Паучок. Маленький, серый. Ползет к моей шконке. Это – к вестям. Хорошим? А откуда они – хорошие? Но и плохих не жду.

Вернулся к хозяину – стало спокойней. Все, что последний год жизни рвало душу безумными скрипками, отступило. И сейчас то в снах проглядывало, то возникало размытыми белыми строчками, точно книжку кто-то писал обо мне.

На Петровке меня приняли хорошо. С радостью приняли, скажу прямо. Занимались мной двое оперов, знакомых еще по прошлым моим делам.

– Боря, мы в удивлении! Ты – и книги?

– Это дебют.

– Ха! Ха-ха! Удачный у тебя дебют. На сто тысяч «у. е.», не меньше. И сроком лет на десять – пятнадцать! Эх, Боря-Боря… Только предыдущий срок закончился! Только встал ты на путь исправления…

– А вы, гражданин оперативник, меня не совестите. Тут коллизия. Как по-вашему выходит: божья благодать на меня свалилась или дьявольское искушение?

– В смысле?

– Вот! Вы даже и не задумывались никогда! А я думал. Долго. Считай, весь год. Так и не придумал. Поэтому требуется услышать мнение людей, которых этот вопрос заинтересует искренне. Вас тут сколько? Пятеро. Вот и ответьте. Нашел я хранилище с книгами. Это – благодать Божья? Или – искушение дьявола?

– Ну, ты силен, Горелов!

– Демагог! В камеру его, пусть там агитирует!

– Да подожди ты, это ж Боря, мы его не первый срок знаем…

– Я тебе прямо скажу, Горелов: то, что заставляет воровать – точно не от Бога.

– А вот я сомневаюсь, граждане. Что есть искушение? Дьявольская провокация для обезумевшей порочной души. Разве повернется язык назвать так целое хранилище раритетов, которое будто с неба упало?

– Слышь, Вить, че несет – с неба упало… Нет, Горелов, не упало. Сам пошел, отмычку сделал, вскрыл хранилище, украл…

– Ау, граждане, разбейте понт, создайте обстановку! Вы еще и полслова у меня не спросили, а уже торопитесь с выводами. Я расскажу, как есть, в деталях – хранилище я вообще случайно нашел!..

…Да-да, вот так. Разговаривали. Общались. Активно, часа четыре. С точки зрения Уголовного кодекса, разногласий в квалификации моих действий не возникло, но мнения об искушении-благодати разошлись. Впрочем, все согласились, что устоять было невозможно. Сделал для себя вывод: то, что я сижу в наручниках, а у оперов руки свободны, – дело случая. Могло и наоборот получиться.

Вообще-то, мне повезло с операми – нормальные мужики. Виктор – постарше, вечно усталый, невыспавшийся, судя по физиономии – закладывает регулярно. Тот самый типаж, которых полно в реальности и почти нет в литературе. В детективах если герой положительный – то непременно Глеб Жеглов. Опытный, прожженный, матерый фанатик, который не стесняется кошельки подбрасывать. На крайняк – идеалист Шарапов. Юноша с горящими глазами, который требует, чтобы все было «честно». Не знаю, что за люди пишут детективы. Ведь ясно же: прожженный и матерый фанатиком быть не может. Никак. Он будет таким, как Витя, что сидит напротив и вздыхает, на меня глядя. Опытный. Матерый. Не дурак. И уж совсем не фанатик. Он, может, и был бы честным опером – только все вокруг мешает. Бабла не хватает – а семью корми. Наверняка жена пилит постоянно. Детям все время надо то одно, то другое. А тут – несут со всех сторон. Вроде по мелочи; ничего страшного. Убивать не надо, подставлять не надо. Просто – глаза прикрыть на это, на то… Ерунда… А с другой стороны, не дай бог начать принципы отстаивать! Либо найдут коллегу посговорчивее – и будут нести ему, либо вообще кранты: натравят своих же, поднимут начальников – и вылетишь с работы. Хорошо еще, если сам не сядешь…

А Дима? Молодой и горячий – до тех пор, пока не вникнет в суть. Пока не поймет, что и он, и Витя на самом деле поляну расчищают для таких, как президент Киприадис. Он, может, и начал уже понимать – тоже вон небритый и перегаром дышит…

…Для меня дальнейшее вырисовывалось ясно – осознанное хищение культурных ценностей с целью реализации. Неожиданным было только количество украденного: менты сообщили, что я установил рекорд. Это стоило отметить.

Ну что ж… Начало удачное, душа на подъеме. Так в камеру и вошел. Обычная КПЗ – десять мест. Сидят девять. Все хмурые, злые; присмотрелся – понял: побитые. Кто-то и встать не может. Оказалось, все – с вооруженного нападения, только с разных объектов. Кто-то напал на обменный пункт, кто-то – на инкассаторов. Но всем не повезло, да еще и с приемом не посчастливилось.

– Ты откуда к нам попал такой радостный?

– А кто спрашивает? Ты – старший по камере?

– Нет.

– Тогда повтори, будь добр, вопрос от своего имени – а я тебе объясню, кто тут попал и куда.

– Заткнись, Коляныч, не видишь – нормальный человек. А ты проходи, располагайся, вот свободное место, одеяло, подушка.

– А чай-то есть у вас? Варим?

– Спрашиваешь!

Кто-то оторвал от своего одеяла полосу сантиметров пятнадцать шириной, зажег – на «дровах» быстро сварили чифир, собрались в круг. Чифирнулись, разговорились, познакомились. Потом улегся на шконку. Спать не хотелось категорически. Думать. Рассуждать. Проблема одна, но серьезная. Статья – от пяти до пятнадцати лет. Очень хочется пять. По странной прихоти сознания вдруг вспомнил книжку – ту, что Комментатор одолжил. «Агасфер», во! Про пассажира, который Христу отдохнуть не дал. А тот вроде как пообещал: будешь и ты теперь ходить все время. Вот он и ходит. И раз за разом в одно и то же место возвращается. Как будто обо мне написано. Куда бы ни шел – все равно вернусь в тюрьму. Ладно, о высоком еще успею подумать. Пока – о насущном. Начнем сначала. От пяти до пятнадцати. И как же получить ее, пятерку эту? Что следователю отвечать? А что он, интересно, будет спрашивать: как пройти в библиотеку?

Только тут я осознал: все проблемы, что не давали вздохнуть на свободе, закончились. Новая жизнь началась. Завтра придумаю, что делать и как себя вести. Авось найдется лазейка. Счастье фраера – оно ведь ярче солнца.

С этими мыслями я и уснул.

– Горелов, собирайся, вызывают.

– Кто вызывает?

– Не разговаривать! Руки назад! Лицом к стене! Пошел!

Повели на верхний этаж – в комнату для допросов. Конвоир так дышал в затылок, что я сразу уловил нехитрый ход его мыслей. Уверен он, что меня будут бить. Посмотрим.

В комнате сидели те же опера – Виктор и Дима. Первым делом поинтересовались, как здоровье и нет ли жалоб. «Есть, – говорю, – на сантехников». Попросил, чтобы не отнимали у меня бумагу и ручку и еще – чтобы принесли большую общую тетрадь. Моя заканчивалась, а писать на чем-то надо.

– Зачем тебе, Боря, тетрадь, да еще большая?

– Чтобы заниматься литературной деятельностью.

– А чифир на чем варите?

– Как на чем? На мелованной формата А3, нам ее приносят как туалетную.

– Вот на ней и пиши – а мы потом в переплет отдадим.

– А интересы камеры?

Пообещали сегодня же все передать – да вдобавок попросить администрацию, чтобы не мешали мне медитировать под прикрытием литературной деятельности. Вот, значит, как. Приятно поговорить с умными людьми. Слова знают разные…

– Ну что, Боря, перспективы свои оценил? Десять или пятнадцать – как с куста. Про облегчение участи не думал?

– Думал.

– Вот и хорошо. Сам понимаешь – необходимо раскаяние. Деятельное раскаяние, Боря…

– Сдавать никого не буду – не в моих это правилах.

– А я говорил, Вить, что затея бесполезная. Что ж ты за человек, Горелов? Да ведь все твои клиенты тебя при первой возможности сдали с потрохами! Все до одного опознали по фотографии. И на Измайловском вернисаже, и в «Акции», и в остальных магазинах. Что – всех перечислить? Честно рассказали, что именно этот нехороший человек, Горелов Борис Николаевич, предлагал им приобрести книги со штампами библиотеки Института марксизма…

Тоже мне – открыли Америку. Я и не сомневался ни минуты – сдадут, шакалы, все сдадут. Рассказали… Предлагал, значит, книжки… А про то, как эти книжки у меня покупали, они, само собой, забыли… Ладно, не об этом речь. Навестить бы их. В глаза посмотреть. Тут опера прервали затянувшееся молчание – поинтересовались, как я собираюсь решать в камере проблему наркотиков. Честно ответил: не знаю, не думал. Виктор спросил: что тебе вообще этот раствор дает – это же психостимулятор, а что тебе в тюрьме стимулировать? Отвечаю: мол, как раз он-то мне и нужен – чтобы найти решение и получить пятерку, а не десять или пятнадцать.

– Ну, и как – придумал уже?

– А то! Я установил рекорд по количеству похищенного – так?

– Так.

– Ну а раз так – иду на новый рекорд – по возврату похищенного. И тогда оба рекорда уравняют перед законом тяжесть содеянного.

– Не понял. Как ты собираешься возвращать?

– Как-как? С вашей помощью. Выезжаем к коллекционерам, которые опознали меня во время следствия, изымаем книги…

– Условия?

– Только одно: перекупщиков вы после этого на допросы не тащите и дел на них не заводите. Возможно?

– А по-другому, Боря, и не получится. У нас, видишь ли, гуманный УК говорит ясно: если человек, скупая краденое, не знал, что это краденое, то ответственности не подлежит.

– Зашибись! Ну, тогда договорились.

– И все? Больше ничего не попросишь?

– А что еще? Достаточно.

– Надо признать, решение удачное. Есть шанс на пятерочку. И нехилый такой шанс.

…Как-то вдруг выяснилось, что уже половина одиннадцатого вечера, отправили меня в камеру, пожелали спокойной ночи. Обещали в самом скором времени вызвать на первый выезд.

Проснулся от команды «Подъем!» С этого момента – строем и по расписанию. Но и здесь можно разнообразить унылые будни. Сорвался с места, набрал большую кружку воды, залез под дальнюю шконку возле окна. Зажег полосу от одеяла, начал варить. Ровно пять минут – чтобы дежурный не заметил. Каждые пять минут в глазок заглядывает – дотошные они, гниды, на Петровке.

Накаркал.

Открыл, гад, кормушку, спросил громко: «Ну че, злодеи, проснулись?» Сокамерники обступили дверь, чтобы камера не просматривалась.

– А че бегаете, как ненормальные?

– Унитаз один, нас много – вот и бегаем.

– А потерпеть?

– Не можем, гражданин начальник, что-то с желудком, – заныл кто-то.

– Хорошо – запишу вас всех к доктору с подозрением на дизентерию.

Идиот! Дважды идиот – тот, кто про желудок сказал! Жаль, я не увидел активиста этого. Тут шуток не понимают.

Как в воду глядел.

Проверили – посчитали – принесли завтрак. Только разбрелись мы по шконкам – открывается дверь. Дежурный и тетка в белом халате. Он ей указывает на одного, говорит: обратите внимание на ненормальный блеск в глазах. А у всей камеры – рези в желудке. Тетка, не моргнув глазом, отвечает: промоем.

Я повернулся к двери, поднял руки к небу, сказал громко: «Есть там кто на небе дежурный? Будьте людьми, организуйте вызов к следователю!»

Мистика. Буквально через минуту тот же гад-дежурный открыл – «Выходи, Горелов». – «Куда?» – «На вызов, ты же просил». Вышел, ожидая подвоха – но нет, и правда, к следователю.

Сидит. За сорок, щеки надутые, лицо круглое, глаза серые, костюм серый. В руке карандашик, на столе бумаги. Приготовился. Не отрываясь от бумажек, поздоровался – нехорошо, монотонно. «Принес вам, Борис Николаевич, постановление о взятии под стражу и протоколы допроса». И понеслось. ФИО, год рождения, место прописки, адрес родителей, состояние здоровья, семейное положение, где паспорт…

Потом глазки заплывшие поднял:

– Ну что, Борис Николаевич, в какой форме будем давать показания?

– Как – в какой? В форме, позволяющей следствию полностью раскрыть мое преступление и собрать неопровержимые доказательства моей вины.

Он аж рот раскрыл от удивления.

– Что это с вами, Борис Николаевич, какие мотивы вами движут?

– Энергия мною движет, гражданин следователь. Энергия деятельного раскаяния, которое одно только и может смягчить мою участь.

Ему фраза понравилась – внес в протокол. Я подробно рассказал, как, когда и где совершил преступление. Нашел, мол, хранилище, а там – книги. «А как же книги из сейфов доставали?» – спрашивает следователь.

Ждал я этого вопроса. Готовился. Не дай бог докопаться этому костюму с глазами, что охранник Вася в здравом уме и твердой памяти выдал мне ключи и помог отключить сигнализацию. Тогда моментально – организованная преступная группа из двух человек, а потом еще и Соловьева притянут за уши. И конец мечтам о пятерочке, только пятнадцать. А у меня по гороскопу через семь лет – небывалый фарт и поездка в Италию. Так что огребать пятнаху резона нет. Еще накануне продумал я до деталей, что и как отвечать мне про охранника. Ставка очная нужна – это обязательно. Чтобы меня сначала допросили, его – потом. Чтобы Васек понял, что я его не сдаю, а наоборот, вытаскиваю – и повторил слово в слово мои показания. Поэтому следователю я сказал: мол, доступ к сейфам открыл мне охранник Василий такой-то. Тот радостно застрочил – даже расспрашивать не стал. Пока все отлично.

В остальном был я правдив до омерзения. Допрос закончился, попрощались: «До завтра, Борис Николаевич, готовьтесь к очной ставке с охранником». – «Всегда готов, гражданин следователь».

Вернулся в камеру – компания выглядела бледно. Мне виновато сообщили, что был обыск, все сумки, мою в том числе, перевернули, изъяли бульонные кубики, пирожные, колбасу и что-то еще – короче, избавили от купленного накануне. Промыли всех, кроме меня, – спасибо следователю, вовремя вызвал. Кто-то заметил: «С твоим приходом, Боря, каждый день – приключения какие-то на нашу голову». «Бывает, – отвечаю, – жизнь состоит не только из праздников».

После вечерней проверки уснул в обнимку с тетрадью – общая, толстая, как и было обещано.

Васю моего было не узнать: помятый весь, сгорбленный и подавленный, под глазами мешки, волосы торчат в разные стороны. Только и успел – кинуть ему пачку «Мальборо». Следователь, конечно, оборвал меня, но тут дверь опять открылась, вошли опера. Вежливо попросили разрешения забрать Горелова в соседний кабинет для разговора. Следователь пожал плечами: забирайте, мол, только ненадолго.

Первым делом, конечно, про охранника спросили.

– Боря, скажи, как у тебя ума хватило записать его в сообщники? Может, тебе адвокат нужен?

– Нет, адвокат не нужен – нужно, чтобы охранник показания давал после меня.

– Ага. Значит – придумал уже. Поделиться не хочешь?

– Почему не хочу? Пожалуйста. Я чистосердечно признаюсь следователю – используя служебное положение, велел охраннику провести меня в одно из хранилищ. Подсмотрел, как он отключает сигнализацию, напоил парня, достал ключи от сейфов, сгонял на ВДНХ – сделал копии. Василий повторяет мои показания – и выходит на свободу с чистой совестью.

– Понятно. Ну что ж – красиво. Боря, а он точно не был в доле?

– Посмотрите на него и произнесите слово «доля». И постарайтесь представить его в этой «доле».

– Согласен. Значит, пойдет свидетелем. Уже хорошо. Для тебя. Но – имей в виду: следователь уверен, что были сообщники.

– Откуда уверенность?

– Он, видишь ли, не понимает, как ты, не зная иностранных языков, мог выбирать самые ценные книги. Считает, что был сообщник. Подумай.

– Спасибо, уже подумал.

– И?

– Предложу ему – следователю, в смысле, – самому зайти в хранилище. Пусть попробует найти там хоть одну книгу, которая не представляет ценности.

– И тут прав. Ты его сейчас убьешь этим ответом – он нам с пеной у рта доказывал, что отбирал книги специалист.

– Так настроен подвести под групповое хищение?

– Похоже на то.

– А вы?

– А что мы? Нам все равно, сам понимаешь. Мы дело раскрыли, преступника взяли. Если сейчас начнем с его помощью возвращать уникальные книги – вообще молодцы. Делать тебе хуже – не в наших интересах. Тем более – такой дурдом творится: мы ловим, ценности возвращаем, а их опять крадут. Мы – опять ловим. Реальные меры принимать не дают. Короче – не объяснишь всего.

– Да не надо, я и так понял.

Вернулись в кабинет. Костюм с глазками смотрел победителем – полководец, ей-богу, только что придумал хитрый план наступления. Увидел меня – и давай строчить, заполнять протокол. Вася, не отрываясь, следил за его ручкой в полуобморочном состоянии. И тут я рискнул.

– Look at me, security! – позвал я Васю. Одна из немногих фраз, что я помнил на английском. Ярким промельком – момент из прошлого – свобода! Казино! «Делайте ваши ставки, господа!» И я – изображаю англичанина на спор.

Следователь поднял глаза – удивленно, явно не веря ушам. Попросил: «А на иврите то же самое скажете?» Я пожал плечами: «Надыр майи нау иы колупен цети!» Тут помянул добром одноклассников-евреев; они тогда уверяли, что это – самое страшное ругательство. Не знаю, так и не удосужился до сих пор проверить.

– Так вы что же, Борис Николаевич, языки знаете?

– Да что вы, гражданин следователь! Чтобы знать язык, на нем надо думать, а я могу только говорить – и то лишь некоторые фразы.

– А читать умеете?

– С трудом – и только то, что интересует.

Он поморщился – да, неприятно; стройная система дала первую трещину. Начали очную ставку. Как, когда, при каких обстоятельствах… Сигнализация… Ключи от сейфов… Расхождения в показаниях… Отвечаю: подсмотрел – напоил – где ключи, и так знал.

– Откуда же вы, Борис Николаевич, это знали?

– Записывайте, гражданин следователь. В методическом пособии для сотрудников уголовного розыска, следователей и учащихся системы МВД «Культурные ценности» черным по белому: все двери хранилищ, экспозиционных залов, а также шкафы и сейфы должны иметь свой порядковый номер, петли для пломб и надежные внутренние замки, каждый – с двумя ключами. Каждый ключ должен иметь бирку с порядковым номером, названием комнаты и кода от витрины либо номером сейфа. Первые экземпляры ключей должны храниться в специальном месте на номерной доске.

Частично я эту лабуду, действительно, помнил – просмотрел однажды от нечего делать, нашел, кстати, у Комментатора. Остальное пришлось додумать – но инквизитора по ходу устроило.

– Я вас убедил?

– Да, вполне убедительно.

Дальше… дубликаты – ВДНХ – спящий охранник ничего не заметил.

Вася ожил – понял, слава Аллаху! Повторил за мной – дословно, не зря его хвалили в школе за отличную память.

И тут костюм открыл «козырь»:

– За что вы давали охраннику деньги и в каких суммах?

– По совместительству Василий был нанят мной для ухода за моим псом. Ставка – сто пятьдесят долларов в месяц. К своим обязанностям Василий относился добросовестно.

– Спасибо, характеристику с места работы охранника мы уже взяли. Для каких целей вы дали Василию пистолет?

– Пистолет дал в целях оказания действенной психологической помощи.

– И в чем она заключалась?

– Василий поделился со мной намерением убить свою сожительницу – я выдал ему пятнадцатизарядный парабеллум: таким образом, он получал возможность выполнить задуманное, но, по моим расчетам, должен был психологически сломаться и понять, как непросто убить человека.

– Василий, вам помог психологический урок Горелова?

– Да, товарищ следователь, то есть… ну, короче… помог, сильно; мы теперь с Ленкой вообще… это… ну, никогда не цапаемся. Душа в душу, вот. И такие, типа, мысли мне… короче, уже не хочу больше никого убивать…

Я чуть не разрыдался от умиления. Расстроенный следователь позвал конвойного, охранника забрали. Напоследок поинтересовался, не опасаюсь ли я мести тех, кому я когда-то продавал краденые книжки и у кого теперь собираюсь их изымать. Все-таки речь идет о немалых деньгах.

– Опасаюсь, – тут же подтвердил я. – В связи с чем прошу обеспечить мне в тюрьме изоляцию.

Он отложил ручку и вполне по-человечески поинтересовался, что это даст. Я откровенно ответил: мне здесь по-любому больше полугода куковать – так пусть переведут на спецкорпус, там летом не так жарко и душно, как в общей камере. «Ладно, будет». Махнул рукой, попрощался – и меня увели.

Вот это удар! Спросонья, с кружкой в руках, с разбегу – о шконку! Лбом о железный край! Звон – и в голове, и в камере. Кружку выронил, вода разлилась. Со злости пнул шконку: твою мать! Повредил ногу. На лбу синяк, пальцы на ноге опухли – зашибись, какой подъем! Чифир сварили, мне дали первому – пострадавший, надо! – пытался глотнуть – обжег губы и язык. А потом еще минут десять кашлял – остановиться не мог, по кусочкам выхаркивая легкие.

Разумеется, на утренней проверке дежурный первым делом спросил о происхождении шишки у меня на голове. «О шконку ударился», – говорю. «Через десять минут – на выход, с вещами». Попрощался с компанией, предупредил: будут их, похоже, сегодня спрашивать, кто меня бил и почему.

Перевели на другой этаж, в трехместную камеру. Сосед – грязное животное с огрызком самокрутки, – тут же пристал: «Че, мусора побили? А попал за что?» Я огрызнулся: «За людоедство».

Осмотрел камеру. Кошмар! Грязь, вонь невыносимая. Нажал кнопку вызова дежурного – тот заглянул; говорю: веник и тряпку, срочно. Кинулся открывать окна. Морозный пар согнал животное с его шконки – он ничего умней не придумал, чем потребовать, чтобы окна я сейчас же закрыл. Дежурный принес веник и тряпку.

Спрашиваю соседа:

– Курить у тебя есть?

– Нет.

– А хочешь?

– Само собой!

– Чай-то хоть есть?

– Неа.

– Чифирить хочешь?

– Спрашиваешь!

Достал из сумки пачку «Мальборо» и пачку чая, положил на стол.

– Что нужно делать, знаешь?

Сосед почесал затылок, с тяжелым вздохом взялся за веник. Убирались вместе.

Только закончили – опять за мной. На выход с вещами. Вышел. Оказывается – в другой тройник. Пустой. И – такой же вонючий. И тут сука-дежурный весело кричит:

– Ну че, нести тряпку?

– В зад ее себе забей, – отвечаю.

– Что сказал?

– Что слышал.

– Пойдешь в ШИЗО – рапорт напишу!

– Валяй, только без ошибок!

Через час вошел начальник изолятора. Спросил, что, мол, за ерунда, зачем оскорбил дежурного? Я объяснил. Смеялся он долго и по-детски радостно.

– Так, значит, конфликта не было и никто тебя не бил?

– Да нет же, – говорю, – гражданин начальник, сам ударился.

Короче, вернули меня в прежнюю камеру. Не успел сесть – опять на вызов; к врачу – осмотр на предмет побоев. Что за день такой?

Наконец расстелил на шконке матрас, повернулся к стене – снова врач. Пришла укол сделать – зачем? Сообщила: сейчас поспите и успокоитесь. Сульфазин. Я сразу его узнал. Именно тот укол, от которого становится мне трудно дышать – и засыпаю в страхе, что задохнусь во сне…