Среда, 26 декабря 1979 года
С одной стороны, с чего я взяла, что они злые? Почему я так решила? Может, они точно такие, какими кажутся, только с капелькой магии и обо мне ничего не знают, кроме того, что бросается в глаза. Может, они просто хотят сделать из меня приятную племянницу. (Приятная племянница из Ниццы носила сережки и ела пиццу…)
Я знаю, что через дырки из меня вытечет все волшебство. Уверена, что и они в курсе, а то бы уступили, но не уверена, что они знают, что я знаю о волшебстве. О нем мало кому известно. Для большинства людей невелика была бы потеря. Хотя речь о девочках, мальчишки редко прокалывают уши. Могут ли мужчины колдовать? Я уверена, что могут, но мне вроде бы такие не встречались. Может, как я думала о прививках, так же и они подумали: предохранить меня от искушения колдовством. Я решила, что эти сережки должны меня подчинить, а может, они хотели сделать меня больше похожей на других. Братец у них ручной. Может, они хотели и племянницу приручить. Если так, они, наверное, не будут возражать, чтобы я вернулась в школу, и не повторят попытки до конца четверти или даже до пасхальных каникул. Им нужно, чтобы я училась в школе. Школа – это карантин против волшебства, я сразу заметила, и все равно я колдовать не собираюсь.
Я и правда хочу вернуться в Арлингхерст, хоть он и идиотский, и кормят там ужасно, и нельзя остаться одной, потому что я там начала строить свой карасс. У меня там книжный клуб, у меня там библиотека – обе библиотеки. Остальное я вытерплю, уже притерпелась. И я хочу сдать обязательные экзамены, и на аттестат тоже, если сумею. Хочу поступить в университет и познакомиться наконец с людьми, с которыми можно поговорить. Бабушка говорила, что там я встречу равных, а ради этого стоит постараться. Она всегда так говорила, когда я не справлялась с математикой, или латынью, или еще с чем. Даже если сдать только основные – это вроде справки. Их не сдаст лишь идиот, и работу без них получишь только идиотскую. Для поэтов это не важно, поэтам справок не дают, но мне нужно зарабатывать на хлеб, и хотелось бы чем-нибудь интересным. Основные – это самое малое. Надо либо возвращаться в Арлингхерст, а значит, помириться с тетями, чтобы они за него платили, или искать где-то другую школу.
Так вот, вчера…
Я спустилась и извинилась, что убежала – вернее бы сказать: ухромала. Я объяснила, что ценю их доброту, но меня ужасает мысль проколоть уши. За это они и ухватились. Предложили все забыть и принесли мне холодной фаршированной индейки – суховатой, но вполне съедобной. Потом мы играли в «Монополию», и кто-то из них выиграл, но я, кажется, заставила их попотеть.
Самая жуть с «Монополией» – что видно, как давно они играют друг с другом, все четверо. У каждого есть любимые фишки, они их сразу расхватали. Их фишки, когда мне пришлось передвигать их по своей стороне доски, оказались полны волшебством привычки и привязанности. По фишкам я впервые стала их различать. Одеваются они одинаково, но собачка, гоночная машина и шляпа-цилиндр их знают. Еще жутковато было, что мы сидели за игрой, как нормальная семья, хотя и нет, потому что я у них не своя, но даже и без меня они тоже нет. В нормальных семьях люди женятся. Из них только Даниэль был женат, и смотрите-ка, кого подцепил! Нормальные семьи – это не сорокалетние дети, которые теперь сами распоряжаются, а так и не повзрослели. Они иногда за игрой так по-детски ссорились, что я чувствовала себя старшей в компании.
Потом мы съели рождественский пирог, хотя свой я только раскрошила на тарелке, потому что это самое подходящее место для чар, у него столько связей со всем на свете. И все равно я не люблю фруктовых кексов, кроме тех, что печет тетушка Бесси. Потом я пошла с Даниэлем к нему в кабинет и втянула его в разговор о книгах, которые он мне посылал, особенно о «Дюне». Арракис – такой потрясающий мир. Он как настоящий, с разными культурами. В научной фантастике редко встретишь столкновение культур, а это очень интересно. Пол в пустыне у фрименов оказывается прямо посреди чужой культуры, и у обеих сторон есть свои тайны. Даниэль очень оживился и виски, хоть и налил себе, только пригубил. Он, конечно, все время курил. Он расспрашивал меня, что я читаю, и про книжный клуб, и что бы я хотела взять почитать, и я все время молчала про «Ты знаешь, что твои сестры – ведьмы?», а он молчал про «Что за выходка с серьгами?» Мы так громко молчали, что почти слышно было.
Потом я навела его на разговор о Сэме, с которым у него самые человеческие отношения. Они ничего не сумели сделать с Сэмом, может, потому что он другой веры? Но Сэм для Даниэля точка опоры, точка здравомыслия. Чем больше я с ним говорю, тем больше хочу понять, насколько они его подчинили, о чем он вообще не способен задуматься и от чего тянется к бутылке. Они заполучили ручного брата. Есть кому распоряжаться их имуществом. Вот тогда я и подумала, что им нужна Приятная Племянница. Потому что, если они не злые ведьмы, не стремятся к владычеству над миром – они не безумные, не то что Лиз, – если они примерно такие, какими выглядят: три женщины, так и не повзрослевшие по-настоящему, потому что жили вместе и, может быть, немножко колдовали, чтобы устроить жизнь на свой лад, – то все объясняется.
– Мы навестим Сэма? – спросила я.
– Времени маловато, если ты обещала своей тетушке Тэг, что приедешь в четверг, – ответил он.
– Можно было бы, как в прошлый раз, – сказала я, – съездить завтра.
– На Святки они меня не отпустят, – отозвался он, и я видела, что не отпустят. Святки для них ритуал, как и Рождество. Они для него сестры и наниматели и держат его магией – что я против них могу?
Я теперь научилась смотреть на Даниэля. Мне его жалко. Он добр, как умеет, в пределах того, что он есть, а стен, которые они вокруг него выстроили, не видит. Право, неудивительно, что он женился на моей матери. Понадобилась другая магия, чтобы увести его от них. Нужна была магия и секс, и, может, еще потребовалось забеременеть, потому что это бы их крепко связало, фу! Неудивительно, что на фото у них такой ханжеский вид. Хотя они скоро сумели его вернуть.
А сегодня день солнечный и морозный, и мы все вышли на прогулку по поместью. Оно такое феодальное – никогда подобных не видела. Класс, да, класс всюду ощущается, хоть встречные и не ломают шапки. Пообедали мы в маленьком старом пабе, выстроенном буквально в склоне холма, и называется он «Кузня». Обед был классный. Мне подали стейк и почки в горшочке, с жареной картошкой и бледным зимним салатом. Я сто лет так вкусно не ела. Там было множество их знакомых, то и дело подходили здороваться. А когда мы вернулись, пришло много гостей на чай с пирогами. Мне позволили раздавать пирог. Я, как умела, разыгрывала приятную племянницу, рассказывала, что люблю школу и по успехам третья в классе. Из женщин кое-кто учился в Арлингхерсте, но про Кубок расспрашивала только одна. Я сообразила, что знакомство со всеми этими людьми мне на пользу, потому что это друзья теток. Раз их друзья теперь знают меня, дочку Даниэля, им будет неловко, если я вдруг пропаду.
Когда все разошлись, я предложила помыть посуду, но мне не позволили. Меня решительно не допускают в кухню. Даниэль скрылся в кабинете, а я здесь, наверху, якобы легла в постель.
Завтра в Кардифф, поездом. Надеюсь, что тетушка Тэг меня встретит. Она не ответила на мое письмо. Если не встретит, доеду до долины автобусом. У меня есть ключ от дедушкиного дома. Обязательно надо поговорить с Глорфиндейлом, хотя добиться от фейри прямых ответов очень не просто. Но я должна попытаться.
