Глава первая
Изабель решила, что утро замечательное. Возможно, оно было бы еще лучше, если бы она чувствовала себя насмерть измотанной после ошеломительного секса, но такого ей не выпало. Не сегодня. А может, и не завтра. А может быть, не в этом десятилетии. И тем не менее день был прекрасен.
Она установила любимую фотокамеру на штатив, выпрямилась и глубоко вдохнула сладкий воздух Оклахомы. Она не смотрела в видоискатель, как это делает большинство фотографов. Конечно, она в него заглянет в свое время, но Изабель куда больше доверяла собственным глазам, чем линзам, будь они наивысшего качества или вообще самые-самые. Она изучала ландшафт, одновременно прихлебывая из термоса кофе по-венски.
Изабель мельком глянула на свое отражение в блестящем серебристом боку термоса. Конечно, оно было искаженным, но все равно понятно, что она улыбается. И что ее губы большие, словно клоунские, — это непременно отмечали все ее любовники. Но мужчинам они, похоже, нравились.
— «Рано рожденной Зари, выходящей из струй Океана, ты уж, наверно, теперь не проспишь и поры не упустишь…» — пробормотала Изабель, удивив сама себя цитатой из Гомера. — Впрочем, вполне подходяще.
Изабель с наслаждением вздохнула. Свет здесь невероятно изысканный! И вообще травянистые прерии Оклахомы идеально подходят для начала новой фотоколлекции «Сердце Америки».
Стояла ранняя весна, однако трава на склоне горного хребта выросла уже по колено и колыхалась на утреннем ветру, как океан. В воздухе разливалось множество ароматов — пахло приближавшимся дождем, травой, озером, донеслась на мгновение острая вонь скунса… Запахи природы. Какое наслаждение!
Небо окрасилось в пастельные тона, высоко в стратосфере набухали груды кучевых облаков — безмолвное подтверждение прогноза погоды на сегодня, обещавшего грозу в середине дня. Изабель не думала о близящейся буре — она намеревалась уехать отсюда до того, как упадут первые капли дождя. Но она и не боялась непогоды. Ей было все равно. Перед ней расстилался пейзаж, который идеально послужит для снимка, открывающего новую серию. На склоне паслись бизоны. Изабель горящими глазами всматривалась в них, выбирая границы рамки кадра, мысленно создавая произведение искусства. Огромные животные в меняющемся рассветном освещении выглядели чем-то вневременным, они стояли так, что в кадр не попадали ни телеграфные столбы, ни современные дома или хотя бы дороги. Просто животные, земля и потрясающее небо.
Изабель глотнула кофе, сняла колпачок с объектива и сделала первый снимок. Она спокойно работала, от счастья по коже пробегали мурашки.
— А ты-то думала, что потеряла это, — негромко попала она себе.
Голос заполнил пустое пространство вокруг.
— Нет, не потеряла, — пробормотала она через секунду-другую, направляя телеобъектив на могучего быка, вырисовывавшегося на фоне розоватого неба. — Разве что только внутренний покой…
И ведь надо же было кому-то в «Ю-эс-эй тудэй» придумать для заказанной ей серии фотографий название «Безмятежность»! Сказать, что Изабель теперь сбита с толку, — ничего не сказать.
— Ну, спасибо тебе, Афганистан…
Конечно, ей надо было предвидеть, что командировка будет нелегкой. Но она была такой самоуверенной! Черт побери, она ведь уже двадцать лет была фотокорреспондентом — преуспевающим, отмеченным многими премиями. Не какой-нибудь наивной, романтичной девицей. Она была бесстрашной женщиной сорока двух лет… что ее и сгубило. Излишняя уверенность в своих способностях ослепила ее, она не представляла, как повлияет на нее реальность.
Разумеется, она и прежде бывала в горячих точках — Босния, Фолклендские острова и Южная Африка представали перед ее объективом. Но в Афганистане все было как-то по-другому. «Я сама стала там другой. Я почему-то утратила четкий взгляд на вещи, и меня заполнили тьма и хаос», — призналась себе Изабель. Она повернула штатив и поймала в кадр молодого теленка, резво скачущего вокруг пасущейся матери.
Все началось с того солдата, Куртиса Джонсона. У него были добрые карие глаза и юное лицо, скорее умное и привлекательное, чем красивое. Ему вряд ли было больше двадцати пяти лет, и он отчаянно флиртовал с Изабель, провожая ее к джипу. Она ехала вместе с колонной машин, на которых доставлялись припасы в маленькую деревушку, расположенную всего в нескольких милях от авиабазы США, по никудышной, покрытой выбоинами дороге.
Вообще-то Куртис ей понравился, Изабель даже задумалась, не нарушить ли собственное правило, запрещающее развлекаться во время командировок. Она прикинула разницу в возрасте, но решила, что если, черт побери, молодого Куртиса не волнует то, что она лет эдак на двадцать старше его, то почему ее это должно беспокоить?
И именно в это время у обочины дороги сдетонировала мина. Изабель мгновенно перевела камеру на автоматическую съемку — и в клубах дыма, среди языков пламени, во тьме и ужасе она добыла несколько самых сильных кадров за всю карьеру… кадров, на которых среди прочего оказался и Куртис Джонсон. Ему оторвало правую ногу и руку. Изабель фотографировала его не специально. Она вообще не сразу заметила, что он там, почти в эпицентре взрыва. Она просто делала то, к чему ее подталкивал инстинкт репортера: фиксировала правду. А потом эта правда ударила ей в лицо, и Изабель чуть не разлетелась на части.
Глаза Куртиса были все такими же добрыми, хотя их и затуманил болевой шок. Но прежде чем потерять сознание, он тревожился о других, о ней — пытался сказать, что надо убежать подальше, спрятаться… Он истек кровью на потрескавшейся земле пустыни и умер на руках у Изабель. И тут же вокруг колонны разразился ад. Изабель только и помнила, что пыталась сохранить фотоаппарат. Ей необходимы были снимки живого Куртиса. Ради его семьи. Ради самой себя.
Изабель содрогнулась всем телом и заметила наконец, что стоит рядом со штативом, ничего не снимая. Она подняла руку к пылающей щеке. Щека была влажной.
— Сосредоточься на том, что делаешь! — приказала себе Изабель, — Это твой шанс восстановить свой стержень… вернуться к нормальному состоянию.
И справиться с горем.
Изабель поступила так, как учил ее отец: вытерла слезы, отбросила воспоминания и принялась за работу.
Она снова прильнула к видоискателю, и по ее губам скользнула саркастическая улыбка. Все ее друзья сошлись бы на том, что нормальное состояние Изабель Кантелли — это совсем не то же самое, что считают нормой большинство людей. Изабель почти услышала, как подруги ей выговаривают. Мередит пожала бы плечами и сказала бы, что странности Изабель ей только на пользу — в них причина ее успешности. Робин покачала бы головой и заявила бы, что Изабель нужно обзавестись постоянным мужчиной, а не менять без конца симпатичных любовников. Ким вывернула бы душу Изабель наизнанку, а в итоге согласилась бы с Робин, что некоторая доля постоянства в жизни помогла бы Изабель стать чуть более приземленной… а Тереза заявила бы: Изабель вправе делать то, что приносит ей радость и удовольствие.
А потом в жизнь Изабель вошел Куртис Джонсон, и ее взгляд на мир изменился, она осознала, что довольно долго дурачила сама себя. Или, возможно, точнее было бы сказать — она искала себя, потому что в какой-то момент успешной карьеры и общения с умными, разборчивыми подругами, посреди волнующей и в то же время спокойной жизни она себя потеряла.
Именно поэтому она и оказалась здесь, в травянистых прериях Оклахомы. В поисках новой душевной опоры она делала то, что только и умела, — смотрела сквозь объектив фотокамеры и искала правильное направление, чтобы плыть дальше через переменчивые пейзажи жизни. И это работало, пока Изабель не позволяла себе углубляться в воспоминания. В прошлом было и хорошее, и плохое, моменты радости — и глупого страха. И если существовало какое-то чувство, которого Изабель еще не испытала, то она и не представляла, что бы это могло быть. Ей необходимо было нечто такое, что встряхнуло бы ее и вернуло способность наслаждаться жизнью. Если бы только она могла сообразить, что именно ей нужно… Но прямо сейчас, вот здесь, естественная красота Оклахомы на нее действовала.
— Вот и сосредоточься! — напомнила себе Изабель.
Она порадовалась, как легко ей удалось вернуться к выбору следующего кадра.
В очередной раз переставляя штатив, она заметила отблеск утреннего света на воде — и только теперь обнаружила текущий в глубоком овраге ручей. Она сразу же заинтересовалась новым пейзажем и пошла в ту сторону, удивленно всматриваясь в песчаный берег и чистый бурлящий поток, скрытый между деревьями и кустами.
Одинокий луч восходящего солнца прорвался сквозь зеленый покров листвы, и на поверхности ручья появилась яркая серебристая точка. Она притягивала Изабель, словно магнит.
Изабель доверилась инстинктам и осторожно, но быстро спустилась вниз, оставив позади штатив. Она ступила на песок и опустилась на колени, наклонилась над самой водой и начала снимать кадр за кадром, то и дело меняя угол и расстояние до воды. Магический свет зачаровал ее и отогнал грустные мысли об Афганистане и погибшем солдате. Изабель сменила позу и растянулась на животе, уперевшись локтями в песок, — и тут кусты на противоположном берегу зашуршали, затрещали ветки… и перед Изабель возник бизон.
Сдерживая дыхание, она продолжала нажимать на спуск, пока огромное животное шло к воде. Бизон фыркнул, но потом совершенно перестал обращать внимание на женщину; опустив черную морду к воде, он принялся шумно пить.
Изабель гадала, каким должен казаться животному ее запах. Бизон повернул голову и глянул на нее. Изабель не боялась, а значит, не страх привлек внимание гиганта. Может быть, он просто почуял человека? Изабель не пользовалась духами, лежала совершенно неподвижно, вряд ли бизон мог услышать что-то.
Так что же заставило его посмотреть прямо на нее? И почему глаза животного казались такими мудрыми? Он отошел от воды, качнул головой вверх-вниз, бросил на Изабель еще один непостижимый взгляд, а потом ускакал с резвостью, какой она не ожидала от огромного, тяжелого существа.
Изабель охватило радостное волнение. Она просмотрела кадры, снятые только что. Бизон вошел прямо в луч солнечного света. Сквозь объектив фотоаппарата шкура быка в утренней росе выглядела как бы осыпанной бриллиантами. И он кивнул ей! Будто одобрил ее снимки. А когда бизон уходил, Изабель подумала, что любое существо мужского пола отдало бы что угодно за обладание такими же достоинствами.
Изабель села и восторженно расхохоталась, наслаждаясь красотой и покоем этой древней земли. Происходило именно то, на что она надеялась, обсуждая со своим агентом будущий альбом фотографий, — земля начала успокаивать ее душу, помогая восстановить творческие способности и перестать постоянно думать о смерти и разрушении…
Поддавшись порыву, Изабель сбросила туристские ботинки и стянула носки. Закатав повыше джинсы, с фотоаппаратом в руке она осторожно шагнула в кристально чистую воду. От отчаянного холода у нее перехватило дыхание, но через несколько секунд ноги привыкли, и Изабель побрела туда, где недавно солнечный луч так красиво очерчивал бизона. Добравшись до освещенной точки, Изабель подставила лицо утреннему сиянию, а холодная вода продолжала омывать ее ступни и лодыжки.
Что-то в этом уголке затронуло ее душу. Может быть, резкий контраст между безмятежной свободой прерий — зеленых, сочных, чистых — и истерзанным войной Средним Востоком, где взгляду представали сухая обгоревшая земля да чудовищные следы стычек. Изабель глубоко дышала, воображая, что с каждым вздохом избавляется от всего темного и мрачного в себе, что вода уносит прочь воспоминания о смерти и войне. Не позволяя себе задуматься, Изабель обратилась к внимательному потоку и солнечному лучу:
— Вот это и есть то, что мне нужно. Новая перспектива, новый взгляд. Нужно очиститься. Этот бык мне кое-что сказал. Он сказал, что нужно идти к этому. Хотелось бы только знать, что такое «это». Объясни мне, Хозяйка Озер! В восьмом классе миссис Тигрица рассказывала нам о тебе. Скажи, какова моя судьба?
Изабель прекрасно понимала, что все это — лишь игра воображения, но серебристый луч как будто стал ярче в ответ на ее слова. Смеясь от удовольствия, она раскинула руки и ногой взболтала воду, подняв фонтан сверкающих капель.
Вивиан нервничала, не в силах отойти от своего оракула. Она сознавала, что слишком торопится, что ее магии нужно время, чтобы найти кого-нибудь, но успокоиться не могла. И потому, пока наяды суетились вокруг, богиня уселась перед хрустальной чашей, наполненной сотнями жемчужин, и принялась волноваться.
Когда одна жемчужина засветилась, богиня кинулась к ней, выхватила из груды и всмотрелась в молочную глубину. Картинка прояснилась, и Вивиан увидела старуху — та сидела на берегу большого озера и выплевывала в воду что-то вроде подсолнечной шелухи.
— Моложе! — с отвращением произнесла Вивиан, сжимая нить и отрывая ее от старой карги.
Бросив жемчужину обратно, богиня начала расхаживать взад-вперед.
Следующая жемчужина, вспыхнув светом, показала Вивиан дитя, играющее на берегу океана. Богиня чуть не закричала от разочарования.
— Не настолько молодую! — сердито бросила она оракулу.
Два следующих видения тоже оказались совершенно неподходящими. Не то чтобы женщины были слишком старыми или слишком молодыми, просто они были чересчур обыкновенными. Теряя остатки и без того не очень большого терпения, богиня выдернула длинный золотистый волосок из пышного облака, окутывавшего ее тело. Держа волосок над чашей с жемчужинами, она стала медленно вращать его.
Не молодая, не старая, не примитивная —
От таких не будет пользы.
Найди по моему велению безупречную
женщину;
Красота, грация и высокий дух — вот что
я требую!
Богиня отпустила волосок и, когда он не спеша опустился к груде жемчуга, завершила заклинание:
Дарую оракулу силу моего тела:
Найди в этот час нужную мне душу!
Волосок богини взорвался сиянием, серебряные искры превратились в текучий свет, он впитался в жемчужины. Магические нити, наполнившись новой силой, потянулись из владений богини на морские побережья и к озерам, вдоль рек и ручьев — они обшаривали время и миры, пока одна тоненькая нить не достигла дальнего места, именуемого Оклахомой. В мире современных смертных, в луче утреннего света радостно смеялась женщина, возвращаясь к жизни.
Вивиан схватила светящуюся жемчужину. Задержав дыхание, богиня вгляделась и увидела полнотелую блондинку, весьма странно одетую; женщина танцевала в каскаде брызг посреди ручья. Сердце богини забилось быстрее от волнения.
— Покажи мне ее лицо! — приказала она.
Оракул выделил лицо женщины. Что ж, она определенно была привлекательной. Вивиан прищурилась, всматриваясь. Не молоденькая, но и не слишком стара, по крайней мере выглядит не старой. То есть обладает преимуществами возраста и опыта. Женщина снопа засмеялась, и Вивиан вдруг заметила, что и сама улыбается. Смех незнакомки был весьма мелодичен, и женщина сразу из привлекательной превратилась в неотразимую.
— Да, — пробормотала Вивиан. — Уверена, она отлично справится с делом.
Богиня вскинула руки, потоки силы закружились вокруг нее.
Мне нужна эта смертная, когда она умрет
в своем мире.
Когда ее жизнь там закончится, ее душа
притянется ко мне.
Я исполняю желания моего спящего
возлюбленного,
Чтобы он мог избавиться от отчаяния,
жестоко его терзающего.
Я не беру ничего такого, что уже не потеряно;
Моя цель ясна — независимо от цены.
Суровая судьба Артура не должна
осуществиться —
И тогда мой любимый вернется ко мне!
Великая богиня источников, известная как Ковентина или возлюбленная Мерлина Вивиан, метнула сверкающий шар божественной силы в свой оракул… сквозь него… в другое время, в другое место, навеки меняя судьбу Изабель Кантелли.
