В Швейцарии я пробыл всего два дня. Я бегло осмотрел Цюрихское озеро, этим все развлечения и закончились. Время было забито до отказа – они пытались поскорее вбить в меня все то, что Пэт изучал неделями. Сделать это было невозможно, так что мне дали кассеты с микропленкой, по которым я должен был учиться уже во время полета.

Кое-какое преимущество у меня было – в нашей школе одним из обязательных курсов был вспомогательный язык Планетной лиги – а этот самый ПЛ-жаргон являлся рабочим языком проекта «Лебенсраум». Нельзя сказать, чтобы я умел на нем говорить, когда попал сюда, но это было не особенно трудно. Конечно, с непривычки некоторые слова звучат немного глупо, но потом привыкаешь, а вся техническая терминология, как всегда, шла на женевском международном.

В действительности, как указал руководитель подпроекта профессор Брунн, телепатическому коммуникатору и не надо было ничего особенного изучать перед началом рейса; основная цель центра подготовки была в том, чтобы собрать весь экипаж в одном месте, чтобы они вместе жили и питались, а психологи смогли выявить мелкие трения между ними, которые не обнаружили с помощью тестов.

– В отношении тебя, сынок, у нас сомнений нет. У нас есть данные твоего брата, и мы знаем, насколько близко совпадают ваши тесты. А вы, телепаты, должны очень сильно отклоняться от общепринятых стандартов, чтобы мы кого-то из вас дисквалифицировали.

– Сэр?

– Не понимаешь? Мы можем отклонить кандидата в капитаны корабля всего лишь за то, что у него низкий уровень сахара в крови перед завтраком, потому что он, теоретически, может вспылить, пока не получит свою утреннюю кашку. Любую вакансию мы можем заполнить двумя десятками кандидатов и можем, соответственно, жонглировать ими, пока команда не окажется подобранной, как группа цирковых акробатов.

Но к вам, ребята, это не относится. Вас так мало, что мы должны допустить у вас любую эксцентричность, лишь бы она не угрожала безопасности корабля. Я, например, и глазом бы не моргнул, если бы ты верил в астрологию. А ты веришь в нее?

– Помилуй бог, конечно нет! – ответил я, совершенно шокированный.

– Вот видишь? Ты нормальный, разумный парень, ты вполне нам подойдешь. Да что там, если бы это было так уж необходимо, мы взяли бы твоего брата даже на носилках.

Когда я попал в Цюрих, там оставались одни телепаты. Капитаны, астронавигаторы и инженеры факельных приводов первыми отправились на свои корабли, за ними последовали специалисты и вспомогательные работники. Все «пассажиры» были уже на борту, за исключением нас. И мне едва хватило времени, чтобы познакомиться хотя бы со своими коллегами-телепатами.

Мы представляли собой странную компанию, и я начал понимать, что имел в виду профессор Брунн, говоря, что нам, психам, позволительны некоторые отклонения от нормы. Нас было двенадцать человек; я имею в виду – двенадцать только для нашего «Льюиса и Кларка», для всех двенадцати кораблей флота собрали полторы сотни телепатов – по одному от каждой телепатической пары, которую сумел завербовать ФДП. Я спросил одного из старожилов, Бернарда ван Хоутена, зачем на каждом корабле так много телепатов?

Он с жалостью посмотрел на меня:

– Да подумай ты сам своей головой, Том. Что ты сделаешь, если в твоем приемнике сгорит лампа?

– Сменю ее, конечно.

– Вот и ответ. Мы – запасные части. Если любой из членов телепатической пары умрет или с ним произойдет еще что-нибудь, этот «приемник» сгорит окончательно. Тогда они переключаются на другого из нас. Они хотят быть уверенными, что хотя бы одна из телепар проработает до конца полета… они на это надеются.

Мне едва хватило времени запомнить их имена, до того как нас увезли на корабль. Тут были я сам и Бернард ван Хоутен, китайско-перуанская девушка по имени Мэй-Лин Джонс (только она произносила свою фамилию как «Хон-Эйс»), Руперт Хауптман, Анна Горошен, Глория Мария Антонита Докампо, Сэм Рохас и Пруденс Мэтьюз. Эти были более-менее моего возраста. Затем шел Дасти Родс, выглядевший лет на двенадцать, заявлявший однако, что ему четырнадцать. Я удивлялся про себя, как это ребята из ФДП убедили его родителей отпустить такого маленького ребенка. Возможно, они его ненавидели; представить себе такое было нетрудно.

Затем были трое постарше всех остальных: мисс Гамма Фэтни, Кас Уорнер и Альфред Макнил. Мисс Гамма была со странностями, она относилась к тому типу старых дев, которые никогда не признаются, что им больше тридцати, к тому же она была наша тройняшка. ФДП сумел наскрести четыре комплекта тройняшек-телепатов подходящего возраста, которых удалось уговорить лететь. Их собирались использовать для того, чтобы связать двенадцать кораблей вместе в четыре группы по три; далее эти группы связывались друг с другом посредством четырех пар двойняшек.

Поскольку тройняшки встречаются в восемьдесят шесть раз реже, чем близнецы, было удивительно, как они сумели найти достаточное количество тройняшек, обладавших телепатическими способностями и согласных лететь. Тут уж было не до выяснения, со сдвигом они или нет. Подозреваю, что мисс Альфу, Бету и Гамму Фэтни привлек эйнштейновский эффект замедления времени; они смогут посчитаться со всеми мужчинами, не женившимися на них, – они ведь почти не постареют, а эти мужчины тем временем поумирают от старости.

Наш корабль был «угловым», и Кас Уорнер был нашим «боковым» близнецом, он через своего близнеца связывал нас с «Васко да Гама», сцепляя таким образом две группы по три корабля. Другие «боковые» близнецы связывали другие углы. Близнецам, работавшим на связи «корабль – корабль», не обязательно было быть молодыми, так как у них не было партнеров на Земле, стареющих, пока их близнецы в космосе остаются молодыми благодаря релятивистскому эффекту. Кас Уорнер был лет сорока пяти, хороший, спокойный мужчина, которому, похоже, нравилось с нами, детишками.

Двенадцатым был мистер («Зовите меня просто „дядя Альфред“») Макнил. Это был негр, возраст его мог быть каким угодно, от шестидесяти пяти и выше (я лично так и не угадал), он обладал той святостью, которая появляется иногда у старых людей, если только они не преисполняются злобы на все и вся и не замыкаются сами в себе… Взглянув на него, вы были бы готовы много поставить на то, что раньше он был дьяконом в своей церкви.

Я познакомился с ним потому, что первую свою ночь в Цюрихе страшно тосковал по дому, а он это заметил, позвал меня после ужина в свою комнату и кое-как утешил. Я принял его за одного из психологов Фонда вроде профессора Брунна, но нет – он тоже был половинкой телепары, и даже не «боковой», его напарник оставался на Земле.

Я не мог поверить в это, пока он не показал мне фотографию своего напарника – маленькой девочки с веселыми глазенками и волосами, собранными в хвостики. Только тогда до моей тупой головы дошло, что это уникальный случай, телепатическая пара, состоящая не из близнецов. Девочка была его двоюродной внучкой, по имени Селестина Реджина Джонсон, – только сам он, показывая мне ее фотографию и одновременно рассказывая ей, кто такой я, называл ее исключительно «лапочка».

Тут я даже прервался и рассказал про такое чудо Пэту, совсем позабыв, что он и сам с ними знаком.

Дядя Альфред вышел на пенсию, жил со своей племянницей и ее мужем и стал главным товарищем по играм своей крохотной двоюродной внучки. Он научил девочку говорить. Когда ее родители погибли в результате несчастного случая, дядя Альфред, чтобы ребенка не забрали на удочерение, вернулся на работу. «И тут я обнаружил, что могу следить за лапочкой даже тогда, когда не вижу ее. Она всегда была послушной девочкой, и это значило, что я могу присматривать за ней и тогда, когда ухожу из дома. Я понял, что это дар Божий; я считаю, что Господь в бесконечном своем милосердии даровал мне то, что было необходимо для заботы о моей малышке».

Его беспокоило лишь одно – что он не проживет достаточно долго или, того хуже, не окажется в силах работать достаточно долго, чтобы вырастить свою Лапочку и обеспечить ей хороший старт в жизни. И вот тогда все эти проблемы разрешил проект «Лебенсраум». Нет, он ничего не имел против того, чтобы разлучиться с ней, так как он с ней и не разлучался, а каждую минуту был рядом.

У меня создалось впечатление, что он в действительности может даже видеть ее, но спросить я не решился. Во всяком случае, для него каменные стены не являлись тюрьмой, а световые годы – разлукой. Он знал, что Бесконечное Милосердие, соединявшее их все это время, не позволит им разлучиться еще достаточно долго, чтобы он мог выполнить возложенную на него задачу. Что будет потом – в руках Божьих.

Я в жизни своей не встречал человека, который был бы так глубоко и безмятежно счастлив. С ним я забыл о своей тоске по дому, она вернулась только тогда, когда я ушел в свою комнату и лег спать. Тогда я окликнул Пэта и рассказал ему о своем знакомстве с дядей Альфредом. Он ответил, что дядя Альфред – отличный старый чудак, а теперь мне лучше бы заткнуться и уснуть, так как завтра у меня тяжелый день.

Потом нас быстренько перекинули в южную часть Тихого океана, и, перед тем как подняться на борт, мы провели ночь на атолле Кантон. Поплавать в лагуне нам не дали, хотя Сэм сколотил уже было прогулочную компанию из себя, меня, Мэй-Лин и Глории; плавание было одним из опасных занятий. Вместо этого мы рано легли спать, и были разбужены за два часа до рассвета – отвратительное время, особенно если твой ритм полностью сбит быстрой сменой слишком большого количества часовых поясов. Я задумался: что я здесь, собственно, делаю и зачем?

«Льюис и Кларк» находился в нескольких сотнях миль к востоку от нас, в пустынной части океана. Я и не представлял себе, насколько много на Земле воды, пока не бросил на нее взгляд с воздуха, – а ведь я видел только малую часть. Если люди сообразят, как использовать все эти водные гектары с той же эффективностью, с какой используется долина Миссисипи, им не нужны будут другие планеты.

С воздуха «Льюис и Кларк» смахивал на футбольный мяч, плавающий в воде; что он скорее напоминал формой репу – видно не было. Он болтался в воде двигателями вниз, видна была только верхняя его полусфера. Секунду мы смотрели на космический корабль, окруженный крошечными в сравнении с ним транспортными подводными лодками, затем наш вертолет завис над ним, нам было сказано: «Осторожнее на лесенке и не забывайте свои вещи в вертолете». Я подумал, что если мы забудем какие-нибудь вещи, то писать в бюро находок мало смысла. От этой мысли повеяло неприятным холодком. Пожалуй, я все еще скучал по дому, но больше всего я дрожал от возбуждения.

Пару раз я заблудился и в конце концов добрел до своей каюты как раз в тот момент, когда изо всех громкоговорителей прозвучало: «Команде приготовиться к ускорению. Пассажирам пристегнуться. Двигательные установки докладывают о готовности в установленном порядке. Минус четырнадцать минут».

Все это было произнесено так буднично, что легко можно было ожидать продолжения: «Транзитные пассажиры пересаживаются в Бирмингеме».

Каюта была вполне просторной, в ней стоял сдвоенный платяной шкаф, письменный стол со встроенным видео, небольшой умывальник и две откидные койки, обе они были опущены, что уменьшало размеры помещения. Кроме меня здесь не было никого, так что я выбрал одну из них, лег и застегнул на себе три ремня безопасности. Только я сделал это, как в каюту просунулась голова этого коротышки Дасти Родса.

– Эй! Ты занял мою койку!

Я хотел было послать его, но затем решил, что время перед стартом – не самое лучшее, чтобы спорить.

– Ради бога, – ответил я, отстегнулся, перелег на другую койку и пристегнулся снова.

На лице у Дасти появилась обида; наверное, он хотел поругаться. Вместо того чтобы залезть на освобожденную койку, он высунул голову в коридор и поглядел по сторонам. Я сказал:

– Ты бы лучше пристегнулся. Уже объявляли.

– Ерунда, – ответил Дасти, не оборачиваясь. – Времени еще уйма. Лучше я сбегаю посмотрю рубку управления.

Только я собрался предложить ему прогуляться за пределы корабля, пока еще есть такая возможность, как вошел один из офицеров, проверявший каюты.

– А ну-ка на койку, сынок, – произнес он резко, тоном, не допускающим возражений, каким отдают собаке приказ «к ноге».

Дасти раскрыл рот, потом закрыл его и вскарабкался на кровать. Тогда офицер пристегнул его «детским» способом, оттянув пряжки в такое положение, что сам Дасти не мог до них добраться. Он даже привязал руки Дасти к койке грудным ремнем.

Затем офицер проверил мои ремни. Руки у меня были свободны, но он только сказал:

– Во время ускорения не поднимайте руки с матраса, – и ушел.

Женский голос произнес:

– Всем специальным связистам – установить связь со своими телепартнерами.

Я переговаривался с Пэтом все время, с тех пор как проснулся, – описывал ему, как выглядит «Льюис и Кларк» сверху, а потом и изнутри. Но все равно я сказал:

Пэт хмыкнул:

Точно, точно. Мне не нужно было рассказывать, что факельному кораблю для старта нужно много свободного места. Даже когда инженеры сумели разработать способ старта прямо с Земли, а не с орбиты, сохранилась необходимость в нескольких тысячах квадратных миль свободного океана. И все равно можно было слышать, как малограмотные люди болтают о том, что выхлоп двигателей меняет климат и правительство должно с этим что-то сделать.

Я как раз собирался спросить насчет Моди, когда из динамика опять послышался голос:

– Рад приветствовать всех вас на борту корабля. Говорит капитан. Мы стартуем с легким ускорением в три g; тем не менее я хотел бы предупредить вас, чтобы вы расслабились и не убирали рук с коек. Тройная тяжесть будет длиться в течение шести минут, затем вам будет разрешено встать. Мы стартуем вторыми, сразу после «Генри Хадсона».

Я повторял Пэту слова капитана практически одновременно с тем, как он их произносил; это как раз и было одним из предметов нашей тренировки в то время, когда Пэт находился в центре подготовки; мы учились мысленно повторять чужие слова, подобно эху, так чтобы телепара действовала почти как микрофон и динамик. Наверное, он там, дома, делал то же самое, повторяя нашей семье слова капитана на секунду позже меня, – после тренировки это совсем не сложно.

Капитан произнес:

– «Генри» кончает обратный отсчет… десять секунд… пять… Вот!

Я увидел нечто вроде вспышки молнии, хотя и находился в закрытом помещении. Несколько секунд из динамика доносился мягкий шипящий отдаленный звук, похожий на шелест снега, бьющего в окно. Пэт сказал:

Женский голос произнес:

– Мистер Уорнер! Мисс Фэтни! Межкорабельным телепарам начать запись.

Капитан объявил:

– Вся команда, готовность к старту. Следите за обратным отсчетом. – После чего зазвучал другой голос:

– Шестьдесят секунд… пятьдесят пять… пятьдесят… сорок пять… задержка на сорок пять… задержка сорок пять… задержка… задержка…

Я уже готов был заорать.

– …сорок… тридцать пять… тридцать…

Знаю, хихикнул Пэт. Держись покрепче за кисточку, везунчик, они собираются убрать лестницу.

– …четыре!.. три!.. два!.. ОДИН!

Я не видел вспышки, я ничего не слышал. Мне просто стало очень тяжело – вроде как куча-мала, а ты в самом низу.

Я не отвечал, у меня были проблемы с дыханием.

Как бы я мог это видеть? – раздраженно ответил я. Я же внутри.

Пэт оставил меня в покое и стал подробно описывать, что показывают по телевизору. «Ричард И. Берд» стартовал сразу после нас, еще до того, как мы закончили ускорение и набрали вторую космическую скорость; Пэт мне все про это рассказал. Мне все равно нечего было рассказывать: видеть я ничего не видел, а болтать мне не хотелось. Я просто хотел тихо лежать и жалеть себя.

Наверное, это и вправду были шесть минут, только больше похожие на час. Много-много времени спустя, когда я уже решил, что там где-то заело в управлении и мы будем сохранять ускорение, пока не превысим скорость света, давление неожиданно прекратилось и я почувствовал себя легким как пушинка. Если бы не ремни, я, пожалуй, воспарил бы к потолку.

– Мы снизили ускорение до одного и одной десятой g, – послышался ободряющий голос капитана. – Крейсерское ускорение будет выше, но мы дадим новичкам некоторое время, чтобы привыкнуть к нему. – Тон его изменился, и он отрывисто скомандовал: – Всем постам – проверить защиту, третья секция – установить вахты по космическому распорядку.

Я расстегнул ремни и сел, а потом и встал. Может, мы и стали на десять процентов тяжелее, но я этого не чувствовал, я чувствовал себя великолепно. Я направился к двери, намереваясь осмотреться получше, чем при посадке.

И тут заорал Дасти Родс:

– Эй! Вернись и отвяжи меня! Этот придурок убрал пряжки так, что мне до них не дотянуться.

Я обернулся и посмотрел на него.

– Скажи «пожалуйста».

Дасти ответил мне, и это было совсем не «пожалуйста». Но я все равно расстегнул его. Надо было заставить его сказать «пожалуйста»; возможно, это избавило бы меня от многих последующих неприятностей.