– К вам посетитель, сэр, – пробормотал Барнам. Его лицо отчего-то было бледным как смерть.

– Это очевидно, – резко ответил Глокта. – Насколько я понимаю, именно он стучал в дверь.

Он бросил ложку в миску с супом, к которому едва притронулся, и угрюмо облизнул десны.

«Сегодня вечером у меня на редкость отвратительный повод поесть. Признаться, мне не хватает Шикель, она прекрасно готовила, если не вспоминать ее попытки меня убить».

– Ну и кто там?

– Это… э-э… это…

Архилектор Сульт нырнул под низкую притолоку, пригнув голову, словно боялся испортить безупречную белоснежную прическу.

«Ага. Я уже сам вижу».

Архилектор обвел тесную столовую угрюмым взглядом и скривился, как будто оступился и угодил в сточную канаву.

– Не вставайте, – бросил он Глокте.

«Я и не собирался».

Барнам напрягся.

– Не пожелает ли ваше преосвященство чего-нибудь…

– Прочь! – рявкнул Сульт, и старый слуга чуть не упал, устремившись к двери.

Архилектор смотрел ему вслед с испепеляющим презрением.

«Похоже, благодушное настроение нашей предыдущей встречи растаяло, как сладкий сон».

– Проклятые крестьяне, – прошипел архилектор, усаживаясь за узкий обеденный стол напротив Глокты. – Под Колоном еще одно восстание, и снова в гуще событий мерзавец Дубильщик. У кого-то отобрали землю, народ заволновался, и это переросло в кровавую смуту. Лорд Финстер неверно оценил настроение людей, и в результате трое его людей убиты, а его поместье осаждает разъяренная толпа. Недоумок! По счастью, они не смогли прорваться внутрь и удовлетворились тем, что сожгли половину деревни. – Сульт фыркнул. – Половину своей собственной чертовой деревни! Вот как поступают идиоты, когда разозлятся. Они ломают все, что окажется под рукой, даже собственный дом! Открытый совет, разумеется, вопиет и требует крови. Крестьянской крови, и как можно больше. Нам придется посылать туда инквизицию, выискивать зачинщиков или каких-нибудь дураков, которых можно выдать за зачинщиков. В первую очередь следовало бы повесить самого болвана Финстера, но это едва ли возможно.

Глокта прочистил горло и сказал:

– Я сейчас же прикажу укладывать вещи и немедленно отправлюсь в Колон.

«Ловить крестьян. Сам я вряд ли взялся бы за такую задачу, но…»

– Нет. Вы мне нужны для другого. Дагоска пала.

Глокта поднял бровь.

«Ну, это не сюрприз. Этого мало, чтобы втиснуть в мою тесную квартирку такую персону, как его преосвященство».

– По всей видимости, гурки вошли в город по предварительному соглашению. Измена, разумеется. Впрочем, в такое время… ничего удивительного. Войска Союза были перебиты на месте, однако множество купцов угнали в рабство, а туземцев по большей части пощадили.

«Гуркское милосердие, кто бы мог подумать? Значит, чудеса все-таки случаются».

Сульт раздраженным щелчком сбил пылинку с непорочно-белой перчатки.

– Насколько я слышал, когда гурки ворвались в Цитадель, генерал Виссбрук покончил с собой, предпочитая смерть плену.

«Надо же. Не думал, что у него хватит смелости».

– Он приказал сжечь свое тело, чтобы оно не досталось на поругание врагу, и перерезал себе горло. Храбрый человек. Бесстрашный поступок. Завтра в открытом совете ему воздадут почести.

«Как прекрасно для него. Ужасная смерть во славе предпочтительнее долгой жизни в безвестности».

– Да, верно, – тихо проговорил Глокта. – Храбрый человек.

– Это не все. Сразу же после этих новостей к нам прибыл посланник. Посланник от императора Гуркхула.

– Посланник?

– Именно. Судя по всему, гурки хотят… мира. – Архилектор произнес это слово с презрительной усмешкой.

– Мира?

– В этой комнате, кажется, слишком мало места для эха.

– Несомненно, ваше преосвященство, но…

– Почему бы и нет? Они получили то, чего хотели. Дагоска у них, а дальше им двигаться некуда.

– Вы правы, архилектор.

«Разве что если они переплывут море…»

– Мир. Ужасно не хочется отдавать им что-либо, но Дагоска для нас почти ничего не значит. Она стоила нам больше, чем мы с нее получили. Всего лишь почетный трофей для короля. По-моему, мы выиграем, если избавимся от этой бесполезной скалы.

Глокта склонил голову.

– Несомненно, ваше преосвященство.

«Хотя потребовалось одно чудо, чтобы мы перестали хотеть сражаться за нее».

– К несчастью, после потери Дагоски вы больше не можете быть ее наставником. – Архилектор, похоже, был рад этому.

«Снова в простые инквизиторы? Значит, больше меня в высоких собраниях не ждут…»

– Однако я решил оставить за вами это звание. Вы будете наставником Адуи.

Глокта помолчал.

«Серьезное повышение, если не учитывать…»

– Но, ваше преосвященство, ведь этот пост занимает наставник Гойл?

– Совершенно верно. Так и будет.

– Но тогда…

– Вы разделите обязанности. Гойл, как более опытный, будет старшим партнером и руководителем нашего отделения. У вас будут свои задачи, соответствующие вашим особым талантам. Надеюсь, что здоровое соперничество поможет вам обоим проявить лучшие качества.

«Более чем вероятно, что все закончится смертью одного из нас, и можно заранее угадать, кто будет фаворитом».

Сульт тонко улыбнулся, словно прекрасно понимал, о чем думает Глокта.

– Или мы увидим, как один из вас наставит другого на путь истинный.

Он безрадостно хохотнул над собственной шуткой, а Глокта изобразил слабую беззубую улыбку.

– Сейчас мне нужно, чтобы вы разобрались с этим посланником. Судя по всему, вы уже нашли подход к этим кантийцам… хотя на этот раз я бы посоветовал воздержаться от обезглавливания, по крайней мере до поры до времени. – Архилектор позволил себе еще одну скупую улыбку. – Если он хочет чего-то большего, чем перемирие, вы это выясните. Если мы можем получить что-то большее, чем перемирие, вы это тоже выясните. Не повредит, если мы сохраним лицо и не дадим надрать себе задницу.

Сульт неловко поднялся и выбрался из-за стола. У него был недовольный вид, как будто теснота комнаты оскорбляла его величие.

– И прошу вас, Глокта, найдите себе дом получше. Чтобы наставник Адуи жил в такой конуре? Вы ставите нас в неловкое положение!

Глокта смиренно склонил голову, отчего его пронзила жгучая боль от шеи до самого копчика.

– Конечно, ваше преосвященство.

Посланник императора был кряжистым мужчиной с окладистой черной бородой, в белой тюбетейке и белом халате, расшитом золотой нитью. Завидев Глокту, ковыляющего через порог, он встал и почтительно поклонился.

«Этот эмиссар выглядит настолько же приземленным и смиренным, насколько предыдущий был возвышенным и надменным. Другая цель – другой человек, так я понимаю».

– Ах, наставник Глокта! Я должен был догадаться. – Голос посланника был низким и глубоким, и он превосходно говорил на союзном наречии. – Многие люди по нашу сторону моря были очень разочарованы, когда среди трупов в Дагоске не обнаружили вашего тела.

– Надеюсь, вы передадите им мои искренние извинения.

– Обязательно передам. Мое имя Тулкис, и я советник Уфмана-уль-Дошта, императора Гуркхула. – Посланник улыбнулся, прорезав черную бороду полумесяцем крепких белых зубов. – Надеюсь, я добьюсь у вас лучшего результата, чем предыдущий посланник моего народа.

Глокта помедлил.

«Чувство юмора? Более чем неожиданно».

– Зависит от того, какой тон вы возьмете.

– Разумеется. Шаббед аль-Излик Бураи всегда был… склонен к конфликтам. И кроме того, он… э-э… служил двум хозяевам. – Улыбка Тулкиса стала еще шире. – Он был страстно верующим человеком. Очень религиозным. Возможно, он был ближе к церкви, нежели к государству. Я, разумеется, верю в Бога. – Он дотронулся кончиками пальцев до своего лба. – Почитаю великого и святого пророка Кхалюля – Он снова прикоснулся ко лбу. – Но служу… – Он посмотрел Глокте в глаза. – Служу я только императору.

«Интересно».

– Я думал, что для вашего народа голос церкви и государства неразделимы.

– Так чаще всего и есть. Но некоторые из нас считают, что жрецы должны заниматься молитвами, а дела управления оставить императору и его советникам.

– Понимаю. И что же императору угодно передать нам?

– Народ был потрясен тем, как трудно оказалось захватить Дагоску. Жрецы уверяли, что кампания пройдет легко, ибо Бог на нашей стороне, наше дело правое и так далее. Бог, без сомнения, велик, – посол возвел взгляд к потолку, – но он не заменит хорошего плана. Император желает мира.

Глокта немного помолчал.

– Великий Уфман-уль-Дошт? Могучий? Беспощадный? Желает мира?

Посланник не стал обижаться.

– Я уверен, что вы понимаете, как полезна репутация безжалостного человека. Великий правитель, в особенности правитель такой обширной и многообразной страны, как Гуркхул, прежде всего должен внушать страх. Он бы и хотел быть любимым народом, но это роскошь. Страх же необходим. Несмотря на все, что вы могли о нем слышать, Уфман не выбирает мир или войну. Он выбирает… как это по-вашему? Необходимость. Он выбирает правильное орудие в правильное время.

– Весьма благоразумно, – пробормотал Глокта.

– Сейчас время мира. Время милосердия. Время компромисса. Эти орудия подходят для его нынешних целей, даже если не подходят для целей… других. – Он приложил пальцы ко лбу. – Он послал меня, чтобы я выяснил, подходит ли это вам.

– Так, так, так. Могучий Уфман-уль-Дошт предлагает милосердие и приходит с миром… В странные времена мы живем, Тулкис. Может быть, гурки научились любить своих врагов? Или они просто боятся их?

– Чтобы желать мира, не нужно любить врага, не нужно даже бояться. Все, что для этого необходимо, – любить самого себя.

– Вот как?

– Именно. Я потерял двоих сыновей в войнах между нашими народами. Один погиб при Ульриохе, в прошлую войну. Он был жрецом и сгорел в тамошнем храме. Второй пал не так давно, при осаде Дагоски. Он возглавлял атаку, когда была пробита первая брешь.

Глокта нахмурился и расправил шею.

«Град арбалетных стрел. Крошечные фигурки, падающие на груды обломков».

– Это была отважная вылазка.

– К смелым война наиболее жестока.

– Вы правы. Я скорблю о ваших потерях.

«Впрочем, не слишком».

– Благодарю вас за искреннее соболезнование. Бог счел уместным благословить меня еще тремя сыновьями, однако пустота, оставленная утратой этих детей, никогда не заполнится. Все равно что терять собственную плоть. Мне кажется, из-за этого я могу понять, что вы потеряли в тех же войнах. И я тоже сожалею о ваших утратах.

– Вы очень добры.

– Мы вожди. Война случается, когда мы проигрываем. Или когда нас подталкивают к неудаче опрометчивые и глупые люди. Победа лучше, чем поражение, но… не намного. Поэтому император предлагает мир – в надежде, что это положит конец вражде между нашими великими народами. Для нас нет настоящего интереса в том, чтобы переплывать море и затевать войну, так же как для вас нет настоящего интереса в том, чтобы удерживать плацдарм на Кантийском континенте. Поэтому мы предлагаем мир.

– И это все, что вы предлагаете?

– Все?

– Что получит наш народ, если мы передадим вам Дагоску, доставшуюся нам столь дорогой ценой во время прошлой войны?

– Давайте смотреть правде в глаза. Проблемы на Севере ставят вас в весьма невыгодное положение. Дагоска уже потеряна, и я бы на вашем месте не вспоминал о ней. – Тулкис ненадолго задумался. – Впрочем, я могу устроить, чтобы вам доставили дюжину сундуков в качестве возмещения от моего императора вашему королю. Сундуки из благоуханного черного дерева, отделанные золотым листом, их понесут согбенные рабы, а впереди пойдут смиренные министры императора.

– И что же будет в этих сундуках?

– Ничего. – Они уставились друг на друга через комнату. – Только гордость. Вы сможете сказать, что в них лежит все, что вам угодно. Огромное богатство, гуркское золото, кантийские драгоценные камни, благовония из-за великой пустыни. Больше, чем стоит сама Дагоска. Возможно, это смягчит сердца вашего народа.

Глокта резко втянул в себя воздух и выдохнул.

– Мир. И пустые сундуки. – Его левая нога под столом онемела, он сморщился и с трудом поднялся с кресла. – Я передам ваше предложение моему начальству.

Он уже поворачивался, чтобы уйти, когда Тулкис протянул ему руку. Глокта некоторое время смотрел на нее.

«Ну а что тут плохого?»

Он принял руку посла и пожал ее.

– Я надеюсь, вы сумеете убедить их, – сказал гуркский посланник.

«Я тоже надеюсь».