1

В заднюю дверь лачуги кто–то молотил. Майра отвернулась от котелка над очагом и открыла, мигом встревожившись — кому там ещё плохо?

У порога стоял, глядя на неё расширенными от страха глазами, запыхавшийся восьмилетний малыш Обол.

— Беги, Майра! К твоему дому идут солдаты и у одного в руке пергамент!

У Майры дрогнуло сердце; руки и ноги от испуга словно налились свинцом. То чего она боялась всё–таки случилось.

— Бежать нет смысла, Обол, — грустно улыбнулась она мальчику. — Если маг хочет одного из своих людей, нам остаётся лишь идти к нему, никакого выбора у нас нет.

— Ты можешь сбежать!

— Да, и тогда его псы выследят меня, а солдаты поймают и приволокут к нему. Нет, скорее, я предпочту уйти с высоко поднятой головой и одетой во все чистое. Но спасибо, малыш. А теперь беги–ка домой — им лучше не знать, что ты здесь был.

Она нагнулась и поцеловала его в щёку. Обол залился румянцем; может, ему и было всего восемь, но Майра выглядела очень симпатичной.

Даже слишком симпатичной, на свою беду, со вздохом подумала Майра, закрыв дверь. К тому времени, как ей стукнуло тринадцать, стало ясно, что хорошенькая девочка превратится в прекрасную женщину — но родители предупредили её, что если она будет прекрасной, то маг–лорд Рокет потребует её к себе на ложе, и Майра внезапно поняла, почему самые миловидные девушки в деревне плакали, когда солдаты уводили их в замок. Ей–то представлялось, будто готовить или стирать в замке лорда куда веселей, чем всю жизнь заниматься тем же самым в крестьянской лачуге. Однако теперь она знала, почему возвращавшиеся в деревню купить еду или ткани для своего хозяина девушки казались либо робкими и хрупкими, либо жёсткими и наглыми. Ну, уж с ней–то этого никогда не случится, поклялась Майра, и постаралась скрыть свою красоту, завязывая волосы на затылке в тугой узел и постоянно пребывая на солнце, чтобы лицо у неё потемнело от загара. Да вдобавок напускала на себя безжизненный и мрачный вид, позволяя своей природной весёлости прорываться наружу только дома.

Вот уж не один год эта тактика отлично срабатывала, но когда Майре стукнуло восемнадцать, её изысканная красота стала видна даже самым ненаблюдательным, а маг–лорд Рокет отнюдь не был слепцом.

Равно как и его солдаты. В дверь грохнул кулак. Майра быстро скрутила волосы в узел на затылке, закрепила костяной шпилькой, а затем поспешила открыть дверь, щурясь, будто от солнца. Вообще–то этого не требовалось, но любая мелочь, способная сделать её менее привлекательной, может помочь.

У порога стояло четверо стражников Рокета, облачённых в кожу и железо.

— Майра, дочь Хауэлла? — спросил предводитель.

— Да, это… это я. — Майра попыталась сделать свой голос скрипучим.

— Тебя призвали к лорду Рокету, девица Майра. Завтра явишься в замок в своей лучшей юбке и блузе.

— Да… да, сэр.

— Мы придём сопровождать тебя, девица. Будь готова. — И, без излишних церемоний, стражник резко повернулся, громко рявкнул приказ своим товарищам и увёл их за собой.

Внутренне дрожа, Майра закрыла дверь. В замок–то она может пойдёт и девицей, но пробудет ею только день. Она гадала, насколько неприятным будет это лишение девичества, а потом вспомнила старое морщинистое лицо Рокета, сверкающие глаза и его хищную улыбку, когда он проезжал по деревне, и содрогнулась при мысли о предстоящем ей. Подойдя к окну, она приподняла уголок занавески и посмотрела на мрачно нависший над селом замок. Это сооружение из серого камня было страшным местом: оттуда не раз вырывался огонь и доносился треск разящих молний. Хуже того, сам Рокет был безобразным и злобным стариком; свои знания целителя он использовал для подкупа и угроз, а другие магические способности — для запугивания.

Майра вспомнила соседа, который как–то раз не смог уплатить налоги за год, так как после трудов на полях Рокета у его семьи не осталось времени для выращивания собственного урожая. И соломенная крыша их лачуги однажды в полночь занялась огнём. Они все выбежали из дому — все остались живы — а потом долго стояли и смотрели, как все их имущество сгорает дотла.

И потом была ещё старая Этель, проклявшая Рокета когда тот забрал её дочь. На следующий же день корова у Этель перестала доиться. Потом заболел и сдох поросёнок, а куры потеряли перья и перестали нестись. И на следующий год Этель, конечно, тоже не смогла уплатить налоги.

Этих она знала лично, но рассказывали и о многих других: один человек, который отказался выйти работать на полях Рокета, так как жена у него болела, а ребёнок был слишком мал, однажды увидел, как его собственный сад зачах и засох. А другой не позволил своей дочери отправиться по вызову Рокета и умер от странной обезображивающей хвори. Если же какие–то солдаты вызывали недовольство Рокета, то против них чаще всего обращалось их же оружие. В её деревне не было таких, кто в ужасе вскакивал с тюфяка посреди ночи, разбуженный ужасающими стенающими острозубыми призраками, но она слышала о многих испытавших такое, если их хозяева принадлежали к числу духоводов.

Майра знала: если она посмеет бросить вызов Рокету, то долго не протянет. С другой стороны, она видывала, что делала проведённая с ним ночь с другими девицами, которым приказали разделить с ним ложе. И когда он наконец отсылал их домой после того, как они делались слишком старыми и переставали интересовать его, девицы возвращались до крайности павшие духом, превратившись в безрадостных кляч с тусклым взором. При любых вопросах о том, что же с ними сделал маг, они лишь испуганно вскрикивали и заливались слезами. По слухам, они часто просыпались, крича от кошмаров.

Что же Майре делать? С одной стороны, она приходила в ужас при мысли о тех тяжких испытаниях, которые, должно быть, выпали на долю тех других девиц. С другой стороны, она не хотела заставлять родителей или родных страдать от нашествий призраков, ночных ужасов или безумия из–за попытки защитить её.

И все же один выход был. Вероятно, её поймают и вернут насильно, но тут уж придётся рискнуть. Солдаты должны были заявиться лишь на следующий день, а ночью Майра выскользнула за дверь и прокралась в лес, прихватив на дорогу мешок с едой.

В ночном лесу со всех сторон раздавались пугающие звуки, но Майра не решалась спрятаться и дожидаться рассвета — она должна уйти как можно дальше, прежде чем Рокет узнает о её исчезновении и пошлёт на поиски солдат. Днём она конечно же идти не сможет, иначе солдаты сразу нападут на её след — но каких только страхов она не натерпелась за ночь! При мысли о волках и медведях ноги переставали её слушаться, зато раздавшийся иной раз стон (возможно, какого–то призрака) изумительно ускорял её шаги. Таким вот образом, то бегом, то крадучись, Майра и пробиралась сквозь сумрачный лес, с ёкающим сердцем и молитвой на устах.

Крестьянин остановился, опираясь на короткий черенок тяпки, и поглядел вдаль таким пустым взглядом, что было трудно поверить, будто он что–то там видит. Обёртывавшая ему ноги грубая ткань удерживалась на месте скрещёнными подвязками, а обувью служили ему деревянные башмаки. Он стоял разинув рот, низколобый мужик с шапкой чёрных волос.

Затем подошёл субъект, одетый получше, в сапогах и куртке из овчины, с дубиной в руках, и рявкнул на крестьянина. Мужик со вздохом опустил взгляд и принялся снова выпалывать сорняки.

Слов его Алеа, конечно, слышать не могла — картинка бралась с орбиты, и, хотя свет–то двадцать тысяч миль преодолевал мигом, звуковые волны обладали более ограниченным диапазоном. Девушка повернулась к Гару — ну, на самом–то деле к Магнусу, но она всегда будет мысленно называть его Гаром — и сказала:

— Достаточно плохо, но я видела и похуже. На самом–то деле, я жила и похуже.

— Так же как и я, — согласился Гар. — Эта планета может подождать. У тебя, Геркаймер, должны быть в файлах и более крайние случаи.

— Конечно, Магнус, — ответил корабельный компьютер. — Насколько крайний случай тебе нужен?

— Сперва — там где хуже всего.

— Хуже всего — в тридцати световых годах отсюда, Магнус, а по пути есть два менее тяжёлых случая.

— Если они менее тяжёлые, — рассудила Алеа — то мы там не нужны.

— Давай всё–таки взглянем, — не согласился Магнус. — Если самый тяжёлый случай выглядит ужасно, то менее тяжёлые возможно выглядят страшно. Возможно мы не сможем заставить себя пройти мимо.

— А, ладно, — уступила с мученическим вздохом Алеа. — Который из тяжёлых случаев ближе всех?

Они сидели в роскошном салоне принадлежащего Магнусу космического корабля «Геркаймер». Компьютер и корабль были так тесно взаимосвязаны, что никто б не смог отличить один от другого. Сидели они, утонув в мягких креслах, которые подстраивались под очертания их тел. Между ними стояла на порфировых ножках плита из нефрита, и если материалы и не принадлежали к безусловно естественным, то определить это можно было лишь с помощью электронного микроскопа. Вокруг них растянулся темно–красный ковёр с длинным ворсом. Стены терялись в тени, за исключением освещённых замаскированными лампами картин. Такие же лампы освещали и кресла. Все прочее скрывалось в надушённом сумраке. Из спрятанных динамиков лились негромкие звуки музыки Моцарта.

Алеа ёрзала в кресле, чувствуя себя виноватой из–за пребывания в такой роскоши, когда изображаемые перед ними в воздухе люди прозябали в такой страшной нищете, а люди эти казались столь реальными, словно действительно находились прямо перед ними в гостиной.

— Это жители Беты Тельца Четыре, — сообщил им Геркаймер.

Алеа уставилась во все глаза на круг одетых лишь в набедренные повязки мужчин и женщин в сбруе, низко согнувшихся над спицами какой–то крестовины, оказавшейся мельничным колесом. Надсмотрщик в кожаной безрукавке и сапогах стоял, надзирая за работой, с кнутом в руке. За спиной у него бродили пасущиеся волы.

— Людей на этой планете куда больше, чем тяглового скота, — пояснил Геркаймер, — и поэтому мужчины и женщины трудятся в то время, как волы набирают вес, обеспечивая нежным мясом пиршества лордов. Всего на планете проживает пятнадцать сотен правителей и миллион крепостных, вместе с двенадцатью тысячами надсмотрщиков и надзирателей, которые присматривают за тем, чтобы крепостные оставались достаточно здоровыми для дальнейшей работы, и погоняют их до полной отдачи сил.

— Куда хуже, чем на последней виденной нами планете, — содрогнулась Алеа. И повернулась к Магнусу. — А где Геркаймер нашёл эти сведения?

— Ему их сгрузил робот моего отца. — Магнус попытался не думать о сгруженных заодно Вексом подробностях о его семье и о нем самом. — Мой отец — агент ПОИСКа, Почтённого Общества Искоренителей Складывающихся Корпоративностей. После того как Земля сбросила власть ПЕСТа, Пролетарского Единоначального Содружества Терры, реакционного правительства оборвавшего связи с пограничными планетами, ПОИСК исследовал колониальные планеты с целью посмотреть, как там они пережили века изоляции. Туда тайком доставляли агентов, и те разъезжали, где только могли, снимая все скрытыми камерами. Когда корабли подбирали их и увозили назад в штаб–квартиру ПОИСКа, агенты заносили снятое в картотеку, наряду со своими донесениями обо всем увиденном. — Он пожал плечами. — ПЕСТ утратил довольно много донесений о том, какие планеты колонизировали, и более поздние исследователи случайно наткнулись на некоторые из них. — Магнус не стал упоминать, что его родная планета относилась к числу таких миров.

— Значит, там, возможно, осталось ещё много необнаруженных?

Магнус кивнул:

— По правде говоря, никто не знает, сколько. За последний век колонизации, целой уйме всяких недовольных групп удалось наскрести достаточно денег для покупки и снаряжения собственных колониальных кораблей, на которых они и нырнули поглубже в галактику, пытаясь найти пригодные для обитания планеты. Некоторые потом прислали сообщения, а некоторые нет. ПОИСК полагает, что большая доля этих последних погибла.

— Но некоторые выжили?

— Выжили, и не хотят быть найденными — или по крайней мере их основатели этого не хотели. Некоторые из тех групп которые покинули Землю с целью основать идеальные по их представлениям общества, нарочно не давали никому знать о том, куда они направляются. Другие вообще–то собирались сообщить, но отнеслись к этому довольно беззаботно. И мы не знаем, какие колонии выжили, а какие нет.

— Но мы ведь ничего для них сделать не можем, не так ли? — содрогнулась Алеа.

— Да, если случайно не наткнёмся на них — ничего.

— И мы совершенно не представляем, какие они?

— Ну, нам известно, что они не доросли до межзвёздных перелётов, иначе мы про них услышали б, — отозвался Магнус. — Помимо этого, нам известно лишь, что у некоторых из найденных нами сложились очень экстравагантные культуры.

Алеа основательно подумала о том, что именно могло означать тут слово «экстравагантные», и снова содрогнулась, скрыв это от Магнуса. Страх заставил её говорить чуть более резко.

— Если вы там в ПОИСКе знаете…

— Я в ПОИСКе не состою, — быстро перебил её Магнус, не сводя глаз с открывшейся перед ним сцены. — Вышел из него.

Алеа нахмурилась; Магнус впервые упомянул о своём пребывании в организации, где служил его отец. Надо будет расспросить его об этом поподробней и выяснить, почему он вступил в неё и, ещё важнее, почему покинул её ряды — но она видела по его лицу, что сейчас не время заводить об этом разговор. И вместо этого продолжила:

— Ладно, тогда они там в ПОИСКе. Если они знают, что на столь многих планетах лорды угнетают крепостных, то почему они ничего не предпринимают?

— Как раз потому, что миров столь много, — объяснил Магнус. — Их просто слишком много, и ПОИСК не может разобраться со всеми сразу. В конце концов, у ПОИСКа неважно с кадрами, и постоянно делается все хуже по мере того, как вымирают или уходят на покой старые бунтовщики, которые составляли первоначальные штаты организации.

— Так кто же тогда позаботится о колониях, до которых у них все ещё не дошли руки? — потребовала ответа Алеа.

— Мы, — сверкнул усмешкой Магнус.

Алеа уставилась на него во все глаза. А затем медленно улыбнулась в ответ.

— Внимание! — раздался голос компьютера. — Я только что принял телевизионный сигнал.

— Телевизионный? — Магнус снова повернулся к дисплею, напрягшись словно гончая на поводке. — В Г-пространстве?

— Я способен засечь его, но не могу принять, — уточнил Геркаймер. — Мне выйти в нормальный космос и прочесть сигнал?

— Да уж будь любезен!

Алеа пока не понимала всех этих терминов, но от души согласилась с Магнусом. Они не почувствовали ни малейшего изменения в движении — об этом позаботилась внутренняя гравитация корабля — но перед ними внезапно возникли женщина и двое мужчин в одинаково аляповатой одежде. Позади них мигали разноцветные лампочки и располагались экраны с абстрактными узорами. Женщина со слезами на глазах пыталась протиснуться между двумя мужчинами, которые прожигали друг друга такими взглядами, словно вот–вот бросятся в смертельный бой. Краски однако продолжали смазываться и выцветать и вся картинка постоянно распадалась на море разноцветных точек, которые теряли свой окрас, а потом вновь обретали его, после чего им опять удавалось собраться в изображение.

— Сигнал очень слабый, — пояснил Геркаймер. — Чтобы сделать изображение нерасплывчатым, мне придётся оцифровать его и обработать.

— Сделай милость, — согласился Магнус. — И каков его источник?

— Экстраполирую вектор, — ответил Геркаймер, а потом через несколько секунд добавил: — В данном районе не числится какой–либо зарегистрированной планеты.

— Никакой зарегистрированной планеты? — Гар повернулся и встретился взглядом с Алеа, и в головах у обоих прозвенела одна и та же мысль: Утерянная колония!

Арноль дождался, пока на лугу не растаяли последние проблески сумерек, а затем выступил из леса и вытянул руки вверх, ладонями вперёд. Высокий конус его островерхого колпака нацелился назад, а седая борода и синяя мантия шуршали на ветру, последняя при этом колыхалась, заставляя плясать и волноваться вышитые на ней золотые символы. Арноль вновь и вновь твердил Блейзу, что вытягивать руки для вызова призраков совсем не обязательно, но помогает направить к ним свои мысли. Это был просто приём, техника, но Арноль хотел все сделать самым тщательным образом, как только мог.

На его призывы откликнулись всего один–два призрака, подымающиеся из высокой луговой травы словно туман, и едва ли более плотные, чем испарения — довольно–таки огорчительные образчики своего вида, не способные из–за своей малости даже стенать. Конечно, будь у Арноля достаточно времени, он мог бы, приложив немало сил и мастерства, вызвать с десяток фантомов средней мощности, но Арноль вообще–то был не силён по части подобных вызовов. Именно потому он и подыскал подростка, превратившего родную деревню в настоящий город–призрак. Арноль отправил одного из своих крестьян поторговать с жителями той деревни, и при этом обязательно упомянуть невзначай, какой добрый лорд его хозяин и как он готов обучать своему искусству. И все верно, Блейз нашёл способ сбежать от своего лорда и удрать к Арнолю, который с готовностью взял его в ученики, завоевав таким образом вечную благодарность как со стороны паренька, скрывшегося от гнева и осуждения своих соседей, так и селян, которые все как один облегчённо вздохнули, избавившись от всех привлечённых Блейзом призраков. Арноль довольно быстро научил Блейза, как контролировать свою способность вызывать фантомов.

И теперь тот применял её, незаметно добавляя собственный призыв к призыву Арноля — и верно, раскидывать руки в стороны вовсе не требовалось. Призраки подымались из деревьев на краю луга, тянулись в виде пара из ручья, и даже материализовались из самого воздуха. Целые десятки стекались к Арнолю, издавая долгие протяжные стенания.

— Спасибо, малыш, — поблагодарил Блейза Арноль, а затем принялся безмолвно улещивать призраков, мысленно уговаривая их помочь ему в борьбе с его врагом Пилочином.

Блейз восхищённо наблюдал за его действиями. Сам он почти не умел говорить с вызванными им призраками. Но поработав ещё несколько лет под руководством опытного мастера, Блейз, вероятно, сможет достаточно хорошо торговаться с призраками для достижения своих целей, так как учить Арноль умел ничуть не хуже, чем руководить призраками.

Если уцелеет! Там, на противоположной стороне луга, появился Пилочин с дюжиной ратников и пятью учениками, несущими чан, шланг и насадку его магии. Какой–то миг Блейз предавался своим старым скептическим сомнениям насчёт того, является ли вообще огнеметанье действительно магией, а не всего лишь очень хитроумным применением механизмов и зелий; тайны–то этого искусства определённо хорошо охранялись. Но юноша тут же выкинул эти мысли из головы — механика это или магия, а нынешней ночью она определённо могла погубить и его самого и Арноля, да вдобавок и всю дюжину стражников Арноля. Кроме того, Блейз не мог отрицать, что Пилочин знал все малые чары, какие требовались для приготовления приворотных зелий, деланья коров недойными, насылания болезней и всей прочей повседневной магии, необходимой любому магу для содержания в порядке его крестьян — и подчинения их своей воле.

Блейз понимал, что какой–нибудь хозяин у крестьян все равно будет, в любом случае, и если править ими будет не добрый и справедливый хозяин, то какой–нибудь тиран — и поэтому он твёрдо решил стать магом для того, чтобы выгнать деспота, который правил его родной деревней и делал жизнь его родителей несчастной. И потом уж самому стать лордом — и быть добрым хозяином.

Однако сегодня ночью он сам мог остаться без хозяина. Он знал, что духоводам обычно не слишком хорошо удавалось бороться с огнемётчиками. Если отбросить всю шелуху, призраки могли быть пугающими, но огонь был смертелен.

Арноль должно быть закончил, так как призраки повернулись и завывая, словно фурии, устремились к людям Пилочина. Окружавшие чан ученики не отступали до тех пор, пока привидения чуть не налетели на них. Затем один–двое попятились, потом ещё один — а затем все пятеро опрометью бросились бежать, предоставив Пилочину пилить руками воздух, яростно крича на призраков, как будто какое–то из его заклинаний могло их остановить. Нет, они миновали Пилочина, преследуя его людей. Пилочин повернулся, прожёг взглядом соперника, но Арноль торжествующе закричал:

— Взять его, ребята! Притащить его домой связанным и скрученным!

Стражники заорали и бросились к одинокому магу. Пилочин стоял вызывающе, не двигаясь, затем заколебался, дрогнул, а потом наконец обратился в бегство.

С радостным уханьем Арноль побежал завладеть чаном с огненным зельем, крича:

— Давай, малыш! Жми сюда! Добыча победителю! Но Блейз ещё миг простоял в нерешительности; все вышло слишком легко, чересчур легко. Оба волшебника привели с собой только телохранителей, потому что большему числу ратников не приходилось доверять. Что толку в армиях, если все дело решит магия? При массовой битве новобранцы Пилочина в страхе бежали бы от призраков, а его струи пламени обратили бы в паническое бегство набранных из пахарей ратников Арноля. Куда лучше привести на поле боя только ветеранов из числа своих телохранителей, на которых можно положиться — уж они–то не отступят даже при самой пугающей атаке.

Но телохранители Пилочина бросились бежать, словно самые зелёные из новобранцев, когда любой мало–мальски закалённый солдат запросто устоял бы, зная, что призраки мало чего могут, кроме как пугать. О, да, они могли нарассказать такие страшные байки, какие способны вызвать внутреннюю дрожь даже у самого заматерелого убийцы — но ничего более. Они могли запустить щупальца безумия в разум человека, заставить его обратить своё оружие против тех, кто рядом с ним, но сами они ничего не могли сделать, и любые бойцы, привыкшие к их атакам, без труда выдержали бы натиск.

Так почему же тогда ратники Пилочина бросились бежать?

Арноль с победным криком схватил чан огнезелья — чан, к которому даже не подсоединили шланг, и Блейз внезапно раскусил ловушку.

— Учитель, нет! — выкрикнул он. — Они не дали б своей тайне попасть к нам в руки, они б не…

Но телохранители Арноля сгрудились вокруг чана помочь ему поднять бак высотой им по пояс. Они дружно взялись за кольцо наверху, затем подняли, и какое–то предчувствие катастрофы заставило Блейза броситься наземь за долю секунды до того, как бак взорвался, превратившись в огромный огненный шар, поглотивший с жадным рёвом и Арноля, и его телохранителей. Над Блейзом прокатилась волна жара; он приник к земле, крепко зажмурив глаза, пока за раскалённым воздухом не последовал прохладный. Тогда он осмелился поднять голову и увидел, как Пилочин кричит, показывая на него:

—Там! Схватить его ученика! А потом захватить его земли и крепостных!

На луг снова выбежали стражники Пилочина, и Блейз, с трудом поднявшись на ноги, обратился в бегство, срывая с себя мантию, которая спутывала ему ноги, когда он бежал, шатаясь, по пересечённой местности, смаргивая горючие слезы, готовые хлынуть у него из глаз, слезы скорби по Арнолю и его доблестным стражникам.

Мчась во всю прыть, Блейз призвал:

— На помощь, те, кто откликнулся на мой призыв! Умоляю вас, защитите меня от тех, кто за мной гонится!

Мысли юноши устремились туда, куда летел его голос. Большинство призраков проигнорировало их, но некоторые поняли, в какое затруднительное положение он попал, и налетели на Пилочина и его учеников, горестно и предупреждающе стеная и воя — но без особого успеха; стражники Пилочина увёртывались и огибали призраков, которые разворачивались, следуя за ними, вытянув туманные руки, готовые схватить, гневно супя брови над пустыми глазницами. Однако стражники подныривали под них; а один–два так пробежали прямо сквозь призрака. Выскочили они, дрожа от холода, но это лишь добавило им прыти.

Тем не менее, необходимость петлять и увёртываться сильно затормозила их погоню — достаточно, чтобы Блейзу удалось скрыться в лесу. Призрачные друзья выиграли Для него немного времени.

Когда он побежал по лесу, кругом не было никакого света, и вскоре низкий сук сшиб у него с головы островерхий колпак ученика мага. Маленький призрак плыл над землёй впереди него, но его свечения хватало только для того, чтобы Блейз мог разглядеть корни и опавшие сучья у себя на пути. Но даже при этом он то и дело спотыкался, продолжая решительно ломиться вперёд, и определённо бежал быстрее, чем ратники Пилочина, которые гнались за ним без проводника и метались на незнакомой территории туда–сюда. До Блейза долетали их проклятья, но они с каждой минутой становились все тише. Он рискнул быстро оглянуться и увидел подрагивающие и плетущие узоры точечки света. Значит, они прихватили с собой факелы, но пламя никак не могло пролить достаточно света, и далеко впереди им тропу не увидать. Прямо у него на глазах один из факелов внезапно нырнул, устремляясь к земле, и Блейз расслышал, как выругался споткнувшийся стражник.

Призрак предупреждающе застонал, и Блейз вовремя успел повернуться обратно к своей тропе, где увидел огромный выпирающий из земли корень, и перепрыгнул через него. И побежал дальше за своим призрачным проводником, который так часто пускался зигзагами, что Блейз уже через считанные минуты уверился в своём отрыве от преследователей. Тем не менее призрак по–прежнему плыл вперёд, пока наконец не остановился и не повернулся к Блейзу со стенанием, переросшим в радостный смех. Где–то на задворках своего рассудка Блейз мог понять, что он теперь в безопасности. Он направил в сторону призрака поток благодарностей, и тот мигнул, прежде чем исчезнуть.

Оставшись наконец один, Блейз бессильно опустился на колени, жадно хватая воздух открытым ртом. И все же тревога по–прежнему толкала его к бегству, и он, как только смог, снова поднялся на ноги. Дышал он уже не так тяжело, но сильно ослаб. Юноша решил повернуть на юго–запад к своей родной деревне — в конце концов, Пилочин вероятно понятия не имел, где именно вырос Блейз.

И вдруг остановился, широко раскрыв глаза и с опаской глядя на окружающий лес, осознав, что заблудились не только ратники Пилочина, но и он тоже.