– Где я? – спросил Джезаль; но его челюсть не двигалась.

Колеса повозки скрипели, все вокруг было ослепительно ярким и расплывчатым, звуки и свет врезались в звенящий от боли череп.

Он попытался сглотнуть, но не смог. Попытался поднять голову, и боль пронзила его шею, желудок скрутило.

– Помогите! – завопил он, однако из горла вырвался лишь хрип.

Что произошло? Мучительно яркое небо вверху, мучительно твердые доски внизу. Он лежал в повозке, головой на колючем мешке, его кидало и подбрасывало.

Была схватка, это он помнил. Схватка среди камней. Кто-то что-то кричал. Хруст, удар, слепящий свет – и после этого только боль. Даже думать было больно. Он хотел поднять руку, чтобы ощупать лицо, но не смог. Он попытался согнуть ноги и сесть, но и это оказалось невыполнимым. Он шевелил губами издавая невнятные звуки и стоны.

Его язык распух, увеличившись раза в три, словно в рот запихали чертов ломоть ветчины, и Джезаль едва мог дышать. Вся правая сторона лица горела огнем. С каждым креном тележки его челюсти громко клацали, и разряды адской боли отдавали от зубов в глаза, шею и даже корни волос. Повязки частично закрывали его рот, и ему приходилось дышать через левую сторону, но даже воздух, скользящий в горло, причинял боль.

Его охватывала паника. Все тело изнывало от боли. Одна рука была крепко примотана к груди, но другой рукой он слабо ухватился за бортик повозки, чтобы сделать хоть что-нибудь. Глаза вылезали из орбит, сердце колотилось, он шумно и тяжело дышал.

– Гха! – сумел выдавить он. – Гр-р-ха!

Но чем настойчивее он пытался заговорить, тем сильнее наваливалась боль. Вскоре ему казалось, что его лицо сейчас расколется пополам, а череп разлетится вдребезги…

– Спокойно.

В поле зрения, покачиваясь, вплыло покрытое шрамами лицо. Девятипалый. Джезаль попытался ухватиться за него, но северянин поймал его руку своей лапищей и крепко сжал.

– Ну-ка, успокойся и послушай меня. Да, тебе больно. Боль кажется невыносимой, но это не так. Ты думаешь, что умираешь, но это тоже не так. Слушай меня, потому что я сам это испытал и знаю, о чем говорю. Теперь с каждой минутой, с каждым часом, с каждым днем тебе будет легче.

Джезаль почувствовал, как вторая рука северянина легла на его плечо и мягко подтолкнула его обратно в повозку.

– Сейчас тебе нужно просто лежать, и все будет хорошо. Ты понял? Тебе досталось самое легкое, везучий ублюдок!

Джезаль позволил своему телу отяжелеть и упасть назад. Все, что от него требовалось, это лежать. Он стиснул огромную ладонь, и Девятипалый сжал его руку в ответ. Боль как будто уменьшилась. Она была по-прежнему ужасна, но он мог с ней совладать. Дыхание стало глубже. Глаза закрылись.

Ветер носился над выстуженной равниной, ерошил короткую траву, теребил его изорванную куртку, его засаленные волосы, его грязные повязки, но Джезаль не обращал на это внимания. Мог ли он справиться с ветром? Мог ли он хоть с чем-то справиться?

Он сидел, прислонившись спиной к колесу повозки, и широко раскрытыми глазами смотрел на свою ногу. К ней с обеих сторон было привязано по обломку копейного древка, туго примотанных рваными полосами одежды. Они удерживали ногу в прямом положении. Рука выглядела не лучше – она была зажата между двумя досками, выломанными из щитов, и крепко привязана к груди. Бледная кисть безвольно болталась, пальцы свисали, бесчувственные и бесполезные, как сосиски.

Жалкие импровизированные попытки лечения. Джезаль ни разу не видел, чтобы что-либо подобное кому-то помогло. Возможно, его бы это даже позабавило, если бы, к несчастью, он сам не оказался пациентом. Он никогда не выздоровеет. С ним покончено, теперь он обломок, развалина. Станет ли он калекой вроде тех, которые стояли на углах перекрестках Адуи? Он всегда избегал их.

Инвалид войны, оборванный и грязный, сующий свои культи в лицо прохожим и тянущий скрюченные пальцы за медяками, – неуютное напоминание о том, что у солдатской службы есть и темная сторона, о чем люди предпочитают не думать.

Станет ли он теперь калекой, как… Жуткий холод пополз по его телу. Как Занд дан Глокта! Он попытался пошевелить ногой и застонал от боли. Суждено ли ему до конца дней ходить с тростью? Шаркающий кошмар, которого все сторонятся. Живой урок для других, на него показывают пальцами и шепчутся за спиной. Вот идет Джезаль дан Луфар! Когда-то он был многообещающим юношей, красавцем, он победил на турнире, и толпа рукоплескала ему. И кто бы мог подумать!.. Какая потеря, какая жалость, пойдемте скорее, он приближается!..

А потом он подумал о том, на что теперь похоже его лицо. Он попытался пошевелить языком и сморщился от пронзившей его мучительной боли, но все же успел понять, что география его ротовой полости до ужаса изменилась. Все было перекошено, расшатано и сдвинуто. В зубах зияла дыра, по ощущению – около мили шириной. Губы неприятно кололо под повязкой. Все разбито и раскромсано. Он превратился в чудовище!

Чья-то тень упала на его лицо, и Джезаль сощурился, глядя против солнца. Над ним стоял Девятипалый, сжимая в огромном кулаке мех с водой.

– Вода, – буркнул он.

Джезаль покачал головой, но северянин, не обращая внимания, присел рядом на корточки, вытащил пробку и протянул ему мех.

– Надо попить. Промыть рот.

Джезаль раздраженно выхватил у него мех, осторожно поднес к менее поврежденной стороне рта и попытался наклонить. Раздутый мех свесился набок. Несколько мгновений Джезаль сражался с ним, прежде чем понял, что не сможет напиться, имея только одну действующую руку. Он снова упал на спину, закрыл глаза и тяжело задышал через нос. Очень хотелось скрипнуть зубами, но он быстро одумался.

– Ну-ка… – Джезаль почувствовал, как ладонь северянина скользнула ему под затылок и твердо приподняла голову.

– Гхх! – яростно выдохнул он и попытался воспротивиться, но все-таки позволил телу расслабиться и покорился унизительной процедуре. Его поили, как ребенка.

В конце концов, зачем притворяться, когда ты абсолютно беспомощен? Тепловатая вода с неприятным вкусом просочилась ему в рот, и он попытался сделать глоток. Ощущение было такое, будто он глотал крошеное стекло. Джезаль закашлялся и выплюнул воду – точнее, попытался выплюнуть и обнаружил, что это слишком больно. В результате ему пришлось наклониться вперед, чтобы вода сама вытекла у него изо рта. Большая часть струйкой пробежала по шее, впитавшись в грязный воротник рубашки. Он со стоном тяжело откинулся назад и здоровой рукой отпихнул мех.

Девятипалый пожал плечами.

– Ну хорошо, но потом придется попробовать еще раз. Тебе надо пить. Ты помнишь, что произошло?

Джезаль покачал головой.

– Была драка. Мы с этой вот красоткой, – он кивнул на Ферро, которая ответила угрюмым взглядом, – управились почти со всеми, но троим все-таки удалось нас обойти. Ты неплохо разобрался с двумя, но третьего не заметил, и он врезал тебе по зубам палицей. Попало тебе сильно, и что из этого вышло, ты и сам знаешь. – Он кивнул на забинтованное лицо Джезаля. – Потом ты упал. Похоже, он ударил тебя еще пару раз, так что у тебя сломаны рука и нога. Могло быть гораздо хуже. На твоем месте я бы благодарил мертвых, что Ки оказался рядом!

Джезаль моргнул, переводя взгляд на ученика. При чем тут он? Но Девятипалый уже отвечал на его вопрос:

– Ки подбежал и треснул его по башке сковородкой. Да не просто треснул! Разнес ему голову вдребезги, правильно я говорю? – Он ухмыльнулся ученику, а тот сидел, уставившись на равнину, – Крепкий удар для такого худышки, а, малыш? Сковородку, правда, жалко.

Ки лишь пожал плечами, словно пробивал людям головы каждое утро. Джезаль подумал, что должен благодарить этого хилого дурачка за спасение жизни, но как-то не чувствовал себя спасенным. Вместо слов благодарности он выговорил – шепотом, стараясь как можно тщательнее произносить звуки и ничего себе при этом не повредить:

– Эфо офень фтрафно?

– У меня бывало и похуже. – Вот уж воистину небольшое утешение! – Ты справишься, не волнуйся. Ты молодой. Рука и нога срастутся быстро.

То есть лицо, заключил Джезаль, будет заживать целую вечность.

– Рана – это всегда тяжело, и тяжелее всего в первый раз. Я плакал, как ребенок, над каждой из этих ран. – Девятипалый указал на свое искалеченное лицо. – Почти все плачут, тут ничего не поделаешь… Если это тебе поможет.

Джезалю это не помогло.

– Офень… фтрафно?

Девятипалый поскреб густую щетину на своей щеке.

– У тебя сломана челюсть, не хватает нескольких зубов, рот порван, но мы заштопали тебя как надо.

Джезаль сглотнул, с трудом осознавая происходящее. Его худшие страхи подтверждались.

– Рана у тебя серьезная и неприятная. Пока ты не сможешь ни есть, ни пить, ни говорить без боли. Ну и целоваться, конечно, хотя здесь об этом можно не волноваться. – Северянин ухмыльнулся, но Джезалю было не до смеха. – Да, плохая рана, это точно. Именная рана – так говорят там, откуда я родом.

– Чт-то? – промямлил Джезаль и тут же пожалел об этом. Боль пронзила его челюсть.

– Ну, именная рана – это, понимаешь… – Девятипалый покачал обрубком своего пальца. – Рана, по которой тебе дают имя. Теперь тебя могли бы назвать Разбитая Челюсть, или Мятое Лицо, или Беззубый, или еще как-нибудь.

Он снова улыбнулся, но чувство юмора Джезаля осталось там, на холме среди камней, вместе с выбитыми зубами. Он почувствовал, как глаза защипало от слез. Ему хотелось плакать, но едва он скривил рот, как швы стянули распухшую губу под повязкой.

Девятипалый сделал еще одну попытку.

– Попробуй взглянуть на это с хорошей стороны. Рана, скорей всего, больше не угрожает твоей жизни. Если бы она загнила, было бы уже видно…

Джезаль задохнулся от ужаса, раскрывая глаза все шире и шире по мере того, как до него доходил смысл последнего замечания. Его челюсть, несомненно, отвисла бы, если бы не была разбита и крепко-накрепко примотана к лицу. Рана больше не угрожает его жизни? Мысль о том, что она может воспалиться, даже не приходила ему в голову. Гниль? У него во рту?

– Похоже, я тебя не слишком утешил, – пробурчал Логен.

Джезаль прикрыл глаза единственной здоровой рукой и постарался плакать так, чтобы было не очень больно. Его плечи вздрагивали от беззвучных всхлипов.

Они остановились на берегу широкого озера: серая неспокойная вода под хмурым небом в опухолях туч. Сумрачные воды, сумрачное небо – все казалось полным тайн и опасностей. Волны сердито набегали на холодную гальку. Птицы сердито перекликались над волнами. Боль сердито пульсировала в каждом уголке тела Джезаля и не собиралась стихать.

Ферро присела перед ним на корточки, как всегда угрюмая, и принялась разрезать повязки, а Байяз стоял за ее спиной и наблюдал за работой. Первый из магов, по-видимому, вышел из оцепенения. Он так и не объяснил, что с ним случилось и почему он так неожиданно пришел в себя, однако вид у него был больной. Он казался старше, чем прежде, и еще худее, его глаза провалились, кожа истончилась, стала белой и почти просвечивала. Однако Джезаль не был расположен кому-либо сочувствовать, а в особенности – виновнику всех несчастий.

– Где мы? – прошептал он, стараясь избежать приступа боли.

Говорить было уже не так сложно, но все же он делал это осторожно, почти не двигая губами, отчего слова выходили неразборчивыми и запинающимися, как у деревенского дурачка.

Байяз повернул голову, указывая подбородком на широкую водную гладь.

– Это первое из трех озер. Мы неплохо продвинулись к Аулкусу. Я бы сказал, что сейчас у нас за плечами больше половины пути.

Джезаль нервно сглотнул. Полпути… едва ли это можно считать утешением.

– А сколько времени…

– Я не могу ничего делать, пока ты шлепаешь губами, идиот! – прошипела Ферро. – Оставить тебя как есть или заткнешься?

Джезаль заткнулся. Она осторожно отодрала повязку от его лица, внимательно оглядела бурые пятна крови на ткани, понюхала тряпицу, сморщила нос и отбросила ее в сторону. Какое-то время Ферро сердито рассматривала его рот. Джезаль вглядывался в ее смуглое лицо, пытаясь понять, о чем она думает. Сейчас он отдал бы все свои зубы за зеркало – если бы имел все свои зубы.

– Ну как, очень страшно? – неуклюже пробормотал он, чувствуя привкус крови на языке.

Она бросила на него гневный взгляд.

– Спроси у того, кому есть до этого дело.

Полукашель, полувсхлип вырвался из его горла, глаза защипало, и ему пришлось заморгать, чтобы остановить рвущиеся наружу слезы. Воистину жалкое зрелище! Достойный сын Союза, храбрый офицер Собственныйх Королевских – победитель турнира! – едва сдерживает рыдания.

– Ну-ка, прекрати! – резко сказала Ферро.

– Угу, – прошептал он, глотая слезы, чтобы не дрожал голос.

Он прижимал конец свежей повязки к лицу, пока Ферро обматывала ткань вокруг его головы, прихватывая под челюстью, так что вскоре он снова почти не мог раскрыть рот.

– Ты выживешь.

– Это утешение? – промычал он.

Она пожала плечами, отворачиваясь.

– Многим это не удалось.

Джезаль почти завидовал этим «многим», глядя, как Ферро шагает прочь сквозь колышущуюся траву. Как бы он хотел, чтобы Арди была здесь! Он вспомнил, как в последний раз виделся с ней, как она глядела на него снизу вверх под моросящим дождем, вспомнил ее кривоватую улыбку. Она бы никогда не покинула его в таком положении, беспомощного и больного. Она сказала бы ему что-то успокаивающее, прикоснулась бы к его лицу, взглянула бы на него своими темными глазами, нежно поцеловала… Сентиментальная чушь! Скорее всего, Арди уже нашла себе другого идиота, которого можно дразнить, водить за нос и мучить. Вряд ли она хоть раз вспомнила о Джезале. Он представил ее с другим мужчиной: как она смеется над его шутками, улыбается ему, целует его в губы. Теперь-то Джезаль ей точно не нужен. Теперь он никому не нужен. У него снова задрожали губы и защипало в глазах.

– Знаешь, все герои древности, все великие короли и знаменитые полководцы время от времени сталкивались с превратностями судьбы.

Джезаль поднял голову. Он забыл, что Байяз стоял рядом.

– Страдание – вот что дает человеку силу, мой мальчик. Так сталь, по которой бьют кувалдой, становится только крепче. – Старик, морщась, присел рядом с ним на корточки. – Любой будет чувствовать себя уверенно, когда его окружает покой и благоденствие. Лишь то, как мы встречаем трудности и несчастья, показывает, чего мы стоим. Жалость к себе происходит от эгоизма, а для вождя нет более прискорбной черты, чем эта. Себялюбие – удел детей и глупцов. Великий вождь ставит других превыше себя. Ты удивишься, когда узнаешь, как это помогает переносить невзгоды. Чтобы действовать по-королевски, нужно всего лишь относиться к каждому как к самому себе.

Он положил ладонь на плечо юноше. Возможно, это был жест отеческий и воодушевляющий, но Джезаль чувствовал, как дрожит рука мага. Байяз замер так на какое-то время, словно у него не было сил убрать руку, а затем медленно, с усилием поднялся и побрел прочь.

Джезаль безучастно глядел ему вслед. Несколько недель назад такая лекция заставила бы его кипеть от негодования, а сейчас он спокойно и смиренно выслушал ее до конца. Он теперь сам не знал, кто он такой. Трудно чувствовать собственное превосходство, когда во всем зависишь от других людей. Причем это те самые люди, о которых он был столь невысокого мнения до недавних пор. Больше Джезаль не питал иллюзий. Без дикарского знахарства Ферро и неуклюжего ухода Девятипалого он, скорее всего, был бы уже в могиле.

Северянин шел к нему, хрустя сапогами по гальке. Пора возвращаться в повозку. Снова скрип и толчки. Снова боль. Джезаль испустил долгий прерывистый жалобный вздох, но тут же остановил себя. Жалость к себе – удел детей и глупцов.

– Ну, давай. Ты знаешь, что делать.

Джезаль привстал, Девятипалый обхватил его одной рукой за плечи, другую продел под колени, поднял раненого над бортом повозки, даже не запыхавшись, и бесцеремонно сгрузил среди мешков с припасами. Джезаль поймал его большую грязную четырехпалую руку, когда северянин уже собирался ее убрать. Девятипалый обернулся и посмотрел на него, подняв густую бровь. Джезаль сглотнул.

– Спасибо, – пробормотал он.

– За что? Вот за это?

– За все.

Девятипалый поглядел на него, затем пожал плечами.

– Не за что. Обращайся с людьми так, как хочешь, чтобы обращались с тобой, и ты не собьешься с пути. Так говорил мой отец. Я забыл его совет и наделал много такого, за что никогда не смогу расплатиться. – Он глубоко вздохнул. – Однако попытаться не вредно. Знаешь, что я понял? В итоге ты получаешь то, что даешь сам.

Джезаль, прищурившись, глядел в широкую спину Девятипалого, пока тот шагал к своей лошади. Обращайся с людьми так, как хочешь, чтобы обращались с тобой. Положа руку на сердце, мог ли Джезаль сказать, что когда-либо так поступал? Он задумался над этим под скрип повозки – сначала праздно, а затем почувствовал тревогу.

Он тиранил младших и угождал старшим. Он не раз вытягивал деньги из своих приятелей, которые не могли позволить себе лишние траты. Он пользовался доверчивостью девушек, а затем бросал их. Он ни разу не поблагодарил Веста за его помощь и готов был затащить в постель сестру друга, если бы та ему позволила. С нарастающим ужасом Джезаль осознавал, что за всю жизнь не совершил ни одного бескорыстного деяния.

Он поерзал на мешках с провизией на дне повозки. Рано или поздно ты получаешь то, что даешь сам, и никакие манеры тебе не помогут. Джезаль решил: с этого момента он прежде всего будет думать о других. С каждым человеком он будет обращаться, как с ровней. Но все это, конечно, потом. У него в запасе куча времени, чтобы стать лучше, а пока надо вылечиться. Он дотронулся до повязки на лице, рассеянно поскреб ее и с трудом заставил себя остановиться. Байяз ехал сразу за повозкой, глядя в сторону озера.

– Вы видели? – промычал ему Джезаль.

– Видел что?

– Вот это. – Джезаль ткнул пальцем в свое лицо.

– Ах, это… Да, я видел.

– Это очень страшно?

Байяз склонил голову набок.

– Знаешь что? Пожалуй, мне даже нравится.

– Нравится?

– Ну, возможно, не прямо сейчас, но позже, когда швы рассосутся, спадет опухоль, сойдут синяки, шрамы зарубцуются и отпадут корки… Твоя челюсть уже не обретет прежнюю форму, и зубы, разумеется, не отрастут заново, но мальчишеское очарование, которое ты потерял, будет возмещено этаким духом опасности, понимаешь? Сурово-таинственным стилем. Люди уважают тех, кто побывал в переделках, и твоя привлекательность отнюдь не потеряна. Осмелюсь предположить, что девушки снова будут восхищаться тобой, если ты совершишь что-то, достойное восхищения. – Маг задумчиво кивнул. – Да. В конечном счете, думаю, это послужит тебе на пользу.

– На пользу? – переспросил Джезаль, прижав ладонь к повязке. – На пользу чему?

Однако мысль Байяза уже ушла далеко вперед.

– Знаешь, ведь у Гарода Великого тоже был шрам через всю щеку, и это ничуть ему не повредило. На статуях ничего похожего, разумеется, нет, однако в жизни люди еще больше уважали его за это. Воистину Гарод был великим королем! Его считали человеком честным и надежным, и чаще всего он был именно таким. Но умел быть и другим, когда того требовала ситуация. – Маг тихо засмеялся. – Я не рассказывал тебе, как он однажды пригласил двух своих злейших врагов на переговоры? День не успел закончиться, а те двое уже перессорились в дым! Позже они сошлись в битве и разгромили армии друг друга, так что Гароду оставалось лишь провозгласить свою победу над обоими, без единого удара. Видишь ли, он знал, что у Ардлика очень красивая жена…

Джезаль откинулся на дно повозки. Вообще-то Байяз уже рассказывал ему эту историю, но он решил, что нет смысла напоминать об этом. Ему даже нравилось слушать ее по второму разу: лучшего занятия все равно не найти. Монотонное гудение низкого голоса старика успокаивало, тем более сейчас, когда солнце понемногу пробивалось сквозь тучи. И раны во рту не слишком беспокоили, если он не пытался шевелить губами.

Поэтому Джезаль устроился поудобнее на мешке с соломой, повернул голову набок и, мягко покачиваясь в такт движениям повозки, стал смотреть вперед. На плывущие мимо пейзажи. На ветер, пригибающий траву. На солнце, играющее в воде.