Я должен либо дописать эти мемуары, либо забросить их окончательно. Теперь у меня почти нет времени писать, потому что работы навалом, а делать ее некому. Эта штука, которую мы подцепили на Констанс – или на Земле, если наши припасы были плохо продезинфицированы, – задала нам работы, особенно в моем отделе. Сейчас нас осталось только шестеро, и на нас лежит вся связь. Шестеро – это дядя, я, Мэй-Лин, Анна, Глория и Сэм. Дасти остался в живых, но утратил контакт, видимо – навсегда. У его брата не было детей для создания вторичной пары, и они просто не сумели возобновить связь после очередного пика.

Я связываюсь со своей внучатой племянницей Кэтлин и с Молли, ее матерью. Мы с Пэтом все еще можем переговариваться, но только с их помощью; когда мы пробуем связаться без них, это похоже на разговор в металлообрабатывающем цехе. Понимаешь, что тебе что-то говорят, но чем больше напрягаешь уши, тем меньше слышишь. Пэту стукнуло пятьдесят четыре, когда мы были на очередном пике, теперь у нас с ним просто нет ничего общего. С того времени как умерла Моди, его вообще ничего не интересует, кроме бизнеса, а меня это как-то вовсе не волнует.

Дядя – единственный из нас, кто не ощущает, что его телепартнер становится чужим человеком. Селестине сейчас сорок два, они скорее сближаются, чем отдаляются. Я продолжаю называть ее «Лапочка», просто чтобы послушать ее хмыканье. Трудно себе представить, что она вдвое старше меня, по мне – у нее должны быть косички и дырка между передних зубов.

В общем и целом чума стоила нам тридцати двух человек. Я выздоровел. Док Деверо не смог, также как Пруденс и Руп. Нам пришлось сомкнуть ряды и вести себя так, словно их с нами никогда и не было. У Мэй-Лин умер ребенок, и какое-то время мы думали, что потеряем и ее саму, однако теперь она снова стоит вахты, делает все, что надо, и даже иногда смеется.

Думаю, больше всего нам не хватает мамочки О’Тул.

Что еще произошло существенного? А что вообще может произойти на корабле? Ничего. Бета Гидры оказалась пустышкой. Не только ничего даже отдаленно напоминающего планету земного типа – во всей системе не оказалось ни одного океана, я имею в виду океаны, состоящие из воды. Пришлось выбирать, что взять в качестве топлива, аммиак или метан. Старший механик долго и озабоченно обсуждал этот вопрос с капитаном, прежде чем выбор пал на аммиак. Вообще-то, теоретически, «Элси» может жечь все что угодно; только дай его масс-конвертеру что-нибудь пожевать, и тут же начинает работать старый закон «Е = mc²», и факел выбрасывает массу в виде излучения со скоростью света и нейтроны почти со скоростью света. Вот только конвертеру было все равно, что перемалывать, а вспомогательному оборудованию – нет, оно рассчитано на жидкость, предпочтительно воду. У нас был выбор между тем, садиться ли в аммиак, уже жидкий от холода, или на дальнюю планету, покрытую по большей части льдом, но льдом с температурой, почти равной абсолютному нулю. Ну, и инженеры, скрестив пальцы, посадили корабль в аммиачный океан и наполнили топливные баки. Поначалу мы назвали планету Инферно, а потом напридумывали ей имен и похлеще. Мы просидели там четыре дня при удвоенной гравитации. Было холодно, очень холодно, хотя отопительная система работала на полную мощность.

В систему Беты Гидры возвращаться мне не очень хочется; если у кого-нибудь другой обмен веществ – пусть пользуется на здоровье, добро пожаловать. Кому там понравилось, так это Гарри Гейтсу: планеты и здесь были выстроены согласно правилу Тициуса – Боде. По мне – да пусть хоть клином выстраиваются, какая разница!

Кроме того, мне запомнилось, пожалуй, только одно событие – (и надо же) политические неурядицы. Как раз тогда, когда мы входили в последний пик скорости, разразилась война между Африкано-Европейской Федерацией и Южноамериканскими Соединенными Штатами. Нас это вроде и не касалось; большинство так и считало; если у кого и были в этом конфликте определенные симпатии, их благоразумно хранили про себя. Но мистер Роч, наш старший механик, родом из Федерации, а его первый помощник – из Буэнос-Айреса. И когда Буэнос-Айресу досталось, а в нем, возможно, и кое-кому из родственников мистера Регато, тот возложил персональную ответственность за это на своего босса. Глупость, конечно, но куда денешься?

После этого капитан отдал приказ относить ему на просмотр все новости с Земли, которые мы собираемся печатать; одновременно он напомнил нам о некоторых ограничениях, налагаемых на связистов, в отношении секретности переговоров корабля. Думаю, у меня лично хватило бы мозгов показать капитану то сообщение, прежде чем его напечатать, но кто ж может это точно знать? На «Элси» всегда была свобода печати.

Нас спасло только то, что мы вошли в пик сразу же после той заметки. А когда вышли из пика, на Земле прошло четырнадцать лет и по новой расстановке сил Аргентина уже обнималась со своими бывшими врагами, а с остальной Южной Америкой была на ножах. И вскоре мистер Роч и Регато мирно, как и прежде, играли в шахматы, и трудно было поверить, что капитану пришлось запретить им приближаться друг к другу, чтобы они не вцепились в глотки один второму.

Все земные события кажутся мне немного нереальными, хотя мы регулярно получаем новости, пока не выходим на пик. Ведь только привыкнешь к новой ситуации – и тут «Элси» проходит пик, на Земле проходят года, и все там уже по-другому. Раньше была Планетная лига, а теперь это Объединенная система, и они говорят, что новая конституция сделает войну невозможной.

Но для меня это все равно Планетная лига; и прежняя конституция тоже делала войну невозможной. Интересно, что они там поменяли, кроме названий?

Добрую половину новостей я просто не понимаю. Кэтлин сообщила, что их класс скинулся своими равнялками, чтобы купить школе «Фарди» в качестве подарка к окончанию. И что они собираются зафитилить его в первый раз на репетиции выпускного, и ей надо бежать, так как ее привлекли для дежурства. Все это из нашего последнего разговора. Ну так пусть мне кто-нибудь объяснит, что такое эта (это? этот?) «Фарди» и почему нельзя было оставить ее (его?) в покое?

Новости научные я тоже не понимаю, но здесь я хотя бы знаю почему, и знаю, что обычно кто-нибудь из находящихся на борту их понимает. Релятивисты до крайности возбуждены поступающей информацией. Информация эта настолько специальна, что всю ее приходится передавать назад для подтверждения правильности приема, а в это время Жанет Меерс стоит у тебя над душой и пытается выхватить кассету из диктофона. Мистер О’Тул тоже возбужден, однако внешне это выражается только тем, что у него краснеет кончик носа, доктор Бэбкок никогда не выказывает возбуждения, однако, после того как я скопировал монографию под названием «Самнер относительно некоторых аспектов теории безотносительности», он два дня не появлялся в столовой. После этого я передал обратно в ФДП другую монографию, написанную им самим. Она тоже была набита неудобоваримыми формулами, но у меня создалось впечатление, что доктор Бэбкок в вежливой форме обзывает профессора Самнера идиотом.

Жанет Меерс пыталась мне что-то объяснять, но я не понял ничего, кроме того, что концепция одновременности совершенно меняет облик физики.

– До сих пор, – говорила она, – мы занимались относительными аспектами пространственно-временного континуума. Но то, что делаете вы, телепаты, не имеет никакого отношения к пространству-времени, безотносительно к нему. Без времени нет пространства, без пространства не может быть времени. Без пространства-времени не может быть сохранения энергии-массы. Господи, да вообще ничего не может быть! Неудивительно, что некоторые из стариков от всего этого просто свихнулись. Но теперь понемногу становится понятным, каким образом можно вписать вас в физику – в новую физику, она совершенно меняется.

Мне и со старой-то физикой было достаточно проблем; от одной мысли о том, что придется учить новую, начинала болеть голова.

– А какая от этого польза? – спросил я.

Жанет была просто шокирована.

– Физика совсем не должна иметь какую-либо пользу. Физика просто существует.

– Ну, не знаю. Старая физика была полезной. Возьмем, например, этот факел, который двигает наш корабль.

– Ах, это!.. Это же не физика, это просто техника, – произнесла она таким тоном, словно я сказал нечто неприличное.

Жанет я никогда не понимал и не пойму; пожалуй, хорошо, что она сказала, что будет для меня «как сестра». По словам Жанет, ее совершенно не волнует, младше я ее или нет, но она никогда не сможет смотреть снизу вверх на человека, неспособного решить в уме уравнение четвертой степени, – ведь жена должна смотреть на своего мужа слегка вверх, так ведь?

Теперь мы разгоняемся с ускорением в полтора g. Таким образом, каждый разгон и торможение сокращаются примерно до четырех месяцев по времени корабля, несмотря даже на то, что расстояния стали больше. Во время разгона я вешу двести двадцать фунтов и стал носить бандаж, но в пятидесяти процентах дополнительного веса нет ничего плохого; возможно, это даже хорошо для нас; тут, на корабле, слишком мало физических нагрузок.

ФДП прекратил использование наркотиков для облегчения связи на пике скорости; это сильно порадовало бы доктора Деверо, ему наркотики очень не нравились. Теперь или твой телепартнер приспосабливается к тебе при помощи гипноза и внушения, или уж не приспосабливается, если не может. Кэтлин сумела не потерять связь со мной во время последнего пика, однако я вижу, что флот теряет одну телепару за другой, особенно быстро теряют ее те, кто не получил дополнительных телепартнеров. Не знаю, что было бы с моей связью без Кэтлин. Ничего хорошего, я думаю.

А пока что на «Нинье» и «Генри Хадсоне» осталось всего по две команды; на остальных четырех кораблях, все еще находящихся в контакте с Землей, примерно такое же положение. Мы, пожалуй, находимся в самой лучшей форме, хотя корабельных новостей мы получаем теперь мало, так как мисс Гамма потеряла контакт со своими сестрами, а может, и их самих. «Санта-Мария» числится «погибшей», но «Марко Поло» пока считается просто «утратившим контакт»; при последней связи он как раз подходил к пику и до выхода из него остается еще несколько земных лет.

Сейчас мы направляемся к небольшой звезде класса G, которая при взгляде с Земли настолько слабо видна, что не заслужила себе не только имени, но даже и греческой буквы в своем созвездии, у нее есть только каталожный номер. Если смотреть с Земли, она расположена в Фениксе, между Южной Гидрой и Китом (Южная Гидра – это не Гидра, простая Гидра на шесть часов по прямому восхождению выше и дальше на север). Дядя дал ей имя «Полустанок», так мы ее и называли, невозможно ведь без запинки выговорить номер по Паломарскому каталогу каждый раз, когда хочешь сказать, куда мы теперь направляемся. Без сомнения, если у нее окажется планета, хоть в половину такая же роскошная, как Конни, звезда эта получит достаточно солидное имя. К слову, несмотря на подхваченную нами болезнь, Конни будет колонизована; первые корабли с поселенцами уже в пути. Какая бы это ни была зараза (к тому же не исключено, что мы прихватили ее с собой с Земли), она не хуже, чем полдюжины других, с которыми люди боролись и которые победили. Во всяком случае, такова официальная точка зрения, и корабли первопоселенцев отправились, зная, что они, возможно, заразятся и должны будут победить эту болезнь.

Лично я считаю, что все способы умереть одинаково опасны. Если уж ты умер – ты умер, даже если ты умер от «ничего серьезного». А чума эта, как бы ужасна она ни была, меня не убила.

«Полустанок» не стоил того, чтобы на нем останавливаться. Теперь мы направляемся к Бете Кита, в шестидесяти трех световых годах от Земли.

Жаль, что Дасти потерял контакт и не может больше передавать изображения; я хотел бы посмотреть на свою правнучатую племянницу Вики. Так-то я знаю, как она выглядит: морковно-рыжие волосы, веснушки на носу, зеленые глаза, большой рот и брекеты на зубах. В настоящее время она щеголяет с подбитым глазом: глаз ей подбили в школе; кто-то назвал ее психом, и ей это не понравилось, – жаль, что я не видел этой драки. Конечно, я знаю, как она выглядит, но все равно хотелось бы посмотреть.

Интересно, что в нашей семье сплошные девицы. Конечно, если посчитать всех потомков моих сестер и брата вместе, будет примерно поровну того и другого пола. Но у Моди с Пэтом было две дочки, и ни одного сына, а я улетел, не женившись, так что фамилия Бартлеттов исчезла.

Очень хотелось бы иметь снимок Вики. Я знаю, что она далеко не красавица, но уверен, что она хорошенькая – типа девчонки-сорванца, у которой вечно ободранные коленки, потому что она не хочет играть в девчачьи игры. Вики обычно остается на связи, после того как закончена передача сообщений, и мы с ней болтаем. Возможно, это из вежливости, она ведь, очевидно, считает меня таким же старым, как ее прадедушка Бартлетт, хотя мать и говорила ей, что я не такой. Я полагаю, это зависит от того, где ты находишься. С моей стороны я бы сейчас только кончал последний курс колледжа, но она-то знает, что я – близнец Пэта.

Если ей так уж хочется нацепить на меня длинную седую бороду, пускай, ради общения с ней я согласен. Сегодня утром она спешила, но очень вежливо извинилась:

Хорошая девочка.