Глава двадцатая
На следующий день они прошли уже час-два, когда Корделия наклонила голову, принюхалась к ветру и уверенно заявила:
— Пахнет солью.
— Значит, мы подошли к морю, — отозвалась ее мать. — Магнус, поднимайся вверх и посмотри, не видно ли воды.
Магнус взлетел на тысячу футов, как нагретый воздушный поток. Послышался его мысленный голос:
«Точно, мама! Какое прекрасное зрелище! Огромное пространство воды, широкое и плоское, видно до самого края мира!»
— Слишком поэтично, — с улыбкой сказал Род. — Это всего лишь горизонт.
«Да, но кто знает, что за этим горизонтом?»
— Еще вода, ты отлично это знаешь! — но Род испытал укол беспокойства: Магнус уже почти достиг возраста, когда отправляются странствовать. Скоро ли сын его покинет?
— Далеко до моря? — спросила Гвен. «Двадцать миль или чуть больше, мама. Не меньше двух дней пешего пути».
— Какие-нибудь препятствия? — спросил Род. «Хочешь взглянуть на болота и топи?»
— Не будем расстраиваться, — вздохнул Род. — Спускайся, сын, и посмотрим, что припасли для нас эти болота.
Это они узнали еще на пути к ним. Шагая по дороге, они вышли на заросшую кустарником равнину, обозначавшую край болота, и сразу заметили впереди группу людей. А еще дальше — другую. Род нахмурился.
— Что это? Процессия?
— Наверное, — сказал Грегори. — И сзади, папа. Род оглянулся и увидел в ста ярдах за собой еще несколько человек.
Кажется, мы становимся популярны.
— Не мы, а болота, — заметила Гвен.
— А почему среди их детей только совсем маленькие? — спросила Корделия.
— Интересная мысль, — Род пошел быстрее. — Давайте спросим.
Они догнали группу впереди — двое мужчин, две женщины лет сорока, женщина около шестидесяти и три малыша.
— Куда вы идете? — спросил Род, но те продолжали брести, словно ничего не слышали. Род сдержал раздражение и уже собирался спросить снова, когда Векс заметил:
— У них повязки на голове, Род. За музыкой камней они тебя не слышат.
— Пожалуй… — Род постучал по плечу первого крестьянина.
Тот отшатнулся, как критик, услышавший отсчет времени, потом увидел Гвен и детей. Он слегка успокоился, вот только на Магнуса и Корделию смотрел осторожно, едва ли не враждебно.
Голоса детей послышались в голове Рода.
«Кто это так его запугал, папа? Чего он боится?»
«Нас, сестра, — ответил Магнус. — Но почему он боится юноши и девушки?»
— Давайте спросим, — Род навострил уши и спросил: — Ты меня слышишь?
Спросил громко и отчетливо. Крестьянин нахмурился и покачал головой. Потом снял повязку с головы, извлек воск из ушей и сразу поморщился.
— Ай! Какой шум! У вашей милости должна быть важная причина, чтобы лишать меня защиты.
— Я лишь хотел спросить, почему так много людей идет к болотам, — крикнул Род, пытаясь перекрыть потоки музыки.
— Чтобы скрыться от вопящих, — ответил крестьянин. — Послушай, не спрашивай больше, пока мы не доберемся до убежища, прошу тебя, — но все же не отвернулся: Род явно принадлежал к дворянству.
Род недовольно разрешил:
— Ну, ладно. Можешь идти!
Крестьянин благодарно улыбнулся, заткнул уши и вернул на место повязку. Он явно успокоился, улыбнулся Гэллоугласам и побрел дальше в сторону болот.
— Неужели они и вправду ищут убежища от музыки? — спросила Корделия, широко раскрыв глаза.
— Еще бы, — заверила ее Гвен. — Я этому не удивляюсь: настоящая какофония.
— Нет, мама! Она красивая! Ну… не красивая, а привлекательная!
— Будь я проклят, если это можно назвать привлекательным, — проворчал Род. — Пошли, семья. Если впереди тишина, я хочу туда.
— Как скажешь, — вздохнул Магнус и последовал за отцом.
— Магнус, — заметил шедший за ним Векс, — тебе обязательно добавлять лишний шажок к каждому шагу?
— Это никому не вредит, Векс, — меланхолично отозвался Магнус, — а музыка настолько наполняет меня энергией, что мне нужно как-то ее высвобождать.
— Ну что ж, раз нужно, то нужно, — конь вздохнул и последовал за семейством, вспоминая, как Уилл Кемп проплясал от Лондона до берега моря, ни разу не шагнув нормально в течение девяти дней.
* * *
Земля по обе стороны от дорога стала совсем болотистой. Скоро появились и небольшие лужи. Только здесь семейство крестьян наконец-то остановилось и сняло повязки и затычки, вначале осторожно, потом со вздохами облегчения.
— Это на самом деле было нужно, мама? — спросил десятилетний мальчик.
— Может, не для тебя, милый, — ответила маты, — но для меня наверняка.
— Нам очень не хотелось, чтобы и тебя увлек этот шум, как твоих брата и сестру, — объяснил отец.
— Какой шум? — удивился мальчик. — Очень красивая музыка.
И действительно. На мягкой земле и музыка стала какой-то мягкой и мелодичной — и такой мирной, что Род вначале даже не услышал ее, пока специально не прислушался. В мелодии участвовало гораздо больше нот, и басовые звуки и ритм уже не подавляли.
— Да, здесь музыка и в самом деле хорошая, — согласился другой крестьянин. — Слава Богу, тут болото и больше не слышен вой, который преследовал нас последние два дня.
— Музыка доносится откуда-то спереди, — заметил Магнус.
— Поспешим туда, — предложил один из мужчин, — мне не терпится добраться до убежища.
И все снова собрались в путь, но дорога стала такой узкой, что Гэллоугласам пришлось пристроиться сзади.
— Супруг мой, — шепнула Гвен, — потолкайся среди этих людей и разузнай, почему они так стремятся укрыться в болотах.
— Как хочешь. Но я бы сказал, что это совершенно очевидно, — Род зашагал быстрее и догнал крестьян. — Если не возражаешь, добрый человек, я хочу расспросить тебя кое о чем.
— Конечно, милорд! Что ты хочешь узнать?
— Ну, для начала — как вы узнали об этом месте?
— Весть о нем пробежала по всем фермам и деревням, — первой ответила жена крестьянина, — везде, где народ стонет от этого дикого шума, который начался несколько месяцев назад.
Итак, больше двух месяцев, заметил Род.
— А вам все это время приходилось выполнять ежедневную работу?
— Вот именно, и с каждым днем это становилось все труднее и труднее, — вздохнул крестьянин. — Сосед рассказал мне, что в болоте есть убежище, но у нас не был убран урожай, и поэтому мы продолжали работать.
— Но голова у нас болела все сильнее, — продолжила его жена. — Мы затыкали уши воском, перевязывали их повязками, но резкие звуки пробивались, и больше мы не смогли это выносить.
— Я начал спотыкаться на пастбище, — добавил другой крестьянин. — Спотыкался и за плугом.
— Вскоре бремя стало невыносимым, — сказала его жена, — и потому мы бежали сюда, в убежище.
— Но всех остальных детей у нас похитили, — мрачно проворчала первая женщина.
— Похитили детей? — воскликнула Корделия. — Кто совершил такое злодейство?
— Музыка, девушка, — угрюмо ответил первый мужчина. — Музыка увела всех наших старших детей.
— Как это? — но в голосе Корделии прозвучало предчувствие: она вспомнила молодежь, которую видела в пути.
— Нашему сыну двадцать. Он первый начал дергаться в такт музыке, — чуть не плача рассказывала вторая женщина. — А дочери четырнадцать. Она сначала только кивала головой и пела песни без слов за работой…
— Не без слов… — возразил десятилетний мальчик.
— Ну, если в них и были слова, я не могла их разобрать. Она работала все медленней и медленней и наконец забросила работу и ушла вслед за другими девушками в лес.
— Хвала Небу, если они еще девушки, — с дрожью в голосе пробормотал второй отец, — потому что вместе с ними в лес ушли старшие мальчики и молодые люди. Моему старшему двадцать, а второму сыну — шестнадцать. Где они сейчас?
Магнус прочел искреннюю тревогу у него на лице.
— Успокойся, добрый человек. Я уверен, с ними все в порядке.
— Ты не видел то, что видели мы, — вздохнул первый отец. — Они дергаются и кривляются, танцуя, собирают странную пищу, целые толпы их бродят по полям, дергаясь и не зная, куда они идут. Хвала Небу, если они до сих пор не погибли!
Магнус хотел было сказать, что не видел ничего страшного среди групп молодежи, но вспомнил ощущение опасности, которое охватило его среди едоков лотоса, тощих поедателей камней и при встрече с вампиром, и промолчал.
— Здесь так много семейств! — сменила тему Гвен. — И они идут отовсюду!
Низина в любую сторону хорошо просматривалась на одну-две мили, болота были плоские и ровные, они поросли только травой и кустами, лишь кое-где торчало несколько небольших кривых деревьев. На фоне заходящего солнца было отчетливо видно множество семей и разрозненных групп крестьян, которые заполняли каждую тропку.
— Куда же они идут? — задумался Род.
— Скоро узнаем, — заверила его Гвен.
— Музыка стала громче, — заметил Грегори.
И верно, хотя и оставалась приятной. Род оглядел своих детей и увидел, что даже Джеффри расслабился. А Магнус и Корделия перестали дергаться.
Миновав рощицу невысоких искривленных деревьев, они увидели перед собой большое озеро. Оно лежало неподвижное, золотое в свете заходящего солнца, водную гладь его лишь слегка рябило от ветерка, и все озеро словно резонировало в такт с мягкой мелодией. Вокруг по берегам во множестве сидели люди, занимались простыми делами, чинили одежду, строгали. Горели костры.
— Наконец-то вода! — Магнус склонился к озеру. — Я пить хочу!
— Я бы не стал это делать, — заметил пожилой крестьянин, но Магнус уже погрузил руки в воду. Глотнул, потом вылил воду, сморщившись. — Соленая.
— Еще бы, — ухмыльнулся крестьянин. — Мы совсем рядом с морем, молодой хозяин, вода соленая.
— Как и наша кровь, — прошептал Род.
— Что ты сказал, джентльмен?
— Ничего особенного, — Род со вздохом сел. — Конечно, мы тоже разожжем костер.
— Не сомневайся, — Гвен опустилась рядом с ним. — Но сначала немного отдохнем.
— Я поищу воду, — забросил удочку Магнус.
— Не беспокойся, сын, — потянулся Род. — Здесь любая вода имеет вкус моря. У нас осталось что-нибудь в мехах, Гвен?
Его жена посмотрела на почти плоскую кожаную бутыль. Неожиданно емкость раздулась.
— А как же, — улыбнулась Гвен. — Пей на здоровье.
Магнус с благодарностью принял бутылку и не торопясь утолил жажду.
— Корделия, — позвала Гвен, — что ты делаешь? Девушка сидела в десяти ярдах на краю озера.
— Смотрю, что в воде, мама, — невинно отозвалась она. В то время как сама строила страшные гримасы и раздраженно оглядывалась туда, где Грегори на коленях ползал по берегу, задумчиво разглядывая воду.
Гвен улыбнулась.
— Ах, да. Ты же никогда раньше не видела озеро?
— Не видела, мама, — с облегченной улыбкой ответила Корделия. И повернулась, чтобы убедиться, что Маленький Брат не упал в воду: охваченный любопытством, он всегда перестает обращать внимание на такие мелочи, как безопасность. Но, конечно, он обидится, если Корделия будет его слишком опекать.
— А еще где-нибудь такие места есть? — спрашивал тем временем Род у одного из крестьян.
Тот поднял голову от растопки.
— Мы слышали только о нескольких. К нам приходил менестрель с глиной в ушах; он пришел из северных лесов, куда со своими товарами перебрались торговцы. Он говорил, что направляется на юг, на остров, где собираются трубадуры. Там музыка моря прогоняет музыку камней.
— Маленькие оазисы тишины по всему берегу, — Род кивнул и повернулся к Гвен. — Надо бы увеличить их число в глубине суши.
— Конечно, милорд. Всем нужны убежища от такой дикой жизни.
— Мама! Папа! — позвала Корделия. — Посмотрите! Как удивительно!
— И ничего подобного, сестрица, — не согласился с ней Грегори. — Всего лишь моллюски. Их всегда находят на краю воды.
— Только не таких, пустая башка! Эти делают музыку!
Грегори недоверчиво посмотрел. Род встал.
— Кажется, мне тоже нужно взглянуть.
— И мне, — согласилась Гвен. — Что там за существа?
Они вместе с Магнусом и Джеффри прошли по берегу озера. Векс оставался на месте, но не спускал с них глаз.
Корделия вслед за Грегори забралась на самый конец песчаной отмели, которая футов на двадцать вдавалась в озеро; и именно там, на глубине в два фута, им повстречались пять моллюсков. Отталкиваясь одним краем раковины от песчаного дна, они медленно передвигались в такт музыке.
— Как моллюски могут создавать музыку? — удивился Грегори.
— А почему бы мне и не спеть? — послышался голос из воды.
Дети даже отскочили, а Джеффри спросил:
— Это ты говоришь, маленький моллюск?
— Естественно, — ответил тот, — если ты спрашиваешь.
— Это не совсем обычные моллюски, — прошептал Род Гвен.
— Я уже догадалась, — ответила она.
— Это вполне очевидно, — согласился Род. — Наступит ли когда-нибудь конец чудесам этого острова?
— Только в сердцах и сознании людей, милорд.
— Ты поешь только потому, что должен? — спросила Корделия.
Моллюск мелодично рассмеялся.
— А разве этого мало?
Корделия покраснела, а Грегори поинтересовался:
— Но почему ты должен петь?
— Как почему? — пробулькал голос из глубины. — Мы хотим сохранить музыку, которая иначе умрет.
— Вы придумываете новые мелодии?
— Некоторые новые, но большинство старые. Мы хотим сохранить простую музыку, и нарядную музыку, и песни со словами, которые стоит послушать. Но больше всего мы лелеем мелодии, чтобы не умерла Земля Песен.
— Это поэзия, — добавил другой моллюск, — лирическая поэзия, которая родилась в песне.
— Это красота, — подхватил еще один, — красота поэзии и песни.
— Но если вы только поддерживаете ее живой, — указал Джеффри, — значит, она родилась до вас.
— Ты говоришь верно, — хором сказали два моллюска, а третий завершил: — Болото когда-то переполняли звуки природной музыки, пока ее не прогнали твердые камни, но мы сохраняем жизнь музыке болота.
— И народную музыку, — подытожил четвертый моллюск.
Грегори подошел к Роду и негромко сообщил:
— Я нашел пять маленьких существ, которые заполняют музыкой всю рощу.
— Не думаю, чтобы они это делали нарочно, — ответил Род.
— Не понимают, что делают? Наверное. Но их песни разносятся в воде, и весь пруд вибрирует. Так распространяется их музыка.
«Ты прав, Грегори, — послышался голос Векса. — Именно они вызывают эффект ряби».
— Но если то, что вы говорите, правда, — обратилась Корделия к моллюскам, — тогда вы должны ценить всякую музыку.
— Да, всякую хорошую музыку.
— А разве музыка камней не хороша? — спросила девушка.
— Музыка, которую принесли камни? Ну-у… Иногда бывает, — протянул первый моллюск, и сразу густой бас начал отбивать тяжелый ритм. К нему тут же присоединились три других голоса, более высокие, повторяя мотив без слов.
Гэллоугласы удивленно переглянулись.
— Это музыка, которую мы услышали от первого мягкого камня, — вспомнил Магнус.
— Да, это она, — подтвердила Корделия.
Но тут запел моллюск-тенор.
Живи со мной и будь моей любовью,
И испытаем все радости,
Которые дают холмы и долины,
Поля и луга, и все скалистые горы.
Там будем мы сидеть на камнях
И видеть пастухов со стадами,
У мелких рек, возле которых
Птицы поют свои мелодичные мадригалы.
Сложу тебе постель из роз,
С тысячами ароматных лепестков,
У тебя на голове будет венок,
И ты наденешь юбку из листьев мирта,
Соломенный пояс и бусы из ивовых почек,
С коралловыми пряжками и янтарными застежками,
И если эти удовольствия тебя тронут,
Живи со мной и будь моей любовью.
Закончил песню моллюск-сопрано:
Если мир и любовь молоды
И правда на устах пастушьих,
Эти прекрасные пастбища зовут меня,
И я буду жить с тобой и стану твоей любовью.
— Как прекрасно! — прошептала очарованная Гвен. — Эта ваша песня просто прекрасна.
Но Корделия нахмурилась.
— Мелодия мне знакома, но слова-то новые.
— Правильно говоришь, — подтвердил моллюск-баритон. — Сначала мы услыхали мелодию. Позже появились слова, но нам они не понравились, поэтому мы стали на этот мотив петь другие слова, которые услышали чуть погодя.
Род поморщился.
— Не уверен, что мне понравилась мысль этой песни.
— Ох, ты всегда не даешь спокойно порадоваться! — надулась Корделия. — Разве тебе не достаточно ответа девушки?
— Достаточно, — ответил Род, — если ты его не забудешь.
— Это действительно музыка мягких камней, — сказал Грегори. — Но ведь в музыке твердых ты не найдешь удовольствия?
— Почему бы и нет, брат? — спросил Джеффри.
— Такую я по крайней мере понимаю: похожа на песни армии на марше.
Моллюски сразу отбили сильный быстрый ритм и запели:
Старики и молодежь
Не могут жить вместе.
Потому что молодость полна радости,
А старость — тревоги!
Юность подобна летнему утру,
Старость — зимней непогоде.
Юность храбра, как лето,
Старость гола, как зима.
Юность полна забав,
У старости короткое дыхание.
Юность проворна, старость хромает,
Старость, я тебя ненавижу!
— Минутку, — встрял Род, но музыка заглушила его слова.
Юность, я тебя обожаю!
О, моя любовь так юна!
Старость, я отвергаю тебя!
О, юный пастух, спеши сюда,
Потому что я слишком долго одна!
— Я определенно, — заявил Род, — нахожу это отвратительным.
— Почему? — поинтересовался моллюск-баритон. — Ты же еще не стар.
Род ошеломленно застыл, потом сумел закрыть рот. Корделия хихикнула. Род мрачно посмотрел на дочь, потом неуверенно сказал Гвен:
— Если подумать, я в общем согласен с чувствами последнего куплета.
Жена внимательно посмотрела на него.
— И я согласен, красиво, — поддакнул Джеффри. — Но ты все равно ничего не можешь поделать с этими ритмами, которые отбивают твердые камни!
— Ха, но мы слышали от них и хорошие песни! — воскликнул другой моллюск-баритон. — Ну, может, девять из десяти бесполезны, но разве то же самое не справедливо по отношению ко всему остальному? Достойна уважения только десятая часть.
Между тем запел моллюск-тенор, и Рода поразила эта песня.
Она была подобна прибою на каменистом берегу, ветру над замерзшей тундрой.
Словно древний локомотив, с ревом несущийся по голой равнине.
Всю ее пронизывал настойчивый ритм, который переходил в каскад звонких звуков, а тенор запел:
Я, который не создан для любовных игр
И стесняюсь своих очков,
Я, сделанный так грубо,
Сотворенный вечно лгущей природой,
Деформированный, незавершенный, опередивший свое время,
Посланный в этой полусотворенный мир,
Я, такой уродливый и неуклюжий,
Что собаки лают, когда я хромаю мимо них,
Я в это несчастное время
Не знаю, как прожигать жизнь,
Разве что смотреть на свою тень на солнце
И рассуждать о собственном уродстве,
И так как я не могу быть любовником,
Я стану негодяем,
Я ненавижу радости этих дней!
Прозвенел и стих последний аккорд. Гэллоугласы сидели ошеломленные.
Наконец Род откашлялся и сказал:
— Да. Мне кажется, это хорошо.
— Удивительно! — выдохнула Корделия.
— Никакая музыка не хороша и не плоха сама по себе, — послышался бас. — Важно то, как ее воспринимают люди.
— У каждой музыки есть своя цель, — наставлял один из моллюсков. — И у каждой формы музыки свой размер.
— Но ведь есть еще слова, — возразил Род. — В некоторых песнях слова отвратительны!
Но тут послышался голос Векса:
«Всегда существовали люди, которые использовали музыку во зло. Напомнить о древних гимнах кровожадным богам? Или о чудовищных пеанах средневековых ведьм?»
— Или о песнях сирен, — кивнул Род. — Да, я тебя понимаю.
Магнус спросил у моллюсков:
— А чьи слова вы поете? От камней я таких не слышал.
— Еще бы, — отозвался моллюск-тенор. — Это слова древних поэтов. Но мы их узнали от одной ведьмы, которая рассеивает эти музыкальные камни.
— За музыкальными камнями стоит какая-то ведьма? — Род напрягся. — Кто она? Где?
— Здесь, на западном берегу, но севернее. Ее зовут Убу Маре.
— Убу Маре? — Род переглянулся с Гвен. — Ну, по крайней мере, теперь у нас есть имя.
Гвен покачала головой.
— Никогда раньше о такой не слышала, милорд.
— Еще услышишь, — пообещал Род. — Пошли, дети, пора начинать охоту.
— Ох, еще нет, папа! — возразила Корделия, и Магнус поддержал сестру:
— Правда, папа! Давай послушаем еще хоть одну песню.
— Это недолго, супруг, — коснулась его руки Гвен. — И бедные дети должны отдохнуть.
— Ну… ладно, — Рода нетрудно было уговорить: он тоже не очень-то торопился к новому походу сквозь ад.
И моллюски снова запели — на этот раз балладу о смотрителе маяка, быструю и легкую. Дети закивали в такт, а Грегори, лежа на животе и поставив подбородок на руки, притопывал пальцами ног.
— Хорошая музыка очаровывает, — прошептала Гвен, — а эта музыка полна очарования.
Резкий крик разорвал ткань песни, люди на берегу тоже вразнобой что-то завопили.
Гэллоугласы удивленно подняли головы.
Из рощи выкатились два самых странных животных, каких им только приходилось видеть: ростом в четыре фута и толщиной тоже в четыре, похожие на поросшие шерстью шары, с толстыми, подобными пням ногами и мохнатой пятнистой шкурой. На вершине каждого шара сверкали глаза, сразу над длинным заостренным носом. Они неуклюже брели к воде, и моллюски тоже закричали от ужаса.
— Не бойтесь, мы вас защитим, — быстро сказал Джеффри. — Чего вы испугались?
— Этих зверей! — воскликнул один моллюск. — Ты их никогда не видел?
— Никогда. А что страшного в глупых животных?
— Их носы! — закричал моллюск. — Они высосут нас, вырвут нас из наших домиков.
— Ни за что, пока мы вас охраняем, — успокаивала их Корделия. — Но что это за звери?
— Это пожиратели моллюсков!
Крестьяне тем временем напали на страшилищ, вооружившись дубинами и криками, но округлые звери словно не заметили этого. Они с плеском погрузились в воду.
— Бейте их, дети! — крикнул Род.
Магнус и Джеффри взвились в воздух, извлекая мечи. Они яростно лупили пожирателей моллюсков, пытались перевернуть их, но звери по-прежнему как будто ничего не замечали. Не замечали они и того, что Корделия осыпала их камнями и палками с берега. Наконец Джеффри потерял терпение и, спикировав, как бомбардировщик, изо всех сил хватил зверя по загривку, но тут взметнулся длинный тонкий нос и смахнул его словно муху. Джеффри с плеском плюхнулся в воду, и зверь всей своей тушей навис над ним. Гвен гневно вскрикнула, пронеслась над водой, как ракета, и врезала по змеиному носу метлой. Нос отскочил.
Род прыгнул на спину Векса.
— Нападай!
А на берегу рядом с моллюсками сидел скорчившийся Грегори и внимательно смотрел, напряженно сузив глаза, на бесплодную битву.
Мягкие взрывы разорвали водную гладь озера, и там, где только что стояли пожиратели моллюсков, закачались два прямоугольных предмета, подскакивая на волнах. У них не было ни глаз, ни носов, только полосы и пряжки.
Род изумленно таращился на них.
— Или меня глаза обманывают, или мой сын превратил пожирателей моллюсков в…
— …в пару чемоданов, — закончил за него Векс. — Именно это он и сделал, Род. Ты все ясно видел.
Джеффри выбрался из воды и мокрой рукой похлопал брата по плечу.
— Отлично сделано, маленький брат! Ты прекрасно придумал!
Грегори покраснел от удовольствия.
— Я подумал, что такие неуклюжие животные могут быть сделаны только из ведьмина мха, и решил изменить им форму на что-нибудь безвредное.
— Тысяча благодарностей, — послышался дрожащий голос моллюска.
— Тысяча, — повторили еще три, а четвертый добавил:
— Если мы что-то можем для тебя сделать, ты только скажи.
— Ну-у, — растерянно протянул Грегори, — я только могу попросить вас, чтобы вы и дальше сохраняли болото свободным для хорошей музыки, как святилище для всех добрых сердец.
— И для нежных ушей, — пробормотал Род.
— Мы это сделаем, — заверили моллюски. — И всегда будем петь тебе хвалу!
Грегори снова покраснел.
— Не вгоняйте меня в краску, прошу вас! Пойте свои прекрасные песни, как вы привыкли!
— Как хочешь, — разочарованно промямлил моллюск-баритон. — Но мы все равно будем воспевать защитника слабых.
— Могу вас только поблагодарить, — подвел итог дискуссии Грегори.
— Тогда пошли поищем того, кто нападает на слабых, — Род решительно взял сына за руку и повернул к берегу. — Что скажешь, Гвен?
— Конечно, супруг мой, — Гвен посмотрела на небо. — До ночи нужно пройти еще миль пять. Магнус, Корделия, Джеффри, пошли! — дети повернулись и зашлепали по песку.
— Я предпочел бы остаться, — пробурчал Джеффри.
— Остаться? Ты шутишь? Когда нас впереди может ждать битва?
— Ты уверен? До сих пор встречались только небольшие засады.
— Ну, хорошо, значит, ты на диете, — Род остановился и осмотрелся. — Думаю, мы здесь слишком задержались.
— Магнус! Корделия! — крикнула Гвен. — Идем немедленно!
— Что? Ах, да! Конечно, мама! — Корделия метнулась к ней, как Джаггернаут на метле. — Их музыка очаровательна.
— Прошу прощения, мама, — со вздохом подошел Магнус. — Удивительные менестрели.
— Прощайте, добрые моллюски! — крикнула Корделия, и песня прервалась, сменившись хором прощальных пожеланий. Гэллоугласы ушли, а за ними послышалось:
— Ну, новую песню! — и пение началось снова.
