?
– Да нет, – словно так и не решившись в чем-то ему довериться, качнула она головой. – Ничего.
– Я донесу, – видя, что она, открыв калитку, собирается взять у него сумку, буркнул Павел.
Ему очень не хотелось с ней расставаться. А как продлить знакомство, он не знал и от этого терялся.
Он поставил сумку на ступеньку крыльца и усмехнулся:
– Любовника прячете?
– Что? – опешила она, забавно вытаращив глаза. Очки она успела снять, и он опять поразился их необычной синеве.
– Любовника в доме прячете?
– Почему прячу? – улыбнулась она.
– Потому что занавеска дернулась, – объяснил Тропинин. – Кошку вы вряд ли держите, если в доме никто не живет. Или вы кошку успели завести?
– Нет, – покачала головой Лина. – Не успела.
– Значит, любовник?
– Павел, – сказала вдруг Лина, никак не отреагировав на «любовника». – Вы знаете, что главным акционером завода является Сергей Михайлович Овсянников?
– Знаю, – насторожился Тропинин. Он боялся представить, что она каким-то образом связана с темными делами, которые, как он предполагал, творятся на заводе.
– А телефон его вы знаете? Мобильный?
– Нет.
– А узнать можете?
– Зачем? – мрачно поинтересовался он.
– Мне… – замялась она. – Очень нужно. Правда. Я Сережу давно знаю, всю жизнь. Мне нужно ему позвонить. Видите дом? – Она кивнула на еле видный за деревьями соседний участок. – Там его мама живет, и он тоже здесь жил.
– А у матери почему не спросите?
– Она уехала, – вздохнула Лина, и Тропинин неожиданно понял, что она напугана. – К сестре. В деревню.
– Полина…
– Лина.
– Лина, – поправился он. – Ну-ка рассказывайте, что у вас за тайны. Мне не нравится то, что я видел на заводе, и я не хочу, чтобы вы имели к этому отношение.
– Никаких тайн, – уставилась она на него синими глазищами. – С чего вы взяли? Большое спасибо, что помогли.
«Он вполне может быть связан с бандитами. А почему нет? Специально приехал, чтобы подстраховать киллера», – думала она.
– Лина, зачем вам телефон Овсянникова?
– Так. Ерунда. Неважно. – Она изо всех сил старалась казаться спокойной.
– Лина!
– До свидания, Павел. Спасибо.
– Я попробую узнать телефон.
– Не надо. Спасибо. Тетя Клава приедет, Сережина мама, и у нее узнаю.
– Почему купаться сегодня не пошли?
– Купаться? – переспросила она. – Так… Не получилось.
– Может… сейчас сходим? – как дурак предложил Тропинин.
– Не хочется. Спасибо. Дел много.
Больше ему предложить было нечего. Тропинин кивнул и направился к калитке. Он больше не думал о работе, о вынужденном простое и потерянных деньгах. Он думал только о том, что Полина напугана, и главным для него стало понять, в чем дело.
В кустах Филин просидел до девяти утра. Старуха Овсянникова не возвращалась, и к дому ее никто не подходил. Никто ни разу не прошел мимо кустов акации, за которыми он удобно устроился, никто ни разу не показался на тихой кривой тропинке между заборами, только маленькая кривоногая собачонка прошествовала мимо, лениво и равнодушно оглядев Филина.
В девять он достал из сумки старые кожаные перчатки, натянул на руки, перекинул сумку через шаткий забор и перелез сам, оцарапавшись о росшую вдоль забора малину. Тихо ругнулся, недолго посидел в малиннике, внимательно слушая тишину летнего утра, и, стараясь держаться у яблоневых стволов, пробрался к дому. Крыльцо располагалось удачно, удобно скрытое от соседних участков плодовыми деревьями. Простенький замок Филин открыл почти мгновенно, на кухне напился воды из-под крана, оказавшейся удивительно вкусной, подвинул стул и сел у окна, выходящего на ведущую к дому дорожку.
Почему девчонка не побежала к бабке Овсянниковой? Если всю жизнь здесь жила, всех должна знать, и старуху Овсянникову тоже. Однако не побежала и к сыночку в дом пыталась попасть сама, без помощи его матери.
Характер у бабки, насколько Филин успел узнать, суровый. Он еще накануне потолкался с местными алкашами, и про самого Овсянникова наслушался, и про его мамашу.
Вообще-то народ к Сергею Михайловичу относился хорошо, даже строящийся дом ему в вину не ставили, понимали, если человек завод из небытия поднял, имеет право домишко отстроить. Барином Овсянников не сделался, к простым людям относился уважительно, с пониманием, пенсионерам какие-никакие льготы пытался выбить, в городе навел порядок, на улицах обеспечил чистоту. Мужики без издевки называли его хозяином, с настоящим уважением.
Филин попробовал про его баб поспрашивать, но тут никто ничего толком не знал. Была одна, жили как муж с женой, но недолго. Но и с бабами Овсянников ни в чем крамольном замечен не был, девок табунами к себе не возил, в бане со шлюхами не парился.
Впрочем, сейчас его интересовала только одна баба. Тамара.
Узнать, как ее зовут, было проще простого, если имеешь комп и нужные базы данных. Но Филину даже этого делать не пришлось, когда шел за ней от вокзала, услышал, как ее окликнула соседка.
Вариантов было два: либо она попытается связаться с Овсянниковым, причем срочно, либо сбежит из города. Почему-то Филин был уверен, что Тамара останется здесь.
В просвете между яблоневыми ветвями проглядывало крыльцо соседнего дома. Филин был уверен, что дом пустует, и удивился, увидев на крыльце девицу. Девица постояла, поглазела по сторонам, закурила, усевшись на ступеньку, поднялась, исчезла куда-то и опять появилась с пригоршней каких-то ягод, которые сжевала, опять усевшись на крыльцо.
А ведь девица вполне может быть Тамариной подружкой, вполне. Правда, сейчас Тамара у нее вряд ли прячется, девица ведет себя спокойно, на соседский дом не пялится, по сторонам не оглядывается, и Филин утратил к ней интерес.
Через какое-то время к молодой соседке зашел высокий парень, они о чем-то поговорили, стоя на крыльце, и парень отправился восвояси. Парня Филин узнал, видел его, бродя по окрестностям. Здесь же живет, недалеко.
Потом девица, одетая уже по-другому, не в шортики, в которых бродила по собственному двору, а в длинную пеструю юбку, отправилась куда-то, заперев дом. Вернулась с каким-то мужиком, с ним тоже постояла на крыльце, поговорила и исчезла в доме.
Нет, у соседки Тамары не было, он бы почувствовал. Филин поднялся, опять выпил воды и вернулся на наблюдательный пост, думать.
– Что за мужик? – Караулившая у окна Тамара еле дождалась, когда Лина войдет в дом.
– Мы с ним в поезде вместе ехали. – Лина поставила сумку с продуктами на пол, налила из чайника холодной воды в чашку и с удовольствием выпила.
– Симпатичный. Где ты его подцепила?
– Я его не цепляла. – Лина уже забыла, как часто ее раздражала подруга. – Я его встретила в магазине.
– Молодец, – похвалила Тамара. – Не теряешь зря времени.
– Кончай, Том.
– Да ладно, не злись, – засмеялась та и уселась за стол, подперев щеки руками. – Купила?
– Купила. – Лина достала два целлофановых пакета. – Держи.
После долгих раздумий Лина купила подруге почти такую же юбку, как у нее самой – длинную, в мелких цветах на черном фоне, бежевый топик, подходящий по оттенку к цветам, и бежевые шлепанцы на плоской подошве. Совсем не то, что Тамара любила носить.
– Господи, кошмар какой! – ахнула она. – Специально постаралась? Я тебе что, старуха столетняя?
– Перебьешься, – разозлилась Лина. – Как я тебе без примерки что-то другое куплю?
– Сама в таком ходи, – ворчала Тамара, натягивая обновки. Покрутилась перед зеркалом и, как ни странно, осталась довольна и собой и покупками.
– А я и хожу, – засмеялась Лина. – И даже мужики сумки до дома доносят.
– Ну а босоножки с каблуком не могла купить?
– Не могла. Босоножки уж точно мерить надо.
– Ну ладно, – засмеялась наконец Тамара. – Спасибо.
– Обедать хочешь?
– Нет пока. А ты?
– Тоже не хочу. Том, я пойду ягоду собирать. Ты к окнам не подходи на всякий случай.
– Не дурее тебя. Иди. Ты собирай, а я буду варенье варить.
Лина переоделась в купальник, повесила на шею пластмассовое ведерко и задержалась около двери:
– Тома, у него пистолет был?
– Наверное. Не знаю, не видела. У него сумка была, большая. Обычная такая, дорожная. А что?
– Просто думаю. В сумке можно не только пистолет спрятать, винтовку тоже.
– Ну и что? Какая нам разница?
– Пока не знаю. Просто… Чтобы из пистолета выстрелить, надо к человеку близко подойти, а из винтовки можно и в окно стрельнуть.
– Не знаю, Лин. Может, и есть у него винтовка.
– А одет он во что?
– Джинсы, футболка. Одет как все. Футболка светлая, с какими-то надписями на груди.
– А на ногах?
– Шлепанцы. Вроде пляжных, спереди на липучке.
– В поезде он не мог в таком виде ехать. В шлепанцах.
– Ну конечно! Сейчас на работу в шлепанцах ходят, не то что по поезду.
– Я думаю, он приехал на машине. У него должна быть запасная одежда, не в шлепанцах же он на дело пойдет.
– Не знаю. Когда я его первый раз увидела, он шел с толпой с московского поезда. Если он приехал на тачке, что он тогда на вокзале делал?
– Черт его знает. По-моему, машина у него должна быть. Что же он, выстрелит, а потом пойдет тачку ловить? И ночевать ему где-то нужно, он же не знал, что тебя встретит.
– Может, у него тут сообщник? – предположила Тамара.
– Может, – согласилась Лина. – Только вроде бы киллеры работают всегда в одиночку.
– Ну, а если и есть у него машина, как мы ее найдем?
– Не знаю. Ладно, я пошла в сад. Не подходи к окнам, – еще раз предупредила Лина.
Тамара, осторожно отодвинув занавеску, посмотрела, как подруга тащит с крыльца стремянку, и внезапно похолодела от страха, представив, что Лины могло не оказаться в городе.
Тропинин свернул с улицы, на которой стоял Полинин дом, едва завидев узкую тропинку между заборами прилегающих друг к другу участков. Расстояние между участками было таким маленьким, что местами вдвоем по тропинке, пожалуй, не разойтись. Почти заросшая травой тропа непонятно для какой надобности огибала несколько участков. В одном месте Тропинин задержался, отсюда Полинин дом был неплохо виден, несмотря на густую зелень небольшого сада. И в другом месте задержался, отсюда открывался вид на соседний дом, матери Овсянникова. Тропинин раздвинул руками ветви акации, покрутил головой и зачем-то полез в кусты. Крыльцо дома было прямо перед ним. Если бы кому-то понадобилось наблюдать за домом, лучше места не найти, пришла в голову нелепая мысль.
Надо было уходить, но он медлил. То ли трава под ногами казалась примятой, то ли еще что, но он почти не удивился, заметив по ту сторону забора вмятину среди стелющейся травы. Вмятину могла оставить собака, когда-то в детстве у него был пес, беспородный, его мама подобрала щенком в жуткий мороз. Собака любила спать на грядках, даже не спать, а просто валяться назло хозяевам, прекрасно зная, что это совершенно недопустимо, и потом весело убегала от справедливого наказания.
А еще вмятину вполне могло оставить что-то перекинутое через забор. Сумка, например. Или человек, ненадолго присевший в траву. Вряд ли хозяйке могло прийти в голову сидеть под собственным забором.
Тропинин вылез из кустов, вернулся к тому месту, откуда был видел Полинин участок, уселся в траву и достал мобильный.
Номер сотового телефона Овсянникова Тропинин получил за две минуты. Позвонил несчастному, всего боящемуся директору, тот слабо поупирался, но номер продиктовал.
Становилось жарко, над раскаленной землей дрожал воздух. Где-то рядом стрекотал невидимый кузнечик, хрипло жужжал толстый шмель около бледно-розового вьюнка.
Появилась Лина, очень стройная в темном купальнике. Она тащила перед собой стремянку, исчезла за деревьями, снова появилась, уже без стремянки, зато с маленьким ведром в руках, и направилась к дому. Опять появилась и опять исчезла. Тропинин наблюдал за ней долго, огорчаясь, когда ее не видел.
Изредка откуда-то доносились еле слышные голоса, лениво потявкала собака. Тропинин любил лето и всегда жалел, что оно такое короткое. Нужно осенью съездить куда-нибудь в Африку, решил он и неожиданно понял, что отдыхать хочет только с этой совсем незнакомой девушкой и больше ни с кем. Ему хотелось смотреть, как она выходит из моря, или идет по городу, или делает что-нибудь другое, неважно что. Хотелось понять, почему у нее такие грустные глаза, а еще больше хотелось, чтобы эти глаза зажигались радостью, когда она будет смотреть на него, Тропинина.
А ведь в магазине она ему обрадовалась, понял вдруг он. Точно обрадовалась, когда он полез к ней со своей помощью.
Или просто потому, что он поможет ей дотащить тяжеленную сумку?
Теперь Лина исчезла в доме надолго, набрала ягод и будет что-то с ними делать.
Тропинин встал, отряхнул джинсы, осмотрел себя, насколько смог, почистил ладонью колени и, обойдя по тропинке деревянные заборы, опять подошел к знакомой калитке.
Дверь в дом была открыта настежь. Тропинин потоптался на крыльце и позвал:
– Лина!
Она выбежала через секунду. Теперь помимо черного купальника на ней была надета длинная цыганская юбка, в которой она ходила купаться.
И опять ему показалось, что она обрадовалась, увидев его.
– Я хочу пригласить вас в ресторан. То есть не обязательно в ресторан, – запутался он. – Куда хотите. На свидание.
– Хотите пригласить или приглашаете? – уточнила она.
– Приглашаю. Уже пригласил.
Он вдруг испугался, что она сейчас ему откажет, и даже почувствовал, как тоскливо становится ему в этом захолустном городишке. Она ему откажет, а он даже не сможет уехать, потому что придется дожидаться приезда хозяина завода. Вот досада-то…
Впрочем, он не может уехать не только поэтому, ему необходимо понять, чем она была так встревожена утром.
– Спасибо, Павел, – переступила она босыми ногами и засмеялась. – Я принимаю ваше приглашение. Меня сто лет никто не приглашал на свидания.
Не радуйся, предостерег себя Тропинин. Не радуйся, она замужем.
Он не мог не радоваться.
– Подождите меня, пожалуйста. Я сейчас.
Тропинин уселся на крыльцо. Сквозь деревья едва просматривался соседский дом.
Нужно обязательно узнать, зачем ей так срочно понадобился телефон хозяина завода. И кого она скрывала в своем доме. Нет, не скрывала – скрывает. Иначе пригласила бы его зайти в дом.
К середине дня Филин почувствовал, что проголодался. Опять натянул на руки перчатки, сброшенные по причине невыносимой жарищи в запертом доме, и заглянул в бабкин холодильник. Пооткрывал нарядные, все в цветочках, контейнеры, плотными рядами занимавшие полки, в одном обнаружил круглой формы котлеты, попробовал – вкусно, молодец старушка, отлично готовит. Котлет в большом контейнере было много, Филин съел три и опять вернулся к окну. Рискнул, слегка приоткрыл одну створку, совсем дышать нечем.
Соседка крутилась в саду, Филин смотрел на нее с удовольствием, как на картинку. Лица на таком расстоянии не рассмотреть, но Филин не сомневался – красивая.
Вот ведь интересно, уж какая Тамара красивая девка, а Филин не сомневался, встретились бы они при других обстоятельствах, вполне мог бы рассчитывать на ответную любовь. А с той, в саду – вряд ли. Он и сам не понимал, откуда взялось у него такое знание, просто чувствовал.
Впрочем, это его не раздражало. Он соседке навязываться не собирался.
Она все мелькала в саду, внося разнообразие в его скучное сидение у окна, потом исчезла надолго, потом вообще ушла куда-то с высоким плотным мужиком.
Когда-то давно Филин таким мужикам завидовал, сам рос невысоким, щуплым. А потом завидовать перестал. Когда понял, что почти любого такого атлета может уложить в буквальном смысле одной левой. К тому времени Филин уже отлично владел несколькими видами единоборств.
По-хорошему, в отсутствие соседки нужно было бы проверить ее дом, на всякий случай, но Филин не рискнул, она могла вернуться в любой момент. Проверить ее дом он еще успеет.
– Пойдемте купаться, Павел, – предложила Лина, появляясь все в той же юбке, только теперь еще в босоножках и светлой маечке. – Если вы не передумали.
– Я не передумал, – заверил Тропинин. Ему хотелось сказать, что в такую жару только и остается, что сидеть на реке, а без нее там ему неинтересно, но сказал совсем другое, лишнее: – А где ваш муж?
– В Штатах. – Лина направилась к реке, стараясь держаться на теневой стороне улицы.
– ПМЖ?
– Нет, – удивилась она. – В командировке.
Он же знал, что про мужа нельзя спрашивать. Зачем спросил? Нужно забыть, что у нее есть муж, и радоваться тому, как хорошо идти с ней под зелеными тополями, а он только себя растравляет.
– Вы здесь надолго?
– У меня отпуск две недели. За прошлый год, – зачем-то добавила она. Зачем добавила? Какая ему разница, какой у нее отпуск.
– А работаете вы где? – Они подошли к ручью, и Тропинин подал ей руку, переводя через шаткий мостик.
– Спасибо, – вежливо поблагодарила она. – В иностранной компании.
– Переводчик?
– Инженер.
– Кто?
– Инженер, – повторила Лина. – А что такого?
– Да так, – почему-то покачал головой Тропинин. – Нравится?
– Нормально. – Она пожала плечами и поправилась: – Нравится. Я раньше в другом месте работала. В научном институте. Там намного хуже было.
И этого говорить не стоило. Какое ему дело, где она раньше работала.
– Платили мало?
– Нет. Не только это. Платили меньше, чем теперь, конечно, но нормально. Доплачивали через частную фирму. Просто… Там противно очень было. Приближенные к начальству считались людьми первого сорта, а все остальные – второго. Работали одни люди, а деньги получали другие. Подхалимства много, сплетен.
Почему вдруг она стала рассказывать все это совершенно постороннему человеку? Зачем?
Когда она пыталась рассказать об этом Стасу, он всегда отвечал, что она просто не умеет ладить с людьми. Это было несправедливо и очень обидно, и она перестала говорить с ним о своих служебных неурядицах, а больше ей обсуждать их было не с кем.
Сейчас ей казалось, что совсем незнакомый Павел ее понимает, как когда-то понимал Костя.
То, о чем она рассказывала, Тропинин представлял себе хорошо. Он такие конторы знал и всегда удивлялся, как руководство их не понимает, что любой специалист – это товар штучный и относиться к нему надо соответственно. Впрочем, когда через институт проходят государственные деньги и результаты работы никому, в общем-то, не нужны, не нужны и специалисты. Достаточно секретарш с интеллектом куклы Барби.
Неожиданно Тропинин вспомнил то, о чем никогда не вспоминал за ненадобностью. Бывшая жена любила приезжать в его офис. К нему в кабинет, правда, никогда не врывалась, терпеливо ждала, когда он освободится, пила кофе с Катей, которая была не столько секретаршей, сколько правой рукой Тропинина. Катя следила за почтой, отвечала на телефонные звонки, переназначала его, Тропинина, встречи, заказывала билеты командированным и держала в голове всю работу фирмы получше компьютера. Тропинина здорово раздражало, что жена отрывает Катю от дела, но он молчал. Знал, если сказать супруге, что ей нечего делать в его офисе, она начнет плакать, переживать, и он будет чувствовать себя виноватым.
Однажды, незадолго до развода, он, выйдя из кабинета, с удивлением обнаружил на Катином месте жену. Секретарша за булочками побежала, объяснила бывшая. Ну, побежала и побежала, не обеспокоился тогда Тропинин, занялся делами и только сейчас неожиданно вспомнил этот эпизод. Уставшая, задерганная Катя бегала за булочками для его неработающей жены, поскольку сама зачем-то постоянно худела и мучного избегала. Он не защитил тогда Катю от хамства и барства собственной супруги.
Надо купить Кате какой-нибудь сувенирчик, малодушно подумал Тропинин, и от этой мысли ему почему-то сделалось спокойно.
Впрочем, он тут же забыл о Кате, сейчас он мог думать только об идущей рядом очень красивой женщине. Почему-то в поезде он не разглядел, что она потрясающе красива. А может быть, тогда она просто была ему не нужна и поэтому неинтересна.
Что-то изменилось за эти несколько дней настолько, что все прежние его интересы сменились одним – Линой с синими глазами. Еще несколько дней назад он бы не поверил, что такое может с ним случиться.
Она замужем, напомнил себе Тропинин. Она совершенно чужая женщина. Он ничего о ней не знает.
Ему хотелось смотреть на нее не отрываясь.
Их обычное место оказалось занятым, там плескалась какая-то ребятня под присмотром очень полной женщины, ласково им улыбнувшейся. Лина улыбнулась в ответ, а Тропинин нет, и они пошли вдоль реки по течению.
– Вы сюда часто приезжаете?
– Восемь лет не была. Раньше очень часто приезжала. В детстве. Студенткой тоже.
Разговаривать с практически незнакомым Павлом Лине почему-то было легко. Она вообще-то не слишком разговорчива, с людьми сходится не сразу, незнакомых собеседников не слишком любит, а с ним чувствовала себя абсолютно свободно.
Отлично она себя чувствовала, замечая, как… неотрывно он на нее смотрит.
– А потом что же? Разонравилось?
– Потом бабушка умерла, не к кому стало приезжать. И вообще… – Она слегка нахмурилась. Ему очень хотелось узнать, что же такое случилось «вообще», но он не спросил.
Входить в прохладную воду по покатому песчаному берегу было приятно, приятно плыть в мгновенно ставшей теплой воде, приятно наблюдать за плывущей Линой. Весело сверкали капли воды на влажной коже, но Тропинину почему-то стало тревожно. Может быть, потому, что он помнил – она замужем, хотя старался это забыть. Он уже понимал, что без нее прекрасный солнечный день перестанет казаться ему прекрасным и солнечным, и решил ни за что ее не отпускать.
К ее дому они возвратились вечером. Молодого человека, из-за которого утром он так разозлился, Тропинин увидел первым и опять разозлился, но по-другому, просто как на досадную помеху. Теперь он знал, что никто не заставит его не прийти сюда завтра.
– Лина. – Костя шагнул к ней, поднявшись с крыльца. На мужика рядом он старался не смотреть. – Можно тебя на минутку?
– Что, Костя? – Она отошла за ним по узкой садовой тропинке.
– Лина, отсюда нужно уезжать. Немедленно. Давай уедем, я прошу тебя.
– Я никуда не поеду.
– Да не переживай ты за Томку. Она из любого болота вылезет, будь спокойна. А мы… У нас могут быть большие проблемы, понимаешь?
– Костя, перестань. Не преувеличивай. Никаких проблем у меня не будет, и Тому я на улицу не выгоню. – Этого говорить не стоило, это прозвучало как намек на его поведение прошлой ночью, и Лина пожалела о сказанном.
– Ты просто не понимаешь, поэтому поверь мне. – Он не заметил никакого намека, сейчас он был очень похож на прежнего Костю, решительного и все знающего. – Собирай вещи, я зайду за тобой через час.
– Я не поеду, – покачала головой Лина. – И хватит об этом.
– Почему? – Он слегка наклонился к ней, прищурив глаза и неожиданно перестав быть похожим на себя прежнего, зато очень напомнил Стаса. – Ты нашла мне замену?
– Ты что, Кость? С ума сошел? – опешила Лина. – Какая может быть замена, я восемь лет тебя не видела.
– Ты что-то хочешь мне доказать? Считай, что доказала. Я все понял, а теперь иди и собирай вещи.
– Костя, это глупо звучит, но я благодарна тебе за заботу. Правда. Но… я давно живу своей жизнью и дальше буду поступать так, как считаю нужным. И что бы я ни делала, это не имеет к тебе никакого отношения. Просто потому, что теперь мы другие, мы стали чужими людьми, у которых когда-то была общая юность.
– Ты все врешь, – не поверил он. – И себе, и мне. И мужик этот тебе не нужен, тебе необходим я. А мне нужна ты.
– Костя, я сама не знаю, кто мне нужен, – призналась Лина. – Но одно знаю точно, у нас с тобой никогда ничего не будет.
– Почему? – Он опять прищурил глаза, но больше не напоминал Стаса, он походил на большого обиженного ребенка, которого хотелось погладить по головке.
– Потому что я вылечилась от любви к тебе, – устало сказала Лина. – Вылечилась, и теперь у меня на тебя иммунитет. И, пожалуйста, давай больше не выяснять отношения, я этого терпеть не могу.
– Ты хочешь, чтобы я уехал один?
– Да.
Лина смотрела ему вслед и отчаянно жалела и его и себя и понимала, что приняла единственно правильное решение. Настроение, такое легкое после «свидания» с Павлом, было безвозвратно испорчено, ей совсем не хотелось сейчас видеть Тропинина, но он терпеливо сидел на крыльце, и деваться ей было некуда.
– Павел. – Лина подошла к нему и вдруг брякнула то, от чего тут же чуть не провалилась сквозь землю: – А вы женаты?
– Разведен, – не удивившись, доложил он и зачем-то пояснил: – Официально.
– А неофициально?
Господи, что она несет?!
Ей почему-то необходимо было сию минуту узнать, существует ли женщина, которой будет очень неприятно узнать, как он развлекается от скуки в очередной командировке.
– А неофициально тем более. Лина… – Тропинин поднялся с низкой ступеньки и посмотрел на нее с высоты своего немалого роста. Ветерок шевелил ее волосы, она сколола их перед тем, как идти в воду, а потом забыла или не захотела распустить снова, и ему очень хотелось зарыться в них лицом. – Кто такая Тома, что за неприятности вам грозят, и почему вы интересовались телефоном Сергея Овсянникова? Кстати, я узнал его номер.
Она хотела что-то сказать, вздохнула и промолчала, и тогда он объявил:
– Я никуда отсюда не уйду, пока все не выясню.
– Да… – Она замялась. – Нечего выяснять. Это все ерунда. И вообще нехорошо слушать чужие разговоры.
– Нехорошо, но я услышал. Я не уйду, Лина, – чуть наклонился он к ней. Теперь ее волосы щекотали ему лицо, и ему хотелось стоять так бесконечно долго. – Я не уйду, и тебе придется мне все рассказать.
Он даже не заметил, что перешел на «ты», и она не заметила.
– Это мои проблемы, Павел, – сопротивлялась Лина, ей вдруг стало страшно, что он тоже захочет сбежать куда подальше, как Костя.
– Знаешь что? – Он все-таки провел носом по ее волосам. – Теперь все твои проблемы будут моими.
– Почему? – чуть отодвинувшись, подняла она к нему лицо. – С какой стати?
– С такой, – не стал объяснять он.
Он не решился объяснить ей, что никогда и ни с какой женщиной ему так отчаянно не хотелось быть рядом, как с ней. Она бы ему не поверила. Он сам себе не верил еще вчера.
– Приглашай меня в дом, – кивнул он на дверь. – А если еще что-нибудь поесть найдется, совсем будет здорово. Я с утра ничего не ел.
Лина, засмеявшись, провела его в дом. Чего-то подобного он ожидал. В зашторенной кухне статная, чуть полная брюнетка поднялась из-за стола, уставленного банками с вареньем.
– О-ой. Здра-асте, – пропела она, внимательно его рассматривая, и представилась: – Тама-ара.
– Здрасте. Павел, – вежливо поклонился Тропинин, вспомнив вдруг, как его учили кланяться в Японии во время очередной командировки.
Кланяться нужно, изображая «пять минут седьмого» на часах, если представить ноги в виде часовой стрелки, а туловище в виде минутной. Тропинин так и не научился этому и кивал по-европейски головой.
Черноглазая Тамара настолько не походила на утонченную Лину, что Тропинин опешил. Пожалуй, он был вполне согласен с долетевшими до него словами Кости, что Томка из чего угодно выпутается. Девушка перед ним стояла такая, что он никому бы не посоветовал становиться на ее пути.
– Ну вот, – засмеялась Тамара, посматривая на него игриво, и ему стало за нее неловко. – Хозяйка гуляет, а я тут работаю, света белого не вижу.
– Ой, Томочка, – ахнула Лина, принимаясь перетаскивать наполненные вареньем банки со стола в угол кухни. – Спасибо. Господи, это сколько же банок получилось! Когда мы все это съедим?
– Съедите, – отмахнулась Тамара. – В Москву возьмешь. А вас, Павел, какими судьбами занесло в наш несчастный городишко?
– Вот что, уважаемые дамы, – решил Тропинин. – Про мою судьбу мы потом поговорим, а сейчас расскажите-ка мне, что у вас тут за тайны такие.
– Какие еще тайны? – сузила глаза Тамара. – Линка! Ты что ему наговорила?
– Ничего она мне не говорила. – Тропинин уселся за стол, подумал и взял в руки заварной чайник. Чайник был очень старый и красивый, Тропинин повертел его и поставил опять на стол. Когда-то у его бабушки был такой же или очень похожий. Маленький Павлуша его случайно разбил и долго плакал, а бабушка его успокаивала. – Сам вижу. От кого вы так плохо прячетесь?
– Почему прячусь? – вяло возмутилась Тамара. Закусила губу и уселась напротив Тропинина.
– Почему плохо? – удивилась Лина, оторвавшись наконец от банок с вареньем.
– Потому что я сразу понял, что у вас тут… черт знает что. А я спецподготовку не проходил и шпионским делом никогда не занимался, – объяснил Тропинин. – Так что рассказывайте мне все с самого начала и по порядку.
– Что вы здесь делаете? – в упор уставилась на него Тамара. Она как-то сразу изменилась и вместо разбитной веселой девицы стала похожа на суровую и справедливую женщину-судью, которую Тропинин видел иногда, включая телевизор. Она судила каких-то бедолаг, которые попадали в самые немыслимые ситуации, и была строга и милосердна одновременно. – Что вы делаете в городе?
– В командировку приехал, – стараясь не ежиться под ее взглядом, доложил Тропинин. – Моя фирма ставит охранную сигнализацию на заводе. Договор мы заключили давно, месяца два назад, и тогда ничего подозрительного мне и в голову не приходило. Завод как завод, на полную мощность не работает, но и не разваливается. А вот теперь, уважаемые дамы, ситуация другая, и даже мне, человеку постороннему, ясно, что назревают события, от которых даже здоровым мужикам нужно держаться подальше, а не только хрупким девушкам. Так от кого вы прячетесь и зачем вам понадобился телефон Овсянникова?
Они молчали, Тропинин терпеливо ждал. Лина резала колбасу, овощи в салат, ставила на стол тарелки. Бабушка часто говорила, что разговаривать нужно только с сытыми мужчинами. Тамара задумалась, глядя в сторону.
– Покажите документы, – решилась наконец она.
Тропинин вздохнул и полез в карман за бумажником:
– Паспорт? Права?
– Все давайте. – Тамара выдернула у него бумажник и хмуро перелистала документы.
– Павел. – Лина наконец поставила на стол последнюю тарелку и села сама. – Угощайтесь, пожалуйста.
Тропинин щедро положил себе закусок и с удовольствием принялся жевать. Женщины тоже наполнили тарелки и нехотя ковыряли в еде вилками.
– Нам случайно стало известно, – начала Лина, – что за Сергеем, а мы его сто лет знаем, охотится киллер.
– Что? – оторопел Тропинин. – Как это случайно стало известно? Он что, подошел к вам и представился: я киллер?
Тамара вздохнула, отложила вилку и стала рассказывать, она вдруг отчетливо поняла, что, кроме этого чужого мужика, помочь им некому. Она поведала и про Ивана, и про встречу с Филином у ресторана, и про то, как сбежала от него. Она рассказала даже про дядю Шурика, чувствуя, что на мужика этого можно положиться, и вместе с тем холодея от страха, что совершает большую ошибку. Впрочем, страх она старалась отогнать.
Везет Линке, у нее, Тамары, сроду не было мужиков, на которых хотелось бы положиться.
– Значит, тети Клавы сейчас дома нет? – Тропинин положил вилку, отодвинув тарелку – наелся – и вежливо кивнув: спасибо.
– Нет, – подтвердила Лина. – Я ей все утро звонила. И окна закрыты. Когда она дома, окна настежь открыты, жарко же.
– А родственников у нее нет, которые могли бы сейчас в доме находиться? Знакомых?
– Нет, – твердо сказала Лина. – Тетя Клава, кроме бабушки, никому ключей не давала. А что?
– А то, – вздохнул Тропинин, – что в доме у вашей соседки кто-то есть. Я видел, как шевелилась занавеска в окне, когда ждал тебя на крыльце. Солнце светило как раз в стекло, и я заметил.
– А ты не мог ошибиться?
– Мог. Но боюсь, что не ошибся. Давайте исходить из самого неприятного, из того, что в соседнем доме действительно засел киллер. – Они боялись, и Тропинину было их жалко, но подстраховаться необходимо. – Вряд ли он тебя выследил, Тома. Скорее всего поджидает вашу тетю Клаву. Так в полицию вы категорически идти отказываетесь?
Лина поднялась из-за стола, включила чайник, начала собирать грязные тарелки. Может, действительно уехать? Выбраться потихоньку из дома вместе с Томой, сесть в поезд и отсидеться в Москве?
Ей совсем не хотелось уезжать, ей хотелось быть с совсем чужим и незнакомым Павлом, и она злилась на себя за это. С ним спокойно и совсем не страшно, но… из этого вряд ли получится что-то стоящее. То, что она ему не безразлична, Лина понимала, но случайные знакомства редко перетекают в настоящие отношения. К тому же пока она замужняя женщина, и об этом тоже не стоит забывать. Мысли тут же перекинулись на Стаса, на то, что жить с ним она больше не может и не станет, что своим желанием развестись она очень его оскорбила и причинила ему боль, но никакого другого выхода из этой ситуации не существует. Дальше жить вместе – это только друг друга мучить.
– Категорически, – буркнула Тамара. – Ни за что не поверю, что у рейдеров там нет сообщников.
– Тогда так, – вздохнул Тропинин. – Сейчас придумаем, как вас на время в гостиницу переправить, в мой номер.
– Зачем? – не поняла Лина. – Ты думаешь, он сюда полезет? Откуда он мог узнать, что Тома здесь?
– Береженого бог бережет. Нужно выбраться с другой стороны дома. Отсидитесь в гостинице, а там видно будет.
– Нет. – Лине совершенно не хотелось уходить из собственного дома. – Мне-то уж это совсем ни к чему. Том, а тебе…
– Мне тоже ни к чему, – отмахнулась Тамара. – Что я буду в гостинице-то делать? Здесь останусь.
Тропинин нудно и безрезультатно их уговаривал, пока наконец не сдался.
– Дверь запереть. К окнам не подходить, даже к занавешенным. Телевизор не включать, чтобы слышать любой шум. А теперь звоните Овсянникову.
Он достал из кармана мобильный и продиктовал номер телефона, который записал сразу после разговора с директором, не полагаясь на собственную память. Зря не полагался, номер он запомнил и теперь не к месту порадовался не подведшей его памяти.
Звонить принялась Тамара, радуясь, что не забыла дома с перепугу собственный мобильный. Набирала и набирала заветный номер и каждый раз слышала, что абонент недоступен.
Ночь выдалась лунная и очень тихая. Тропинин, выбравшись из окна с противоположной участку соседки стороны, устроился в саду в высоких кустах с комфортом: и Линин дом хорошо виден, и соседский, и трава под кустами мягкая, как ковер. Сначала он следил за соседкиным домом с таким напряжением, что приходилось тереть пальцами глаза, потом начал отвлекаться, думал о Лине, говорил себе, что ничего путного из его внезапной и глупой влюбленности не выйдет, хотя бы потому, что она замужем, и чувствовал, как тоскливо становится от этой мысли. Потом пугался, что пропустил киллера, не заметил, и принимался вновь напряженно следить. Затем вновь думал о Лине, она казалась ему умной, нежной и беззащитной. Слабой. Впрочем, слабой ее не назовешь, не побоялась прятать подругу почти на глазах у киллера. Он даже не знал, что еще бывают умные и нежные женщины, считал, что все давно перевелись, остались только такие, как его бывшая или вот подруга Тамара, хваткие, самоуверенные и в общем-то очень примитивные особи.
Как приоткрылась дверь, Тропинин не заметил, увидел только неясный силуэт между деревьями в саду соседки. Человек двигался к забору, к тому самому месту, где утром Тропинин обнаружил смятую траву. Потом Павел долго удивлялся, как ему удалось незаметно проследить за человеком, все-таки ни воином, ни охотником он не являлся и до тех пор бесшумно ступать ни разу не пробовал.
Лезть через забор Тропинину не пришлось, он загодя отодрал две доски в заборе и у узкой тропинки оказался почти одновременно с неизвестным. Дождался, когда тот скроется за поворотом забора, и припустил следом. По освещенным улицам человек шел не таясь, несколько раз обернулся, но Тропинин держался в тени деревьев и вовремя реагировал, замирал. В общем-то, следить оказалось не так уж трудно. На стоянке у гостиницы киллер залез в припаркованную здесь «Тойоту», снова вылез, сходил в круглосуточный супермаркет, опять залез в машину и наконец уехал, негромко прошумев мотором.
Тропинин, скрючившийся за какими-то кустами, так и не понял, то ли киллер такой никудышный, то ли он, Паша, такой молодец.
В номер он поднялся, выждав минут двадцать. Еще днем, готовясь к ночной слежке, купил в супермаркете самый дорогой фотоаппарат, тот себя оправдал, киллер на освещенной стоянке получился отчетливо. Тропинин включил ноутбук и как следует рассмотрел кадры на экране компьютера. Изображение оставалось четким даже при очень сильном увеличении.
Тропинин скинул пропотевшую за день одежду, принял душ, переоделся. У самого Лининого крыльца позвонил ей на мобильный и попросил:
– Открой мне. Свет не включай.
Сунул телефон в карман и испугался, что разговаривал грубо и она может обидеться.
Труднее всего оказалось не подходить к окнам, особенно когда ушел Павел. Так и подмывало отдернуть занавеску и вглядеться в окна тети-Клавиного дома. Лина не подходила, выполняла его приказ.
Помахав Павлу, спустившемуся из окна на росшую вокруг дома траву, подруги замучились от тоскливого ожидания. Уходя, он еще раз четко их проинструктировал: свет зажигать только в одной комнате, Тамаре передвигаться на корточках, чтобы на занавесках не оказались видны два женских силуэта, окна не открывать, несмотря на духоту, прислушиваться к любым шорохам. Еще он опять пробовал уговорить их переместиться в гостиницу, но они отказались.
Делать было решительно нечего, и от скуки они принялись пить чай, удивляясь, что не лопнули от количества выпитого. Тамара сидела на низкой табуретке, на которой у бабушки когда-то стоял горшок с огромным аспарагусом, а Лина передвигалась в полный рост. Если киллер за ними наблюдает, решит, что в комнате один человек.
Черт знает что.
– Лин, а твой муж, он что, тебе не звонит? – Тамара пересела на пол, прислонившись к ножке кухонного стола, потянулась и устроилась поудобнее.
– Звонит, конечно.
– А что же за весь день не позвонил?
– Когда у нас день, у них ночь. Он звонил мне накануне.
– Часто он уезжает?
– Часто.
– Не боишься, что отобьют? Понравится он какой-нибудь американке, и все…
– Не боюсь.
– Почему?
– Потому. – Разговаривать с Тамарой Лине всегда было трудно. Даже странно, что они не перестали общаться давно, еще до Кости.
– Да ладно, не злись. А этот Павел, он тебе для чего?
– Ни для чего, – опешила Лина.
– Слушай, если он тебе не нужен, отдай его мне, – засмеялась Тамара и облизнулась, мгновенно став похожей на сиамскую кошку Мусю. Мусю маленькая Лина подобрала когда-то в страшный мороз, и потом кошка долго жила у родителей, когда Лина переехала к Стасу.
– Я пойду лягу, Том. – Лине стало противно о чем-то разговаривать с ней. – Почитаю с ноутбука в темноте, а ты включи себе свет, если хочешь.
– Не хочу, – потянулась Тамара и опять стала похожей на кошку Мусю. – Я спать буду. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Ноутбук Лина включила, но читать не получалось, не удавалось сосредоточиться на тексте. Какое уж тут чтение. Очень хотелось позвонить Павлу. Она знала, что нельзя, но желание было нестерпимым.
И тревога за Павла тоже была нестерпимой.
Сейчас ей казалось, что ближе Тропинина у нее никого нет. Господи, какая глупость, они знакомы всего ничего.
Когда раздался звонок и Лина схватила лежавший на прикроватной тумбочке телефон, она даже не сразу узнала голос собственного мужа.
– Лина. – Она слышала не только голос Стаса, но и его дыхание, и сразу почувствовала себя виноватой и за то, что ждала совсем другого звонка, и за то, что Стас никогда не был с ней счастлив. – Я прошу тебя, приезжай. Я прошу. Давай попробуем все сначала, мы просто оба устали, мы давно не были вместе. Мы же любим друг друга, и ты прекрасно это знаешь. Приезжай, Лин.
– Я не могу, Стас. – Она поудобнее поправила подушку и перехватила телефон другой рукой. – Я правда не могу. У моей подруги неприятности. Тут такой ужас. Ты не поверишь, ее чуть не убили…
– Тебе подруга дороже меня? – деловито осведомился он.
– Господи, Стас. Ну конечно, нет. Послушай…
– Я не хочу ничего слушать! Я перед тобой унижаюсь, а ты… Ты…
Голос в трубке задрожал, завибрировал. Лина знала, что дальше говорить бесполезно, и вся сжалась, оцепенела. Она всегда сжималась, когда Стас переходил на крик, и потом долго не могла прийти в себя.
– Ты специально надо мной издеваешься…
Нужно разводиться. Немедленно. Давно надо было развестись, а еще лучше – совсем не выходить замуж.
– Стерва!..
Лина опять перехватила телефон, потому что рука, которой она вытирала слезы, намокла.
Стас еще долго говорил ей обидные и несправедливые – или справедливые? – слова, и она молча вытирала слезы. Потом в трубке щелкнуло, но она все сжимала ее, и терла ею лицо, и не могла понять, что с телефоном делать, когда он зазвонил снова.
– Открой мне. Свет не включай, – произнес Павел.
Лина вскочила, не заметив, что слезы сразу высохли, натыкаясь в темноте на стены, бросилась к входной двери, распахнула настежь. Еще до того, как он шагнул в дом, она уже забыла про Стаса, про обидные слова и спящую в доме Тому.
Она поняла вдруг, что с ним, таким большим и немного неуклюжим, впервые за много лет почувствовала себя абсолютно спокойно, как в детстве с родителями и потом, в юности, с Костей. Еще вчера это почувствовала, когда он пошел ее провожать.
Лина распахнула дверь и замерла в проеме. Ей очень хотелось, чтобы он обнял ее и у нее началась бы совсем другая жизнь, без обид и предательств. И она поверила бы, что он никогда не скажет ей оскорбительных и злых слов, как Стас, и никогда не поменяет ее на Тому, как Костя.
Она знала, что ему очень хотелось ее обнять, когда они сидели днем на берегу быстрой коварной речки. И почувствовала, что ему хочется обнять ее сейчас.
Он не обнял, извинился, наткнувшись на нее в темноте, и на ощупь пробрался в дом.
Лина испугалась, что он мог ощутить ее желание прикоснуться к нему.
