Четверг, 7 февраля 1980 года

На этой неделе, выходя из школы, я еще больше чувствовала себя вырвавшейся на свободу беглянкой, хотя и шел дождь, такая всепроникающая морось, которая лезет в каждую щелку. Будь у меня своя одежда, переоделась бы перед выходом, но у меня нет, поэтому не вышло. Арлингхерст желает, чтобы его девочек узнавали везде и всюду. Дай им волю, они бы и на каникулах заставили нас носить форму. Радует, что хоть пальто хорошее, основательное, и шляпа, пусть и жуткая, но от дождя защищает большей частью.

Вим ждал меня на станции в Гобовене. Там не вокзал, а вроде автобусной остановки у путей, кассовый автомат и пара подвесных корзин. Он сидел в будке, упершись ногами в стеклянную стенку, свернувшись как скрепка. Велосипед, пристегнутый цепочкой к перилам, мок снаружи. Рядом сидела толстуха с ребенком и лысоватый мужчина с портфелем, все в дождевиках. На Виме было то же самое полупальто. Рядом с ним остальные выглядели как черно-белые рисунки рядом с цветным. Он минуту меня не замечал, а потом на меня обратил внимание лысоватый и засуетился, стал уступать место, и тут Вим увидел, улыбнулся и встал вместо него. Забавно, мы вроде как стеснялись друг друга. Это мы первый раз с субботы оказались вместе наедине, и то не совсем наедине, люди рядом были, но они не в счет. Я не знала, как держаться, а если он знал – а он должен бы знать, у него куда больше опыта, – то я не заметила.

Прибыл поезд, вышли люди, и мы сели. В нем всего два вагона и опять было полно северных валлийцев с забавными певучими голосами и «да/нетами». Мы успели занять два места рядом с приятной леди, которая пересела, чтобы нас пустить. Поговорить мы ни о чем не могли, потому что она сидела напротив вместе с встревоженным молодым человеком, который держал на коленях кота в переноске. Кот все орал, а хозяин его успокаивал. Наверное, ужасно везти кота к ветеринару поездом. Или он переезжал. При нем мало что было, кроме кота, но, может, и не обязательно. Или, может быть, хуже всего, если ему пришлось отдать кота и он вез его в новый дом. Но если бы так, он бы, наверное, тоже плакал, а он не плакал. Забавно, что Вим этого человека с котом вовсе не заметил. Когда я о нем заговорила, уже на платформе в Шрусбери, он не понял, о чем я.

Не думаю, чтобы Вим очень часто ездил в Шрусбери, хоть это и рядом. Он ничего там не знает. Например, что в «Овенс-Овенс» есть книжный отдел. Мне пришлось сперва сходить на иглоукалывание, оставив его в кафе – с блестящей стойкой, сплошь хром и стекло, после того как он отверг то, с уютным столиком, где я в прошлый раз сидела, потому что там не было настоящего кофе. Я до субботы и не знала, что бывают другие сорта кофе, кроме гранулированного «Нескафе» (и «Максвелл-хаус», но они одинаковые), который надо заливать кипятком. Забавно, из-за чего поднимают столько шума.

Иглоукалывание опять прошло хорошо. Доктор сказал, что вытяжение было насилием (так и сказал), причем неразумным. Я бы выразилась гораздо сильнее, чем неразумно, но ведь это моя нога, а для него она просто очередная нога. Лежа на столе, я рассматривала схему и запоминала, где какие точки и на что они влияют. Знать это очень полезно. Даже если просто нажимать на них. Я чувствую, как от иголок по телу плавно расходится магия «чи», а там, где больное место, она проскакивает, как искра между электродами. Попробую обойтись без иголок, может, сумею вытянуть боль. Проще всего перелить ее во что-нибудь вроде камня или куска металла, но тогда она передастся любому, кто их подберет. Акупунктура просто выливает ее в мир, насколько я могу судить. Хорошо бы этому научиться.

Потом я вернулась – спускалась по лестнице быстрее, чем поднималась! – к Виму. И села напротив него. Кофейная машина выпустила клуб пара, пахнувшего кофе.

– Пойдем куда-нибудь, – сказал он. – Меня тошнит от этого заведения.

На улице он повеселел. Взял меня за руку, что оказалось приятно, хотя еще приятнее было бы, если бы он оставил мне свободную руку. Мы зашли в книжный отдел и ничего не выбрали, но приятно было искать и показывать друг другу находки. Он намного разборчивее меня, и ему нравится кое-что из того, чего я не люблю, например Дик. Он презирает Нивена (!) и не любит Пайпера (как можно не влюбиться в Генри Бима Пайпера?). Он не читал Зенну Хендерсон, а у них ее, конечно, не оказалось. Возьму у Даниэля и дам ему почитать.

Потом я настояла, что угощу его ланчем, хотя время было уже к вечеру. Я умирала с голоду. Мы нашли заведение, где подавали рыбу с жареной картошкой и были сидячие места, сели и съели рыбу с белым хлебом и маслом, и я взяла совершенно жуткий чай, такой настоявшийся, что он был темно-рыжий, а Вим взял «Вимто», которого, он сказал, не пил с восьми лет. И улыбнулся. Еще он водил пальцами по тыльной стороне моей ладони, что было приятнее, чем держаться за руки на ходу, и гораздо удобнее. У меня от этого по всему телу мурашки.

Народу было немного, и, доев, мы взяли еще «Вимто» и лимонада – чай оказался слишком жуткий, я даже не притворялась, что пью. Мы сидели в тепле и сухости, а от пальто на спинках стульев поднимался легкий парок. Мы заговорили о Толкине. Он его сравнивал с Дональдсоном и еще с каким-то «Мечом Шаннары», которого я не читала, но по описанию ерунда ерундовская. И так понемногу мы договорились до эльфов.

– Может быть, это призраки, – сказал он.

– Мертвые не говорят. Мор не могла заговорить, когда я ее увидела.

Я сумела выговорить ее имя как ни в чем не бывало, даже без дрожи.

– Может, только недавно умершие. Я об этом думал. Умершие недавно не могут говорить и похожи на себя. И можно вернуть им дар речи при помощи крови, как у Вергилия, так ты говорила? А потом они вытягивают жизнь из живого, из животных и растений и становятся больше похожи на них и меньше на людей, и эта жизнь позволяет им говорить.

– На самом деле они говорят совсем не как люди, даже не как мертвые, – заметила я. – В твоих словах есть смысл, и они вполне вписываются в сюжет, но я чувствую, что это не так.

– Это бы объясняло их любовь к руинам, – сказал он. – Я потом вернулся туда в субботу. И вроде бы видел их краем глаза, когда касался твоего камушка. – При этих словах он потянулся к карману. Мне приятно было думать, что он носит с собой вещь, которая так долго была моей. На самом деле камень только и может защитить его от моей матери, но видит бог, и это неплохо.

– Ты должен был их увидеть, – сказала я. – Они повсюду кругом.

– Они призраки, – повторил он. – Ты просто принимаешь их за фейри.

– Не знаю, что они такое, и не думаю, что это важно, – ответила я.

– Разве тебе не хочется узнать? – блестя глазами, спросил он. Вот он, дух научной фантастики.

– Хочется, – сказала я, но на самом деле так не думала. Они какие есть, и все тут.

– Ну, как ты считаешь, с чем они связаны?

– С местами, – совершенно уверенно ответила я. – Они редко перебираются с место на место. Глор… мой друг творил для меня волшебство в Южном Уэльсе, но не показывался здесь и не говорил со мной.

– Ну вот, очень похоже на призраков, обитающих там, где появились.

Я покачала головой.

– Научишь меня колдовать? – спросил он потом.

Я так и подскочила.

– По-моему, не лучшая мысль.

– Почему?

– Потому что это опасно. Если не знаешь, что делаешь, и это я не про тебя, это про всех, про каждого, кто мало знает; так трудно не втягивать лишнего, и никогда не знаешь, что заденешь.

Тут был идеальный случай рассказать ему про колдовство на карасс, и я это понимала, но, когда дошло до дела, мне не захотелось.

– Как с Джорджем Орром в «Резце небесном», только меняешь все чарами, а не снами.

– Ты когда-нибудь такое делала? – спросил он.

И пришлось ему сказать.

– Тебе это не понравится. Но я совсем отчаялась от одиночества. Я колдовала для защиты от матери, потому что она все время насылала на меня жуткие сны. И заодно наколдовала себе карасс.

Он ответил непонимающим взглядом.

– Что такое карасс?

– Ты не читал Воннегута? Ой, ну, по-моему, он тебе понравится. Начни с «Колыбели для кошки». Но, в общем, карасс – это группа подлинно связанных между собой людей. Противоположность гранфаллону, где связь фальшивая, как когда мы все собраны в школе. Я колдовала, чтобы найти друзей.

Он прямо отшатнулся, чуть стул не опрокинул.

– И, по-твоему, сработало?

– На следующий день Грег пригласил меня в книжный клуб.

Я замолчала, предоставив ему самому делать выводы.

– Но мы уже который месяц встречались… Ты нас просто нашла.

– Надеюсь, что так, – сказала я. – Но прежде я ничего о нем не знала. Даже не догадывалась, и про фэндом тоже.

Я смотрела на него. Такие встречаются реже единорогов: красивый парень, рубашка в красную клетку, читает, и думает, и говорит о книгах. Насколько сильно магия вмешалась в его жизнь, чтобы сделать его таким? Существовал ли он раньше? И каким был? Теперь не узнаешь, никак не узнать. Теперь он есть, и я есть, вот и все.

– Но я же там был, – сказал он. – Я ходил в клуб. Я знаю, что он был. И был на «Сиконе» в Брайтоне прошлым летом.

– Эр’ перрихис, – сказала я, наугад выбрав произношение.

Я привыкла, что меня боятся, но на самом деле мне это неприятно. Думаю, даже Тиберию это не нравилось. Однако спустя одно ужасное мгновенье его лицо смягчилось.

– Должно быть, волшебство просто помогло тебе нас найти. Не могла ты все переделать, – сказал он и допил свою бутылочку «Вимто».

– Я хотела тебе сказать, потому что это вопрос этики: почему я тебе понравилась и не поэтому ли, – продолжала я, чтобы уж все разъяснить.

Он рассмеялся, чуточку неуверенно.

– Надо будет это обдумать.

Мы вернулись по мокрым улицам к станции, за руки не держались. Но в поезде, который на обратном пути был намного свободнее, сели рядом и соприкасались боками, и он, помедлив, обнял меня одной рукой.

– Многое надо усвоить, – сказал он. – Мне всегда хотелось, чтобы в мире было волшебство.

– Я бы предпочла космические корабли, – ответила я. – А если волшебство, чтобы не такое запутанное; волшебство с простыми законами, как в книжках.

– Поговорим о чем-нибудь попроще, – предложил он. – Скажем, зачем ты так коротко стрижешься? Мне нравится, но довольно необычно.

– Это не попроще, – возразила я. – У меня раньше были длинные косы. Бабушка их заплетала, а когда она умерла, мы заплетали друг другу. Когда Мор умерла, я не сумела заплетать сама и в припадке, я бы сказала, бешеного горя отхватила их ножницами. Получилось ужасно неровно, и моя подружка Мойра попыталась выровнять, срезая понемногу с каждой стороны, пока практически ничего не осталось. С тех пор я и ношу короткие. Они только сейчас стали ровно лежать, а раньше торчали дыбом.

– Бедная ты бедная, – сказал он и обнял меня покрепче.

– А у тебя почему длинные волосы? То есть для мужчины.

– Мне просто так нравится, – сказал он, смущенно тронув прядку. Волосы цвета меда или, скажем, медовой булочки.

В Гобовене он отцепил свой велик.

– Увидимся в субботу.

– В маленьком кафе у книжного? – предложила я.

– У Марио, чтобы мне не остаться без приличного кофе, – возразил он.

Мне кажется, Виму важно показываться со мной на людях. Наверное, это из-за той истории с Руфи и его отверженности.

Мы еще поцеловались, прежде чем мне сесть в автобус. Я прочувствовала поцелуй до самых пальцев ног. В этом тоже есть волшебство, такое же, как в «чи».