– Стоп. Кажется, здесь, – сказал он Ливии.

Та послушно притормозила. На заднем сиденье помещались Маскаранти и парень в оливковом бархатном пиджаке, на сей раз одетый в бежевое полупальто с меховым воротником.

– Точно, здесь, – подтвердил Маскаранти. – Я помню, что это было метрах в ста от бензоколонки.

Все, кроме молодого человека, вылезли из машины. Суббота. Миланское предместье в серых ноябрьских сумерках. Все настолько окутано предвечерней серостью, что кажется, будто с ясного неба упал туман.

– Да-да, здесь, – повторил Маскаранти, имея в виду, что здесь поблизости – плюс-минус двадцать метров – сожгли Донателлу Берзаги.

Дука окинул взглядом совершенно плоскую равнину с подгнившей в преддверии неминуемой зимы травой, грязную ленту дороги на фоне этой грязной зелени, и снова сел в машину. Для чего понадобилась еще одна экскурсия на пепелище? Какое это имеет значение, где была убита Донателла Берзаги? Ему важно найти убийц, но теперь он их почти наверняка нашел.

– В Лоди! Скорее! – приказал он Ливии, и та рывком тронулась с места.

Все пришлось начинать сначала. Ливия за рулем, Маскаранти, молодой человек в бархатном пиджаке – все та же компания – они как стог сена, соломинку за соломинкой, перерыли весь греховный Милан и всюду таскали с собой нарисованный молодым сутенером портрет преступника, и предъявляли его всем Богом проклятым шлюхам и всем их альфонсам-садистам, а в ответ неизменно слышали одно и то же монотонно-обескураживающее «нет, нет, нет». И вдруг в одном из пристанищ порока некая девятнадцатилетняя туринка нацепила на нос очки, оперлась своим могучим бюстом на этот весьма приблизительный рисунок размером двадцать на тридцать и раскатисто, по-турински, выговорила:

– По таким каракулям разве узнаешь? Но сдается мне, была я этим летом в Лоди с похожим типом. Рот такой же прямой, в ниточку, а брови совсем срослись, точно помню. Он как будто из этих, из черномазых сицилийцев.

Маскаранти тоже был «из этих», однако обошелся без комментариев.

– А где именно в Лоди? – спросил Дука.

– Да у его двоюродного брата бар с меблированными комнатами прямо на шоссе. Правда, что он ему двоюродный – не поручусь, мы нынче все двоюродные. – Девица приподняла роскошные груди над столом, выпрямилась, сдернула очки, и за ними обнаружилась лукавая туринская улыбка.

– А чего ему понадобилось везти тебя к этому двоюродному? – осведомился Дука. (К чему тащиться в Лоди, неужто в Милане коек нет?)

– Сказал, что ему надо с братом обсудить одно дельце, – объяснила уроженка Пьемонта. – И потом говорит: двоюродный отменно готовит и мы сможем у него поужинать на халяву – ну и все остальное в лучшем номере отеля.

Не след, а слезы: девица поглядела на жалкое подобие словесного портрета и сказала, что он ей напоминает типа, с которым она всего один раз, несколько месяцев назад, прогулялась в Лоди, к его двоюродному брату, хозяину гостиницы на шоссе, отменному кулинару и все такое прочее...

Но тут вмешался молодой человек в бархатном пиджаке, эксперт в вопросах проституции:

– Ой, вспомнил, тот парень из «Билли Джо» говорил, что двоюродный брат у него содержит гостиницу в Лоди...

Дука едва не бросился на парня с кулаками; Маскаранти вовремя его удержал.

– Что ж ты месяц назад молчал, чертов подонок!

– Да я... мне как-то в голову не пришло.

Подонки, подонки, сволочи, трусы, скоты, сутенеры проклятые, мразь без совести, чести, достоинства и даже без памяти! Он бы уже месяц назад вышел на убийц, если б этот альфонс безмозглый во время первого допроса упомянул о двоюродном брате, который содержит гостиницу в Лоди!

– Езжай помедленней, – сказал он Ливии.

Вдали, на фоне чернильного неба, замигали огни Лоди. Пользуясь инструкциями, полученными от дотошной туринки, они быстро отыскали ресторан-гостиницу на въезде в Лоди. Это здание ни с чем не спутаешь – сияет, будто рождественская елка среди низкорослых саженцев.

Ливия припарковалась под навесом.

– Маскаранти, стой здесь и стереги выходы, – распорядился Дука.

– Рад стараться! – Маскаранти добродушно похлопал себя по карману. (Пусть попробует сбежать из такого гостеприимного местечка – этим он доставит Маскаранти массу удовольствия.)

Дука, Ливия и юный «эксперт» вошли в совершенно пустой бар; казалось, все живое в этой маленькой, затерянной среди зеленых долин гостинице вымерло, несмотря на столь яркое освещение.

Слева под аркой вход в ресторан: столики накрыты, под люстрами печально поблескивают бокалы. Справа другая арка; за ней, должно быть, помещение администрации. Оттуда, из полутемной ниши, навстречу им с натянутой улыбкой поднялся человек.

Низкорослый, худощавый, в черной как смоль шевелюре пробивается седина, на мясистом носу круглые очки, а за ними умный, но грустный и усталый взгляд.

– Полиция. – Дука предъявил удостоверение. – Мне нужен хозяин этого заведения.

– К вашим услугам, – отозвался коротышка. – Хотите посмотреть регистрационный журнал? У меня сейчас ни одного посетителя. – Речь его была правильной, даже с некоторым оттенком интеллигентности.

– Нет, – ответил Дука. – Мы разыскиваем одного человека. Нам сообщили, что ваш двоюродный брат очень на него похож. – Он повернулся к Ливии. – Покажи.

Ливия достала импровизированный словесный портрет. При виде его лицо хозяина собралось в мелкие-мелкие складочки, и он сказал, впервые обнаружив гортанный южный выговор:

– Ну слава Богу, наконец-то я смогу спать спокойно.

После минутной растерянности Дука Ламберти кивнул в сторону бара.

– Пойдемте поговорим.

– Вы узнаете его? – Дука ткнул пальцем в словесный портрет.

Они сидели на диване перед узким столиком. Кругом тишина и запустение, должно быть, кроме хозяина, в гостинице вообще никого нет. Дука уж было приготовился сражаться против обычных «ничего не видел, не слышал, не знаю», а вместо этого с удивлением обнаружил, что врата истины медленно приоткрываются.

– Да, это мой двоюродный брат.

Он и сам сильно смахивал на своего брата или же на портрет, нарисованный юным художником в бархатном пиджаке.

– Ливия, поди позови сюда Маскаранти. – Нечего ему там больше сторожить. Дука обратился к хозяину: – Я бы выпил чего-нибудь. К примеру, белого вина.

– Сию минуту.

Вернулась Ливия с Маскаранти. Какое-то время все пятеро – Дука, Ливия, Маскаранти, хозяин гостиницы и ас бордельного бизнеса – в молчании потягивали вино, очень тонкое, совсем не отдающее пробкой, видно, из лучших запасов. Затем Дука знаком велел Маскаранти доставать свой блокнот.

– Как зовут вашего двоюродного брата?

– Как меня, – ответил хозяин, ставя на стол бокал с превосходным вином.

– То есть?

– Франко Барониа. В наших краях такое часто бывает. – Он горько усмехнулся. – Вот и мне повезло. Только он Франко Барониа, сын Родольфо, а я Франко Барониа, сын Сальваторе.

Для него, судя по всему, это отличие было принципиальным. Кивнув Маскаранти, застывшему наготове с шариковой ручкой, Дука задал следующий вопрос:

– Какие у вас отношения с двоюродным братом?

– Я ему подчиняюсь.

– А именно?

– Видите ли, в двух словах этого не объяснишь. Дело в том, что я приехал на Север четырнадцать лет назад, сперва голодал, попрошайничал, потом начал потихоньку становиться на ноги: Милан – город щедрый. Ну, подкопил немного и пять лет назад открыл вот это заведение. Когда построили автостраду Солнца, здесь стало не так людно, но все же как-то свожу концы с концами. И вдруг...

Дука его не торопил: пусть себе рассказывает потихоньку.

– И вдруг, – наконец выдавил тот, – сваливается мне на голову этот подарочек, мой двоюродный брат. Я-то знаю, что он за птица, всегда старался держаться от него подальше, но он явился полуголодный, оборванный, а у меня гостиница, сами понимаете, родня как-никак, у нас на Юге не принято от своих открещиваться. В общем, взял его к себе, накормил, приодел, дал работу. Он же мне брат, да еще тезка. Ничего не поделаешь. Клиенты на него жаловались, он ведь совсем неотесанный. На кухне помогать не хотел – его, видите ли, тошнит от запахов пищи. До уборки тоже не сниходил. А все больше обсчитывал меня, воровал бутылки из бара, тайком, без регистрации, водил сюда парочки – денежки, естественно, себе в карман. Если б карабинеры об этом пронюхали, у меня бы враз отняли лицензию. Как только я это заметил, то выставил его за дверь. Он выкатился как миленький и два года не подавал о себе вестей. А потом нежданно-негаданно прикатил – с другом и двумя девицами. Пришлось всех накормить и дать комнаты. Все задаром, ясное дело. Единственное, что я у них потребовал, так это документы: без документов я номера не сдаю, но ему что? Крыша, кормежка бесплатная – так он без звука предъявил документы, и свои, и всей компании. С того раза стал он меня навещать, то один, то вчетвером или даже вшестером – парочками. Пили и ели от пуза и устраивали в комнатах бардак. Один раз я хотел его выгнать, пригрозил, что заявлю в полицию, а он мне: «Заявишь в полицию, так я твою гостиницу спалю». Гостиница, конечно, застрахована, и все же радости мало, ежели она сгорит, а он, знаете ли, вполне способен на такую пакость. Ну я терпел, тратил сотни тысяч на его пирушки, лишь бы сохранить гостиницу. Вот почему, когда вы спросили, какие у меня с ним отношения, я и ответил, что ему подчиняюсь.

Хозяин встал, чтобы встретить вошедшую в ресторан молодую пару: она в светлой и блестящей искусственной шубке, он в куртке, тоже светлой, блестящей, с меховыми отворотами.

– Мне очень жаль, синьоры, – сказал Франко Барониа, сын Сальваторе, – но у нас закрыто. Мы переезжаем.

– Закрыто? – разочарованно протянул парень, а девица метнула на своего спутника полный негодования взгляд.

– Да, синьор, очень сожалею.

Парочка выкатилась. Франко Барониа запер за нею дверь, потом прошел в глубь помещения, чтоб запереть и черный ход, вернулся в бар и плеснул в свой стакан еще вина.

Теперь пришла очередь говорить Дуке.

– Километрах в десяти отсюда, – начал он, – был найден труп сожженной женщины. Ее размеры, прямо скажем, весьма необычны: рост почти два метра и вес около центнера. Эту женщину, по имени Донателла Берзаги, еще живую, засунули в стог прошлогоднего сена и подожгли. В результате проведенного расследования, – голос Дуки эхом отдавался в пустой гостинице, заброшенной на безлюдный простор равнины, – нами установлено, что вы должны быть в курсе этой истории.

– Да, я в курсе. – Франко Барониа, сын Сальваторе, а не Родольфо, слегка поежившись, повторил: – Я в курсе всего.

Дука тоже почувствовал при этих словах легкий озноб. Таких допросов он, пожалуй, еще не проводил. Обычно, чтобы вытянуть из клиента малейшее признание, мурыжишь, мурыжишь его часами, а этот сказал, что он в курсе всего, и даже без всякого нажима.

– Объяснитесь, пожалуйста.

– Извольте. Как-то вечером мой братец появился здесь в обществе двух женщин и друга. Одна из женщин была очень рослая, наверно, под два метра, и, думаю, весила порядочно. – Он говорил со спокойным отчаянием, точно приговоренный к смерти. – Поскольку двоюродный брат всегда бывал здесь с женщинами, я давно уж понял – нетрудно догадаться, – каким ремеслом он промышляет. Но я вопросов ему не задавал, только документы требовал, и все. Пусть занимается, чем хочет, это его дело, и я не в силах ему помешать, но каждый, кто приходит ко мне в гостиницу, должен предъявить документы. Это мое условие, и он его соблюдал, поэтому без разговоров выложил передо мной удостоверения всех своих спутников. А ту девушку мне было жаль: они ее вдвоем держали под руки, и, видно, она была в полном раздрызге, даже как будто спала. Вторую же я хорошо знал, Франко часто привозил ее с собой, она была его давнишней сожительницей.

Всем было не по себе смотреть на лицо этого человека, который будто казнил сам себя перед ними и одновременно избавлялся от тяжкого и горького бремени на душе.

– Раз вы спросили у них документы, значит, вы помните их имена, – заключил Дука. – Можете назвать?

– На память не помню, а в журнале они есть. Сейчас покажу. – Франко Барониа встал и скрылся в нише, где помещался его офис.

– Можно мне немного виски? – подал голос молодой человек. – Не люблю вино.

– Нет, – отрезал Дука. (Больно жирно будет!)

– Налей ему, – попросила Ливия. – Посмотри, какой он бледный, ему плохо.

– С чего это ему плохо? – усмехнулся Дука.

– С того, что он уже месяц у тебя в лапах, – объяснила Ливия. – Тебе трудно представить, что это значит. – Ему трудно, а она себе представляла, что это значит, когда кошка играет с мышью.

– Ладно, поди сам налей себе, – смилостивился Дука и повернулся к Ливии. – Вот уж не думал, что ты испытываешь такое горячее сочувствие к сутенерам.

Маскаранти кашлянул, подавив смешок.

Любезный, предельно искренний хозяин гостиницы вернулся наконец из своей ниши и положил перед Дукой толстый бумажный блок, в котором остались одни квитки.

– Вот, взгляните с номера двадцать девять тысяч шестьсот шестьдесят пять по номер двадцать девять тысяч шестьсот шестьдесят восемь имена четверых, что останавливались у меня в тот вечер.

Дука полистал блок.

– Пиши, Маскаранти. Берзаги Донателла. – На квитке стоял номер удостоверения личности и все остальные данные, но они уже не требовались.

– Берзаги Донателла, – повторил Маскаранти, записывая.

– Барониа Франко, – продолжил Дука и добавил, чтобы отличить ту скотину от стоявшего перед ним благородного человека: – Сын Родольфо.

– Барониа Франко, сын Родольфо, – снова повторил Маскаранти.

– Джарцоне Кончетта.

– Джарцоне Кончетта.

– Сарози Микелоне.

– Сарози Микелоне.

– Они приехали неожиданно, – рассказывал хозяин. – Народу был полон зал. Та высокая девушка сразу привлекла к себе внимание – не только внешностью, но и тем, что буквально спала на ходу, наверно, ей было плохо. Чтобы не вызвать скандала, я быстренько собрал документы и поместил всю четверку в один номер. После полуночи ресторан опустел, я начал помогать официанту – он же бармен – убирать со столиков, а когда и он ушел домой, я вдруг услышал крики: «Папа, папа, папа!» Голос был женский.

Дука уже вторично слушал рассказ о том, как женский голос зовет папу. Машинально, будто прося помощи, он протянул руку к Маскаранти за сигаретой и получил ее; парень, сидевший рядом, щелкнул зажигалкой.

– Я бросился наверх, – продолжал хозяин гостиницы, видимо, вновь переживая тогдашний ужас. – Постучался к этим подонкам – других постояльцев у меня в тот вечер не было – и снова услыхал это хриплое: «Папа, папа, папа!» Брат открыл мне и сказал, чтоб я не лез в чужие дела. Я сразу смекнул, в чем дело, и велел ему убираться подобру-поздорову, иначе я немедленно вызову полицию.

– А что, собственно, вы смекнули? – спросил Дука.

– Да уж смекнул! Совратили бедную девчонку, выманили из отцовского дома, накачали вином да наркотиками и торгуют ею. А бедняжка время от времени вспоминает семью, отца и вопит во всю глотку: «Папа, папа!»

Да, в сообразительности ему не откажешь!

– Продолжайте, пожалуйста.

– Ну, мой братец мне и говорит, что, если я, дескать, сунусь в полицию, он мне морду набьет и подожжет гостиницу. А я уж привык к этим угрозам, и хоть знаю, на что он способен, но мое терпение тоже не бесконечно. Даю вам, говорю, пять минут, чтоб духу вашего здесь не было, – и бегом вниз, к телефону. Пусть, думаю, потом прикончат, все равно позвонить успею. Но братец, видно, испугался, решил не связываться. И пяти минут не прошло – смотрю, спускаются все четверо. Вернее, трое-то спускаются, а ее, громадину, чуть не волоком тащат, а она, бедная, на ногах не стоит и охрипла уж совсем, но все зовет отца своего. Ну, запихнули ее кое-как в машину да и уехали. – Франко Барониа, сын Сальваторе, вскинул голову (до этого он упорно смотрел вниз). – А через два дня я прочитал в газете, что километрах в пятнадцати отсюда, в стоге сена сожгли женщину, «великаншу». Я подумал: не иначе, та самая, а поджигатель – не кто иной, как мой двоюродный со своей компанией.

– Если вы обо всем догадались, почему не позвонили в полицию? – строго спросил Дука.

Хозяин гостиницы поглядел ему прямо в глаза.

– Потому что я, как и мой братец, не без греха, хоть и на свой лад. Я не сутенер, не убийца, но мне ведь тоже надо держаться на плаву. В Катании у меня остались жена и четверо ребятишек. Чтобы содержать их и вот эту гостиницу, я уж сколько лет спину гну. А позвони в полицию – в момент заметут. Вот я, грешным делом, и подумал: держи-ка лучше язык за зубами. Ежели полиция до всего докопается – значит, так тому и быть, а может, как-нибудь пронесет. Знаю, порядочные люди так не рассуждают, но ведь мы с Франко братья, как говорится, одного поля ягоды.

Дука поднялся на ноги. Подошел к стойке бара, долго перебирал бутылки. Наконец выбрал горькую настойку, налил себе немного в стакан, добавил сельтерской, выпил и от стойки окликнул хозяина:

– Мы должны поскорее взять убийц этой девушки. Можете вы нам помочь? По-вашему, где их лучше искать?

– Как где – в Милане! – удивился честный труженик. – Мой брат живет у своей подружки, у Кончеттины...

– Кончетта Джарцоне, – уточнил Маскаранти, полистав испещренный пометками блокнот.

– Да. Улица Ферранте Апорта, восемьдесят шесть, – сказал Франко Барониа, сын Сальваторе.

– Откуда такие точные сведения? – спросил Дука, наливая себе еще настойки.

Хозяин не замедлил объяснить:

– Да всем им, моему брату и его приятелям, нравится сыр местного производства – пробовали его?

Еще бы: прославленный «лодиджано», твердый такой, со слезой. Дука кивнул.

– Они пожирали его целыми килограммами, и не только когда сюда наезжали; Франко часто требовал, чтоб я посылал головку-другую на дом его подруге, в Милан. Ну я и посылал как дурак по адресу: улица Ферранте Апорти, восемьдесят шесть, синьорине Кончетте Джарцоне. Я этот адрес наизусть выучил, до Судного дня не забуду, ведь всякий раз, отправляя посылки, чуть не лопался от злости.

– А второй приятель, где он живет? – осведомился Дука, выходя из-за стойки.

– Про того не знаю точно, но и он вечно ошивается у Кончеттины. Это, можно сказать, их явочная квартира, притон. Преступники нынче не только стыд, но и всякий страх потеряли. Преспокойно рассказывают дружкам-подружкам в ресторанах и других людных местах о том, что завтра поутру убьют родную мать. А наутро и правда убивают. Мне стоило постоять три секунды возле их столика, чтоб узнать все, что у них на уме. Потаскушек, которых сплавляли в бордели, по именам и фамилиям называли, не иначе... Так что не сомневайтесь, езжайте на улицу Ферранте Апорти и всех их там накроете: и Кончеттину, и братца моего, и третьего, Микеле Сарози, он служит барменом на бульваре Тунизиа, а эта Кончеттина спит с ними обоими.

– Спасибо, – сказал Дука, завершая самый легкий в истории сыска допрос. (Где это видано, чтоб человек сразу выложил полиции все, что она просит, и даже больше?) – А кстати, почему у вас так пусто? Выходной, что ли?

– Да нет, гостиничный персонал бастует.

– Мне очень жаль, синьор Барониа, но вам придется поехать с нами.

– Я так и думал. Я готов. Только свет погашу и опущу жалюзи.

Держится с редкостным достоинством – настоящий джентльмен!

Они подождали, пока он закроет свой отель, потом усадили на заднее сиденье вместе с Маскаранти и экспертом по вопросам проституции и направились в Милан.

Стоял ноябрьский вечер, сырой, но не туманный. На календаре была суббота.