Глава 9
На заснеженное канзасское шоссе съехалось множество машин с красными мигалками, от которых морозный воздух казался кроваво-красным. Пожарные, «скорая», эвакуатор, четыре патрульных автомобиля, а в центре, окруженный лучами фар, – пятитонный армейский тягач М871, под которым почти не было видно машины Эдварда Эшли. Дюжина полицейских и пожарных толпились вокруг, размахивая руками и притопывая, пытаясь согреться на предрассветном ветру. Посреди шоссе лежало накрытое брезентом тело. Подъехала машина шерифа и не успела остановиться, как из нее выбежала Мэри Эшли. Ее трясло так сильно, что она едва держалась на ногах. Увидев бесформенную груду под брезентом, она шагнула туда. Шериф Манстер схватил ее за руку.
– На вашем месте я не стал бы смотреть, миссис Эшли.
– Пустите меня! – завопила она и, вырвавшись, снова пошла к брезенту.
– Пожалуйста, миссис Эшли. Вам не стоит смотреть на то, что с ним сделали, – пробормотал шериф и едва успел подхватить потерявшую сознание Мэри.
Она очнулась на заднем сиденье машины. Шериф сидел на водительском месте, не сводя с нее глаз. Обогреватель был включен, и в салоне стояла нестерпимая жара.
– Что случилось? – тупо спросила Мэри.
– Вы лишились чувств.
И тут она вспомнила.
«Не стоит смотреть на то, что с ним сделали…»
Мэри выглянула в окно, на «скорую» и красные мигалки – это походило на сцену в аду.
Несмотря на жару в машине, у нее стучали зубы.
– К-как… – Она с трудом выдавливала слова. – К-как это с-случилось?
– Он поехал на красный свет. По шоссе семьдесят семь шел армейский грузовик. Водитель пытался объехать его, но ваш муж выскочил прямо ему навстречу.
Она закрыла глаза и представила, как все было. Увидела несущийся на Эдварда грузовик, ощутила его предсмертную панику.
И сказала единственное, что пришло в голову:
– Эдвард был ост-торожным водителем. Он н-никогда бы не проехал на красный свет.
– Миссис Эшли, у нас есть свидетели, – сочувственно заметил шериф. – Священник и две монахини видели, как это произошло. И еще полковник Дженкинс из Форт-Райли. Все в один голос твердят, что ваш муж проехал на запрещающий сигнал.
Дальше все происходило словно в замедленной съемке. Она смотрела, как тело Эдварда кладут в «скорую». Полицейские допрашивали священника и монахинь, и Мэри подумала, что они простудятся, стоя на таком ветру.
– Тело везут в морг, – пробормотал шериф Манстер.
«ТЕЛО».
– Спасибо, – вежливо ответила Мэри.
Он как-то странно на нее посмотрел.
– Я отвезу вас домой. Кто ваш семейный доктор?
– Эдвард Эшли. Эдвард Эшли был моим семейным доктором.
Позже она вспомнила, как подошла к дому и шериф открыл дверь. В гостиной ждали Флоренс и Дуглас Шиффер. Дети все еще спали.
– О, дорогая, мне ужасно жаль, – прошептала Флоренс, обнимая ее.
– Ничего страшного, – спокойно ответила Мэри. – Эдвард попал в аварию.
И хихикнула.
Дуглас внимательно взглянул на нее:
– Давай, я отведу тебя наверх.
– Спасибо, я в полном порядке. Хотите чаю?
– Пойдем, я уложу тебя в постель, – настаивал Дуглас.
– Но я не хочу спать. Уверены, что ничего не желаете?
Дуглас повел ее наверх, и Мэри доверительно ему сказала:
– Это был несчастный случай. Эдвард попал в аварию.
Дуглас заглянул в ее глаза, широко раскрытые и абсолютно пустые. Его передернуло как от озноба.
Он оставил Мэри в спальне и спустился вниз за медицинским чемоданчиком. Вернувшись, он обнаружил, что Мэри не сдвинулась с места.
– Сейчас я помогу тебе заснуть.
Он дал ей снотворное, уложил в постель и сел рядом. Но прошел час, а Мэри не засыпала. Он дал вторую таблетку. Потом третью. Наконец она закрыла глаза.
В Джанкшн-Сити существуют строгие процедуры расследования, связанные с рапортом 1048 об аварии, повлекшей за собой увечье или смерть. Обычно на место происшествия приезжают «скорая» из окружного отделения и один из помощников шерифа. Если кто-то из участников аварии служит в армии, военный отдел криминальных расследований, ОКР, участвует в дознании вместе со службой шерифа.
Шел Планчард, офицер в гражданской одежде, присланный из головного офиса ОКР в Форт-Райли, шериф и его заместитель изучали отчет об аварии, сидя в офисе шерифа на Девятой улице.
– Что-то тут не то, – заметил шериф Манстер.
– В чем проблема, шериф? – спросил Планчард.
– Вот взгляните. Всего было пятеро свидетелей аварии. Так? Священник и две монахини, полковник Дженкинс и сержант Уоллис, водитель грузовика. И каждый утверждает, что машина дока Эшли свернула на шоссе и, поехав на красный свет, столкнулась с армейским грузовиком.
– Верно, – кивнул Шел. – И что вас беспокоит?
Шериф почесал в затылке.
– Мистер, вы когда-нибудь видели отчет об аварии, где хотя бы два очевидца сходились в показаниях? – Он ударил кулаком по бумагам. – Меня чертовски беспокоит, что все они слово в слово повторяют слова друг друга.
Офицер ОКР пожал плечами:
– Это только доказывает, что случившееся вполне очевидно.
– Но мне не дает покоя еще одна вещь.
– Какая именно?
– Что делали священник, две монахини и полковник на шоссе семьдесят семь в четыре утра?
– Ничего таинственного. Священник с монахинями ехали в Леонардвиль, а полковник возвращался в Форт-Райли.
– Я связался с Департаментом транспортных средств. Последняя штрафная квитанция на имя доктора Эшли была выписана шесть лет назад за незаконную парковку.
Офицер пристально взглянул на него:
– Шериф, на что вы намекаете?
– Ни на что я не намекаю, – пожал плечами Манстер. – Просто мне как-то не по себе.
– Мы говорим об аварии, свидетелями которой были пять человек. Если вы считаете, что здесь имеет место преступный сговор, то в вашей теории полно дыр. Если же…
– Знаю, – вздохнул шериф. – Будь все подстроено, грузовик просто смял бы машину и поехал дальше. У свидетелей нет причин лгать.
– Именно.
Офицер поднялся и потянулся:
– Ладно, мне пора на базу. Лично я полагаю, что сержант Уоллис чист. Надеюсь, вы со мной согласны?
Он пристально уставился на шерифа.
– Да, – нерешительно пробормотал тот. – Должно быть, это несчастный случай.
Мэри проснулась от детского плача, но не открыла глаз.
«Кошмарный сон продолжается. Я сплю, а утром окажется, что Эдвард жив».
Но плач продолжался. И когда стал невыносимым, она открыла глаза, но продолжала лежать, глядя в потолок. И наконец неохотно сползла с кровати. Голова была тяжелой, словно с похмелья. Она медленно пошла в спальню Тима. С ним были Флоренс и Бет. Все трое плакали.
«Как бы я хотела заплакать! О, если бы я могла заплакать», – подумала она.
Бет подняла голову:
– Папа… папа правда умер?
Мэри кивнула, не в силах выговорить ужасное слово, и села на край кровати.
– Мне пришлось им сказать, – извинилась Флоренс. – Они собирались пойти поиграть с друзьями.
– Все хорошо, – прошептала Мэри, гладя Тима по голове. – Не плачь, дорогой. Все будет хорошо.
«Больше ничего уже не будет хорошо.
Никогда».
ОКР армии Соединенных Штатов в Форт-Райли расквартирован в строении 169, старом здании из известняка, окруженном деревьями. На крыльцо ведут несколько ступеней. В офисе первого этажа Шел Планчард разговаривал с полковником Дженкинсом.
– Боюсь, у меня скверные новости, сэр. Сержант Уоллис, водитель, раздавивший машину гражданского доктора…
– Да?
– Сегодня утром у него случился сердечный приступ со смертельным исходом.
– Какая жалость.
– Да, сэр, – бесстрастно ответил офицер ОКР. – Его тело уже кремировали. Все это так неожиданно.
– Большое несчастье.
Полковник поднялся.
– Меня переводят за океан. – Он позволил себе слегка улыбнуться. – С повышением. Весьма значительная должность.
– Поздравляю, сэр. Вы этого достойны.
Позже Мэри решила, что от безумия ее спасло состояние шока. Казалось, будто все это происходит с кем-то другим. А она медленно плавает под водой, слыша голоса, доносившиеся издалека, как сквозь вату.
Отпевание проходило в похоронном бюро «Месс-Хинитт-Александр» на Джефферсон-стрит в голубом здании с белым портиком и большими белыми часами над входом. Церемониальный зал заполнили друзья и коллеги Эдварда. Гроб завалили венками и букетами. Карточка на одном из самых больших венков была написана почерком президента.
«Мои искренние соболезнования. Пол Эллисон».
Мэри и дети сидели сбоку. Дети молчали, хотя глаза их покраснели от слез.
Эдварда хоронили в закрытом гробу. Мэри старалась не думать о причинах.
Священник читал проповедь:
– Прихожу к Тебе, Боже мой, в руках Которого смерть и жизнь! Господи, Ты дал мне тех, которых я оплакиваю; Ты у меня их отнял; да будет благословенно Твое святое Имя! Но, Господи, будь моей силой и моим утешением…
Они с Эдвардом плывут в маленькой лодке по озеру Милфорд.
– Ты любишь ходить под парусом? – спросил он ее на первом свидании.
– Никогда не ходила под парусом.
– Назначаю тебе встречу в субботу.
Через неделю они поженились.
– Знаете, почему я женился на вас, леди? – подшучивал Эдвард. – Ты прошла испытание. Много смеялась и ни разу не упала за борт.
Когда служба закончилась, Мэри и дети сели в большой черный лимузин, доставивший похоронную процессию к кладбищу.
Хайленд-симитри на Эш-стрит походило на большой парк, окруженный гравийной дорогой. Кладбище было самым старым в Джанкшн-Сити, и многие надгробья пострадали от погоды и времени. Стоял ужасный холод, поэтому церемония была краткой.
– Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь.
Наконец Бог сжалился над Мэри, и священник закончил проповедь. Она и дети стояли на воющем ветру и смотрели, как гроб опускают в мерзлую землю.
«До свидания, дорогой».
Считается, что смерть – это конец, но для Мэри она стала началом невыносимого ада. Они с Эдвардом говорили о смерти. И Мэри надеялась, что рано или поздно примирится с ней, но смерть внезапно превратилась в пугающую реальность, перестав быть смутным событием далекого будущего. И у нее больше не было сил. Душа вопила, отрицая случившееся с Эдвардом. Когда он умер, радость умерла вместе с ним. Она все глубже погружалась в депрессию. Хотелось только одного – чтобы ее оставили в покое. Она замкнулась в себе, как маленький, испуганный, брошенный взрослыми ребенок. И возроптала на Бога.
«Почему ты не взял меня первой?» – бушевала она. Злилась на Эдварда, что покинул ее, злилась на детей, злилась на себя.
«Я тридцатипятилетняя женщина с двумя детьми, но не знаю, кто я такая. Я была личностью, когда носила имя миссис Эдвард Эшли. Я принадлежала тому, кто принадлежал мне».
Время летело, а Мэри словно заблудилась в пустоте. Ее жизнь была подобна потерявшему управление поезду, остановить который она не могла.
Флоренс, Дуглас и остальные друзья не покидали ее, стараясь облегчить жизнь, но Мэри втайне хотела, чтобы они не докучали ей. Флоренс зашла как-то днем и увидела Мэри перед телевизором. Она смотрела футбольный матч с участием команды штата Канзас.
– Она даже не сознавала, что я рядом, – рассказывала вечером Флоренс. – Настолько была поглощена игрой. Просто мурашки по коже. Это очень странно.
– Почему?
– Мэри ненавидит футбол. Это Эдвард был страстным болельщиком.
Мэри потребовалась вся сила воли, чтобы собрать обломки, оставшиеся после смерти Эдварда. Завещание, страховка, банковские счета, налоги и просто счета, требующие оплаты, займы, активы… ей хотелось закричать, потребовать от адвокатов, банкиров и бухгалтеров, чтобы ее оставили в покое.
«Я не желаю этим заниматься», – плакала она. Эдварда больше нет, а все вокруг говорили только о деньгах.
Но ей все же пришлось заняться делами.
– Боюсь, на оплату счетов и налогов, – начал Фрэнк Данфи, бухгалтер Эдварда, – уйдет большая часть страховки, миссис Эшли. Ваш муж не слишком любил требовать деньги с пациентов. Ему многие должны. Я обращусь в коллекторское агентство, чтобы там потребовали с людей все долги…
– Нет! – яростно воспротивилась Мэри. – Эдвард не хотел бы этого.
Данфи даже растерялся:
– Тогда у вас остается всего тридцать тысяч долларов наличными и этот дом, закладная на который еще не выплачена. Если продать дом…
– Эдвард не одобрил бы его продажу.
Она сидела, скованная, оцепеневшая, погруженная в свое горе, и Данфи вдруг ужасно захотелось, чтобы жена любила его так же сильно.
Но худшее было впереди. Пришло время отдать вещи Эдварда. Флоренс предложила помочь, но Мэри отказалась:
– Нет. Эдвард хотел бы, чтобы это сделала я.
У Эдварда осталось множество маленьких интимных вещей. Дюжина трубок, едва начатая банка с табаком, две пары очков для чтения, конспект лекции по медицине, которую он никогда не прочтет.
Она вошла в гардеробную Эдварда и провела рукой по костюмам, которые ему больше не носить. Синий галстук он надевал в их последний вечер. Перчатки и шарф берегли его от зимнего ветра. В холодной могиле они ему не понадобятся.
Двигаясь как автомат, она бережно убрала его бритву и зубные щетки. Нашла любовные записки, которые они писали друг другу. Вспомнила, как они были бедны, когда Эдвард только начинал свою практику, День благодарения без индейки, летние пикники и зимние катания на санках, свою первую беременность и как они читали живущей в ее чреве Бет и проигрывали записи классической музыки, и любовное письмо, написанное Эдвардом, когда родился Тим, и позолоченное яблоко, которое он подарил ей, когда она начала преподавать, и еще тысячу всяких чудесных, вызвавших слезы событий. Его смерть – словно подлое деяние злого волшебника. Минуту назад он был жив, говорил, смеялся, любил и вдруг исчез в ледяной земле.
«Я взрослая женщина. Я должна смириться с реальностью. Нет, я не взрослая и не могу ни с чем мириться. Я не хочу жить».
Она лежала без сна долгую ночь, думая, как просто будет уйти к Эдварду, положить конец нестерпимым мукам, обрести покой.
«Мы все привыкли ждать хэппи-энда. Счастливого конца. Но хэппи-энд – это фикция. Такого просто не бывает. Впереди только смерть. Мы находим любовь и счастье, но их у нас отнимают, непонятно почему и зачем. Все мы обитатели покинутого космического корабля, заблудившегося между звездами. Этот мир – Дахау, и все мы – евреи.
Наконец она задремала, но посреди ночи ее дикие вопли разбудили детей. Они прибежали в спальню, забрались в постель и обняли мать.
– Ты не умрешь, правда? – прошептал Тим.
И Мэри поняла, что не сможет покончить с собой. Она нужна детям. И Эдвард никогда не простил бы ее.
Надо продолжать жить. Ради детей. Отдавать им ту любовь, которую не сможет дать Эдвард.
«Без Эдварда мы осиротели. И так нуждаемся друг в друге. Какая ирония: смерть Эдварда труднее переносить, потому что у нас была чудесная жизнь вместе. У меня столько причин тосковать по нему. Так много воспоминаний о том, чего больше никогда не будет. Где ты, Боже? Слышишь ли меня? Помоги мне. Пожалуйста, помоги мне.
Ринг Ларднер сказал:
«Трое из троих обязательно умрут, поэтому заткнись и сражайся».
Я должна сражаться. Я была ужасной эгоисткой. И веду себя скверно, словно, кроме меня, на свете никто не страдает. Бог не пытается наказать меня. Жизнь – это космический мешок, наполненный самым неожиданным содержимым. В этот момент где-то в мире кто-то теряет ребенка, катается на лыжах с горы, бьется в оргазме, сидит у парикмахера, лежит в постели, изнемогая от боли, поет на сцене, тонет, женится, умирает от голода в сточной канаве. Но разве у всех нас не один конец? Вечность – это тысяча миллионов лет, и миллион лет назад каждый атом в наших телах был частицей звезды. Посмотри на меня, Боже. Все мы малая толика Вселенной – и если умираем, Вселенная умирает вместе с нами».
Эдвард был повсюду.
В песнях, которые Мэри слушала по радио, в холмах, куда они ездили вместе. Рядом в постели, когда она просыпалась на рассвете.
«Утром мне нужно встать пораньше, солнышко. У меня сегодня удаление матки и операция на бедре».
Она слышала его голос и стала говорить с ним:
«Я волнуюсь за детей, Эдвард. Они не хотят ходить в школу. Бет боится, что когда они придут домой, меня там не будет».
Мэри каждый день бывала на кладбище, стояла на холоде, скорбя о потерянном навсегда. Но это не давало ей утешения.
«Тебя здесь нет, – твердила она. – Скажи мне, где ты. Пожалуйста».
Она думала о рассказе Маргерит Юрсенар «Как был спасен Ванг-фо», истории китайского художника, приговоренного императором к казни за ложь. Он создавал мир, красота которого противоречила реальности. Но художник перехитрил императора: нарисовал лодку и уплыл в ней.
«Я тоже хочу убежать, – думала Мэри. – Не могу жить без тебя, дорогой».
Флоренс и Дуглас старались ее ободрить.
– Ему сейчас хорошо, – в сотый раз повторяли они. Легко произносить слова утешения, особенно если они не действуют. Ни сейчас и никогда. Она просыпалась среди ночи и бежала к детям. Убедиться, что все в порядке.
«Мои дети умрут. Люди, спокойно гуляющие по улице, умрут. Идиоты! Они смеются, не понимая, что медленно умирают.
Их часы сочтены, а они тратят время на дурацкие карточные игры, ходят на глупые фильмы и бессмысленные футбольные матчи».
«Проснитесь! – хотелось кричать ей. – Земля – это бойня Господня, и мы его жертвы. Разве вы не знаете, что будет с нами и с теми, кого мы любим?»
Ответ пришел не сразу, с трудом пробившись через черную пелену скорби. Конечно, люди знают. Их игры – это вызов, их смех – бравада, рожденная сознанием, что жизнь не вечна и всем уготована одна судьба.
Но постепенно страх и гнев растаяли, уступив место восхищению мужеством ее собратьев, человеческих существ.
«Мне стыдно. Я должна найти свой путь в лабиринте времени. В итоге каждый из нас остается наедине с собой. Ну а пока нужно держаться вместе, чтобы дать друг другу тепло и утешение».
В Библии говорится, что смерть – это еще не конец, а просто переход из одной жизни в другую. Эдвард никогда не покинет ее и детей. Он где-то рядом.
Она продолжала беседовать с ним:
«Сегодня я говорила с преподавателем Тима. Его оценки становятся лучше. Бет лежит с простудой. Помнишь, она всегда простужается в это время. Сегодня мы обедаем у Флоренс и Дугласа. Они такие чудесные люди, дорогой».
Просыпаясь среди ночи, она вспоминала:
«Ко мне приезжал декан. Спрашивал, когда я вернусь в университет. Я ответила, что не знаю. Пока не могу оставлять детей одних, даже ненадолго. Они так нуждаются во мне. Как по-твоему, сумею я когда-нибудь вернуться?»
Несколько дней спустя:
«Дуглас получил повышение, дорогой. Он стал главным врачом».
Слышал ли ее Эдвард? Она не знала. Есть ли Бог и загробная жизнь? Или все это сказки? Т. С. Элиот сказал:
«Человек без Бога – семечко на ветру…»
Президент Пол Эллисон, Стентон Роджерс и Флойд Бейкер встретились в Овальном кабинете.
– Мистер президент, мы оба находимся под огромным давлением, – начал госсекретарь. – Думаю, больше нельзя откладывать назначение посла в Румынию. Пожалуйста, прочитайте список и выберите…
– Спасибо, Флойд. Я ценю ваши усилия. Но по-прежнему думаю, что Мэри Эшли идеально подходит для этого поста. Ее семейное положение изменилось. Ее несчастье может обернуться для нас удачей. Я хочу попытаться еще раз. Стен, попрошу тебя вылететь в Канзас и убедить ее принять пост.
– Если вы этого желаете, мистер президент…
Мэри готовила обед, когда зазвонил телефон. Она подняла трубку.
– Это Белый дом. Миссис Эдвард Эшли? Звонит президент.
«Не сейчас, – подумала она. – Не хочу говорить ни с ним и ни с кем другим».
Она вспомнила, как взволновал ее первый звонок. Теперь же все это не имеет никакого смысла.
– Это миссис Эшли, но…
– Прошу вас подождать минуту.
Вскоре она услышала знакомый голос:
– Миссис Эшли, это Пол Эллисон. Примите, пожалуйста, мои искренние соболезнования по случаю утраты вашего мужа. Насколько мне известно, он был прекрасным человеком.
– Спасибо, мистер президент. С вашей стороны было очень любезно прислать цветы.
– Не хочу вторгаться в вашу личную жизнь, миссис Эшли. Но теперь, когда ситуация в вашем доме так резко изменилась, я прошу вас снова подумать о моем предложении стать послом.
– Спасибо, но вряд ли я могу…
– Выслушайте меня, пожалуйста. Я попросил одного человека вылететь в Канзас и поговорить с вами. Его зовут Стентон Роджерс. Буду очень благодарен, если вы хотя бы встретитесь с ним.
Она не знала, что сказать. Как объяснить, что ее мир перевернулся, жизнь разбита и сейчас самое главное для нее – Бет и Тим. Но Мэри решила встретиться с этим человеком и тактично отклонить предложение.
– Я приму его, мистер президент, но, боюсь, не изменю своего решения.
На бульваре Бино находился вечно переполненный бар, который посещали и охранники Грозы в свободное от дежурства время. Даже Лев Пастернак изредка заходил сюда. Ангел выбрал столик так, чтобы можно было подслушивать разговоры. Охранники, пользуясь передышкой, пропускали стаканчик-другой, а спиртное развязывало языки. Ангел слушал, пытаясь обнаружить уязвимое место в обороне виллы. Такое всегда имеется. Просто нужно быть достаточно умным, чтобы его найти.
Прошло три дня, прежде чем Ангел уловил нечто интересное.
– Не знаю, чем Гроза занимается с девками, которых привозят на виллу. Одно точно: они своими хлыстами вышибают из него дух, – рассказывал один из охранников. – Слышал бы ты его вопли! На прошлой неделе я видел хлысты, которые он держит в шкафу…
И на следующую ночь:
– Шлюхи, которых поставляют нашему бесстрашному вождю, настоящие красотки. Их везут со всего мира. Об этом Лев заботится лично. Он умный. Никогда не использует одну и ту же девку дважды. Так что до Грозы никто через них не доберется.
Именно это и требовалось Ангелу.
Рано утром Ангел взял напрокат другую машину и поехал в Париж на «фиате». Секс-шоп был на Монмартре, на площади Пигаль, в центре района, населенного проститутками и сутенерами. Ангел вошел в магазин и прошелся между стеллажами, тщательно изучая товар. Здесь были наручники и цепи, усаженные металлическими заклепками шлемы, кожаные трусики с разрезом спереди, массажеры для пениса, несдуваемые резиновые куклы и порнокассеты, спринцовки для мужчин, анальная смазка, шестифутовые плетеные кожаные хлысты с шипами на конце.
Ангел выбрал хлыст, заплатил наличными и ушел. Но на следующий день принес хлыст обратно. Продавец увидел его и проворчал:
– Деньги не возвращаются.
– Мне не нужны деньги, – пояснил Ангел. – Просто неловко таскать его с собой. Буду очень благодарен, если отошлете почтой. Я, конечно, заплачу за отправку.
После полудня он уже сидел в самолете, летевшем в Буэнос-Айрес.
Тщательно завернутый хлыст на следующий день прибыл на виллу в Нейи и сразу попал в руки охранника. Он прочитал этикетку с названием магазина, разорвал бумагу и тщательно изучил хлыст.
– А я думал, у старика и без того достаточно подобных штук, – хмыкнул он, отдавая хлыст напарнику. Тот отнес его в спальню Марина Грозы и положил в шкаф, к другим таким же.
