Конец лета
Разговор
В темноватой обшарпанной комнате, на обеденном столе с облезшим лаком стояли простые гранёные стаканы и потемневшие от времени, со слегка потрескавшейся эмалью тарелки. Закуски, лежавшие на дешеманской посуде, наоборот впечатляли изысканностью. Свежий, румяный тамбовский окорок красовался рядом с сырокопчёной «Свиной» колбасой, подмигивающей бывалому едоку изрядными кусочками сальца. Сервелат не мог таким похвастаться, в нём сало перемолото значительно мельче, однако над ним витал ореол заграничного происхождения. Дефицит из дефицитов колбаса фаршированная «Языковая» снисходительно поместилась на одной тарелке с «Докторской». Копчёный свинячий балык ждал своей очереди вместе с, тоже свинским, но рыночным, карбонатом. Всякие солёности, хрустящие бочковые огурцы, маринованные баночные корнишончики, мочёные антоновские яблочки, ядрёная капустка, засоленная вместе с клюковкой, не стоят упоминания. Разве разварная молодая картошечка, политая топлёным маслицем и обсыпанная мелко порубленной зеленюшкой, могла увлечь вопросом: С какой из трёх видов селёдок начать её есть? Или лучше всё-таки взять пряную килечку? На красную икру и множество сортов красной же рыбы, солёной, копчёной и вяленой, в силу обыкновенности, не обращалось внимания. Бедной родственницей тускло сияла маслом, поставленная «до кучи», вскрытая банка рижских шпрот.
Напитки не претендовали на внимание. Импортные джины и виски, южные красные и белые вина, дорогущие коньяки и даже шампанское на стол допущены не были. Можно легко догадаться, кто занял их место. Как поётся в песне?
Родина любимая,
Вся полна напитками,
Но один из них лишь дорог мне!
С белою головкою,
С зелёною наклейкою,
Тот, что производится в Москве.
Особая Московская. Да, её венчает не винтовая пробка, а простая, с козырёчком. Так ведь ни один нормальный выпивоха не будет возвращать недопитую бутылку в домашний бар. А в крайности, при нужде, любой советский человек знает, какой кусок газеты нужен, чтобы скатать из него затычку для поллитровки. Да, Особая Московская не элита элит, зато она ежедневно греет душу миллионам простых граждан. А цена в три рубля шестьдесят две копейки в центре страны, или даже три рубля девяносто две копейки в отдалённых районах Крайнего Севера, делает её доступной и желанной широким массам выпивающих трудящихся. При Хрущёве она стоила ещё дешевле, два восемьдесят семь. После повышения цен благодарный народ сложил следующие строки:
Товарищ, верь! Придёт она,
На водку старая цена.
И на закуску будет скидка,
Когда умрёт Хрущёв Никитка.
Цена не упала, а со временем только росла и росла. Неизвестный поэт сочинил пророческие стихи:
Водка стала пять и восемь,
Всё равно мы пить не бросим.
Рапортуем Ильичу нам и десять по плечу.
Ну, а если будет больше,
То мы сделаем, как в Польше.
Если будет двадцать пять,
Станем Зимний брать опять.
Так оно и случилось в конце 80-х. Впрочем, не стоит предаваться воспоминаниям о будущем. Лучше вернёмся к столу и послушаем разговор:
— Юра, как это вышло? Что-то не срослось? Или так и задумано было?
— Не… Я не знал, что так получится.
— Да? А вот ко мне от цеховиков пришли и сказали, что ты всё спецом замутил. Семён Миронович Гриценко. Знаешь такого? Они его поймали. Винился, просил его наказать, но семью не трогать. Ну, наказать его, понятно, наказали. А перед смертью он рассказал, что Туз его заставил. Жену с детьми убить обещал.
— Да я…
— Слушай Юра, слушай меня. Врать ему смысла не было, знал, по-любому не жить. Так он говорил, что ты Чалдона в середине лета валить хотел, а после приехать его управляющего потрошить. Ты одним словом скажи — было такое или не было?
— Было. Но…
— Было, значит. Чалдон мёртв, управляющий тоже. Управляющего отравили, Чалдон вроде сам помер. Однако люди сомневаются. Сотенку, другую кому надо сунешь, в бумаге что угодно напишут, она всё стерпит.
— Да…
— Молчи, я не всё сказал. Послали цеховики в посёлок своего человека. Так тот денег в тайнике на закупку песка не нашёл. Ты мне опять скажи — говорил, что золото тебе ни к чему, наличные возьмёшь?
— Говорил.
— Ну, хоть не отпираешься и то хорошо. Вот люди меня и спросили. Меня, Юра! МЕНЯ! За что дескать мы ворам деньги платим? Охранять нас обещали, не охраняют. Ограбили. Лучших людей загубили. А ты знаешь, что я им ответил? Молчи! Не знаешь! НИЧЕГО! Ничего я им ответить не смог! Ты по беспределу на людей наехал, теперь они платить не будут. Денег у них нет. Благо воровское значит тоже без денег осталось. Ладно бы у них просто бабло слямзили! Им всю работу порушили! Их людей сейчас КГБ трусит! Ты этого хотел? Молчи! Сказать тебе нечего, слушай, что я скажу: завтра. Или завтра деньги сюда на стол кладёшь, или перед сходом ответишь. Был ты авторитетным вором, вдруг в бандюки пошёл, с мокрухой связался. Пошёл отсюда!
Стакан наполнился наполовину, меньше малого по местной норме. Затем был выпит со словами: «За упокой!» и занюхан кулаком.
