Глава 14
Слова у моего нежданного отца не расходились с делом, и к декабрю он перебрался в Минск. Найдя покупателя на дом в Речице и решив вопрос с пенсией, он приехал к нам и занялся поисками нового жилья. Действовал просто. На «Волге» объезжал пригороды и интересовался в сельсоветах: продает ли кто дом? А как иначе? Риелторов в СССР нет, Интернета – тоже, а объявления о продаже в газетах пока не печатают, только некрологи.
Если дом на продажу находился, отец ехал его смотреть и разговаривать с хозяевами. Через неделю он собрал семейный совет.
– Присмотрел два дома, – сообщил нам с Лилей. – Один – в Ратомке, другой – в Тарасове. В Ратомке – дом кирпичный, с гаражом, но участок восемь соток. В Тарасове – деревянный, гаража нет, зато земли вдвое больше – пятнадцать соток. И просят за дом гораздо меньше. Какой брать?
– В Тарасове, – сказал я.
– Почему? – полюбопытствовал отец.
На мгновение я завис. Что ему ответить? Что в моем времени Тарасово станет вроде белорусской Рублевки? За участок в пятнадцать соток там будут давать столько, что хватит на две приличных квартиры в Минске.
– Ближе, – сказал я. – Деревня сразу за кольцевой. Работу ты будешь искать в городе, поэтому ездить проще. А гараж построить – не велик труд. Если нужно, помогу.
– Сам справлюсь! – махнул рукой отец. – Мне тоже Тарасово нравится. Сады, тихо. А вот через Ратомку железная дорога идет.
«Расширят кольцевую, тихо не будет, – подумал я. – Но этого ждать еще двадцать пять лет». Мы съездили в Тарасово, осмотрели дом. Тот был старым, но крепким. Продавец, мужчина лет сорока (дом он получил по наследству), в доказательство оторвал половицу. Снизу та отдавала желтизной.
– Смотрите! – нахваливал продавец. – Внизу черновой пол, проложен мох. Зимой тепло. Сам дом еще сто лет простоит. Сосну на него рубили, а не пилили, смолу не вытягивали, как сейчас. Поэтому дерево не гниет. Печь кафелем обложена, трубу в прошлом году чистили. Дров полон сарай. Заселяйся – и живи!
– Берем! – согласился отец.
В тот же день он уехал в Речицу и вернулся через два дня. Следом за его «Волгой» катил «ГАЗ-53» с мебелью и вещами. Я присоединился к каравану, мы отправились в Тарасово, где перетаскали все в дом. Водитель, получив плату, уехал. Мы расставили мебель, приготовили ужин и сели за стол.
– С новосельем! – сказал отец, поднимая рюмку, и вдруг вздохнул.
– Ты чего? – удивился я.
– Теперь я пенсионер. Не заметил, как жизнь прошла.
– У тебя она только начинается! – возразил я, вспомнив сентенцию почтальона Печкина из еще не снятого здесь мультика. – Что ты видел в прошлом, кроме своих Северов? Приезжал с вахты, отдыхал – и обратно. Ну, на курорты в отпуск выбирался. Зато теперь вольная птица. Можешь работать, можешь не работать. Не понравилась работа – ушел, выбрал другую. Безработицы в СССР нет, люди везде требуются. Нет необходимости кланяться начальнику. Можешь послать его лесом, и тот только утрется. Что он в состоянии тебе сделать? А станет скучно – найдешь хозяйку. Ты у нас завидный жених. Не старый еще, работящий, при доме и машине, да и деньги водятся. Женщины в очередь встанут!
– Иногда мне кажется, что отец у нас – ты! – хмыкнул Александр Иванович. – Хотя сказал правильно. Это я немного расклеился. Тридцать лет прожил в Речице. Друзья-приятели, знакомые… На улице со мной здоровались. Зато теперь у меня есть семья. А вот насчет баб ты зря. Не нужны они мне, наелся!
«Заракалася свиння гавно ня есци!» – говорила в таких случаях моя теща из того времени. Теща у меня была хорошей, это жена – говно. И я его ел…
* * *
Новый год мы праздновали без Коли – женился. Произошло это неожиданно для всех. В один не прекрасный для женского корпуса день Коля собрал вещи и съехал из общежития. На свадьбу он нас позвал. Там я и увидел его невесту. Красотой она не блистала, но нам с Лилей понравилась. По глазам было видно, что умница. Зоя заканчивала консерваторию по классу скрипки и уже имела приглашение на работу в академический оркестр. За ее будущее можно было не волноваться: скрипачи – элита у музыкантов, не пропадет. Колю Зоя заприметила на соревнованиях, куда ее пригласили подруги. Она пришла и разглядела высокого красавца футболиста. Подруги их познакомили, а через месяц пара подала заявление в ЗАГС.
Чем Зоя прельстила друга, я не знал, но Коля смотрел на нее с обожанием. А невеста прямо лучилась. Еще бы! Такого парня срубила! Мечту женского общежития, можно сказать. Молодец, что тут скажешь?
В том времени Коля женился позже и на другой девушке. Это заставило меня задуматься. В этом мире происходили перемены, и не только со мной. Я стал писателем, нашел себе замечательную жену, наконец, у меня отыскался отец. По моему разумению, это никак не меняло главное направление событий. Выходит, я ошибался? Эффект бабочки? Неужели все в этом мире взаимосвязано и даже крохотная песчинка может повлиять на историю? Но если так, то куда она пойдет? Не найдя ответа на этот вопрос, я махнул рукой и решил жить, как сложится.
Новый год мы встречали вчетвером: я с Лилей, отец и Маша. У подруги жены родители жили на Украине. К ним она ездила в отпуск. Так что встречать праздник в знакомой компании Маша согласилась с удовольствием. Ну и мы не ударили в грязь лицом. Стол ломился от еды. Его накрыли в зале перед телевизором. Цветным, замечу. В этом времени они пока редкость. Мы посмотрели «Иронию судьбы, или С легким паром!». Фильм вышел к прошлому Новому году, но в этом его повторили – «по просьбам трудящихся». В моем времени повторять будут каждый год и по всем каналам. А что делать, если лучшего не сняли?
Больше всех фильм порадовал Машу. Она, видимо, примерила историю Нади к себе, поэтому оживилась и стала вести себя раскованно. Шутила, строила глазки отцу. Тот, к моему удивлению, откликнулся. Принялся ухаживать за гостьей: наполнять ей бокал, подкладывать в тарелку куски. А потом и вовсе разухарился. Вспомнил работу на Северах, различные забавные случаи. Рассказчиком он оказался великолепным. Даже Лиля слушала, открыв рот. Про Машу, к которой обращалось красноречие Александра Ивановича, и говорить нечего. Та просто цвела.
«Старый валацуга! – мысленно выругался я. – Зачем дурить девушке голову? Распустил перья!»
К счастью, начался «Голубой огонек», и все уставились в телевизор. Затем на экране возник Брежнев. Шлепая губами, он прочитал поздравление советскому народу. Брежнева сменили куранты. Под их бой мы чокнулись шампанским и выпили за новый, 1977, год. Лиля чмокнула меня в губы, Маша лихо поцеловалась с отцом. Я мысленно сплюнул и дал себе обещание поговорить с папашей. Нашелся донжуан с Севера…
К концу «Голубого огонька» все наелись и напились. Дальше смотреть было неинтересно. Передачи «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» еще нет, а слушать хор и Зыкину – чур меня, чур! Певица она, конечно, хорошая, но не в новогоднюю ночь. Мы с Лилей решили погулять, отец с Машей отказались.
– Что-то я переел, – пожаловался предок. – Нет желания. Вы с Лилей идите. Я приберу со стола и поставлю все в холодильник.
– А я помогу! – вызвалась Маша.
Возражать я не стал. Хотят остаться вдвоем – их дело. Не дети…
– Захочешь спать, постель в диване! – сказала Лиля подруге. – Александр Иванович ляжет в кабинете Сергея. Договорились?
Оба кивнули, и мы пошли. Гуляли часа два. На улице было весело. Играли баяны, народ плясал, прохожим наливали и давали закусить. Деревня, переселившаяся в Минск, не забыла старых привычек. Мы с Лилей поплясали, выпили и даже расцеловались с совершенно незнакомыми нам тетками в цветастых платках. А что? Праздник. Домой вернулись замерзшие, но довольные.
Света в квартире не было: гости легли спать. Мы скользнули в кухню, согрелись коньяком и последовали их примеру. Устали. В спальне рухнули на кровать и провалились.
Встал я рано – на часах не было десяти. Однако спать больше не хотелось. Лиля посапывала, я выбрался из ее объятий и отправился в ванную. Через десять минут, умытый и посвежевший, варил кофе. Здесь он не дефицит. Есть молотый и в зернах. Это за растворимым выстраиваются очереди. Было бы за чем! Индийский порошок…
Когда кофе поспел, хлопнула дверь в ванную. Кто-то еще встал. Я выглянул в прихожую. Дверь в зал была распахнута. Маша? Я заглянул в комнату. Из-под одеяла на диване торчали ступни – женские. Рядом с укутанной с головой Машей красовалось смятое одеяло и подушка с вмятиной. Твою мать! Ну, папа!..
Дверь в ванную отворилась, в прихожую вышел отец. Поймав мой взгляд, он застыл. Я кивком пригласил его в кухню. Отец послушно двинулся следом. Я прикрыл за нами дверь.
– Кофе угостишь? – спросил отец. В голосе его не чувствовалось раскаяния. Вот жук!
Я плеснул ему в чашку и поставил на стол. Налил себе и устроился напротив. Он отхлебнул и поставил чашку.
– Горячий! Пусть остынет.
– Это ты у нас горячий! – не выдержал я. – Валацуга!
– Но-но! – погрозил пальцем. – Я тебе все-таки отец.
– Да ты…
– Не кипятись! – усмехнулся он. – Знаю, что думаешь. Только зря. У нас с Машей серьезно. Я сделал ей предложение, и она его приняла. Кончатся выходные, пойдем в ЗАГС.
Я едва удержал чашку в руках. Подумав, поставил ее на стол.
– Тебе сколько лет?
– Пятьдесят, – сообщил он.
– А ей?
– На девятнадцать меньше.
– И?..
– Как думаешь, – спросил он, – Маше светит выйти замуж?
Я завис. Отец прав. В этом времени взгляды другие. Девушки идут замуж в двадцать два – двадцать четыре года. Это те, которые с высшим образованием. Прочие и раньше выскакивают. В двадцать пять лет невеста уже «старая». В тридцать даже не последний вагон – перрон отошедшего поезда.
– Ну… – выдавил я, – получит квартиру…
– В этом случае не выйдет вовсе, – хмыкнул отец. – Будет думать, что мужчине интересно ее жилье. Знаю я таких. А теперь слушай. У меня есть дом, деньги и машина. Я получаю хорошую пенсию и могу работать. Семью содержать не проблема. Это раз. А теперь два. Маша стоит в очереди на однокомнатную кооперативную квартиру. Ждать ей еще пару лет – однокомнатных строят мало. После того как поженимся, получит сразу – и двухкомнатную. Я оплачу взнос, куплю обстановку. Если вдруг разведемся, все останется ей. Делить имущество я не собираюсь.
– Тебе с этого какая радость?
– Хочу семью! – вздохнул он. – Насмотрелся на вас с Лилей. Хочу, чтобы у меня был дом. Чтобы меня там ждали и любили. Жена, а если получится, то и дети. Не возражаешь против братика или сестрички?
– Да нет. – Я поскреб в затылке.
– Вот! Мы с Машей решили не предохраняться. Ей нужно рожать – и как можно скорее. Время уходит. А я буду присматривать за ребенком, когда она выйдет из декретного.
– Когда вы успели? – поразился я. – Все обсудить, договориться да еще детей сделать? Всего на пару часов оставили.
– Уметь надо! – усмехнулся отец. – Все просто, сын. У нас с Машей сошлись интересы. Сразу. Ей нужен муж, мне – жена. Друг друга мы устраиваем. А женой она будет хорошей, поверь. Я в этом понимаю.
– Ага! – хмыкнул я.
– Ты на моих бывших не кивай! – сморщился отец. – Тех я по красоте выбирал. Дураком был, вот и нарвался. А на Машу мужчины не заглядывались. Я у нее, если хочешь знать, первый. Так что за мужа она будет держаться обеими руками. Так же как я за нее. Для меня она юная девочка, последний шанс. Только ты ей этого не говори! – Он погрозил пальцем. – Не то начнет нос задирать. Пусть думает, что и я для нее последний.
– Сами разберетесь! – сказал я. – Может, коньяку? В кофе?
– Давай! – кивнул он. – За руль сегодня не сяду.
Коньяк из чашек плавно перетек в рюмки. Из холодильника на стол переместились закуски. Когда Лиля с Машей – обе в халатиках – заглянули в кухню, нам было уже хорошо. И душевно.
– Пьяницы! – Лиля ткнула в нас пальчиком. – Не успели встать – и за рюмки.
– Кто рано встает, тому Бог подает, – улыбнулся отец.
– Какой бог?! – возмутилась Лиля. – Не могли подождать нас?
– Но-но! – возмутился я. – Мы не просто так пьем. У нас важный повод. Отец, объяви!
– Ну… – Он прокашлялся. – В общем так, Лиля. Мы с Марией решили пожениться.
– Правда?! – Лиля глянула на Машу.
Та кивнула и залилась краской.
– Здорово! – Лиля захлопала в ладоши. А Маша вдруг всхлипнула.
– Ты чего? – удивилась жена.
– Все так неожиданно. Вчера у меня не было даже ухажера. А сегодня – жених.
– Так и у меня, – пожала плечами Лиля. – Пришла к нему, – она ткнула в меня пальцем, – знакомой, а вышла невестой. Это у них фамильное. Как только увидят, сразу хватают.
– А чего долго думать? – прокомментировал я. – Промедлишь – убежит.
– А еще он колдун! – кивнула на меня Маша. – Сказал, что к Новому году найду свое счастье. Так и вышло. Или он у тебя пророк?
– Экстрасенс! – заявила жена. – Скоро прочтешь. Ладно, хватит плакать! Мы с тобой теперь родственники. Я для тебя сноха.
– А я тебе? – заинтересовалась Маша.
– Свекровь, – просветил я. – Мне – мачеха. Будешь хорошо себя вести, мамой назову.
– Еще чего?! – обиделась Маша. – Нашел старуху! Мамой я и без тебя стану. Мне Александр Иванович обещал.
Догадавшись, что сморозила глупость, она прикрыла ладонью рот. И покраснела.
– Ага! – злорадно проронил я.
– Иди ко мне, солнышко! – вмешался отец. – Сын совсем оборзел. Никакого уважения к старшим. Мы его накажем – лишим конфет.
Маша скользнула к нему и зарылась лицом в грудь. Отец стал гладить ее по спинке, бормоча что-то ласковое. Я смотрел на это, раскрыв глаза. Пока не получил удар локтем в бок.
– Чего уставился? – прошептала Лиля. – Доставай шампанское из холодильника! Такая новость!
И я достал…
* * *
В феврале «Юность» напечатала «Экстрасенса». И наступил ад. Даже не так – АД. В редакции прислушались к моему совету и снабдили повесть послесловием. Но ни Углов, ни Амосов на это не подписались. «Юность» обратилась к какому-то онкологу, доктору наук, и тот выдал. Какая в СССР замечательная медицина, каких великих успехов достигла советская онкология. Кого он хотел убедить? Больных в термальной стадии рака, выписанных домой умирать? Онкология в этом мире ходит в ползунках. Главной ее проблемой является даже не отсутствие нужных лекарств. Нет скрининга, эффективных методов выявления заболевания на ранней стадии, когда даже простая операция спасает жизнь.
Первый сигнал тревоги пришел от Дины Аркадьевны.
– Нас завалили письмами, – сообщила она по телефону. – Их носят мешками. Люди требуют пригласить твоего экстрасенса в СССР или позволить им выехать за границу для лечения. Многие выражают желание встретиться с автором повести. Пишут, что умирают, и единственная надежда – мы. Читать это невозможно. Что делать?
– Не знаю, – признался я.
– Письма заберешь?
– Нет, – сказал я. – Стану читать, сойду с ума. Помочь этим людям не в моей власти.
– И не в нашей, – вздохнула Дина Аркадьевна. – Ладно, Сережа, держись!
Пожелание было высказано своевременно. Письма стали приходить и ко мне. С простым адресом: «г. Минск, писателю Сергею Девойно». И они доходили! Почтальонша приносила их и звонила в дверь – в почтовый ящик конверты не вмещались. Лиля попыталась письма читать, но я запретил. Писатель Иван Шамякин в моем времени написал роман «Возьму твою боль». Боль одного человека на себя взять можно. Но тысяч людей… Крыша съедет.
Вслед письмам пошли звонки. Дозвониться до человека из другого города, не зная его номера, в СССР нетрудно. Заказываешь соединение по справке, называешь фамилию, имя и отчество абонента и ждешь. Желателен адрес, но если фамилия редкая, проблем не будет. Девойно оказалась именно такой. Более того, как выяснилось, в миллионном Минске имелся единственный абонент с этой фамилией. Естественно, я. Объяснять каждому позвонившему, что я не могу ему помочь, было невмоготу. Подумав, я отключил телефон, предупредив об этом родственников и знакомых.
Не получив ответов и не дозвонившись, люди стали приезжать. В адресном столе на Привокзальной площади узнавали, где проживает искомый писатель, и ехали по указанному адресу. Было их немного, но и этого количества нам хватило. Жить стало невозможно, работать – тем более. Мы с Лилей перебрались к отцу.
Он с Машей расписался в сельсовете – через месяц после подачи заявления. Свадьбы не было. Отец решил, что для третьего брака это чересчур, Маша не возражала. Мы заказали столик в ресторане и отпраздновали событие в тесном семейном кругу. Теперь Маша свыкалась с ролью жены. Она то ворчала на отца, то летела к нему обниматься. Батя подыгрывал: то принимал соответственно виноватый вид, то распахивал объятия. Выглядело это забавно и трогательно. Маша сияла. Она удивительно похорошела и нисколько не напоминала прежнюю старую деву.
Несмотря на тесноту, жили мы дружно. По утрам отец вез женщин на работу, вечером забирал. В промежутке я стучал на «Эрике» и помогал по хозяйству. Топил печь, покупал у местных молоко, сметану, яйца, мясо. С продуктами в местном сельпо было совсем грустно. Многие жители Тарасова везли их из Минска. Я топил печь, метал в нее чугунки с «бабкой» или кашей, пек блины или драники. Отец с удовольствием перепоручил это мне – готовить он не любил. Понравилось это и женам. А что? Приезжаешь домой, а все готово. Садись и ешь! К тому же в русской печи блюда выходили на редкость вкусными. Что женщинам остается? Помыть посуду. Остальное? У отца есть стиральная машина, причем очень хорошая, с отжимом. Гладить – не проблема, убирать – тоже. Имеются утюг и пылесос. А делить кухню хозяйки не станут – в общаге в одной комнате жили, где и притерлись.
Квартиру в Минске я украдкой навещал. Во-первых, проверить, все ли на месте. Во-вторых, оценить поток страждущих. Соседей перед отъездом я предупредил, что уезжаем надолго. Просьбу присмотреть за квартирой подкрепил бутылками. Соседи слово сдержали – народ в тамбуре не толпился. В одно из таких посещений в дверь позвонили. Я выглянул в глазок – Юферова. Я открыл дверь.
– Куда вы пропали? – Ядвига шагнула за порог. – Звоню – телефон отключен, приезжала вчера – никто не открыл. Решила попробовать еще раз.
– Прячусь у родственников, – сообщил я. – Читатели достали.
– И нас тоже, – вздохнула она. – Забросали редакцию письмами, требуют разъяснить.
– Разъясните! – обрадовался я. – Очень прошу!
С Ядвигой мы посидели плодотворно. Выпили кофе, пожевали печенья и выработали концепцию интервью. Писатель Девойно просил у читателей прощения. Он невольно ввел их в заблуждение. Предполагал, что они поймут: главный герой «Экстрасенса» – лицо вымышленное. Но тот вышел таким живым (ну, талантлив Девойно, что возьмешь?), что некоторые поверили в существование этого человека. На самом деле это фантастика. А если кто назовет себя экстрасенсом и предложит исцелить вас от рака, то знайте: жулик!
Последнее добавили по моему настоянию. А вот нечего Чумаку и ему подобным дурить народ. Наверняка уже подтянулись. Обломитесь, прохиндеи!
Интервью опубликовали. То ли оно помогло, то ли ажиотаж сам по себе спал, но нас оставили в покое. Зато меня стали активно приглашать на встречи с читателями. Приглашения приходили не только из Белоруссии: звали в Москву, Ленинград, Горький и даже в Новосибирск. От дальних поездок я отказывался, но в Минске на встречи ходил. Не всегда можно отказаться – могут не понять. Людей набивались полные залы. Литература их не интересовала. Все хотели знать: есть ли в реальности экстрасенсы? А если есть, то где их искать? Я отвечал, что возможности человеческого организма изучены мало, но ученые над этим работают. Возможно, скоро услышим. Не желая разочаровать пришедших, показывал фокус. После распада СССР в том времени чем только я не занимался! Семью следовало кормить. Водил знакомство и с психиатрами. Они просветили меня насчет Кашпировского и научили паре приемов. Такой силой внушения, как была у них, я, естественно, не обладал. Но ввести человека в транс можно и более простым способом.
Я раздобыл шарик, обернул его фольгой и подвесил на нитку. В зале находил желающего, усаживал его на стул и начинал раскачивать шарик перед его взором. Когда тот застывал, убирал шарик и начинал:
– Вы расслаблены. Ваше тело отяжелело, веки скользят вниз. Вам тепло и приятно. Голова начинает вертеться. Вы в любой момент можете это остановить, но вам этого не хочется. Потому что вам приятно.
Вид вращающего головой человека приводил аудиторию в изумление. Тем более что некоторые в зале следовали его примеру. Самые внушаемые, конечно. Психоз заразителен. Это отлично знают, к примеру, руководители сект. Думаете, просто выманить у человека деньги в качестве «добровольного» пожертвования? Или превратить его в живую бомбу? Вот и устраивают радения и психологические накачки. Правильно, что в моем прошлом их бомбили. Жаль, что не всех…
– Видите! – обращался я к публике. – В таком состоянии психика человека воспринимает любую команду. Ей можно дать установку исцелиться, и организм отреагирует. Или же нет. Нам неизвестен механизм подобного воздействия. Он может принести как пользу, так и вред. Если бы я мог лечить таким образом, клиники пришлось бы закрыть. Врачи и медсестры потеряли бы работу. Куда бы мы их дели?
Этот пассаж публика встречала смехом.
– Разумеется, я желаю нашему добровольцу крепкого здоровья и всего самого наилучшего, так же как другим присутствующим в зале. Пусть все у вас будет хорошо! Удачи и любви!
Мне отвечали аплодисментами. Все это было, конечно, приятно, но мой первый роман в этом мире продвигался медленно. Встречи с читателями я стал сокращать. Изобретал поводы, чтобы отказаться. Но однажды пришлось пойти на конфликт.
Позвонили днем.
– Лейтенант Синельников, адъютант заместителя министра МВД, генерал-майора Дюжева! – представились на другом конце провода. – Мне поручили пригласить вас на встречу с читателями в клуб Дзержинского.
– Не приду! – сказал я.
– Почему? – растерялся адъютант.
– Я не буду выступать перед милицией. Всего доброго!
Перезвонили мне через десять минут. Голос в трубке был другой: басовитый и начальственный.
– Сергей Александрович?
– Я.
– Генерал-майор Дюжев, Петр Фомич. Мне доложили, что вы не хотите выступать перед милицией.
– Совершенно точно, – сообщил я.
– Могу я узнать причину?
– Можете. Три года назад умерла моя мать. Я в то время проходил срочную службу. Меня отпустили на похороны. Мы с матерью жили в однокомнатной квартире в Осиповичах. После похорон я запер квартиру и попросил соседей присмотреть. Оставил им деньги на квартплату. Но, вернувшись из армии, застал в своей квартире чужих людей. Мне заявили, что я не имею права на это жилье, поскольку до призыва жил в общежитии тракторного завода и был прописан там. Наши с матерью вещи выбросили на помойку. Среди них был альбом с семейными фотографиями. Других у меня не осталось. Когда я ставил матери памятник на кладбище, его сделали без фотомедальона – негде было взять снимок. Разумеется, я возмутился. Отправился в милицию, где пробился к начальнику. Но тот посоветовал мне уезжать из Осиповичей – как можно скорее. Если не хочу сесть в тюрьму. Позже я узнал, что человек, захвативший нашу квартиру, племянник этого начальника. Он служит в паспортном столе. Это еще не все. Через год в Осиповичи приехал мой отец. Так вышло, что мать воспитывала меня одна. Отец пытался меня найти. Обратился по адресу проживания, который он знал. И этот ваш паспортный козел заявил, что я уехал на Север. Отец искал меня там, но не нашел. Я ведь жил в Минске, и племянник начальника это знал. Но отцу соврал, наверное, боялся за квартиру. Если бы не мое интервью «Комсомольской правде», которое отец случайно прочел, мы бы не встретились. Теперь ясно, почему я не хочу выступать перед милицией?
– Более чем! – сказал генерал. – Спасибо, что объяснили.
Он положил трубку, а я отправился на кухню, где плеснул себе в стакан водки. Махнул, не почувствовав вкуса. Менты поганые. Ненавижу!
