Глава двадцать пятая
1
Безжалостные, резкие ветра приносили с Альп холодный северный воздух, и Милан засыпамло снегом весь январь и начало февраля 1945 года. Генерал Лейерс приказал захватывать основные продукты питания – муку, сахар и масло. В длинных очередях, выстраивавшихся за продуктами, возникали беспорядки. В антисанитарных условиях, вызванных бомбардировками, стали распространяться такие болезни, как тиф и холера. Во многих частях города обстановка была почти эпидемическая. Для Пино Милан превратился в пруклятое место, и он понять не мог, за что его жителей так жестоко наказывают.
Жестокость Лейреса и холодная погода породили ненависть по всей Северной Италии. Несмотря на мороз, Пино, когда на нем была нарукавная повязка со свастикой, чувствовал жар ненависти, исходящий от каждого встречного итальянца. Спазмы отвращения. Судороги скрытой злобы. Он видел все эти реакции и не только. Он хотел накричать на них, сказать им, чем занимается на самом деле, но он помалкивал, глотая стыд, и шел дальше.
Генерал Лейерс после спасения четверых еврейских ребят стал непредсказуемым. Несколько дней он мог работать в своем обычном неистовом, бессонном режиме, а потом впадал в депрессию и напивался в квартире Долли.
– Он то ложится, то вскакивает, – сказала Анна как-то в начале февраля, когда они с Пино выходили из кафе в квартале от дома Долли. – Сегодня у него война окончена, а завтра борьба продолжается.
Снег покрыл Виа Данте, мороз кусал их за щеки, но солнце в этот день светило так ярко, что они решили прогуляться.
– Что будет после войны? – спросил Пино, когда они подошли к парку Семпионе. – Я имею в виду – с Долли.
– Когда откроется перевал Бреннер, он увезет ее в Инсбрук, – сказала она. – Долли хочет уехать сейчас, поездом, но он говорит, это небезопасно. Союзники на перевале бомбят поезда. Но я думаю, она нужна ему здесь, как он будет нужен ей там какое-то время.
Пино почувствовал пустоту в желудке.
– И ты поедешь в Инсбрук с Долли?
Анна остановилась у длинной, широкой и глубокой впадины в снегу – здесь проходил древний ров вокруг Кастелло Сфорцеско. Каменная крепость пятнадцатого века пострадала во время бомбардировок 1943 года. Средневековые круглые башни по двум концам стены лежали в руинах. Башня над подъемным мостом имела повреждения, которые на фоне белого снега выглядели как черные, покрытые струпьями раны.
– Анна? – спросил Пино.
– Пока Долли не устроится, – сказала Анна, разглядывая поврежденную башню, словно та хранила какие-то тайны. – Она знает, что я хочу вернуться в Милан. К тебе.
– Ну, тогда хорошо, – сказал Пино и поцеловал руку Анны в перчатке. – В горах слой снега метров пятнадцать. Пока дороги расчистят, пройдет не одна неделя.
Она отвернулась от замка и сказала с надеждой:
– Генерал говорит, что нужен месяц после окончания снегопадов, а может, и больше.
– Дай бог, чтобы больше, – сказал Пино, обнял ее и принялся целовать, пока оба не услышали хлопанье крыльев и не разомкнули объятия.
Из проделанных бомбами проломов в центральной башне крепости вылетали черные вуроны. Три птицы полетели прочь с карканьем, пронзительными криками, а самая крупная стала описывать неторопливые круги над израненным сооружением.
– Мне пора возвращаться, – сказала Анна. – И тебе тоже.
Они пошли по Виа Данте, держась за руки. В одном квартале от дома Долли Пино увидел генерала Лейерса – тот вышел из двери и направился к «фиату».
– Я должен бежать, – сказал Пино, поцеловал Анну и бросился навстречу Лейерсу. Он открыл дверь машины со словами: – Тысяча извинений, mon gйnйral.
Генерал ощетинился:
– Где вы были?
– Прогулялся, – сказал Пино. – С горничной. Куда вас везти?
Лейерс смотрел на Пино так, будто готов был его прибить, но тут увидел в окно приближающуюся Анну.
Генерал выдохнул и сказал:
– К кардиналу Шустеру.
2
Двенадцать минут спустя Пино въехал во двор канцелярии, который сегодня оказался заполнен автомобилями. Пино удалось найти место для парковки, он вышел и открыл генералу дверь.
– Вы можете мне понадобиться, – сказал Лейерс.
– Oui, mon gйnйral, – ответил Пино и пошел за генералом по заснеженному двору, потом вверх по лестнице к двери.
Генерал Лейерс постучал, дверь открыл Джованни Барбарески.
Неужели молодому семинаристу удалось бежать еще раз? По Лейерсу невозможно было сказать, узнал ли он подделывателя документов, которого обошла децимация в тюрьме Сан-Витторе. Но Пино узнал его и пришел в ужас при мысли о том, что семинарист увидит его повязку со свастикой.
– Генерал Лейерс к его высокопреосвященству.
Барбарески отошел в сторону. Пино помедлил, потом прошел мимо семинариста, который внимательно разглядывал его, словно вспоминая. Пино поблагодарил Бога, что этого не случилось в тюрьме Сан-Витторе. Но Барбарески видел там Лейерса. Понял ли он, что генерал пытался остановить децимацию? Они вошли в библиотеку кардинала Шустера. Кардинал Милана стоял за своим столом.
– Спасибо, что приехали, генерал Лейерс, – сказал Шустер. – Вы знаете синьора Доллмана?
Пино изо всех сил старался скрыть удивление, глядя на еще одного человека в комнате. Вся Италия знала его. Высокий, изящного сложения, с неестественно длинными пальцами и напористой заученной улыбкой – фотографии Ойгена Доллмана часто появлялись в газетах. Доллман переводил для фюрера каждый раз, когда тот приезжал в Италию. Или когда Муссолини отправлялся в Германию.
Пино начал переводить для Лейерса на французский, но Доллман остановил его.
– Я могу переводить, кто бы вы ни были, – сказал Доллман, взмахнув рукой.
Пино кивнул и попятился к двери, не зная, уходить ему, или оставаться. То, что он не вышел, заметил, кажется, один Барбарески. Доллман встал, протянул руку и заговорил с Лейерсом по-немецки. Генерал улыбнулся, кивнул и ответил.
Обращаясь к кардиналу Шустеру, Доллман сказал по-итальянски:
– Его устроит мой перевод. Попросить водителя выйти?
Кардинал мимо Лейерса и Барбарески посмотрел на Пино.
– Пусть останется, – ответил Шустер и взглянул на Лейерса. – Генерал, до меня дошел слух, что в случае отступления Гитлер собирается оставить здесь выжженную землю и разрушить немногие еще сохранившиеся сокровища Милана.
Доллман перевел, Лейерс выслушал, потом быстро заговорил по-немецки. Переводчик переводил на итальянский:
– Генерал тоже слышал об этом, и он хочет довести до сведения кардинала, что не согласен с такой политикой. Он инженер, он любит прекрасную архитектуру и искусство. Он возражает против дальнейших разрушений, в которых нет никакой нужды.
– А новый фельдмаршал Фитингоф? – спросил кардинал.
– Я думаю, нового фельдмаршала можно убедить повести себя правильно.
– И вы готовы его убедить?
– Я готов попробовать, ваше высокопреосвященство, – сказал Лейерс.
– Тогда я благословляю вас на это, – сказал кардинал Шустер. – Вы будете меня информировать?
– Буду, ваше высокопреосвященство. Должен также предостеречь вас, кардинал: не делайте резких публичных заявлений. Есть немало влиятельных людей, которые ищут повод поместить вас в тюрьму, а то и совершить что-нибудь похуже.
– Они не осмелятся, – сказал Доллман.
– Не будьте наивным. Или вы не слышали про Аушвиц?
Лицо кардинала побледнело.
– Это кощунство перед Господом.
«Аушвиц? – подумал Пино. – Трудовой лагерь, куда отправлялись красные вагоны для скота?»
Он вспомнил детские пальчики в щели вагона. Что сталось с этим ребенком? Со всеми остальными? Наверняка умерли…
– До встречи, ваше высокопреосвященство, – сказал Лейерс и, щелкнув каблуками, развернулся.
– Генерал? – окликнул его кардинал.
– Ваше высокопреосвященство?
– Берегите вашего водителя, – сказал Шустер.
Лейерс пристально посмотрел на Пино, но потом, словно вспомнив что-то, смягчился и сказал:
– А как иначе? Он напоминает мне моего погибшего племянника.
3
«Аушвиц».
Это слово, это место, трудовой лагерь «ОТ» не выходили у Пино из головы, пока он вез генерала Лейерса в следующий пункт назначения – на завод «Фиат» в Турине. Он хотел спросить Лейерса, в чем заключалось кощунство, но побоялся, спасовал перед его возможной реакцией.
Пино размышлял над этим и тогда, когда они встретились с Калабрезе, директором «Фиата», который отнюдь не был на седьмом небе от счастья при виде Лейерса.
– Я ничего не могу сделать, – сказал Калабрезе. – Число случаев саботажа резко увеличилось. Мы больше не можем запускать конвейер.
Пино думал, что Лейерс взорвется, но тот сказал:
– Я ценю вашу честность и хочу, чтобы вы знали: я работаю над тем, чтобы защитить «Фиат».
– Защитить от чего? – неуверенно спросил Калабрезе.
– От полного разрушения, – сказал генерал. – Фюрер приказал в случае отступления оставлять выжженную землю. Но я принимаю меры, чтобы становой хребет вашего предприятия и вашей экономики сохранился. «Фиат» останется, что бы ни случилось.
Директор задумался, потом сказал:
– Я сообщу моему начальству. Спасибо, генерал Лейерс.
4
– Он оказывает им услуги, – сказал Пино позднее тем же вечером, сидя со своими дядюшкой и тетушкой на кухне. – Это его жизненный принцип.
– По крайней мере, он помогает кардиналу Шустеру защитить Милан, – сказал дядя Альберт.
– После того как ограбил все окрестности, – горячо сказал Пино. – После того как уморил людей работой. Я видел, что он сделал.
– Мы знаем, что ты видел, – сказала тетя Грета, казавшаяся озабоченной. Да и дядя тоже выглядел обеспокоенным.
– Что случилось? – спросил Пино.
– Сегодня утром на коротких волнах передавали тревожные известия, – сказал дядя Альберт. – О концентрационном лагере в Польше. Как-то он называется – Ауш… не помню.
– Аушвиц, – сказал Пино, чувствуя, как тошнота подступает к горлу. – И что?
Дядя Альберт сказал, что, когда русские вошли в Аушвиц 27 января, часть лагеря оказалась взорвана, а все документы сожжены. Эсэсовцы, которые орудовали в лагере, сбежали, взяв с собой в качестве рабов пятьдесят восемь тысяч евреев.
– Семь тысяч евреев остались, – сказал дядя Альберт дрожащим голосом.
Тетя Грета удрученно покачала головой:
– Они были похожи на живые скелеты, потому что нацисты пытались уморить их работой.
– Я же вам говорил! – воскликнул Пино. – Я видел, как они это делают!
– Там все хуже, чем ты говорил, – сказал дядя Альберт. – Выжившие рассказывают, что в зданиях, которые немцы взорвали перед уходом, евреев убивали газом, а тела сжигали в крематории.
– Они говорят, что дым заволакивал небо над лагерем в течение нескольких лет, – сказала его тетушка, отирая слезы. – Там были убиты сотни тысяч людей.
Пальчики, маленькие пальчики, которые постоянно возникали перед мысленным взором Пино, и мать больной девочки, и отец, который хотел спасти сына. Их отправили в Аушвиц всего несколько недель назад. Неужели они мертвы? Отравлены и сожжены? Или они среди рабов, которых увозят в Берлин?
Он тогда возненавидел немцев, всех до последнего, а в особенности Лейерса.
Генерал сказал, что Аушвиц – это трудовой лагерь «Организации Тодта». Они участвуют в строительстве, сказал Лейерс. В строительстве чего? Газовых камер? Крематориев?
Стыд и отвращение переполняли Пино, когда он думал о своей форме «ОТ», такую же форму носили люди, строившие газовые камеры, в которых убивали евреев, и крематории, в которых они сжигали тела – свидетельство своих преступлений. В представлении Пино, строители этих лагерей были не менее виновны, чем те, кто заправлял в них. А Лейерс не мог не знать об этом. Ведь он же был приближенным Гитлера.
5
Пино и генерал Лейерс добрались до деревни Остерия-Ка’Ида 20 февраля 1945 года после нескольких часов езды. Последние двадцать минут они буксовали в ледяной грязи на крутом подъеме к какому-то сооружению, обращенному фасадом к средневековой крепости Монте-Кастелло в трех километрах.
Пино три раза приезжал сюда предыдущей осенью, так что Лейерс мог изучить замок издалека, чтобы лучше понять, как его укрепить. Монте-Кастелло возвышался на восемьсот метров над дорогой, которая вела на север к Болонье и Милану. Контроль над дорогой был ключом для удержания Готской линии.
За последний месяц замок совместно с оборонительными сооружениями, построенными в городках Бельведер и Делла-Торраччиа, четыре раза отражал атаки союзников. Но сегодня, бледным морозным утром, Монте-Кастелло находился в осаде.
Пино пришлось закрывать уши – так громок был свист пролетающих снарядов и грохот взрывов вокруг замка, похожих на удары кувалдой в грудь. Каждый выстрел поднимал фонтан земли, окутанный огненной вспышкой, а затем появлялось облако маслянистого дыма, которое поднималось, клубилось, чернило свинцовое небо.
Пино дрожал и поглядывал на Лейерса, закутанного в длинное шерстяное пальто, генерал через полевой бинокль обозревал поле боя, потом он повернулся на юго-восток к линии хребтов и вершин. Пино невооруженным глазом видел километрах в пяти армию, наступающую через серо-белые и бурые зимние холмы.
– Десятая американская горнострелковая дивизия сражается за Делла-Торраччиа, – сказал генерал Лейерс, протягивая Пино бинокль. – Очень хорошо подготовленные, очень закаленные солдаты.
Пино посмотрел в бинокль, увидел сцены сражения, но тут Лейерс сказал:
– Бинокль.
Пино быстро вернул бинокль генералу, который направил его на юго-восток за Монте-Кастелло. Лейерс выругался, потом язвительно рассмеялся.
– Вот, – сказал он, передавая бинокль Пино. – Посмотрите, как подыхают черномазые.
Пино после некоторых колебаний взял бинокль и увидел солдат Бразильского экспедиционного корпуса, они атаковали, выйдя на открытое пространство у подножия северо-западного склона горы. Первая линия атакующих находилась в сорока метрах от склона, когда один из них наступил на мину и, разорванный на части, взлетел в воздух вместе с комьями земли, окутанный дымом, истекающий кровью. Потом на мину наступил еще один солдат, потом третий, а потом наверху застрекотали немецкие пулеметы, кроша бразильскую пехоту.
Но артиллерия союзников не переставала обстреливать крепость. Часам к десяти в стенах по обе стороны замка появились проломы, и бразильцы продолжили наступление, они накатывались волна за волной и наконец пересекли минное поле, добрались до основания Монте-Кастелло и начали смертельно опасный подъем, который продолжался несколько часов.
Генерал Лейерс и Пино все это время стояли и смотрели, как Десятая горнострелковая дивизия захватывает Делла-Торраччиа, а около пяти часов после рукопашной схватки на вершину Монте-Кастелло поднялись бразильцы. Когда артобстрел союзников прекратился, весь склон горы был изрыт воронками взрывов. Замок лежал в дымящихся руинах. Немецкие войска отошли.
– Здесь они меня победили. А через несколько дней они возьмут и Болонью. Везите меня в Милан, – сказал генерал Лейерс.
За весь обратный путь генерал не проронил ни слова, сидел, опустив голову, делал пометки на документах из своего саквояжа, пока они не остановились у дома Долли.
Пино понес саквояж, следуя за Лейерсом мимо старухи в холле, они поднялись по лестнице. Генерал постучал, и Пино с удивлением увидел, что дверь открыла Долли, облаченная в черное обтягивающее платье.
Глаза у нее слезились, словно она была пьяна. Сигарета чадила в ее руке, когда она, пошатываясь на высоких каблуках, сказала:
– Замечательно, генерал, что вы пришли домой. – Она посмотрела на Пино. – К сожалению, Анна чувствует себя неважно. Что-то вроде расстройства желудка. Лучше держаться от нее подальше.
– Тогда нам всем лучше держаться от нее подальше, – сказал генерал Лейерс, пятясь. – Я не могу позволить себе заболеть. Не сейчас. Я посплю где-нибудь в другом месте.
– Нет, – сказала Долли. – Ты мне нужен здесь.
– Не сегодня, – холодно сказал Лейерс, развернулся и оставил Долли, которая что-то сердито закричала ему вслед.
Пино высадил генерала в немецком штабе, получив приказ явиться в семь ноль-ноль.
6
Пино оставил машину в гараже и потащился домой, а перед его мысленным взором мелькали сцены бойни и разрушения, которые он видел днем. Сколько человек погибло, пока он стоял на безопасном месте и наблюдал? Сотни?
Ему не давала покоя эта невероятная жестокость. Он ненавидел войну. Ненавидел немцев, развязавших ее. Ради чего? Чтобы поставить свой сапог на голову другого человек и грабить его до нитки, пока не придет кто-то, у кого сапог побольше, и не вышвырнет тебя? Как это понимал Пино, цель войны – убийство и грабеж. Одна армия убивала, чтобы завоевать какую-нибудь гору, потом убивала другая, чтобы ее отвоевать.
Пино знал, что должен чувствовать себя счастливым, видя поражение и отступление немцев, но сейчас, кроме пустоты и одиночества, не испытывал ничего. Ему отчаянно хотелось увидеть Анну. Но это было невозможно, и оттого у него возникло желание расплакаться. Он подавил в себе эмоции, заставил мозг отгородиться от воспоминаний о сражении.
Это действовало, пока он показывал охране в своем доме документы, пока ехал в лифте мимо часовых на пятом этаже, пока открывал дверь. Входя в квартиру, он думал, что теперь, в одиночестве, сможет упасть на пол и дать волю чувствам.
Но там уже была тетушка Грета, его отец обнимал ее, успокаивал. Она увидела Пино и разрыдалась.
У Микеле тряслась нижняя губа, когда он сказал:
– Люди полковника Рауффа сегодня пришли в мастерскую. Они обыскали квартиру и мастерскую и арестовали твоего дядю. Его отвезли в отель «Реджина».
– В чем его обвиняют? – спросил Пино, закрывая дверь.
– Его обвиняют в участии в Сопротивлении, – плача сказала тетя Грета. – В шпионаже. А ты знаешь, что гестапо делает со шпионами.
У Микеле челюсть задрожала и слезы покатились по щекам.
– Ты слышишь ее, Пино? Слышишь, что они сделают с дядей Альбертом? Что они сделают с тобой, если он не выдержит и расскажет им о тебе?
– Дядя Альберт не скажет им ни слова.
– А если скажет? – спросил Микеле. – Ведь тогда они придут за тобой.
– Папа…
– Пино, я хочу, чтобы ты бежал. Уведи машину своего генерала, езжай к швейцарской границе, в форме и с твоим паспортом. Я дам тебе достаточно денег. Ты можешь дождаться конца войны в Лугано.
– Нет, папа, я этого не сделаю, – сказал Пино.
– Ты сделаешь то, что я тебе скажу!
– Мне восемнадцать! – прокричал Пино. – Я могу делать то, что считаю нужным.
Он сказал это с таким напором и решимостью, что его отец сник, и Пино стало неловко, что он накричал на него. Он не контролировал себя, когда у него вырвались эти слова.
Пино трясло, и он, пытаясь успокоиться, сказал:
– Извини, папа, но я и без того уже пересидел немалую часть войны. Я не стану убегать, пока работает рация и продолжается война. Я буду рядом с генералом Лейерсом. Извини, но это мой долг.
7
Десять дней спустя, 2 марта 1945 года, Пино стоял возле «фиата» генерала Лейерса, разглядывая виллу в холмах к востоку от озера Гарда и пытаясь понять, что происходит внутри.
У виллы стояли семь других машин. На двух водителях была форма СС, на одном – вермахта. На остальных – гражданская одежда. Пино по приказу Лейерса тоже не надел форму. По большей части Пино не обращал внимания на других водителей, он со все большим вниманием наблюдал за домом, потому что узнал двух немецких генералов, которые двадцатью минутами ранее последовали внутрь за генералом Лейерсом.
Это были генерал Вольф, глава войск СС в Италии, и фельдмаршал Генрих фон Фитингоф, командующий немецкими вооруженными силами в Италии.
«Почему здесь Фитингоф? И Вольф? Что у них на уме?»
Эти вопросы не давали Пино покоя, наконец он не выдержал, вышел из машины и направился к живой изгороди из декоративных кедров на краю парка. Он остановился и помочился – на тот случай, если на него кто-нибудь смотрит, потом двинулся вглубь парка и исчез из виду.
Используя заросли как укрытие, Пино подошел к северной стене виллы, а там, пригнувшись, двинулся вдоль стены, замедляя шаг у окон, прислушиваясь, потом поднимая голову, чтобы заглянуть внутрь.
Подойдя к третьему окну, он услышал крик. Один из голосов разразился тирадой: «Was du redest ist Verrat! Ich werde an einer solchen Dickussion nicht teilnehment!»Пино
разобрал лишь отдельные слова. Но он слышал, как хлопнула дверь. Кто-то покинул комнату. Генерал Лейерс?
Пино пробежал назад вдоль стены к живой изгороди из кедров, глядя сквозь просветы. Он увидел фельдмаршала Фитингофа – тот в ярости вышел из дверей и устремился к своей машине. Его водитель выскочил из машины, открыл заднюю дверь, и вскоре они уехали.
Пино замер в нерешительности. Вернуться ли ему к окну и попытаться услышать что-то еще? Или вернуться к машине и не испытывать судьбу?
В дверях появился Лейерс и принял решение за него. Пино выскочил из зарослей и потрусил к машине, пытаясь запомнить слова Фитингофа, перед тем как тот хлопнул дверью.
«Was du redest ist Verrat!»
Он повторял про себя эту фразу, открывая дверь генералу Лейерсу, который, судя по его виду, был готов весь мир испепелить взглядом. Пино сел за баранку, ощущая ярость, волнами распространяющуюся от генерала.
– Mon gйnйral?
– В Гарньяно, – сказал Лейерс. – В сумасшедший дом.
8
Пино проехал ворота виллы Муссолини над озером Гарда, опасаясь того, что они могут там увидеть. Когда генерал Лейерс назвал свое имя у дверей покоев дуче, один из его адъютантов сказал, что сейчас неудобное время.
– Конечно неудобное, – отрезал Лейерс. – Поэтому-то мы и здесь. Проводите меня к нему, или я вас пристрелю.
Адъютант в раздражении проговорил:
– Чьей властью?
– Адольфа Гитлера. Я здесь по прямому приказу фюрера.
Адъютант, продолжая пребывать в ярости, кивнул:
– Хорошо, если вы пойдете за мной.
Он повел их в библиотеку, чуть приоткрыл дверь. Несмотря на приближение вечера, в библиотеке Муссолини не были включены лампы, свет проникал только через большие окна. Слабый луч по диагонали рассекал комнату, в которой повсюду были разбросаны книги, бумаги и битое стекло, мебель была перевернута, ее содержимое валялось на полу. Дуче, устроивший этот жуткий кавардак, сидел теперь, уперев локти в письменный стол и положив квадратную челюсть на ладони. Его глаза был опущены, дуче, словно пронзая взглядом столешницу, смотрел на руины своей жизни. Кларетта Петаччи сидела в мягком кресле перед Муссолини, дымок неторопливо поднимался над сигаретой в ее руке, а другая рука прижимала к груди пустой бокал. Пино подумал, что они, вероятно, сидят так, не двигаясь, уже несколько часов.
– Дуче, – сказал генерал Лейерс, входя в разгромленную комнату.
Если Муссолини и слышал его, то никак не прореагировал, он продолжал сидеть, тупо уставившись в столешницу, пока Лейерс и Пино приближались к нему. Но любовница диктатора услышала их и оглянулась через плечо с легкой улыбкой облегчения.
– Генерал Лейерс, – заплетающимся языком проговорила Петаччи. – У бедного Бено был трудный день. Надеюсь, вы не собираетесь еще больше расстроить его.
– Нам с дуче нужно откровенно поговорить, – сказал генерал.
– О чем? – спросил Муссолини, не поднимая головы.
Пино, который теперь подошел совсем близко, увидел, что марионеточный диктатор смотрит на карту Италии.
– Дуче? – начал опять Лейерс.
Муссолини поднял голову, сумасшедшим взглядом посмотрел на генерала и сказал:
– Мы завоевали Эфиопию, Лейерс. А теперь эти свиньи-союзники привезли негров на север, в землю Тосканы. Мало того, негры заправляют на улицах Болоньи и Рима! Мне в тысячу раз лучше умереть, чем жить. Вы так не считаете?
Лейерс выслушал перевод Пино и сказал:
– Дуче, я вам не советчик в таких делах.
Глаза Муссолини обшаривали комнату, будто в поисках чего-то давно потерянного, а потом посветлели, словно очарованные каким-то новым блестящим предметом.
– Это правда? – спросил марионеточный диктатор. – Неужели у дорогого Гитлера есть секретное супероружие в рукаве? Ракета, бомба, каких не было раньше? Я слышал, что фюрер выжидает, хочет использовать свое супероружие, когда враги подойдут поближе, и тогда он сотрет их с лица земли серией сокрушительных ударов.
Лейерс задумался на секунду, потом произнес:
– Да, слухи о секретном оружии ходят, дуче.
– Так-так! – сказал Муссолини, вскакивая на ноги. Уставив палец в потолок, он продолжил: – Я так и знал. Разве я тебе это не говорил, Клара?
– Говорил, Бено, – ответила ему любовница.
Она налила себе еще вина в бокал.
Если секунду назад Муссолини пребывал в депрессии, то теперь его настроение улучшилось. Он в возбужденном, чуть ли не в радостном состоянии обошел стол.
– Это что-то вроде ракеты «Фау-два»? – спросил он. – Но гораздо мощнее, ведь она способна уничтожить целый город. Только ваша немецкая инженерная мысль способна создать такую гениальную вещь, я преклоняюсь.
Лейерс молчал несколько секунд, потом кивнул:
– Спасибо, дуче, я в полной мере оценил ваш комплимент, но меня прислали узнать, каковы ваши планы в том случае, если ситуация будет развиваться по худшему сценарию.
Этот вопрос, казалось, смутил Муссолини.
– Но есть мощная ракета. Как ситуация в дальней перспективе может ухудшиться, если у нас есть такая ракета?
– Я верю в планирование на случай всяких непредвиденных обстоятельств, – сказал Лейерс.
– Вот как, – сказал диктатор, и его взгляд, казалось, поплыл.
– Вальтеллина, Бено, – сказала Кларетта Петаччи.
– Да, – сказал Муссолини, снова собравшись. – Если нас вынудят, у меня есть двадцать тысяч солдат, которые последуют за мной в долину Вальтеллина к северу отсюда, на самой границе со Швейцарией. Они будут защищать меня и моих соратников-фашистов, пока герр Гитлер своими ракетами не уничтожит наших врагов.
Муссолини усмехнулся, отвел взгляд и погрузился в счастливые мысли об этом чудесном дне.
Генерал Лейерс несколько секунд молчал, и Пино искоса посмотрел на него. В самом ли деле у Гитлера есть такое супероружие? Воспользуется ли он им против союзников, если они приблизятся к Берлину? Если Лейерс и знал что-то, то ничем не выдал этого.
Генерал щелкнул каблуками и поклонился:
– Спасибо, дуче. Это все, что мы хотели знать.
– Вы нас предупредите, Лейерс? – спросил Муссолини. – О том дне, когда Гитлер будет готов использовать свою ракету.
– Я уверен, вы первым узнаете об этом, – сказал Лейерс, поворачиваясь.
Он остановился перед любовницей диктатора.
– И вы тоже собираетесь в Вальтеллину?
Кларетта Петаччи улыбнулась, словно давно уже смирилась со своей судьбой:
– Я любила моего Бено в хорошие времена, генерал. Я буду любить его еще сильнее, когда времена станут совсем плохи.
9
Позднее в тот же день, прежде чем рассказать об этой поездке к Муссолини, Пино повторил те несколько слов, что слышал под окном виллы в холмах близ озера Гарда.
«Was du redest ist Verrat!»
Тетя Грета выпрямилась на диване. Она жила в их квартире после ареста дяди Альберта и каждый день помогала Баке, когда у него были сеансы радиосвязи.
– Ты уверен, что эти слова произнес Фитингоф?
– Нет, не уверен, но голос был сердитый, и сразу после этого я видел, как фельдмаршал, очень злой, вышел из дверей виллы. Что это значит?
– Was du redest ist Verrat! – сказала она. – «То, что ты предлагаешь, – это измена».
– Измена? – переспросил Пино.
Его отец подался вперед:
– Что-то вроде заговора против Гитлера?
– Не исключено, если они говорили Фитингофу именно так, – сказала тетя Грета. – И там был Вольф? И Лейерс?
– И другие. Но их я не видел. Они приехали до нас и уехали после.
– Они предвидят неизбежное, – сказал Микеле, – и хотят устроить заговор, чтобы выжить.
– Союзники должны знать об этом, – сказал Пино. – И о Муссолини, и о супероружии, которое, как он говорил, есть у Гитлера.
– А что думает о супероружии Лейерс? – спросила тетя Грета.
– Не могу сказать. У него бульшую часть времени совершенно непроницаемое лицо. Но он бы знал. Он сам мне говорил, что его работа на Гитлера началась с создания пушек.
– Бака придет утром, – сказал отец. – Запиши, что ты хочешь передать в Лондон. Он отправит это вместе с другими сведениями.
Пино взял бумагу и ручку и набросал свой отчет. Тетя Грета записала слова об измене, которые он услышал.
Наконец Пино зевнул, посмотрел на часы. Почти девять.
– Я должен явиться к генералу. Получить задание на завтра.
– Ты вернешься сегодня?
– Не думаю, папа.
– Будь осторожен, – сказал Микеле. – Ты бы не услышал разговоров этих генералов об измене, если бы война не подходила к завершению.
Пино кивнул, взял свою шинель и сказал:
– Я не спросил о дяде Альберте. Вы ведь видели его сегодня утром в тюрьме? Как он?
– Он похудел, что неплохо, – сказала тетя Грета, слабо улыбаясь. – И они его не сломали, хотя и пытались. Он знаком со многими заключенными, и это ему на пользу. Они защищают друг друга.
– Надолго он там не задержится, – сказал Пино.
И в самом деле, пока Пино шел до квартиры Долли, у него возникло твердое убеждение, что время между сегодняшним вечером и концом войны все сжимается и сжимается, а время после войны кажется бесконечным и наполненным Анной.
Мысль о бесконечном будущем с ней подняла Пино к дверям Долли. К его облегчению, открыла ему Анна, она выздоровела и теперь улыбалась, радуясь встрече с ним.
– Генерал и Долли ушли, – сказала Анна, впуская его.
Она закрыла дверь и оказалась в его объятиях.
10
Позднее, в постели Анны, их влажные от пота тела пели на языке любви.
– Я скучала по тебе, – сказала Анна.
– Я только о тебе и думаю, – сказал Пино. – Ведь это плохо, что я думаю о тебе, вместо того чтобы следить за генералом Лейерсом или пытаться запомнить, где мы были и что я видел?
– Я думаю, это совсем не так уж плохо, – сказала Анна. – А очень даже мило.
– Нет, я серьезно. Когда тебя нет рядом, словно музыка смолкает.
Анна посмотрела на него:
– Ты необыкновенный, Пино Лелла.
– Да нет же.
– Необыкновенный, – повторила она, проводя пальцами по его груди. – Ты отважный. Забавный. Ты прелестный.
Пино смущенно рассмеялся:
– Прелестный – это скорее о женщине.
– Ты красивый, – сказала Анна, лаская его щеку. – Но ты так полон любви ко мне, ты просто излучаешь любовь, и поэтому я чувствую прелестной себя, и это распространяется и на тебя.
– Значит, мы оба прелестны, – сказал он, крепче прижимая ее к себе.
Пино рассказал Анне о своем ощущении, о том, что когда-нибудь время между сегодняшним вечером и концом войны будет казаться очень коротким, а время после войны протянется к невидимому горизонту.
– Мы будем делать то, что захотим, – сказал Пино. – Жизнь бесконечна.
– Мы можем искать счастья, жить страстно?
– Ты и вправду этого хочешь? Искать счастья и жить страстно?
– А ты можешь представить себе что-то другое?
– Нет, – сказал он, целуя Анну и проникаясь еще большей нежностью. – Пожалуй, не могу.
