Глава 19
Домой я поехал на машине. Где взял? Купил. У меня что, денег нет? Для чего машина? А образцы будущей продукции мне на горбу переть? Сначала из Франкфурта в Шереметьево, затем – в Минск? Даже появись такое желание, рук у меня всего две. А надо шесть. Я не человек-паук. Так что я отправился в автохаус и приобрел новенький «Фольксваген Пассат B1» темно-синего цвета в кузове универсал. Модель была рейстайлинговая, с прямоугольными фарами и пластиковыми бамперами. В 1980-м ей на смену придет «B2», прозванная в Белоруссии за характерный корпус «крокодилом», а сам «Пассат» на долгие годы станет излюбленной иномаркой белорусов, особенно версия «B3» с двигателем «дызель». Почему? Машина простая, как грабли, самому не сложно отремонтировать. К тому же солярки в сельской местности завались – вся колхозная техника на ней ездит. Сунул трактористу пузырь – и заливай полный бак. Качество? Сожрет немчура! Дизтоплива в 90-х воровали столько, что колхозам его стали отпускать красного цвета. Типа, побоятся красть, а милиция отследит. Ага. Чтобы потомки партизан да побоялись красного? К тому же у милиции свои «дызели». Они что, не люди? Проблему разрулили сами «Пассаты». У них начали выходить из строя топливные насосы. Солярка в колхозах грязная – как ее там хранят? Трактор-то скушает и не подавится, а вот нежный «немец»… Новый топливный насос стоил столько, что впору пить валидол. Так вот и рассосалось.
«Дызель» брать я не стал. В СССР его сложно отремонтировать, да и шумный. Это не BMW из моего времени, у которого мотор «шепчет». «Пассат» – бюджетный автомобиль, в этом времени, конечно. Это потом «Фольксваген» станет мудрить. Я выбрал самый мощный бензиновый движок объемом в 1,6 литра. Пуля! Сарказм, если кто не понял.
В магазине Байера я загрузил «Пассат» образцами, за которые честно заплатил. Дед попытался возразить, но я настоял. И без того развел его на пятьдесят тысяч марок. Я-то думал, что Байер возглавит фонд из любви к делу, а вышло вон как.
Затем я проехался по магазинам и взял курс на восток. «Пассат» бодро тащил меня по шоссе. Я не гнал. Во-первых, машина нагружена, во-вторых, новая. Мотор следует обкатать. Полицейских я не боялся – документы в порядке. Купчая на авто, страховка, транзитные номера, даже права есть. Загодя получил, и даже без блата. В 90-х мои друзья гоняли из-за границы авто, показывая немцам комсомольский билет. Как выглядят советские права, «дойчи» не представляли. В Польше – и того проще. Дал полицаям по пачке «Мальборо» – и хоть танк гони. Вначале прокатывало. Позже немцы поумнели, а поляки стали корыстнее. Меньше десяти марок не брали…
К пограничному КПП Бреста я подкатил ближе к вечеру. Очереди не было – осень, туристский сезон кончился. Пограничник унес мой паспорт, подошел таможенник. Вид «Пассата», груженного до потолка, да еще со сложенными задними сиденьями, вызвал у него нездоровый азарт.
– Что везем?
– Образцы продукции, – сказал я.
– Какой?
Я поднял заднюю дверь и снял крышку с картонной коробки. У таможенника поползла вниз челюсть.
– Это что? – ткнул он пальцем.
– Протезы.
– Для чего?
– Чтобы ходить.
– Кому?
– Инвалидам. Для них же эти коляски и костыли.
– Я посоветуюсь, – промямлил таможенник и убежал с документами. Обратно явился минут через пять. Перед ним топал пузан в форменном пиджаке и фуражке. Начальник, даже гадать не нужно. Пузан заглянул в ящик, потыкал пальцем в протезы и впал в задумчивость.
– Надо будет досмотреть, – выдал вердикт. – Тщательно.
Я мысленно выругался. Сейчас сломают образцы. Мне их людям показывать. И каким!
– Моя фамилия Девойно, – сказал я, – Сергей Александрович. Вам не сообщили?
– Что? – удивился таможенник.
– Насчет меня?
– Нет.
– Разгильдяи! – ругнулся я. – Бездельники! Ну, только приеду! Вот что, товарищ…
– Игорь Петрович, – подсказал пузан.
– Мне нужно позвонить. Вертушка у вас есть?
Он замотал головой. Разумеется, нет. «Вертушку», он же правительственный телефон, ставят большим начальникам. Пузан в эту категорию не входил.
– Можно по городскому, – согласился я. – Но придется набрать код Минска. Лучше вы сами. Служба есть служба, лучше убедиться лично. Наберете номер, ответит адъютант. Представьтесь, попросите соединить с генералом. Его зовут Петр Фомич. Обращаться лучше по имени-отчеству, у нас не любят званий. Спросите, знает ли он Девойно. Вот! – Я достал из кармана записку Дюжева и протянул ее таможеннику.
Пузан глянул на цифры, и лицо его вытянулось. Дюжев, по доброте душевной, вписал мне и номер «вертушки». Хороший такой, трехзначный. В местных реалиях – Олимп. Пузан завис. Я его понимал. Одна программа в мозгу требовала досмотреть багаж странного путешественника. Другая подсказывала: «Уймись! Тебе это надо? Парень явно из КГБ. Разговаривает подчеркнуто вежливо, но взгляд стальной. И шрам на лбу… Возвращается с задания, это к гадалке не ходи. Удостоверение не показал, так он же из-за границы едет. Туда корочки не берут. Наверняка агент. Добыл что-то секретное и везет в протезах. Если вытащить и рассмотреть… До конца жизни оленей в тундре пасти будешь. Позвонить генералу? Чтобы мной заинтересовались?»
– Обращаю ваше внимание, Игорь Петрович, – помог я, – документы у меня в полном порядке. На каждую вещь есть чек или купчая. Там, – я указал в сторону границы, – с этим строго. Я три таможни прошел, ваша четвертая. Если бы, не дай бог… У вас может возникнуть вопрос: за что купил? Вот! – Я вытащил из сумочки чековую книжку. – В Германии у меня счет в банке. Совершенно легальный.
Я подмигнул.
– Все в порядке! – тряхнул головой пузан и повернулся к подчиненному. – Оформи документы! Быстро!
От таможни я вырулил спустя полчаса. На окраине Бреста заправил машину. Бензин недавно подорожал, и литр 93-го стоил 20 копеек. Плохой это бензин, с тетраэтилсвинцом. Ядовитое вещество, вредное для людей и природы. И мотору оно не в радость. Однако плеснуть 72-й бензин я остерегся. Кто его знает, немца? В той жизни я начинал на «Жигулях». Они 72-й кушали и облизывались. Он без добавок. «Батя разберется, – решил я. – Он у меня автомобильный справочник, ремонтник и водитель в одном лице».
Я выбрался на шоссе, включил музыку и притопил педаль газа. Жаль, что магистраль Минск – Брест еще строят. Трасса М1 войдет в строй к Московской Олимпиаде. А то бы погнал. Соскучился по своим.
– Эти глаза напротив, и больше нет разлук, эти глаза напротив – мой молчаливый друг… – подпевал я Ободзинскому. Хорошие в этом времени песни! После 90-х их вспомнят. Лучших нет. Эстрада постсоветского периода – это треш и угар. «Ацтой», как написали бы в Интернете. «Ты целуй меня везде, у меня свербит в… кой-где».
Спектакль, разыгранный на таможне, меня позабавил. Последствий я не опасался – с чего? Ну, позвонил бы таможенник Дюжеву. Что, замминистра отказался бы подтвердить, что знает меня? А что таможенник принял меня за агента, так его фантазии. Я такого не говорил. КГБ в СССР боятся до икоты. Страх этот иррациональный. Профессионализмом контора не блещет, особенно в национальных республиках. В той жизни у меня были знакомые среди комитетчиков. Общались за рюмкой чая. Они мне многое рассказывали. Хрущев, придя к власти, перетряс ведомство. Кого посадили, кого выгнали. Образовались вакансии. Их заполняли по партийному призыву. Идти в КГБ люди не хотели. Репутация у чекистов после хрущевских разоблачений была еще та. Поэтому брали любых – лишь бы подходил по анкете. Отсюда и «профессионализм». Не верите? Знаете, сколько диссидентов разоблачил КГБ БССР за 30 лет? ОДНОГО. Специально прописью написал. Да и диссидент тот… После развала СССР журналисты кинулись брать у него интервью. Выходили, плюясь. Не адекват…
При Сталине работали иначе. Мне об этом тоже рассказывали. В начале 50-х в минском автобусе кто-то буркнул: «Сталин – дурак!» Агент говорившего не видел – стоял далеко. К тому же утро, все едут на смену, транспорт набит. Но об услышанном агент доложил. Оперативники выяснили, между какими остановками прозвучало оскорбление вождя. Определили, на каких предприятиях может работать подозреваемый. Прошерстили состав утренних смен. Через неделю болтун сидел в КПЗ.
Один мой знакомый оперативник служил в крупном по белорусским меркам городе. Вспоминал: «Вызывает меня начальник. Спрашивает: «Когда ты, Филиппов, шпиона разоблачишь!» Отвечаю: «Скоро! Уже на подходе». Это «на подходе» длилось до ухода майора на пенсию…
В Минск я не поехал. Лиля с Темой в деревне. Отец взял отгулы и отвез невестку к родителям. Заодно и сам отдохнет. От Любаши он устает. Не привык, да и возраст… Детей нужно заводить молодым. Но что сделаешь, если так вышло?
В деревню я прикатил за полночь. Местные дороги в Белоруссии заасфальтированные, но узки и извилисты – не разгонишься. Дом тестя встретил меня темными окнами. Спят. Не глуша двигатель, я выбрался из машины, открыл ворота и загнал «Фольксваген» во двор, пристроив его за отцовской «Волгой». Двор у тестя большой, два «МАЗа» поместятся. Выключив зажигание, я закрыл машину, затем – ворота.
Привлеченная шумом, во двор выглянула теща.
– Хто тут?
– Я, мама.
– Сярожа! – Она всплеснула руками. – А машына чыя?
– В Германии купил. В ней подарки, но с ними завтра. Спать хочется.
– Ня трэба, – согласилась она. – Усе спяць. Пойдзем ў хату!
Я наскоро поужинал и завалился под бочок к жене.
– Это ты? – пробормотала она спросонья. – Приехал?
– Ага! – подтвердил я.
– Хорошо, – сказала она и пристроила голову на моем плече.
…Проснулся я от ласковых прикосновений. Кто-то гладил меня по щеке. Я открыл глаза – Лиля.
– Вставай, засоня! – сказала она, смеясь. – Девять часов. Там мужики вокруг машины ходят. Сейчас разбирать начнут.
Кто б сомневался? В том времени даже в Минске вокруг припаркованной иномарки собиралась толпа. Диковина. Что говорить про деревню?
– Где Тема? – спросил я, вскакивая.
– Спит. Ты его не трогай, – предупредила жена. – У него вчера животик болел.
Я быстро оделся, подошел к кроватке и полюбовался на сына. Тема спал, раскинув в стороны ручки в зашитых рукавах распашонки. Это чтоб личико не царапал. Ноготки у него растут, и к вечеру под ними собирается тряпичный мусор. Приходится чистить. Я осторожно коснулся губами лобика сына и вышел во двор. Вацлав, отец и недавно вернувшийся из армии Толик топтались у «Пассата». Меня они встретили недовольными взглядами. «Чего так долго? Тут руки чешутся!» – будто говорили они.
– Сначала подарки! – сказал я, открыв дверцу прихваченным из дома ключом. – Начнем с маленьких. – Я вытащил пухлую сумку и отдал ее теще. – Здесь детские вещи. Розовые – для Любы, голубенькие – для Темы.
Теща с Лилей немедленно убежали в дом. Неудивительно. Рассматривать детскую одежду – любимое занятие женщин.
– Это – тебе! – Я протянул отцу чемоданчик с автомобильным инструментом. Тот взял его и немедленно открыл.
– Ух ты!..
В глазах Вацлава и Толика вспыхнула зависть. Тоже автоманьяки.
– А это – вам! – Я вытащил из машины картонную коробку.
– Што там? – заволновался Вацлав.
– Бензопила «Штиль». Дрова пилить. – Я достал из коробки пилу. – Соберете сами. Там внутри шина, цепь и инструкция. Она на немецком, но есть рисунки и инструмент. Справитесь. – Я сунул пилу тестю. – Теперь смотрите. Вот сюда заливается бензин с маслом.
– Как в мотоцикл? – поспешил Толик.
– Именно. Только пропорция один к пятидесяти. Масло я привез, но годится и наше, моторное. Бензин можно и семьдесят второй. Сюда, – я ткнул пальцем в другую пробку, – льем масло для смазки цепи. С ним проще. Можно трансмиссионное, только выбрать пожиже. Держите! – Я отдал им пластиковые канистры. – Занимайтесь! А я умоюсь и позавтракаю.
Когда я вышел во двор, Вацлав держал в руках собранную и заправленную пилу. Я проверил натяжение цепи. В норме. Вацлав снисходительно улыбнулся, дескать, учить батьку будешь?
– Дальше просто. – Я взял у него пилу и поставил на землю. – Подкачиваем топливо в карбюратор, включаем зажигание и…
Я дернул за шнур. «Штиль» завелся со второго рывка. Мотор выплюнул сизый дымок и затрещал, распугивая кур. Я поднял пилу и снял ее с тормоза. Цепь заскользила вокруг шины, превратившись в полупрозрачную ленту.
– Дай! – умоляюще произнес Вацлав.
– Только осторожно! – предупредил я.
Ответом был гневный взгляд: «Опять отца учишь?» Некоторое время Вацлав любовался на скользящую цепь, затем закрутил головой.
– Пилить нечага, – проронил он сокрушенно.
– К Юзэфаўне идзице! – подсказала выбежавшая на шум теща. – Ёй дровы привезли, а пилиць некаму. Одна жыве.
– Пойдзем! – согласился Вацлав и выключил пилу. – Толик, бяры козлы. У Юзэфаўны яны дрэнные.
– Я с вами, – сказал я.
Тесть кивнул.
– А ты, Иванавич?
– Без меня справитесь, – отказался отец, – плотоядно разглядывая «Пассат». – Машину посмотрю.
– Только ничего не откручивай! – поспешил я.
Отец небрежно махнул рукой: дескать, о чем разговор, и мы пошли. Толик тащил козлы, я шел следом, а тесть вышагивал впереди, помахивая пилой. Выглядел он при этом как маньяк из американского фильма ужасов. По крайней мере, вид у него был, словно в предвкушении расчлененки.
Юзефовна жила неподалеку. У ворот старенькой хаты лежали бревна. «Ель и ольха», – определил я. Толик установил козлы, и они с Вацлавом взгромоздили на них первое бревно. Я в это время держал пилу. Ставить ее на землю Вацлав не захотел.
Привлеченная суетой, из калитки выглянула хозяйка.
– Папилим табе дровы, Юзэфаўна, – сказал Вацлав. – Нямецкай пилой.
Он потряс отобранным у меня «Штилем».
– Ой, дзетачки! – всплеснула руками старушка. – Хай вам пан Езус дае.
Вацлав кивнул и завел «Штиль». Дальше было как в анекдоте. «Вжик!» – сказала пила. «Ни хрена себе!» – ответили мужики… Отпиленные колоды валились на землю одна за другой. Я оттаскивал их в сторону. После пятого бревна Толик взмолился:
– Батька, дай!
Вацлав поколебался, с сожалением посмотрел на «Штиль» и выключил мотор.
– На!
Толик схватил пилу. Мы с Вацлавом загрузили бревно. Толик завел «Штиль». Вжик!..
Привлеченные шумом, вокруг стали собираться соседи. Скоро их набралось с небольшую толпу. Нет, о бензопилах здесь знают. В местном леспромхозе их используют для валки и разделки деревьев. Но тяжелая и громоздкая советская «Дружба» по сравнению с легким «Штилем» – это как «МАЗ» рядом с «Мерседесом». Да и нет «Дружб» в частном владении.
С дровами мы разобрались быстро.
– Суседзи паколяць, – сказал Вацлав Юзефовне, и та кивнула. Колоть легче. На это многие подпишутся. Помогать соседям здесь правило. Католики.
Нас обступили мужики. Выключенный «Штиль» пошел по рукам. Вацлав провожал его ревнивым взглядом.
– Зяць прывез, – объяснил, завладев пилой вновь. – З Нямятчыны.
– Добры у тябе зяць, – вздохнул стоявший рядом мужик.
– Дачка, – не согласился тесть.
– Чаму дачка? – удивился мужик.
– Не было бы яе, не было бы зяця, – философски заметил тесть и кивнул нам: – Пайшли!
Во дворе я сразу почувствовал неладное. Капот «Пассата» был открыт, из него торчала нижняя часть тела отца. Я рванулся вперед. Блин! Снятая головка блока цилиндров лежала на расстеленной тряпке, а отец задумчиво рассматривал обнаженные внутренности мотора. Автоманьяк хренов!
– Ты что? – возмутился я.
– Надо же знать, как его ремонтировать, – объяснил отец, выползая наружу.
– Зачем ремонтировать? Машина новая.
– Все новое со временем становится старым, – философски заметил этот автоманьяк. Блин, еще один на мою голову! – Кстати, сделано хорошо. Хон в цилиндрах отличный, прослужит долго. Только «Волга» все равно лучше. Прочнее.
– Как знаешь, – злорадно произнес я. – Я-то собирался подарить «Фольксваген» тебе. Но если не нравится…
– Ты это вправду? – заволновался отец.
– Разумеется, – сказал я. – Зачем мне иномарка? Во дворе поставишь – значок с радиатора сковырнут мигом. Или зеркало открутят. А у тебя – гараж.
– А сам ездить на чем будешь? – спросил отец и предложил поспешно: – Могу «Волгу» отдать.
– Старая.
– Десять лет всего! – обиделся отец. – Она твой «Фольксваген» переживет.
Это точно. На века делали. Но «Волгу» я не хочу: ни новую, ни старую. Бензина жрет много. Сарказм.
– Куплю себе «Жигули» в «Ивушке». Чеки у меня есть.
– Ладно, – кивнул отец. – Но я продам «Волгу» и куплю тебе гараж. «Жигули» нельзя бросать во дворе. Колеса снимут или дворники. А то и вовсе угонят.
– Договорились! – сказал я. – А тестю возьмем мотоцикл с коляской. Чеков хватит. А то он в очереди третий год стоит…
– Грошы атдам! – поспешил Вацлав.
– Не нужно, – сказал я. – У меня их много. А скоро будет еще больше. У вас Виталик в армии. Вернется, надо будет одеть.
Тесть посмотрел на «Фольксваген» и кивнул. Вот и ладно. А то неловко. Отцу авто подарил, а тестю нет. Машина Вацлаву не нужна. Куда в деревне на ней ездить? А вот мотоцикл – самое то. Работа, рыбалка, в лес по грибы – везде пройдет. И в эксплуатации дешев. Где будет брать для него бензин Вацлав, мне объяснить?
– Гэта трэба замачыць! – потер руки тесть.
– Идите! – засуетился отец. – Я скоро. «Голову» на место прикручу – и сразу. Десять минут.
Мы ополоснули руки под умывальником и вошли в дом. Навстречу нам вышла Лиля с Темой. Сына успели переодеть в немецкие ползунки и шапочку. Во рту у него торчала соска – тоже немецкая.
– Иди к папе! – сказала Лиля и передала мне Тему. Тот выплюнул соску и заулыбался. Я осторожно прижал к себе маленькое тельце. Господи, как же я его люблю! А еще Лилю, отца, сестричку, родителей жены, Машу… Как хорошо, когда ты не один в мире!
* * *
В Минск мы отправились назавтра. За рулем «Фольсвагена» сидел я – машина принадлежит мне. Здесь, чтобы передать авто другому водителю, требуется доверенность. Без нее никак – оштрафуют. Отец согласился скрепя сердце – не терпелось опробовать подарок. Успеет. Хорошо, что он не стал допытываться, почему я отказываюсь от иномарки. Нельзя мне. И без того в Союзе писателей косо смотрят. Без году неделя в писателях, а уже крутой. Печатается в Москве, деньги гребет лопатой. Откуда знают? Так я в Союзе писателей на комсомольском учете состою. Взносы плачу – один процент с гонораров. Трудно высчитать? За границу стал ездить, а это для многих – мечта. Узнают про иномарку – возненавидят. Их даже у мэтров нет. В той жизни я бы не утерпел, похвастался. И нарвался бы на обструкцию. Мне даже «Волгу» не простят. Вот возьмут и не примут Лилю в Союз писателей. Ее книга, наконец, вышла. Так что только на «Жигулях» – скромненько и со вкусом.
Лилю с Темой я посадил к отцу – так безопаснее. Водитель он опытнее, а машина – крепче. «Волга» шла первой, я – следом. Этот порядок мы заранее согласовали. Иномарка вызовет любопытство гаишников, начнут тормозить. Нам это зачем?
Ехали мы не спеша. Не отводя взгляда от дороги, я складывал в голове строки будущего письма. «Уважаемый Петр Миронович!..»
В моем времени из Машерова лепили икону. Его гибель вызвала массу пересудов. Многие, в том числе дочь, считали, что Петра Мироновича убили. Глупость. Машеров никому не мешал. Его недолюбливали в Москве – это правда. Но не за успешное руководство республикой, как многие считали. Машеров считался человеком своего предшественника – Кирилла Мазурова. Именно тот рекомендовал Петра Мироновича на пост первого секретаря ЦК компартии Белоруссии. А Мазуров поссорился с Брежневым. На заседании Политбюро посмел возразить против очередной висюльки для бровастого. Подобного в кремлевском серпентарии не прощали. Мазуров вылетел на пенсию. Гнев Брежнева в отношении его лег и на Петра Мироновича. 25 июня 1978 года Брежнев приезжал в Минск вручать городу Золотую Звезду Героя. Четыре года, между прочим, ехал. Минск наградили еще в 1974 году. Кадры вручения показывали по телевизору. Я видел, как Петр Миронович суетится вокруг генсека, хлопоча лицом. Все без толку. Брежнев уехал в тот же день. Ему не понравились ни концерт после торжественной церемонии, ни банкет.
Машеров – человек системы. Он произносит набившие народу оскомину идеологические мантры, клянется в верности КПСС. Но у него есть важное отличие от других руководителей. Он патологически честный человек. Такие же люди и в его окружении. Многие из них, так же как и сам Машеров, партизанили или воевали на фронтах. Уровень коррупции в БССР минимальный. За нее жестоко наказывают. Эта тенденция сохранится и после смерти Петра Мироновича. В 80-е я работал в милицейской газете. Как-то освещал процесс над женой министра. Та работала преподавателем в техникуме и брала взятки. Арестовали, взяли явку с повинной. И министр тут же слетел с поста.
Машеров прост и доступен. Он может приехать в колхоз, снять туфли, надеть сапоги и взять в руки косу. Делает это не для публики – ему просто нравится. После косьбы он разговаривает, окруженный колхозниками. И попробуй охрана что-то вякнуть! Он им скажет… Машеров не боится людей. Он живет ради Белоруссии. Для него любая беда страны – боль. Когда в 1977 году в Крыжовке столкнулись два поезда и погибло много людей, он плакал. Когда в 1972 году взорвался цех радиозавода, Машеров бросил дела в Москве и прилетел в Минск. Ночь провел на месте катастрофы. А потом поехал на телевидение и лично рассказал о беде. Доживи Петр Миронович до аварии на ЧАЭС, он отменил бы в республике первомайские демонстрации. И плевать ему, что скажут в Москве! Люди дороже. Машеров сделал бы все, чтобы уберечь страну от радиоактивных осадков.
Но сначала нужно его спасти. Жить Петру Мироновичу осталось менее двух лет. Его смерть в автокатастрофе – печальная закономерность. В 1970 году в ДТП погиб заместитель председателя Совета министров БССР Ковалев. В 1976 году – Председатель Президиума Верховного Совета БССР Сурганов. Завершит список Машеров. Все ДТП как под копирку. Автомобиль Киселева врезался в военный грузовик, Сурганова – в автобус, Машерова – в «ГАЗ», груженный картошкой. Правительственные авто носятся по дорогам как сумасшедшие. Руководители сидят рядом с водителем – на самом опасном месте. Они не пристегнуты – ремней безопасности здесь нет. В СССР их сделают обязательными лишь в 1979 году – да и то на передних сиденьях. Без ремней при столкновении на скорости в 120 километров в час шансов выжить нет.
Для того чтобы Машеров ко мне прислушался, нужен ЖЕСТ. Фонд помощи инвалидам войны подходит для этого как нельзя лучше. Машеров оценит, он воевал. А там можно напроситься на доверительный разговор…
Возможно, есть и другой способ предотвратить аварию на ЧАЭС, но я его не знаю. В другой ипостаси к Машерову лучше не соваться. Писателя, даже успешного, он пошлет лесом. Петр Миронович – человек резкий. Мне нужно завоевать его доверие. Поэтому действуем, как решили. «Как сын ветерана Великой Отечественной войны, считаю своей обязанностью помочь людям, которые не щадили своей жизни ради спасения Родины. Недавно у меня появилась такая возможность…»
