Глава 16
В марте я забрал Лилю с завода. А вот нечего ей там делать! Денег у нас больше, чем тратим, а о стаже для пенсии можно не волноваться: 22 года всего. Побудет домохозяйкой – в СССР не возбраняется. Правда, если есть дети. Теоретически Лилю могли признать тунеядкой. Но для этого ее нужно выявить. Милиции что, больше заняться нечем? А если и выявит, я знаю одного генерала… Лиля без пяти минут член Союза писателей. «Маладосць» опубликовала подборку ее стихов, секция поэзии рекомендовала к изданию сборник. В будущем году книга выйдет, после чего одним официальным поэтом в БССР станет больше.
Работа над романом летела. После завтрака я диктовал, Лиля печатала. Ежедневная норма в десять страниц набиралась быстро. После обеда мы правили текст и откладывали странички для машинистки. Незачем тратить время на тупую работу. У нас что, нечем заплатить? К тому же редакции и журналы требуют первый экземпляр. Два-три раза отстукивать одно и то же? Нефиг, нефиг. Лучше проведем это время с пользой.
Мы и проводили. Ходили в кино, театр, музеи, не пропускали ни одной выставки. Навещали родню, благо число ее возросло. Я читал книги. Художественные редко – их я помнил по прошлой жизни. Копался в трудах историков русского Средневековья. В частности, перечитал Бориса Рыбакова. Впоследствии его много критиковали, но писал Борис Александрович душевно, с любовью к Руси. И предмет знал. Это вам не «заклепочник» с форумов моего времени.
В июле мы отправились в Пицунду – всей семьей. Мы с Лилей, отец и Маша. Семье Девойно путевки выделил Литфонд – бесплатно, конечно. Отцу с Машей пришлось покупать на месте – в Доме творчества имени Дмитрия Гулиа. В обмен директор попросил Девойно выступить перед отдыхающими. Популярность «Экстрасенса» докатилась и до Пицунды. Я не возражал – отдых того стоил. К слову, Домов творчества у Литфонда в этом времени пятнадцать. Переделкино, Комарово, Коктебель, Дубулты, Гагра… Хорошо жилось советским писателям! В моем времени они впадут в нищету. Какие Дома творчества? Там теперь правят бал другие…
Мы с Лилей прилетели в Адлер на самолете, отец с Машей отправились на «Волге». Им нужно было посетить родителей жены, показать им мужа. Тесть с тещей отца жили в Донецке. Там, где в моем времени будут рваться снаряды… Как вспомню – ножом по сердцу. Реформировали СССР, дерьмократы! Чтоб вам на том свете до скончания времен во тьме гнить!
Из аэропорта мы приехали на такси. Заплатили 25 рублей. Подумаешь! Мне с одного спектакля больше капает. А вот Лиля поморщилась – не привыкла еще. В деревне за четверной билет надо пахать. Она не знает, что успешные люди в СССР не в состоянии потратить заработанные деньги. Не на что. Квартиры не продают, на автомобили очередь, за границу поехать – проблема. Выпускают не всех. Можно кутить в ресторанах, но я этого не люблю, Лиля – тоже.
Идеологический дебилизм в СССР зашкаливает. Хорошо зарабатывают не только деятели искусств. Хорошие рабочие – тоже. Но деньги с пользой потратить – проблема. Еда стоит недорого, товаров «народного потребления» не хватает. В стране переизбыток денег, и «связать» эту массу не удается. Она накапливается на вкладах. В моем времени они сгорят в ходе гайдаровских реформ, оставив вкладчиков у разбитого корыта. А почему бы не выделять, скажем, всем желающим участки земли под дачи? Организовать строительство садовых домиков? Леса в СССР – завались! Денежная масса пошла бы в дело, лесопереработка (и не только она) получила бы толчок для развития. Но нет, нельзя! Народ «обуржуазится». Участки под дачи выделяют со скрипом. Дают крохотные наделы на бросовых землях. В той жизни у меня был знакомый, чьей организации выделили под дачный кооператив заброшенный карьер. За несколько лет люди превратили его в цветущий сад… А взять ограничения по размеру садовых домиков? По длине, высоте и ширине. В два этажа строить нельзя, печки ставить – упаси бог! Другой мой знакомый, сообразив, что по глубине ограничений нет, построил под садовым домиком бункер. Жилой. А что делать, если семья большая и в предписанных властью размерах ей тесно?..
Номер в Доме творчества был шикарный. Огромная комната, двуспальная кровать, богатая обстановка. Через день прибыли отец с Машей. Им номер выделили похуже – не лауреаты и даже не писатели. Но все равно глаза у родственников были по блюдцу. В номере – цветной телевизор, большой холодильник, ванная, лоджия… Сама комната просторная и светлая, мебель импортная, новая.
– М-да! – заключил отец. – Сколько отдыхал в санаториях, но такой роскоши не видел. Хорошо писателям!
Это смотря каким. Путевки в Пицунду дают не всем. Членов Союза писателей в СССР восемь тысяч. На всех мест не хватает, особенно в сезон. Но Девойно – лауреат премии Ленинского комсомола и к руководству писательского Союза вхож. Потому и сумел притащить в Дом творчества родственников. А чем они хуже литераторов, накорябавших книжонку и живущих с этого всю жизнь? Александр Иванович и Маша – труженики. У отца полная грудь наград, две из которых – фронтовые. Успел он зацепить войну. Краешком, но хватило. Партизанский отряд, потом – Красная армия, наступление на Кёнигсберг. До города не дошел – словил осколок. Госпиталь, демобилизация по ранению, техникум… Маша в своем КБ – ведущий конструктор. Ей поручают проектировать самые сложные узлы. Об этом даже в заводской многотиражке писали.
В Доме творчества я работал – привычка. Я и в той жизни был трудоголиком. Но Лилю не припрягал – пусть отдыхает. Вставал в семь, традиционная пробежка, силовые упражнения, душ. К завтраку спускался свежим и бодрым. Затем девочки и отец уходили на пляж, я садился за «Эрику». К полудню набивал шесть-семь страниц. Затем шел обедать. Дневной сон с отдохнувшей Лилей – и пляж. Морские купания, горячее хачапури с холодным пивом, валяние на покрывале, подкидной «дурак», пара на пару. Отец играл виртуозно – на Северах наловчился. А что им делать темными вечерами в своих домиках-бочках? Но и меня голыми руками не возьмешь. Память хорошая, вышедшие в отбой карты помню. Так что навешивали друг другу «погоны» попеременно. Женщин не трогали – обидятся. Они игру воспринимают всерьез.
Ужинали мы или в столовой, или в летнем кафе неподалеку. В Доме творчества кормили вкусно, но хотелось разнообразия. Кафе было декорировано под горскую хижину, и пахло там одуряюще. Над стойкой висели пласты копченого мяса, мы его регулярно пробовали. А еще заказывали шашлык и ароматное абхазское вино. 30–40 рублей с компании за ужин – не деньги. Где-нибудь в Москве сдерут больше, да еще накормят непонятно чем.
По воскресеньям ездили в Пицунду, где затаривались замечательным вином. Продавал его старый абхаз – прямо из багажника «Волги». Я помнил его еще по той жизни, так же как вино. Подобного я даже во Франции не пробовал. Ароматное, ласкающее нёбо и язык, настоящее солнце в бокале. Трехлитровая банка за десять рублей? Дайте две! Жены покупали фрукты, местные сладости, какие-то сувениры. Побывали мы и в Сухуми, где смотрели на обезьян в питомнике. Одна из них, вернее, один попытался схватить Лилю сквозь прутья решетки. Приглянулась. Видно, такой самки в гареме недоставало. Над этим долго смеялись, больше всех – Лиля. Приятно, что твою красоту оценил даже обезьян. Съездили мы и к озеру Рица – на автобусе. Отец не решился гнать «Волгу» по горной дороге. Та и вправду выглядела жутко. С одной стороны – гора, с другой – пропасть. Глубокая, дно еле видно. Женщины визжали. С озера привезли копченой форели. Ее продавали тайком: ловить запрещено. Но если поймали, почему бы не употребить? Форель замечательно шла к белому вину. В тот день мы опились и обожрались. А что, отдых.
По пути к Рице я глазел по сторонам. Красивые особняки, ухоженные участки, довольные люди. Земля плодородная, рядом море, курорт, отдыхающие… Живи и радуйся. Но через пятнадцать лет здесь начнется резня. Процветающая Абхазия скатится в нищету. Господи, чего им не хватало? Собрать бы всех этих националистов, погрузить на корабль и вывести в море. А там – торпедировать. Сколько из-за их бредовых идей людей сгинуло!..
В один из дней у меня случился затык – роман встал. По прошлой жизни я знал: лучше отвлечься. Я отправился на пляж, где нашел отца. Тот валялся на покрывале с бутылкой пива в руке.
– Где дамы? – поинтересовался я.
– Вон! – отец указал бутылкой на море. – Водный велосипед напрокат взяли.
Я присмотрелся. В метрах ста от берега в море болтались несколько катамаранов. Над сиденьями одного из них торчали соломенные шляпки – одна выше, другая ниже. Наши. Навестим красавиц! Я стащил футболку с шортами и нырнул в море. Выскочив на поверхность, пошел кролем. Горько-соленые брызги летели в рот, я фыркал и отплевывался. Приблизившись к катамарану, перешел на брасс. Сделаем девочкам сюрприз!
Водный велосипед болтался спинками к берегу, что облегчило мне задачу. Я осторожно вплыл между поплавками. Мелкие волны шлепали о них, так что меня не услышали. Я собрался обнаружить свое присутствие, как вдруг замер. Говорили обо мне.
– …Иногда я его боюсь, – жаловалась Лиля. – Какой-то он не от мира сего. Вот откуда знает немецкий? Да еще так хорошо?
– Вправду знает? – заинтересовалась Маша.
– В совершенстве. В нашем романе действуют псы-рыцари. Так Сергей их диалоги по-немецки пишет – для достоверности. Перевод даем в сноске под страницей. Латинского шрифта в машинке нет. Я оставляю место, и он вписывает от руки. Причем сразу, не заглядывая в словарь. А перед этим проговаривает диалоги вслух. Ты о таком слышала?
– Ну-у… – протянула Маша. – Может, его в школе хорошо учили. Или в институте.
– Много тебя там научили? Я универ заканчиваю, а по-английски пару фраз не свяжу. А он как по бумажке шпарит. Откуда знает? В школе учил английский, я в аттестат посмотрела.
М-да, косяк. Ну, Лиля, ну, Штирлиц! Разнюхала… Немецкий я выучил в девяностые. Ходил на курсы и занимался дома. Память опять-таки хорошая. У нас в ту пору были добрые отношения с партнерами из Германии. Ездил к ним, вел переговоры. Немцы не говорили по-английски, а таскать с собой переводчика… Да и партнерам нравилось, когда говоришь на немецком.
– Знаешь, Лилька, – сказала Маша и, видимо, закинула ногу на ногу, поскольку катамаран качнулся. – С жиру ты бесишься. Живешь в роскоши, денег не считаешь, муж тебя любит. С завода забрал, чтоб в корпусе не кисла, любое желание выполняет. Тебе счастье выпало, а ты носом крутишь. Не куковала ты в девках!
– Извини! – смутилась жена.
– Не стоит! – хмыкнула Маша. – Я от твоего счастья и себе урвала. Ох, Лиля, это же просто сказка какая! Я в своем КБ много чего от баб слышала, но чтоб у кого такой муж… Он же со мной как с фарфоровой статуэткой – ласково и бережно. А как только узнал, что беременна…
– Это точно?! – воскликнула Лиля.
– Врач подтвердил. Задержка еще в Минске случилась. Это не факт, всякое бывает, но здесь повторилось. Александр Иванович меня к здешнему гинекологу свозил. Перед этим навел справки: кто лучший. Гинеколог и сказал: беременна. Правда, предупредил: будет кесарево. Возраст…
– Не страшно, – сказала Лиля. – Так даже лучше. Дали наркоз, очнулась – и уже мама.
– Так-то оно так, – вздохнула Маша. – Но шрам останется. Придется купальник менять.
– У тебя денег нет?
– Полно. Это я операции боюсь. А деньги… В сентябре дом сдают. Муж взнос за квартиру оплатил, сейчас о мебели думаем. Или из дома везти, или новую купить.
– Лучше новую! – посоветовала Лиля.
– Муж тоже так говорит. А мне неудобно: все за его счет. Заикнулась о своих, а он смеется: оставь на шпильки!
– Это у них фамильное! – хмыкнула Лиля. – Мой тоже говорит: «Что я за мужик, если жену не обеспечу?»
– Повезло нам, Лилька! – сказала Маша. – Мужья у нас – золото. Так что сидим и молчим в тряпочку. Не то, не дай бог, уведут. Здесь хищницы пасутся: мужчин высматривают. К Александру Ивановичу уже подкатывались. Но узнали, что он не писатель, да еще сын путевки купил, и отстали. – Маша засмеялась. – Дуры! Мужу должность начальника гаража предложили. Оклад двести рублей плюс премия. Добавь пенсию – больше четырехсот рублей. Он это родителям сказал, так у тех глаза на лоб вылезли. Отец в шахте работал, но столько не получал. А шахтеры – люди богатые: жены не работают. Не у всех, конечно, но через одного. Родителям муж очень понравился. Культурный, образованный, богатый. Свой дом, «Волга», зарплата… И не жадный совсем. Моим старикам телевизор подарил цветной. Сами бы не купили. У отца пенсия хорошая, шахтерская, а вот у мамы – маленькая, всего семьдесят рублей. Она швеей работала. На двоих получается двести сорок рублей. Вроде ничего, но они сестре помогают. У той двое детей, растит одна. Муж у нее спился и умер. Сашенька пообещал родителям и холодильник купить – увидел, что у них старый. Сказал: выберет получше и отправит багажом. Если бы ты видела, как мои радовались! Мне так сказали: «Долго ты выбирала, дочка, но уж нашла так нашла!». Да и я так думаю. Ради него стоило в девках посидеть…
Маша внезапно всхлипнула, Лиля стала ее утешать. Я нырнул, отплыл в сторону и направился к берегу. Подслушивать нехорошо, но раз так вышло… За отца стоит порадоваться, да и за себя тоже. Будет у меня братик или сестричка. Не так, как в той жизни, – один как перст. Да и нам с Лилей пора детей заводить. Тесть с тещей плешь проели: «Что вы себе думаете? Квартира есть, денег хватает. Когда?» Здесь не принято, как в моем времени, откладывать детей на потом.
«Мы этим займемся! – пообещал я себе. – Прямо сегодня…»
* * *
По возвращении в Минск мне позвонили из Москвы.
– Вас включили в состав делегации для поездки в ФРГ на книжную ярмарку во Франкфурте, – сообщила дама, представившаяся секретарем председателя правления ВААП. – Это в октябре.
– С чего такая честь? – удивился я.
– Издательство S. Fischer Verlag из Франкфурта заинтересовалось вашим «Экстрасенсом». ВААП провел с ним переговоры, но немцы настаивают на присутствии автора. Хотят организовать ему встречу с журналистами – с целью рекламы книге. Вы не против?
– Ни в коем случае! – поспешил я.
– Тогда приезжайте поскорее! Нужно оформить паспорта, получить визы, пройти инструктаж…
– Буду! – пообещал я.
Хлопоты в столице не заняли времени. Поездка осуществлялась централизованно, поэтому бюрократических препон было мало. Мне заполнили документы, приложили к ним фотографии, осталось расписаться и отбыть. Ах да, инструктаж. «Там шпионки с крепким телом, ты их в дверь – они в окно. Говори, что с этим делом мы покончили давно…» Высоцкий в своей песне этот процесс описал подробно. Меня особо предупредили, что не следует откровенничать с иностранными журналистами, которые по своей гнилой сущности склонны задавать советским писателям провокационные вопросы. По этому поводу мне следует побеседовать с главой делегации, председателем правления ВААП Борисом Дмитриевичем Панкиным. Тот сам в прошлом журналист, возглавлял «Комсомольскую правду», так что подскажет. Я заверил, что именно так и поступлю, после чего был отпущен.
Я навестил Дину Аркадьевну и сообщил ей новость. Она искренне обрадовалась. Какие все-таки люди в СССР! В той жизни у меня была покровительница в газете «Советская Белоруссия». Работала в отделе писем. Я приносил ей заметки, она советовала, как их лучше писать, пробивала публикации. Узнав, что я поступил в Литературный институт, провела меня по редакции и всем об этом объявила. Радовалась, как будто я ее сын. Дина Аркадьевна, по сути, – мой литературный агент. Энергичный, знающий и совершенно бескорыстный. И попробуй заикнуться о деньгах! Обругает и выгонит. Ей важнее, что о ней помнят: звонят и навещают…
– Что вам привезти из Германии? – спросил я.
– Костыли! – засмеялась она. – Что еще нужно инвалиду? Не забивай голову ерундой, Сергей! Командировочные вам дадут крохотные, будете на еде экономить, чтобы хоть мелочь какую родным купить.
Ну, это мы посмотрим…
Делегация собралась в Москве за день до отлета. Пять человек: сам Панкин, два писателя-фронтовика – их прозу немцы охотно переводили и печатали – молодой писатель Девойно и переводчик – молоденький паренек, назвавшийся Юрием Николаевичем, но которого с ходу все стали звать Юрой. Нам вручили паспорта с уже проставленными визами и билеты. Выдали и командировочные – по сто марок. М-да, не разгуляешься.
– Едем на пять дней, – просветил Панкин. – В обязательной программе дискуссия с немецкими писателями, в которой примут участие наши уважаемые Григорий Яковлевич и Юрий Васильевич, и пресс-конференция Сергея Девойно по случаю выхода в Германии его книги «Экстрасенс». (Оба фронтовика глянули на меня с любопытством.) У меня будут переговоры с главным редактором издательства, возможно, понадобится участие кого-либо из вас. Об этом скажу на месте. В остальном вы свободные птицы. Ходите по ярмарке, гуляйте по городу…
– Не особенно разгуляешься! – хмыкнул Григорий Яковлевич. – На сотню-то марок.
– У всех в немецком издательстве выходят книги, – возразил Панкин. – Вашу долю аванса получите в немецких марках.
Фронтовики оживились, да и я мысленно порадовался. А Панкин-то молодец! Нет, ВААП, конечно, – грабительская организация. Из гонорара писателя, изданного за границей, забирает 75 процентов. Эту моду у нее переймут последователи в постсоветских странах. Но хоть что-то… Марки в Германии куда лучше чеков Внешторгбанка в СССР. В «Березке» на них можно кое-что купить, но, во-первых, не всё, во-вторых, выбор никакой.
– Гостиницу нам оплачивает издательство, – продолжил Панкин, – завтрак в цену включен. Обедом будут кормить на выставке, это мне обещали. Остаются ужины. Они за свой счет, хотя один прием для русских писателей издательство обещало. Если есть желание сэкономить, можно прихватить продукты с собой. – Панкин подмигнул. – И не только продукты. Таможенники трясти не будут – писательская делегация. С нашими уже поговорили, а в аэропорту Франкфурта нас проведут через вип-зал. Хотя набивать чемодан бутылками все же не стоит: и тащить тяжело, и звенят громко.
Все рассмеялись.
– Нам забронированы три номера. В одноместном живу я, остальные по двое. Думаю, кто с кем поселится, уточнять излишне.
Фронтовики глянули друг на друга и кивнули. Ясно. Мне – с переводчиком.
– Встречаемся завтра в аэропорту за два часа до отлета. Люди все взрослые, ответственные, так что, думаю, никто не опоздает. Всё.
Мы встали и потянулись к дверям.
– Сергей Александрович! – окликнул Панкин. – Задержитесь.
– Подожди меня! – шепнул я переводчику. Тот кивнул и скрылся за дверью.
– Меня просили проинструктировать вас насчет пресс-конференции, – сказал Панкин, когда мы остались одни. – Есть необходимость?
– Нет.
– Уверены?
– Не сомневайтесь! Родину не продам.
Он засмеялся.
– Я и не сомневаюсь, Сергей! Можно вас по имени?
Я кивнул.
– Мне кое-что о вас рассказывали, и эти отзывы очень лестные. Самородок, на редкость умный и самостоятельный для своих лет человек. Во время службы в армии награжден боевой медалью. Просто так их не дают. Я все верно сказал?
– Еще я вышиваю бисером и говорю по-немецки. Свободно.
– Насчет немецкого серьезно? – заинтересовался он.
– Не сомневайтесь, герр Панкин! – сказал я на языке Гёте. – Вполне в состоянии отвечать на вопросы журналистов.
– Не понял, но впечатляет, – кивнул Панкин. – Было бы здорово на пресс-конференции обойтись без переводчика. Молодое поколение советских писателей в совершенстве знает немецкий язык. Недоброжелатели заткнутся. Но я попрошу Юрия оценить ваш уровень. Не возражаете?
– Без проблем.
– Тогда до завтра!..
Юрий терпеливо ждал меня в коридоре.
– Слышал про таможню? – спросил я.
Он закивал.
– Тогда затариваемся черной икрой и коньяком. Толкнем их в Германии и разживемся марками.
– Не могу, – потускнел он. – Вас, писателей, могут и не досмотреть, а я переводчик. Найдут контрабанду – конец карьере. У меня это первая поездка, испытательная.
Я на мгновение задумался. Можно, конечно, и одному, но мне с человеком пять дней жить в номере. И донос он может запросто написать – из зависти. Стану невыездным. А у меня на Германию планы…
– Сделаем так. Все лишнее сложим мне в чемодан. В Германии верну. Идет?
Он заулыбался.
– Держи! – Я сунул ему сто рублей. – Купишь четыре банки по полкилограмма. Выбирай самую свежую и держи в холодильнике. Но в морозилку не суй – вкус потеряет. Коньяк я беру на себя. Все. Встречаемся в аэропорту.
Он кивнул, и мы разбежались. Боялся Юрий напрасно. На таможне нас не досматривали, только проверили паспорта. Затем был перелет, в ходе которого мы с будущим соседом по номеру практиковались в немецком. В аэропорту Франкфурта нас встречали как вип-персон. В чемоданы заглядывать не стали. Проверка документов – и мы загрузились в ожидавший нас микроавтобус «Фольксваген». Быстрый переезд в город, отель.
– Сегодня отдыхайте! – просветил встречавший клерк. – Завтра в двенадцать ноль-ноль пресс-конференция герра Девойно. Дискуссия русских и немецких писателей через день. В одиннадцать я буду ждать вас в холле. Ауфвидерзеен.
Он убежал, а мы потянулись к стойке портье. Я пропустил вперед Панкина, фронтовиков. Они взяли ключи и направились к лифту. Я подождал, пока они скроются из глаз, и положил на стойку две марки.
– Позвать носильщика? – осведомился портье.
– Нет. Нужна информация. У нас с камрадом, – я кивнул на Юрия, – два килограмма свежайшей, вкусной русской черной икры. Еще два литра отличного армянского коньяка. Отдадим дешево. Не подскажете, кому? Ваши комиссионные – два процента.
– Пять, – сказал портье и смахнул марки со стойки. – И у вас заберут икру через час.
– Договорились! – сказал я.
Портье не соврал. Мы не успели распаковать вещи, как в дверь постучали. Я открыл. Передо мной стоял здоровенный немец с выпирающим брюхом.
– Здесь продают черную икру? – спросил он.
– Проходите! – Я отступил в сторону.
В номере я достал из холодильника банки и выложил их на стол.
– Можно? – Немец потянулся к одной.
Я кивнул.
Он снял крышку, рассмотрел содержимое, понюхал, а затем зацепил пару икринок кончиком ножа. Тот неизвестно как появился в его ладони. Бросив икринки в рот, гость покатал их на языке и раздавил зубами.
– Гут! Беру. Сто марок за банку.
– Это грабеж! – возразил я.
– Больше вам не дадут.
– Запросто. Икра, как вы поняли, свежайшая. Холодильник в номере есть, а мы приехали на пять дней. Пройдемся по магазинам, приценимся и найдем более выгодный вариант.
Он засопел.
– Сколько хотите?
– Сто пятьдесят.
– Сто десять.
– Сто сорок…
Сторговали по сто двадцать пять. Немец отсчитал деньги, бросил банки в пластиковый пакет и укатил. Коньяк его внимание не привлек.
– Так! – сказал я, раскладывая марки на кучки. – По двести пятьдесят на брата. Комиссионные портье – двадцать пять. В итоге…
– Мне хватит двухсот, – сказал Юрий.
– Почему? – удивился я.
– Это ты придумал с икрой. Ты провез ее через таможню. Наконец, продал ее дороже, чем я рассчитывал. Я бы и по пятьдесят отдал. Все равно выгодно.
– Ладно, – сказал я и забрал купюру из его стопки. – Передумаешь, скажи. Верну. Сейчас я навещу нашего благодетеля, а ты позаботься об ужине.
– Данке! – сказал портье, приняв двадцать пять марок.
– А что с коньяком? – спросил я.
– Увы, герр Девойно! – развел руками портье. – Русский коньяк здесь не знают. Вам вряд ли удастся его продать. Если б водка… Я сам бы купил.
«Вот ведь засада! – подумал я. – Не учел. В моем времени спрос был на коньяк…»
– Не подскажете магазин, где можно купить хорошие вещи? – спросил я. – Одежда, обувь и прочее. Желательно очень недорого.
Портье на мгновение задумался.
– Вас не смутит, что в этом районе живут турки?
– Не смутит, – успокоил я. – С турками мы дружим. «Перестреливаемся через границу», – добавил мысленно.
– Тогда записывайте адрес и как доехать. – Портье выложил на стойку лист бумаги и ручку.
«На границе турки ходят хмуро, – напевал я обратной дорогой. – Но мы им товар не отдадим…» В номере я сообщил грустную новость соседу.
– Ерунда! – сказал Юрий. – И без того получили больше, чем рассчитывали. Причем сразу.
– Тогда обратно не повезем! – подвел я итог и выставил на стол бутылку. – Отметим прилет.
Выпить мы не успели. В дверь постучали. За порогом стоял Панкин.
– Что я вижу? – сказал он, шагнув в номер. – Безобразия нарушаем? Ого! – Он взял бутылку. – «Двин», любимый коньяк Черчилля. У вас отменный вкус, Сергей!
– Угощайтесь! – предложил я.
– Не здесь! – покрутил он головой. – В моем номере накрыт стол. Наши уважаемые писатели уже там. Берите бутылку и айда со мной. Еду оставьте. Жены нам в дорогу столько наготовили, что втроем не съесть. А нужно, не то испортится. Идем?
Отказываться мы не стали.
