Вест сидел в седле, скрестив на груди руки и невидящим взором глядя на пыльную долину.

– Мы победили, – сказал Пайк безжизненным голосом. Тем же голосом он мог бы сказать: «Мы проиграли».

Несколько покосившихся штандартов еще стояли, безжизненно обвиснув. Личное знамя Бетода бросили под копыта коней; над оседающей пеленой пыли, словно обглоданные кости, криво торчала сломанная рама. Что и говорить, подходящий символ внезапного падения короля Севера.

Поулдер ехал рядом с Вестом и чопорно оглядывал место побоища, будто учитель – примерный класс.

– Что с нашей стороны, генерал?

– Потери у нас большие, особенно в передних рядах. Но мы сумели застать противника врасплох, к тому же большая часть их лучших воинов уже отправилась на штурм. Напав на оставшихся в лагере, мы гнали врага до самых стен крепости! Лагерь Бетода вычищен полностью. – Поулдер наморщил нос, с отвращением передернув усами. – Несколько сотен этих демоновых отродий, шанка, мы предали мечу и еще больше загнали на холмы на севере, откуда, смею заметить, они еще долго не посмеют высунуться. Резня, которую мы устроили среди северян, порадовала бы самого короля Казамира. Выжившие сложили оружие. У нас примерно пять тысяч пленных, сэр. Армия Бетода разгромлена. Разгромлена! – Генерал кровожадно хихикнул. – Никто не посмеет усомниться, что вы достойно отомстили за гибель кронпринца Ладислава, лорд-маршал!

Вест сглотнул.

– Разумеется. Сполна и по справедливости.

– Ловко придумано – использовать в качестве приманки наших северных союзников. Это был смелый и решительный маневр. Я горд – и буду гордиться – тем, что сыграл свою маленькую роль в вашем гениальном плане. Сегодня знаменательный день для войск Союза! Маршал Берр гордился бы вами!

Вест никогда бы не подумал, что удостоится похвалы от генерала Поулдера, и вот, когда настал этот великий момент, радости он не испытывал. Он не проявил ни капли отваги, не рискнул собственной жизнью, не сделал вообще ничего, просто скомандовал: «В атаку!» Натертый зад болел, кости ныли, челюсть сводило от постоянно напряжения. Речь давалась с трудом.

– Бетод убит или схвачен?

– По особым пленникам ничего не могу сказать, сэр. Может, Бетода захватили наши союзники? – Поулдер резко и отрывисто засмеялся. – И если это так, то вряд ли он долго пробудет с нами, лорд-маршал. Верно я говорю, сержант Пайк? – Ухмыляясь, он чиркнул пальцем себе по животу и цокнул языком. – Скорее всего Бетода ждет кровавый крест! Ведь северные дикари так делают? Кровавый крест, да!

Вест не разделял веселья Поулдера.

– Позаботьтесь о том, чтобы пленников накормили и напоили. Пусть раненым окажут посильную помощь. Победителю следует проявлять милость.

Пожалуй, так и должен поступать вождь после битвы.

– Вы правы, лорд-маршал.

Генерал Поулдер четко отсалютовал Весту – ни дать ни взять образец подчинения – и поскакал прочь.

Вест спешился, собрался с мыслями и отправился вверх по долине. Пайк шел за ним, обнажив меч.

– Здесь все еще может быть опасно, сэр, – предостерег он.

– Нет, – пробормотал Вест. – Не думаю.

Подъем полнился людьми, живыми и мертвыми. Убитые всадники Союза остались там, где и пали. Хирурги – с окровавленными руками и мрачными лицами – помогали раненым. Кто-то сидел и плакал – наверное, по умершим товарищам. Кто-то молча пялился на собственные раны. Прочие выли и хрипели, прося помощи и воды. Уцелевшие давали им напиться, оказывая последнюю милость умирающим. Почти впритирку к горному склону в долину спускалась длинная процессия хмурых пленников, за которыми присматривали всадники Союза. Где-то в стороне лежали беспорядочные кучи оружия, брони и щитов.

Вест шел через лагерь Бетода, который за полчаса яростного боя превратился в настоящую свалку: тела людей и лошадей лежали вперемешку с поваленными остовами и пологами шатров, разбитыми бочками, сломанными тележными осями, воинским и поварским снаряжением, инструментами кузнецов и плотников. Все было втоптано в грязь множеством ног и копыт.

Посреди этого хаоса встречались, однако, островки спокойствия, которых словно не задело схваткой. Тут на костре висел кипящий котелок с рагу, там стояла аккуратная пирамидка копий, а рядом – табурет и точильный круг. Три разложенные постели образовали ровный треугольник; в изголовье каждой лежало по скрученному одеялу, и все бы хорошо, если бы сверху не валялся воин с раскроенным черепом.

Неподалеку офицер Союза стоял на коленях в грязи, обнимая павшего товарища. Весту сделалось дурно, едва он узнал этих двоих. Тот, что стоял на коленях, – его старый друг лейтенант Бринт; тот, что лежал неподвижно, – его старый друг лейтенант Каспа. Хотелось притвориться, будто не видишь их, и пройти мимо, но Вест переборол себя, сглатывая обильную горячую слюну.

Бринт, бледный, поднял на него заплаканные глаза.

– Стрела, – прошептал он. – Шальная стрела. Он даже меч выхватить не успел.

– Не повезло, – буркнул Пайк. – Не повезло.

Вест опустил взгляд. И правда, не повезло. Из-под челюсти Каспы, едва видимое в бороде, торчало сломанное древко. Странно, крови было совсем мало. Каспа даже не запачкал формы – так, налипло немного грязи на рукав. Глядя в его остекленевшие глаза, Вест не мог отделаться от чувства, что старый друг смотрит на него. Покойный будто капризно кривил губы и укоризненно хмурился. Вест чуть было не спросил, мол, что не так, но вовремя опомнился: Каспа погиб.

– Надо написать, – пробормотал Вест, заламывая пальцы, – его семье.

Бринт жалостливо всхлипнул, отчего Вест вдруг разозлился на него.

– Да, надо написать.

– Да. Сержант Пайк, за мной.

Вест не мог оставаться подле них ни мгновением дольше. Он отправился дальше, покидая друзей – живого и мертвого, – и стараясь не думать, что не отправь он кавалерию в атаку, то один из приятнейших и самых безобидных его знакомых сейчас был бы жив. Нельзя стать вождем, не проявляя жестокости, однако жестокость – тяжелое бремя.

Вместе с Пайком он миновал растоптанный вал и ров. Долина постепенно сужалась, горы будто давили с обеих сторон. Трупов стало больше. Северяне, дикари, как те, что были в Дунбреке, и шанка беспорядочно лежали на взрытой каменистой земле. Вест заметил впереди стену крепости – обыкновенный замшелый холмик, у подножия которого валялось еще больше тел.

– Это там они держались семь дней? – недоверчиво пробормотал Пайк.

– Похоже на то.

Входом в крепость служила неровная арка в середине стены. Сорванные ворота лежали, разломанные в щепу. Приметив над входом три силуэта, Вест подошел ближе и с отвращением понял, что это три висельника. Болтаясь на переброшенных через парапет веревках, трупы словно вяло покачивали ногами. Толпа северян с мрачным удовлетворением смотрела на повешенных.

Один из них вдруг обернулся и одарил Веста злобной улыбкой.

– Так, так, так! Неужто старый друг Свирепый? – произнес Черный Доу. – Опоздал к раздаче? Ты, сынок, всегда медлишь.

– Возникли некоторые сложности. Умер маршал Берр.

– Вернулся в грязь, значит? Что ж, теперь он в хорошей компании. За последние дни в грязь вернулись много добрых людей. Кто теперь твой вождь?

Вест тяжело вздохнул.

– Я.

Доу расхохотался, и Веста от его хохота слегка замутило.

– Большой вождь Свирепый, кто бы мог подумать! – Он выпрямился и спародировал салют военных Союза на фоне трех висельников. – Познакомься с моими друзьями, они тоже большие люди. Это вот Крэндел Пронзатель, чуть не с самого начала сражавшийся за Бетода.

Доу качнул первый труп.

– Это вот Белобокий. Мастер вы́резать деревню и прибрать к рукам землю.

Доу раскрутил второй труп, и тот завертелся сначала в одну сторону, затем в другую.

– И наконец Щуплый. Таких крепких подлюг я еще не вешал.

Третьего висельника изрубили чуть ли не в мясо: броня с золотой чеканкой была помята и выщерблена, на груди зияла большая рана, а седые волосы слиплись от крови. Под культей на месте отхваченной пониже колена ноги натекла багровая лужа.

– Что вы с ним делали? – спросил Вест.

– Со Щуплым-то? – Из толпы вышел здоровенный горец, Круммох-и-Фейл. – Порубили его в бою, вот что, сражался он до последнего.

– Точно, – подтвердил Доу и, глядя на Веста, осклабился еще шире. – Но это не помешало нам его вздернуть.

Круммох засмеялся.

– Никак не помешало! – Он глянул на три висящих трупа. – Чудесная картина, а? Говорят, в том, как болтается в петле висельник, открывается красота мира.

– Кто это так говорит? – спросил Вест.

Круммох пожал широченными плечами.

– Они.

– Они? – Вест подавил приступ тошноты и прошел в крепость. – Кровожадный сброд.

Ищейка снова потянулся за фляжкой. Пьянея, он чувствовал себя лучше.

– Давай уже, делай свое дело.

Молчун вогнал ему под кожу иголку, и он скривился. Ощерил стиснутые зубы и зашипел. Мало было тупой боли, так теперь и новые прелести добавились: острая боль от иглы и жжение, когда сквозь плоть проходила нитка. Рука горела все сильнее. Покачиваясь взад-вперед, Ищейка снова отпил из фляги. Не помогло.

– Дерьмо, – шипел он. – Дерьмо, дерьмо!

Молчун поднял на него взгляд.

– Лучше не смотри.

Ищейка отвернулся и сразу же заметил офицера Союза – в красном мундире, на фоне бурой грязи.

– Свирепый! – вскричал Ищейка, невольно улыбаясь. – Рад, что у тебя получилось! Очень рад!

– Лучше поздно, чем никогда.

– Не стану спорить. Ты совершенно прав.

Вест хмуро посмотрел, как Молчун штопает руку Ищейке.

– Как у вас?

– Как тебе сказать… Тул мертв.

– Мертв? – пораженно переспросил Вест. – Как?

– Погиб в бою, как же еще! Разве не в том смысл войны – понаделать кучу трупов? – Он обвел крепость рукой с зажатой в ней флягой. – Я тут сидел, думал… может, не стоило пускать его вниз? или надо было отправиться с ним? или обрушить небо на землю? Глупости, без пользы как живым, так и мертвым. И все равно я думаю, думаю…

Вест хмуро оглядел взрытую ногами землю.

– Победителей могло вообще не быть.

– Твою мать! – ругнулся Ищейка, когда игла в очередной раз вошла ему в руку, и отбросил пустую флягу. – В таком поганом деле победителей никогда не бывает! В жопу все!

Молчун обрезал нить ножом.

– Пошевели пальцами.

Руку жгло, но все же Ищейка, рыча от боли, стиснул кулак.

– Вроде неплохо, – сказал Молчун. – Ты везучий.

Ищейка горьким взглядом окинул поле битвы.

– Это, по-твоему, везение? То-то я своей удачи заждался.

Пожав плечами, Молчун порвал кусок ткани на полосы, для перевязки.

– Бетод у тебя?

Ищейка, раскрыв рот, посмотрел на Веста.

– А не у вас?

– Пленников много, но Бетода среди них нет.

Ищейка отвернулся и презрительно сплюнул.

– Ни его, ни этой ведьмы, ни Ужасающего, ни жирных сынков Бетода…

– Скорее всего они уже мчатся в Карлеон.

– Наверняка.

– Он запрется у себя в твердыне, соберет новые силы, союзников и приготовится к осаде.

– Не удивлюсь.

– Вот разберемся с пленниками и сразу отправимся за Бетодом в погоню.

Ищейка внезапно ощутил такую беспомощность, что чуть не упал.

– Клянусь мертвыми. Бетод улизнул. – Он рассмеялся, и в ту же секунду у него на глазах выступили слезы. – Будет ли этому конец?

Молчун тем временем забинтовал ему руку.

– Все.

Ищейка взглянул на него и произнес:

– Все? Нет, еще далеко не все. – Он вытянул руку. – Помоги встать, Свирепый. Надо друга похоронить.

Солнце опустилось низко, когда похоронили Тула. Оно едва выглядывало из-за горных вершин, золотя низ облаков. Хорошая погода для погребения хорошего человека. Люди тесным кольцом обступили свежую могилу. Хоронили в тот вечер многих, по ним тоже произнесли прощальные речи, однако Тула любили больше всех, и потому на его похороны пришла целая толпа. И даже там вокруг Логена народ не теснился. Он и пустота вокруг. Как в прежние времена, когда никто не смел занять место рядом с ним. Логен никого не винил – если бы он мог, то сам от себя давно бы бежал.

– Кто скажет слово? – спросил Ищейка, глядя на каждого по очереди.

Логен смотрел себе под ноги, не смея поднять глаз, не говоря уж о том, чтобы произнести речь. Битву он помнил урывками и мог лишь догадываться о случившемся. Он огляделся, облизывая разбитые губы, и никто не посмел ничего ему сказать. Даже если и знал правду.

– Никто не скажет слова? – надломившимся голосом повторил Ищейка.

– Тогда, мать вашу, скажу я. – Вперед выступил Черный Доу. Он не спеша оглядел собравшихся, и его взгляд задержался на Логене. Так тому показалось. Да, скорее всего показалось…

– Тул Дуру Грозовая Туча, – начал Доу, – вернулся в грязь. Видят мертвые, мы с ним всегда спорили. По поводу и без, но это все моя вина. Я, козел этакий, любил спорить, даже в лучшие дни. Сожалею, хоть и поздно.

Черный Доу судорожно вздохнул.

– Тул Дуру. На Севере всякий знал это имя и произносил его с уважением, даже его враги. Он умел… вселить надежду. Надежду! Хочешь быть сильным, да? Храбрым? Хочешь, чтобы все было сделано правильно, как в старые дни… – Он кивнул на свежий холмик. – Ты возвращаешься туда, Тул Дуру Грозовая Туча. Ты не увидишь гребаного будущего. Без Тула я обеднел, да и вы все тоже.

Понурив голову, Черный Доу побрел прочь, в сторону заката.

– Мы все обеднели, – негромко повторил Ищейка, сквозь редкие слезы глядя на могилу. – Хорошие слова.

Все они чувствовали себя разбитыми, все, кто стоял над могилой. Вест и его человек Пайк, Трясучка и даже Молчун. Все горевали.

Логен хотел чувствовать то же. Хотел плакать – по смерти хорошего человека. Потому, что он, наверное, ей причина. Но слезы не шли. В догорающем свете солнца, пока крепость в Высокогорье погружалась во тьму, Логен смотрел на могилу и не чувствовал ничего.

Хочешь стать кем-то иным – отправляйся в иное место, займись иным делом с иными людьми. Если возвращаешься на старое место, то и стать тебе снова тем же. Надо смотреть правде в глаза. Пытаясь измениться, Логен лишь обманывал себя. Тяжелее всего не быть собой. Он навсегда останется Девятью Смертями. Как бы ни изворачивался, как ни хитрил, от себя он убежать не мог. Логен хоть что-то чувствовал.

Девять Смертей не чувствует ничего.