Понедельник, 18 февраля 1980 года

Я пошла вверх по куму. Тетушке Тэг я не соврала, хотя и всей правды не сказала. Объяснила, что хочу подняться по куму и погулять одна. Я свернула наверх мимо библиотеки. Там никого нет, не знаю почему. Река течет вдоль драма, и вид – красивее не бывает, особенно сейчас, когда буки стали одеваться листвой. Ни один цвет не сравнится с этой самой первой зеленью. В небе были большие облака – летели над долиной, словно спешили на свидание в Брекон. Солнце в просветах зажигало все зеленым пламенем.

Когда я добралась до Итилиена, там были Глорфиндейл, и Мор, и фейри, подаривший мне палку, и множество других, в основном хорошо знакомых. Я больше не буду и пробовать передавать их невозможный разговор. Глорфиндейл сказал, что мне нужно открыть врата, чтобы Мор могла жить с ними и стать одной из них, и еще тогда они смогут использовать свое волшебство.

– Так вы духи? – спросила я. Я знала, что Вим хочет знать ответ, да и я, если на то пошло, хотела.

– Некоторые, – сказал он.

Некоторые?

– А что же остальные?

– Есть, – сказал он.

Ну, вот, я так и знала. Остальные есть. Они существуют. Они здесь, они владеют волшебством и живут своей жизнью, не похожей на нашу. Но откуда они взялись? Может, те, кто разговаривает, когда-то были людьми?

Врата, которые он просил меня открыть, открывались, конечно, кровью. И было там что-то еще, чего я не поняла. Я спросила про свою мать, и он сказал, что она не может нам повредить – или что никогда не сможет нам повредить после того, как я это сделаю. Определенно, это значит, что я это делаю для защиты. Место это, слава богу, не в лабиринте, потому что туда идти и идти. Это прямо внизу, на старом паллетном. До него я могу доехать автобусом. Магия крови всегда риск, но Глорфиндейл знает, что делает. Он всегда знает. Странно, что, все зная, он все равно нуждается во мне, потому что сам не может двигать предметы.

Странно было вот так видеть Мор среди фейри, как будто она сама уже наполовину фейри. У меня возникло очень странное чувство. Она казалась такой далекой. Не то чтобы покрылась листвой или что-то в этом роде, но я бы не удивилась.

Вечером я позвонила Виму и все, как могла, ему пересказала.

– В чем риск? – спросил он.

– Ну что застрянешь в волшебстве или что оно затронет больше, чем должно.

– Что значит: застрянешь? Ты о смерти? – Он как будто задохнулся на том конце провода.

– Наверное, да.

– Наверное! Слушай, я еду!

– Не надо, – сказала я. – Все будет хорошо. Он знает, что делает.

– Я далеко не так уверен, как ты.

По телефону очень трудно договориться, так не хватает выражения лица, жестов, всего. Не уверена, что сумела его по-настоящему успокоить.

С умиранием, ну, на самом деле со смертью, штука в том, что есть разница между теми, кто знает, что в любое время может по-настоящему умереть, и теми, кто не знает. Я знаю, а Вим нет. В этом все дело. Я никому не пожелаю того ужасного мгновенья, когда я поняла, что мчащиеся на нас фары – настоящие. Но кто этого не понимает, те думают, будто есть опасные вещи, которые могут вас убить, а остальное безопасно. А выходит иначе. Мы уже миновали опасность, про которую знали, что она грозит смертью, и просто переходили дорогу. Не думаю даже, что она желала нам смерти. Мы были ей полезнее живыми.

Это нужно сделать на закате, а он, согласно «Дейли Мейл», в половину шестого.