Не знаю уж, чего я ожидал после нападения чудовищ. Мы просто слонялись по кораблю в каком-то оцепенении. Некоторые пытались что-то высмотреть с временной палубы. Продолжалось это до тех пор, пока из воды снова не высунулась эта прыскалка и чуть не сбила одного из нас; тогда капитан Уркхардт приказал всей команде оставаться внутри корабля, а люк был закрыт.

После ужина (если это можно назвать ужином, некоторые просто сделали себе бутерброды) я неожиданно услышал объявление: мне было приказано немедленно явиться на совещание глав отделов.

– Это тебя, Том? – спросил Чет Трэверс. – Говорят, дядя Альф заболел. Дверь его каюты закрыта.

– Видно, меня. – На дядю все случившееся подействовало очень сильно; по приказу единственного оставшегося у нас медика, доктора Пандита, он принял большую дозу снотворного и лежал в постели.

– Тогда тебе лучше поторопиться.

Сначала я отправился в каюту капитана Уркхардта, но там было темно. Тогда я сообразил и пошел в капитанскую каюту. Дверь ее была нараспашку, некоторые уже сидели вокруг стола, во главе с капитаном Уркхардтом.

– Отдел специальной связи, сэр, – отрапортовал я.

– Садитесь, Бартлетт.

За мной вошел Гарри, после чего Уркхардт встал, закрыл двери и снова сел на свое место. Я огляделся, думая про себя, что это довольно странное совещание глав отделов. Из присутствовавших один только Гарри Гейтс был начальником, когда мы покидали Землю. Мистер Истмен был вместо командора Фрика. Мамочка О’Тул умерла уже давно, но теперь погиб и Кас; отдел экологии был представлен мистером Кришнамурти, который, когда мы улетали, всего лишь присматривал за кондиционированием воздуха и гидропоникой. Мистер О’Тул заменял доктора Бэбкока, мистер Регато – мистера Роча. Сержант Андреели, бывший также техником при двигателях, находился здесь вместо дяди Стива, и он был единственным оставшимся в живых из всей охраны корабля – пару дней тому назад его отослали на корабль со сломанной рукой. Доктор Пандит сидел на месте, принадлежавшем когда-то доктору Деверо.

Ну и конечно я, но я только временно замещал дядюшку Альфа, к счастью еще живого. Хуже всего было то, что вместо прежнего капитана сидел капитан Уркхардт.

Капитан Уркхардт начал:

– У меня нет необходимости описывать вам подробно то положение, в котором мы находимся, вы знаете его не хуже меня. Опустим мы также и обычные рапорты по отделам. По моему мнению, наше исследование этой планеты завершено; с имеющимся у нас персоналом и техникой мы не можем ничего к нему добавить… Осталось только составить дополнительный отчет об опасности, с которой мы сегодня столкнулись, чтобы первые поселенцы были готовы защитить себя. Есть возражения? Доктор Гейтс, вы желаете продолжить здесь исследования?

На лице Гарри появилось удивление, и он ответил:

– Нет, капитан. При сложившихся обстоятельствах – нет.

– Замечания? – (Замечаний ни у кого не было.) – Хорошо, – продолжил Уркхардт. – Тогда я предлагаю проложить курс к Альфе Феникса. Панихида завтра в девять; стартуем в полдень. Замечания? Пожалуйста, мистер О’Тул.

– Вы хотите знать, будут ли у нас готовы ко времени все расчеты? Думаю, да, если мы с Жанет сейчас сядем за работу.

– Садитесь сразу, как только мы разойдемся. Мистер Регато?

Вид у Регато был пораженный.

– Я не ожидал этого, капитан.

– Я понимаю, все это несколько неожиданно, но все-таки может ваш отдел подготовиться? Насколько мне известно, мы закончили набирать топливо.

– Не в этом дело, капитан. Конечно, двигатели будут готовы. Только мне казалось, что нам предстоит один дальний переход – к Земле.

– И что же заставило вас прийти к такому заключению?

– Ну… э-э-э… – Новый старший механик начал заикаться и чуть не перескочил с ПЛ-жаргона на родной испанский. – Но ведь мы в жутком положении, сэр. Нашему отделу придется стоять вахты через одну, почти не отдыхая. Не могу говорить за другие отделы, но у них ситуация, вероятно, не лучше.

– Конечно, не можете, да я вас об этом и не прошу. А что касается вашего отдела, технически он готов?

Регато сглотнул:

– Да, сэр. Только ведь ломаться могут не одни механизмы, люди тоже.

– А разве не пришлось бы вам точно так же стоять вахты через одну, если бы мы направились сейчас к Солнцу? – Уркхардт не стал дожидаться и так очевидного ответа и продолжил: – Жаль, что мне приходится это говорить. Мы здесь не для собственного удовольствия, мы выполняем возложенную на нас миссию… и всем вам это известно. Сегодня, перед самым своим отлетом, капитан Свенсон сказал мне: «Примите командование моим кораблем, сэр. Выполняйте порученное нам задание». И я ответил: «Есть, сэр». Позвольте мне напомнить вам, в чем состоит это задание: нас послали для проведения тех самых исследований, которыми мы занимаемся, с приказанием продолжать поиски до тех пор, пока у нас сохраняется связь с Землей. После прекращения связи мы имеем право вернуться, если сможем. Так вот, джентльмены, связь с Землей у нас пока еще есть, следующий пункт, назначенный к исследованию, – Альфа Феникса. По-моему, все совершенно ясно.

В моей голове была такая сумятица, что я едва его слышал. Я думал: кем, интересно, этот олух себя считает? Колумбом? «Летучим голландцем»? Нас осталось в живых чуть больше тридцати человек – это из двух сотен. Лодок нет, вертолетов нет… Я чуть не прослушал следующее, что он сказал.

– Бартлетт?

– Сэр?

– Что насчет вашего отдела?

Тут меня осенило, что именно мы являемся ключевым отделом – мы, психи. Когда мы утратим контакт, он должен будет повернуть назад. Меня так и подмывало заявить, что все мы вдруг оглохли, но, как я хорошо понимал, это бы не прошло. Так что я воздержался.

– Как вы верно сказали, сэр, у нас есть связь с Землей.

– Очень хорошо. – Он перевел взгляд на доктора Пандита.

– Одну секунду, капитан, – продолжил я. – Это еще не все.

– Да? Говорите, в чем дело.

– Ну, этот следующий бросок будет продолжаться около тридцати лет. Я имею в виду Гринвичское время.

– Что-то в этом роде. Чуть поменьше.

– «Что-то в этом роде». Специальных связистов осталось трое: я, дядя – я хотел сказать мистер Макнил – и Мэй-Лин Трэверс. Думаю, дядю считать не надо.

– Почему?

– Потому что он все еще на связи со своим первоначальным телепартнером и ей сейчас почти столько же лет, сколько ему. Как вы думаете, проживет дядя еще тридцать лет?

– Но для него это будет не тридцать лет… А, простите! Я понял, о чем вы. Ей будет уже за сто, если она вообще доживет. Может стать сенильной.

– Возможно, сэр. А скорее всего – умрет.

– Ну хорошо, забудем про Макнила. Остается вас двое. Вполне достаточно для того, чтобы передавать самые существенные сообщения.

– Сомневаюсь, сэр. На Мэй-Лин надежда тоже слаба. У нее связь только вторичная, а ее напарнику больше тридцати, детей нет. По опыту других телепар я бы счел крайне маловероятным, что они сохранят связь после очередного пика. Особенно – после пика в тридцать лет.

– Остаетесь еще вы.

Тут я вдруг подумал, что, если бы у меня хватило духу прыгнуть с корабля в воду, все остальные могли бы спокойно отправиться домой. Но это была просто секундная мысль: я, конечно, когда-нибудь умру, но, уж во всяком случае, не из-за самоубийства.

– Мой случай не многим лучше, сэр. Моей напарнице около… – мне пришлось остановиться и подсчитать, результат как-то не укладывался в голове, – около девятнадцати, сэр. Детей нет. И нет шансов, что дети появятся, прежде чем мы войдем в пик… Да и в любом случае я не смог бы связаться с новорожденным ребенком. Когда мы выйдем из пика, ей будет под пятьдесят. Насколько мне известно, до настоящего момента у всего нашего флота не было случаев восстановления связи после столь долгого перерыва.

Уркхардт ответил не сразу:

– У вас есть какие-нибудь причины считать, что это невозможно?

– Ну… вообще-то, нет, сэр. Но это крайне маловероятно.

– Мм… Вы считаете себя специалистом в теории телепатии?

– Кем? Конечно нет, сэр. Я просто телепат, вот и все.

– Думаю, скорее всего, он прав, – вступил в разговор доктор Пандит.

– А вы – специалист, доктор?

– Я, сэр? Как вам известно, моей специальностью являются редкие заболевания. Однако…

– В таком случае мы проконсультируемся со специалистами на Земле. Возможно, они смогут предложить какой-то способ улучшить наши шансы. Вполне возможно, ввиду сложившихся обстоятельств Фонд разрешит снова использовать наркотики для уменьшения вероятности того, что после пика не удастся восстановить связь. Или что-нибудь еще.

Я хотел сказать ему, что Вики не станет рисковать и принимать опасные наркотики, к которым можно и привыкнуть. А потом передумал. Пэт принимал – значит и Вики может.

– Это все, джентльмены. Мы стартуем завтра в полдень. Да, вот еще. Один из вас намекал, что моральный дух на корабле не слишком высок. Все так, и я знаю это, возможно, лучше, чем кто-либо из вас. Однако дух восстановится, и мы сможем быстрее забыть о своих утратах, если мы сразу же возьмемся за работу. Хочу лишь добавить, что все вы, как старшие офицеры этого корабля, можете сделать очень многое для повышения духа, просто подавая хороший пример. И я уверен, что так вы и поступите. – Он встал.

Не знаю уж, каким образом по кораблю разносятся новости, но, к тому времени как я дошел до столовой, все уже знали, что мы завтра стартуем. И не к Земле. Я сразу выскочил из столовой, она вся гудела от разговоров, а мне не хотелось принимать в них участие, мысли у меня путались. Я думал о том, что капитан хочет сделать еще один переход, после которого он, скорее всего, не сможет сообщить результаты – если те вообще будут – на Землю. А из-за этого у всех нас появляются великолепные шансы никогда не вернуться домой. С другой стороны, я не мог не восхищаться тем, с какой твердостью он напомнил нам о наших обязанностях и в зародыше подавил панику. Воля у него была.

У «Летучего голландца» тоже была воля, правда, по последним сообщениям, он все еще пытался обогнуть мыс Горн, и все так же безуспешно.

Вот капитан – капитан Свенсон, поправил я себя – не был бы таким упертым.

А может, был бы? Если верить Уркхардту, последними словами капитана было напоминание, что он должен продолжать нашу миссию. Все мы были очень тщательно подобраны (не считая нас, психов), и вполне могло статься, что и шкипер, и запасной шкипер каждого корабля выбирались в первую очередь за бульдожье упрямство, то самое качество, которое не давало Колумбу отступить даже тогда, когда у него кончалась питьевая вода, а команда готова была взбунтоваться. Я вспомнил, что дядя Стив как-то высказывал такое предположение.

Тут я решил пойти и поговорить с дядей Стивом… а потом вспомнил, что не могу этого сделать, и вот тогда-то почувствовал себя действительно паршиво. Когда мои родители умерли, два пика тому назад, я почувствовал себя паршиво потому, что я не чувствовал себя настолько плохо, насколько был бы должен. Когда это случилось – или, вернее сказать, когда я узнал об этом, – они были уже мертвы, люди, которых я давно не видел, превратились просто в лицо на фотографиях. Но дядю Стива я видел ежедневно, я видел его еще сегодня. И я привык обсуждать с ним все свои проблемы, когда они казались чересчур велики для меня одного.

Вот тут-то я почувствовал утрату. Запоздалый шок, который случается, когда после сильного удара не сразу чувствуешь боль. Боль появляется только тогда, когда соберешься и поймешь, что тебя ударили.

Хорошо, что в этот момент кто-то постучал в мою дверь, иначе я бы разревелся.

Это была Мэй-Лин со своим мужем, Четом. Я пригласил их в каюту, и они сели на койку. Чет сразу приступил к делу:

– Том, как ты относишься ко всему этому?

– К чему?

– Ко всей этой идиотской попытке идти дальше с тем, что осталось от команды.

– Какая разница, как я отношусь? – медленно ответил я. – Я же не командую этим кораблем.

– Именно ты им командуешь.

– Что?

– Ну не совсем так, я просто хотел сказать, что ты можешь прекратить эту ерунду. Так вот, Том, все знают, что́ ты сказал капитану, и…

– А кто сказал?

– Что? Да не важно. Если это пошло не от тебя, возможно, рассказали все остальные, бывшие на вашем совете. Теперь уже все знают. В том, что ты ему говорил, есть смысл. Суть в том, что Уркхардт зависит от тебя и связь со штаб-квартирой на Земле у него только через тебя. Так что ты тот человек с дубинкой. И ты можешь его остановить.

– Что? Подожди, я же не единственный. Ясно, что он не рассчитывает на дядю, – а как насчет Мэй-Лин?

Чет покачал головой:

– Мэй-Лин не собирается «переговариваться» для него.

– Подожди, Чет, я же этого не говорила, – сказала Мэй-Лин.

Он с обожанием поглядел на жену:

– Ну не притворяйся такой дурочкой, любовь моя. Ты же прекрасно знаешь: нет ни малейших шансов, что после пика ему будет от тебя какой-нибудь толк. А если наш отважный капитан Уркхардт сам этого еще не понял, так я ему объясню, даже если для этого придется пользоваться словами, которые не говорят при женщинах.

– Но ведь может получиться, что я останусь в контакте.

– Нет, не может, иначе я крепко настучу тебе по твой прелестной головке. Наши дети будут расти на Земле.

Мэй-Лин взглянула на него и успокаивающе похлопала его руку. Трэверсы пока не ждали ребенка, но всем было известно, что они надеются. До меня начало доходить, почему Чет столь непреклонен, и я почувствовал полную уверенность, что Мэй-Лин действительно не возобновит контакта после пика, если муж немного с ней поговорит. Для нее было гораздо важнее то, чего хочет Чет, чем то, чего хочет капитан, или какой-то абстрактный долг по отношению к Фонду там, на Земле.

– Обдумай все это хорошенько, Том, – продолжил Чет, – и ты поймешь, что просто не можешь подводить своих товарищей. Лететь дальше – просто самоубийство, и все это понимают, все, кроме капитана. Теперь все зависит от тебя.

– Э-э-э, я об этом подумаю.

– Подумай. Только не тяни слишком долго. – И они ушли.

Я лег, но не уснул. Все заключалось в том, что Чет почти наверняка прав, в том числе и в своей уверенности, что Мэй-Лин не сможет связаться со своей телепарой после очередного пика; у нее и теперь иногда пропадал контакт. Со времени последнего пика технические и математические материалы, которые должна была передавать она, передавал я, так как ее контакт все время прерывался. Чету не потребуется стучать по ее (вполне согласен) хорошенькой головке, так как она и сама теряла связь.

А с другой стороны…

Добравшись так до восемнадцатого «а с другой стороны», я встал, оделся и пошел искать Гарри Гейтса; мне пришло в голову, что, раз он глава отдела и также присутствовал на совещании, поговорить с ним вполне позволительно.

В каюте его не было; Барбара посоветовала мне посмотреть в лаборатории. Там он и находился, погруженный в распаковывание образцов, присланных вчера с берега. Гарри поднял глаза:

– Ну, Том, как дела?

– Да не очень.

– Понимаю. Слушай, у меня даже не было подходящего случая как следует тебя поблагодарить. Сделать это в письменной форме или ты согласишься на устную?

– Будем считать, что ты поблагодарил. – Сперва я его даже не понял, я ведь и вправду совсем забыл, что вытащил его из воды. Мне об этом некогда было думать.

– Как скажешь. Но я этого не забуду. Ты же понимаешь?

– Хорошо. Гарри, мне нужен твой совет.

– Тебе нужен? Да ради бога, у меня их сколько угодно, любых фасонов и расцветок. Все бесплатные и, боюсь, ценность любого из них в точности равна цене.

– Ты был сегодня на совещании.

– И ты тоже. – На лице его появилось беспокойство.

– Да. – Я рассказал ему, что меня тревожит, потом, чуть подумав, рассказал и то, что сказал мне Чет. – И что же я должен делать, Гарри? Чет совершенно прав: на то, что из этого нового прыжка будет какой-либо толк, шансов мало. Даже если мы найдем планету, стóящую того, чтобы о ней сообщить на Землю, – а шансов на это немного, если посмотреть результаты по всему флоту, – мы, скорее всего, не сможем о ней сообщить. Вернее, сможем, но только по возвращении на Землю, через две сотни лет после старта. Идти на это дело смешно, и, как верно сказал Чет, это самоубийственно. Но с другой стороны, капитан прав: именно на это мы и подписывались. Программа полета корабля говорит, что мы должны продолжать двигаться вперед.

Прежде чем ответить, Гарри осторожно развернул очередной образец.

– Томми, спроси меня о чем попроще. Спроси меня, жениться тебе или нет, – и я скажу тебе прямо, как на духу. Или о чем-то еще. Но есть вещь, которую ни один человек не может сказать другому: это в чем состоит его долг. Это каждый должен решать для себя сам.

Я немного подумал:

– Какого черта, Гарри, сам-то ты как ко всему этому относишься?

– Я? – Он приостановил свое занятие. – Том, я просто не знаю. Что касается лично меня… ну, пожалуй, на этом корабле я был счастливее, чем когда-либо в своей жизни. При мне моя жена и дети, я занят именно той работой, которая мне нравится. Но это я, у других все может быть иначе.

– А как насчет твоих детей?

– Вот тут, конечно, есть загвоздка. Для семейного человека… – Он нахмурился. – Я не могу ничего тебе посоветовать, Том. Если я хоть чуть намекну, что ты не должен выполнять условия подписанного тобой контракта, – это будет побуждение к бунту на борту, самое тяжелое преступление для нас обоих. Сказать тебе, что ты обязан выполнять то, что хочет капитан, – это было бы законопослушно, но это может означать смерть. Твою, мою, моих детей и всех остальных, потому что на стороне Чета здравый смысл, даже если закон против него. – Он вздохнул. – Том, сегодня я чуть не отдал концы, спасибо тебе еще раз, и мои суждения пока не вернулись в норму. В общем, я не могу дать тебе совета, я не беспристрастен.

Я молчал. Как жаль, что так случилось с дядей Стивом, у него-то всегда и на все был ответ.

– Единственное, что я могу, – продолжал Гарри, – это предложить тебе одну вещь.

– Да? И что это?

– Ты можешь подойти к капитану в частном порядке и рассказать ему, чем и насколько ты обеспокоен. Это может повлиять на его решение. Во всяком случае, ему стоит об этом знать.

Я сказал, что подумаю, поблагодарил его и ушел. Лег спать и в конце концов все-таки уснул. Проснулся я посреди ночи оттого, что корабль трясся. Корабль, находясь на воде, всегда чуть покачивается, но совсем не таким образом, не с такой силой и, уж конечно, не на Элизии.

Тряска прекратилась, а затем вновь началась… и снова прекратилась… и началась. Я начал гадать, что это… когда неожиданно корабль задрожал, на этот раз совершенно другим, знакомым образом. Так бывает при запуске двигателя на самой малой мощности. Техники называли это «прочистить глотку», это был обычный элемент проверки двигательной установки. Решив, что просто мистер Регато заработался допоздна, я успокоился. Тряски больше не было.

За завтраком я узнал, в чем было дело: эти огромные твари испробовали что-то – никто не знал, что именно, – на самом корабле, после чего капитан, вполне логично, приказал мистеру Регато использовать против них факел. Теперь, хотя мы по-прежнему не знали о них почти ничего, мы установили точно – они не защищены от перегретого пара и высокого уровня радиации.

Каким-то образом очередная стычка с морскими чудовищами придала мне смелости, я решил пойти к капитану, как советовал Гарри.

Он впустил меня в каюту, заставив прождать у двери не более пяти минут. Затем он только молчал, позволив мне говорить сколько захочется. Я описал всю картину, как она мне виделась, не упоминая Чета и Гарри. По его лицу мне не было понятно, пронял я его или нет, так что излагал я все очень драматически: что дядю и Мэй-Лин можно не считать, что шансы на то, что после следующего пика от меня будет какой-нибудь толк, очень малы, и поэтому он собирается рисковать кораблем и командой при очень и очень плохих условиях.

Окончив, я так и не понял, убедил я его или нет. Он не стал отвечать мне прямо, а вместо этого сказал:

– Бартлетт, вчера вечером за закрытой дверью вашей каюты в течение пятидесяти пяти минут находились двое членов экипажа.

– Да, сэр.

– Вы беседовали с ними на эту тему?

Мне очень хотелось соврать.

– Э-э-э… да, сэр.

– После этого вы нашли на корабле еще одного члена команды и пробыли у него допоздна или, лучше сказать, до раннего утра. Вы беседовали с ним на ту же тему?

– Да, сэр.

– Очень хорошо. В таком случае я должен задержать вас на время расследования по двум обвинениям: подозрении в намерении поднять мятеж на борту и подозрении в подстрекательстве к мятежу на борту. Вы арестованы. Отправляйтесь в свою каюту и не покидайте ее. Никаких посетителей.

Я сглотнул, и тут мне на помощь пришло то, что я как-то слышал от дяди Стива, – он ведь был матерым специалистом по космическому праву и очень любил обсуждать эту тему.

– Есть, сэр. Однако я настаиваю на возможности встречи с выбранным мной поверенным, а также на открытом слушании дела.

Капитан безразлично кивнул, словно я сказал ему, что идет дождь.

– Конечно. Все ваши законные права будут соблюдены. Но с этим придется подождать, мы сейчас готовимся к старту. Поэтому считайте себя арестованным и отправляйтесь в свою каюту.

Он отвернулся и предоставил мне возможность отконвоировать себя в каюту. Непохоже было, что он на меня сердится.

И вот я сижу один в своей каюте. Мне надо сказать дяде, что ему нельзя ко мне приходить, а потом передать то же самое Чету. В голове не умещается, как такое могло со мной случиться.