Книга: Деловое образование в России
Назад: Глава 9. Диверсификация и стратификация – формы разрешения противоречий
Дальше: 9.2. Неформальная стратификация вузов

9.1. Разных школ много, хороших мало

Дети гораздо больше похожи на свое время, чем на своих родителей.
Древнеегипетская поговорка
Воспитывать ребенка легко. Трудно лишь потом полюбить результат воспитания.
В. Шнайдер, австрийский актер и писатель
Даже общеобразовательные школы, несмотря на наличие единых государственных стандартов, уже достаточно сильно разделились – на государственные и частные, специализированные и общеобразовательные, на те, где преобладают дети мигрантов и малообеспеченных слоев населения, и те, где учатся дети представителей среднего класса, элитные и т. д. Различия как в качестве учебного процесса, так и в самой атмосфере школьной жизни уже весьма существенные.
Конечно, какие-то проблемы, связанные с доступностью и эффективностью образования, стали решаться с помощью ЕГЭ. Дети из небогатых семей, живущие на периферии, получили свой шанс. Но одновременно из-за ЕГЭ появились другие проблемы. ЕГЭ, вводимый для уравнивания шансов, привел к расцвету рынка репетиторства. Доходы от этой деятельности составляют от трети до половины доходов педагогов.
По результатам исследований и оценкам специалистов, теневой рынок репетиторских услуг составляет в России около 30 млрд руб. Причем половина этого объема приходится на подготовку к ЕГЭ. У учителя гораздо больше стимулов быть хорошим репетитором, чем добросовестно и бесплатно готовить к ЕГЭ на уроках. По оценкам специалистов, в той или иной форме примерно 40 % семей школьников пользуются услугами репетиторов (в Москве около 80 %). Между прочим, это важный фактор успехов наших старшеклассников.
Как отмечают специалисты, сформировались два типа абитуриентов. Одни знают, что такое бином Ньютона, но не знают, кто такой сэр Исаак Ньютон. А другие знают, кто такой Ньютон, но не знают, что такое бином. В старших классах каждый школьник теперь решает так: «Я сдаю вот эти ЕГЭ, остальные предметы побоку». И в итоге он лишается ориентации в пространстве. Владеет формулами, но не чувствует, что идет с ними носом в стену, либо видит окружающий мир, но не знает, как его научно описать. Широта кругозора теряется, ухудшается ориентация в информационном потоке, всё это отрицательно влияет на рост доли умных и знающих, уменьшается сама способность конструктивно действовать в любой сфере.
В результате получается то, что метко назвали «ЕГЭизацией сознания». И, как следствие, мы получаем людей, не способных и не готовых применять полученные знания и вообще думать. Вопрос: а кто в России будет формировать действительно высокотехнологичную, основанную на постоянных инновациях экономику XXI века? Идеологи финских образовательных реформ весьма доходчиво сформулировали дилемму: «Либо мы готовим к жизни, либо – к экзаменам. Мы выбираем первое». Российские же реформы образования привели к тому, что школы, наоборот, имеют все стимулы сконцентрироваться на натаскивании детей к сдаче ЕГЭ.
Сокращение числа обязательных предметов и отмена выпускных экзаменов воспринята большинством школ и учеников как официальное разрешение не учить и не учиться. Главной ложью при этом остается объявление средних баллов по ЕГЭ синонимом качества образования. Была сделана и принципиальная ошибка: проведение ЕГЭ поручено школам, в то время как в большинстве стран подобные тесты проводят специализированные независимые центры.
По результатам ЕГЭ начали оценивать и сами школы, и их всевозможное начальство. То есть все – от министра с губернатором до учителя в деревне – заинтересованы в постоянном росте баллов. Противовеса этому нет никакого. Зато есть много путей добиваться повышения оценок на ЕГЭ. Например, очевидно: достаточно сделать варианты чуть легче, вот и рост средних баллов. Они и будут расти, пока 100 баллов не станут набирать 100 % школьников (а в некоторых регионах и 101 балл, и 101 % школьников). К качеству образования это не имеет ни малейшего отношения. Так, по общеучительскому мнению, если работы нынешних выпускников школ по математике оценивать по критериям, принятым в СССР, двоек было бы не 5 %, а все 30 %.
Со всем этим что-то надо делать. Например, возвращать выпускные экзамены по всем основным предметам. Сейчас в аттестаты включаются дисциплины, по которым ученики практически ничего не знают, не хотят знать, да и учить их никто не хочет. Лицемерие для характеристики такой системы – это еще мягкий термин. Необходимо возродить в какой-то форме всероссийские проверочные работы. Конечно, будут недовольные: «Дети и так перегружены, не мешайте им дрессироваться к ЕГЭ – он ведь нужен для поступления». Контраргумент очевиден: для серьезной учебы в вузе дрессированные к ЕГЭ дети часто бывают готовы не лучше куклачёвских кошек.
Где-то после 2016 года, похоже, отчасти спохватились и задумались об исправлении ситуации. Небольшие движения в сторону здравого смысла проявились по ряду направлений. Вводят обязательный ЕГЭ по истории (весьма полезно для национальных интересов). Появились проверочные работы по всем предметам (хоть что-то подталкивающее к изучению и обучению разным предметам). Но это пока лишь очень маленькие, почти декларативные шажки. Ситуацию нужно исправлять достаточно существенно. Для этого прежде всего нужно масштабное, честное обсуждение реальных проблем.
Еще одна фундаментальная закономерность, создающая спрос на стратификацию: в обычной школе учитель сталкивается с проблемой, что делать в классе, где 20 % детей давно потеряли интерес к учебе, 20 % хотят поступить в престижные университеты и вкалывают как проклятые, а остальные просто «проходят» школьную программу. Можно ли в такой ситуации продуктивно работать, особенно если в классе больше 30 человек? Продвинутый учитель еще может пытаться что-то сделать, средний – плывет по течению. «Школа – это место, где шлифуют булыжники и портят алмазы» (Р. Г. Ингерсолл, американский военный и публицист XIX века).
По всей видимости, школе нужно не только вернуть право на отсев – ей нужно вменить отсев в обязанность. Сегодня почти в любом классе сидит некоторое количество ребят, не желающих или не способных осваивать предлагаемые программой знания. Очевидно, как сильно они мешают тем, кто хочет и может учиться. Сегодня в большинстве школ убрать эту помеху невероятно трудно. В иных вузах (где тоже непросто сбрасывать балласт) наловчились проводить отсев, оттесняя не справляющихся с учёбой на менее востребованные специальности. У школы подобных возможностей нет.
Как в нынешних условиях вернуть в школу отсев – вопрос весьма сложный, все варианты его решения нелегки и небесспорны. Процесс уже всё равно идет. В продвинутых школах даже влиятельным родителям, запихнувшим туда не очень толкового ребенка, могут сказать, что ему там не место, что и ради него самого, и ради его соучеников надо его из этой школы убирать. Но это пока большая редкость.
Многие осознают комплекс проблем российской школы, из-за которых она не может соответствовать требованиям времени. Разумные родители стремятся сами решить для своих детей проблему повышения качества школьного образования. Сформировался, укрепляется и расширяется слой родителей, вкладывающих значительный ресурс (временной, энергетический, финансовый и т. д.) в образование своих детей. Там, где прилагаются усилия, – разумеется, появляется и результат.
Развиваются и многие виды частных школ. В итоге знания и навыки, предоставляемые школами, стремительно стратифицируются. Растет и разнообразие приобретаемых детьми «неявных знаний», причем не только в школе. Соответственно растет и дифференциация выпускников: разные школы готовят весьма различный контингент обучающихся.
Не слишком преувеличивая, многие специалисты считают, что в XXI веке российские успехи в школьном образовании – это по большей части заслуга родителей. Конечно, профессионализм мам – важный фактор улучшения школьного образования. Но он имеет свои пределы. Требуется и профессионализм государственной политики в области образования. «Кто экономит на школах, будет строить тюрьмы» (О. Бисмарк, канцлер Германии в XIX веке).
Школы и должны быть разными. Конечно, они различаются и сейчас: одни из них лучше, другие хуже; при приеме в одни идет свирепая селекция (всё чаще сугубо социальная), в других сама собой получается селекция отрицательная и т. д. Но речь не об этом. Школы должны быть разными по сути. Как различались «при царе» классические гимназии, реальные и коммерческие училища. Школы разных типов должны привлекать учеников, ставящих перед собой разные цели, – и учить их разному. Разумеется, предлагаемые всеми типами школ системы знаний должны пересекаться, образуя то самое общее ядро, без которого странно и говорить о национальной системе образования, – но и различия должны быть существенными.
О деталях перехода от разговоров о вариативности образования к реально разным учреждениям можно и нужно спорить, но очевидна необходимость принятия большей частью родительской, да и просто широкой общественности самого принципа. Пока в такой новации многие видят лишь покушение на равенство, пусть больше воображаемое, – реальных улучшений достичь сложно: национальная система образования не может перестраиваться вразрез с общественным мнением.
В то же время российские родители всё больше понимают значение качества обучения, степени цивилизованности одноклассников и вообще всего уклада школьной жизни. В России уже начали отмечаться ростки различных тенденций, характерных для развитых стран. Например, исследования, проведенные в Москве, показали, что близость к школе с высокими результатами ЕГЭ увеличивает стоимость жилья примерно на 3 %.
Схожий вклад в стоимость квартир качество школьного образования вносит и в других странах. Это показывают исследования, которые появились в США еще в 1950-е – 1960-е годы, а затем и в ряде других стран. В итоге в сопоставимых величинах «школьный фактор» увеличивает стоимость квартир в США на 5 %, в Великобритании – на 4 %, в Австралии – на 3,5 %, во Франции – на 2 % и т. д. Разумеется, в этих исследованиях присутствует некоторый элемент условности. Здесь действует сложная система прямых и обратных связей, где причины и следствия периодически меняются местами. При прочих равных условиях школьное обучение лучше там, где живут более обеспеченные и в целом более «цивилизованные» люди.

 

Но осознание роли качества школьного образования в России уже идет весьма стремительно. Это, в частности, показывает и анализ объявлений о купле/продаже жилья. Кстати, статистика уже также подтверждает значение образования. Каждый дополнительный бал ЕГЭ в школе увеличивает послевузовский доход молодого сотрудника на 2 %. А выпускники вузов, где средний бал приема ЕГЭ на 10 пунктов выше, в итоге получают на 20 % более высокую зарплату.
Поиск хороших школ, готовность платить за проживание ближе к ним и в итоге формирование более социально однородных кварталов – уже реальность российских городов-миллионников. Потенциально это может создавать определенные социальные проблемы, но данный вопрос выходит за пределы нашего разговора.
Школьное образование влияет на общество с лагом лет в 15–20. Сейчас мы пожинаем ошибки, сделанные в 1990-х. Наши просчеты станут очевидными к середине XXI столетия. Пока можно говорить только о всё возрастающем несоответствии массовой школы образца середины XX века, ориентированной на стандартизированное обучение для мира массового производства, требованиям существенно более динамичного XXI века.
Назад: Глава 9. Диверсификация и стратификация – формы разрешения противоречий
Дальше: 9.2. Неформальная стратификация вузов