Глава 37
Сицилия, Этна
Поток лавы шумным валом спускался с вершины горы к побережью. Деревья и кусты, оказавшиеся на его пути, загорались и исчезали в пламени. Он уже выгрыз ров в земле и теперь собрался поджечь море.
— Жар не доберется до нас, потухнет, — предсказывал Штайн. — Море сильнее.
— Надеюсь, что он прав, — обреченно обронил Дариос, обращаясь ни к кому конкретно и ко всем сразу.
— Если вы спросите меня, то я скажу, что нам нужно бежать отсюда, — вставил свое слово Грид Скрежещущий Зубами.
— И оставить в этом аду Альрика, Ингвара, Яа, Магнуса и Джамиля? — Килиан покачал головой. — Никогда!
— Да и не уйдем мы далеко, — показал Эриос на оба дау. Арабские корабли все еще блокировали выход из бухты. Их экипажи были построены и стояли на палубах, держа наготове стрелы и луки.
— Если они не пропустят наш корабль, значит, придется выбираться отсюда вплавь! — не сдержался Дариос. Лицо византийца было искажено ужасом.
Эриос перегнулся через борт корабля и крикнул арабам:
— Не будьте дураками! Вы сгорите точно так же, как и мы.
Никто не ответил ему. Вместо этого с побережья раздались крики. Это был громогласный Яа, обладающий басом, перекрикивающим гул вулкана. Между горящими деревьями и кустами появилась вся группа: лица Ингвара, Магнуса и Джамиля были покрыты шрамами и царапинами, одежда изорвана, волосы обгорели. На руках у Яа лежал Альрик, бледный, как жемчужина.
— С этой минуты, — сурово понизил голос Килиан, — я не знаю, что ужаснее: поток лавы и ожидание того, что будешь зажарен живьем, или видеть нашего кендтманна в таком состоянии.
Альрика внесли на борт. Его дыхание стало частым до предела, веки подрагивали.
Подталкивая товарищей, Ингвар не своим голосом выкрикивал команды. Дариос и Эриос поспешно принесли ему воду и чистую льняную ткань, и Ингвар принялся обрабатывать раны отца.
— Пустите меня к рулю, — хрипло скомандовал Альрик. — Поднять якорные камни!
Но Ингвар не обращал внимания: старый норманн боролся против безумного араба, коварного венета и горящей горы — с ядом в жилах! По дороге к побережью Альрик успел кое-что рассказать об этом.
— «Висундур» будет стоять на якоре, пока ты не поправишься, — твердо ответил Ингвар.
— Поднять якоря, я сказал! — Альрик тщетно пытался встать.
— Наверное, он прав, — вздохнул Дариос. — Если мы не уберемся отсюда поскорее, нас просто поглотит поток лавы.
Между тем огненный вал уже достиг побережья. Настал момент истины — кто сильнее: море или вулкан?
Когда красные кончики пальцев лавы прикоснулись к зеленому прибою, раздалось шипение тысяч змей. Закипела битва двух стихий — испарения внутренностей земли донеслись до «Висундура»! Моряки закашлялись и стали затыкать себе рты и носы.
— Вот видите, — торжествовал Штайн, — лава просто исчезает. Море сильнее!
И действительно, прибой проглотил первые ручейки лавы с равнодушием слепого гиганта. Но лава продвинулась дальше и уже во всю свою ширину достигла моря. Столкновение жары и холода распахнуло врата ада.
Раздался взрыв. Затем треск и пыхтение. Пар, который уже при первом соприкосновении стихий поднялся плотными облаками, усилился, и из него образовалась туча — сначала величиной с корабль, потом — как дворец, наконец — как целая гора, из которой доносился адский шум, вылетали горящие плевки и камни. Большинство из них с шипением исчезало в море, некоторые же падали на прибрежную полосу, оставляя после себя дымящиеся кратеры. Эта битва огня и воды получала все новую и новую пищу, потому что ни море не отступало назад, ни поток лавы не прекращался.
Наконец раскаленные камни стали падать на «Висундур». Первые же обломки пробили парус и с шипением приземлились на палубе, немедленно обугливая дерево корабля в месте своего падения. На парусе затанцевали языки пламени и тут же начали жадно пожирать материю.
В приказах Ингвара уже не было необходимости, все было очевидно. На палубу немедленно были опрокинуты бочки с запасами пресной воды, под потоком которой горящие камни стали трещать и раскалываться на части, однако изнутри каждого камня снова вырывалось пламя, словно ничего и не произошло.
Еще один обломок скалы попал в нос корабля, языки пламени стали подниматься вверх по голове дракона.
— Ингвар! — Трехпалая рука Альрика вцепилась в руку сына. — Уведи экипаж в безопасное место!
Ингвар быстро оглядел побережье. Повсюду бушевала лава в битве с морем. Искать спасения в воде было тоже невозможно, спасением мог стать лишь выход в открытое море, мимо лучников, — только теперь между «Висундуром» и оперенной смертью не будет ни строительных лесов, ни какой-либо другой преграды.
— На весла! — прокричал Ингвар во все горло. Нерешительность покинула его голос. — Или выйдем на просторы моря, или уйдем в него — и так и так будем свободны!
Когда «Висундур» начал движение, огонь уже охватил весь нос корабля. Из пасти дракона вырывался дым, деревянную чешую и крылья лизали языки пламени. Но корабль еще был полон сил.
На арабских дау лучники натянули тетивы своего оружия. И тут крик прорезал слух всех на борту. На одну из скамеек для гребцов упал раскаленный камень. Раненый Грид лежал на полу, в борту зияла пробоина. Хлынувшая на палубу вода начала тушить огонь.
Яа с Джамилем оттащили раненого в сторону.
— Грести! — кричал Ингвар. — Вперед!
Хотя сколько времени они смогут продержаться на воде с такой пробоиной, он не знал. Но лучше уж их заберет к себе море-великан, чем поглотит гора огня или пронзят арабские стрелы! Если уж им суждено утонуть, так только вместе и среди зеленых волн широкого моря!
— «Висундур», хо! — вдруг разнесся клич над водной гладью и заскакал по воде, как блоха, ничтожно малый, но полный жизни.
— Бьор! — тяжело дыша, выдавил из себя Альрик.
Одним прыжком Ингвар оказался на носу. На другом конце бухты показался корабль. Что-то несуразное было в том, как он со своими до смешного высокими бортами прокладывал путь в водах прибоя. И тем не менее он обладал своеобразной элегантностью, а его прямой парус был до предела наполнен ветром.
На носу стояла женщина, а Бьор держал руль.
— Вы что, на прогулку выехали? — крикнул Ингвар своему брату. А потом уже команде: — А ну налечь на весла!
Но эти крики услышали и арабы. На одном из дау лучник протянул руку в сторону корабля Бьора, и все луки повернулись за ним, чтобы взять на прицел новый подплывающий к ним корабль. Раздалась команда, и дождь из стрел с шипением унесся к кораблю Бьора.
В волнении Ингвар крепко сжал руку своего отца.
— Да гребите же вы! — кричал он своим, а «Висундур» стонал и с бульканием глотал воду. — Сильнее!
Вот стрелы обрушились на странный корабль Бьора, и на палубе — уже никого. У Ингвара все опустилось внутри. Он успел подумать, что брат и его спутница прыгнули за борт, но они тут же поднялись там, где только что стояли. Высокий фальшборт корабля, как и предполагала Мательда, обеспечил им надежную защиту. Только теперь Ингвар узнал женщину на корабле.
Арабы снова натянули луки и направили стрелы на корабль Бьора. И теперь они уже целились выше.
Ингвар отпустил Альрика и прыгнул к рулю. Оттолкнув в сторону Яа, он рванул румпель на себя, и «Висундур», дребезжа и треща не на шутку, лег на бок. Горящая голова дракона была направлена на ближайший дау.
— На таран! — крикнул во все горло Ингвар и крепко вцепился в румпель.
Треск и грохот раздавался и от лавы, которая позади них рушилась в море, и от спин гребцов, изо всех сил разгонявших разваливающийся на ходу корпус корабля.
Парус был уже полностью охвачен пламенем, лохмотья горящей материи падали вниз.
«Кому нужен парус, — с гордостью вспомнил слова Альрика Ингвар, — когда у него есть такая команда, как эта!»
С оглушительным треском «Висундур» врезался в дау. Голова дракона резко подалась вперед и, изрыгая огонь, повисла на борту корабля арабов. Огонь моментально перекинулся дальше по палубе, поджигая мачту с большим латинским парусом.
Когда лучники увидели, что с их кораблем происходит то же самое, что и с вражеским, они побросали луки и, не обращая больше внимания на приказы своего командира, стали прыгать в море, чтобы перебраться на другой дау.
Ингвар хохотал на все море, расправив руки, и облака дыма проносились над его головой.
— Грести обратно! — крикнул он команде. — Налегай! Освободить «Висундур»!
Люди с силой налегли на весла, но корабль, казалось, накрепко застрял в борту дау. Яа прыгнул на нос, к тому месту, где драккар вклинился в борт арабского корабля. Огромный нубиец отчаянно искал возможность оторвать корабли друг от друга, но дерево уже было охвачено пламенем.
— Бросайте! Уходите! — еще раз прозвучал над палубой голос Альрика. Поднявшись на одну из скамеек для гребцов, кендтманн крепко вцепился в нее, а Магнус обнял Альрика за плечи, поддерживая его.
В этот момент Бьор подошел к ним впритирку борт к борту. Тут же на палубу драккара перелетел канат, и чьи-то тренированные руки ловко поймали его. Первые моряки перебирались на борт «Эстреллы». Дочка дожа протягивала руки им навстречу, помогая перейти. Альрика пересадили на корабль с особой осторожностью, руки старого норманна свисали плетьми.
Перейдя на борт «Эстреллы» последним, Ингвар оглянулся на горящий корабль своего отца. Голова дракона, всю жизнь указывавшая Ингвару жизненный путь, теперь, обугленная, бессильно повисла. От нее откалывались куски и падали в море. Ингвар сглотнул слюну и прищурился — то ли дым разъедал глаза, то ли это слезы…
Когда «Висундур» лег на борт и вода поглотила нос корабля, моряки молча проводили его глазами в последний путь.
Тяжелая рука легла на плечо Ингвара, и русая борода Бьора появилась рядом с его щекой.
— Наш отец, — хрипло сказал он, — только что умер.
Корпус «Эстреллы» глухо стукнулся о причал. В порту Риво Альто растаявший снег превратился в лужи. Чайки кричали в ожидании весны, и Мательда улыбалась: раньше она никогда не бывала так далеко отсюда и никогда раньше не возвращалась сюда. «Это, — подумалось ей, — и есть самое лучшее из того, когда выходишь в море, — возвращение домой».
Город встретил ее, грозно нахмурив брови. Четверо копейщиков в кожаных куртках тут же спустились к причалу и выстроились перед «Эстреллой». Ингвар и Бьор вступили с ними в короткую, но громкую словесную перепалку. В конце концов двое из стражников, громко топая ногами, удалились в направлении резиденции дожа.
— Кто это у вас при такой погоде отдает приказ никого не впускать в город? — выругался Ингвар.
— Мой отец, — ответила Мательда. — Он наверняка скоро будет здесь.
Ингвар пробормотал что-то неразборчивое, при этом в его словах какая-то роль отводилась топору. Пока команда швартовалась и приводила корабль в порядок, Мательда сидела на одной из бочек, обводя взглядом палубу. Бьор и Ингвар на обратном пути из Сицилии показали себя блестящими кендтманнами, пройдя весь путь до Риво Альто со скоростью ветра. Только команда ворчала, что «Эстрелла» была без весел, с одним лишь парусом. «Корабль для детей и баб» — был общий вывод. Но все равно радовало то неподдельное облегчение, что появилось в глазах Магнуса, Джамиля, Яа, Грида, Штайна, Дариоса, Эриоса, Килиана и всех остальных, когда они наконец смогли оставить позади задохнувшееся под лавой побережье Этны.
Альрик лежал на корме корабля, как на катафалке. Ветер шевелил его бороду, словно проверяя, почему старый кендтманн не отвечает на его игру. По дороге Ингвар и Бьор хотели доверить тело своего отца морю, но Мательда уговорила их организовать достойное погребение для Альрика, и ей удалось убедить норманнов в правоте своей идеи.
— Дочь моя! — Крик пролетел над палубой, словно изголодавшаяся чайка.
На причале появился Джустиниано в развевающейся меховой накидке. Дож спешно и неуклюже вскарабкался на борт и дрожащими руками обнял свою дочь, спрятав свое лицо в ее волосах. Корно сползло с его головы и упало на мокрую палубу.
Когда Джустиниано наконец почувствовал, что может оторваться от Мательды, он подошел к Бьору и горячо поблагодарил норманна за то, что тот привез домой его дочь живой и здоровой. Дож повторял это снова и снова. Затем повернулся к команде и каждому выразил отдельную благодарность.
Бьор же тем временем достал шкатулку с пеплом святого Марка и поставил ее у ног Джустиниано. Он разрезал веревку, которой была закреплена крышка, и поднялся, предоставляя дожу самому открыть и увидеть свое сокровище.
Удивление и благоговение праздновали свадьбу на лице дожа, когда он открыл шкатулку.
После чего наступило отрезвление.
Вопрошающий взгляд на его лице не требовал слов.
— Это пепел святого Марка. — Мательда опустилась на колени рядом со своим отцом, так близко, что тюленья кожа, из которой были сшиты ее штаны, терлась об одежду Джустиниано. — Маркус был сожжен. Мощей не существует, — покачала она головой.
Неподдельное глубочайшее разочарование во взгляде отца причиняло ей боль.
— Как же я предстану с этим перед своим народом? — обращался тихим голосом Джустиниано к ларцу с пеплом.
— Вообще не проблема. — Это был Бьор. — Пепел неподдельный. Может, он принесет тебе больше благополучия, чем моему отцу. — Он указал на тело Альрика. Мертвый кендтманн, вытянувшись во весь рост, лежал на палубе. Ветер, дувший со стороны лагуны, по-прежнему поигрывал его волосами. Только сейчас Джустиниано заметил мертвеца. Он испуганно посмотрел на Ингвара и Бьора.
Мательда знала, как это горе разрывало души братьев, только их лица выглядели спокойными. Трое мужчин обменялись несколькими словами друг с другом, и Ингвар сунул в руку Джустиниано кусок пергамента, все это время пролежавший в кармане. Дож развернул его и стал читать.
— О, что я вижу! Варвар таки нашел своего господина! — Голос Рустико, как град, обрушился на них. — Бог услышал меня!
На причале выросла массивная фигура Маламокко. На нем развевался плащ черно-серебристого цвета, забрызганный внизу грязью.
Прежде чем кто-то из норманнов успел ответить на этот выпад, прозвучал голос Мательды:
— Мне жаль вас, Рустико!
Эти слова девушки показались Рустико настолько нелепыми, что на пару секунд выбили его из колеи, и его злость потеряла в остроте.
— Итак, где мой брат? — наконец нашелся он, и его вопрошающий взгляд, оторвавшись от Мательды, прошелся по лицам всей команды.
— Он умер, — сочувственно сообщила Мательда. Ведь никто-никто, даже Рустико, не заслуживал потери родного человека.
— Так… Кто его убил? — Рустико попробовал встать в позу обвинителя, призывающего к ответу, но его руки тотчас соскользнули с пояса, а ноги ослабли.
— Смерть твоего брата была справедливой, — с угрюмым прищуром ответил Ингвар и указал на труп Альрика. — Он отравил моего отца.
— Это ложь! — замахал руками Рустико. — Вы убийцы! За это вы будете отданы палачу! Вы все!
— Мы проверим это, — осадил пыл Маламокко Джустиниано. — Сейчас важнее другое, в чем мы должны разобраться немедленно.
— Что может быть важнее, чем убийство моего брата? — удивлению и негодованию Рустико не было предела.
— Безопасность нашего города, — спокойно ответил дож. — И судьба его жителей. У нас в руках обвинение против вас, Рустико: вы собираетесь отдать города лагуны в руки византийцев в обмен на золото и привилегии.
— Клевета! — птицей пискнул Рустико. — Клевета на благородного человека! — Он сделал рукой такой жест, словно что-то выбрасывал. — Даже на целую семью!
— Дож! — Все еще шумно дыша, Рустико решил сменить тон на более спокойный и расчетливый. — Человека низкого звания, который обвинил бы акристократа в таком позорном поступке, немедленно изгнали бы из города, не так ли?
Задумавшись о чем-то своем, Джустиниано кивнул. Его лицо сразу осунулось и постарело.
— Какое же наказание, следовательно, ожидает вашу дочь? Ведь если она не может привести доказательств, подтверждающих это обвинение, вы сами должны будете вынести ей приговор.
— Какое наказание? — переспросил дож, приложив руку к губам. — За ложное обвинение действительно полагается изгнание. А вот за предательство, — достал он из складок своей одежды сложенный пергамент, — должна постигнуть кара намного более строгая. Вот, Рустико, то самое письмо, что вы искали. — Джустиниано поднял его над головой. — Помните? Когда моя дочь выбросила его из окна. Оно наконец нашлось. Давайте же посмотрим, что пишет вам византийский император.
Он медленно раскрыл пергамент и разгладил его пальцами.
— Откуда оно у вас? — Голова Рустико вдруг старчески затряслась, голос стал до невозможности растерянным.
— Капитан Ингвар отдал его мне. Он нашел его той ночью, когда спас мою дочь от двух разбойников.
— Мошенничество! — завопил Рустико. Его губы дрожали. — Он сам его написал, чтобы оклеветать меня.
— В самом деле? — Голос Джустиниано звучал вполне уверенно. — Да будет вам известно, Ингвар всю свою жизнь с младенчества проходил на корабле, он даже читать не умеет. Да и печать императора он тоже вряд ли возит с собой. На письме ее хорошо видно! А откуда, скажите на милость, вы знаете, что содержание письма не в вашу пользу? Задержать его! — не ожидая ответа, подал дож знак стражникам.
В тот же миг железные руки стражи сомкнулись на запястьях Рустико. И пока тот, возмущенно дергаясь, пытался освободиться от хватки, Джустиниано уже поднес письмо к своим глазам и стал зачитывать как обвинительный приговор:
«Мы, Властелин Мира, пишем сие в приличествующей краткости и со всей строгостию. Мы также надеемся, что ты получишь наше послание в наилучшем здравии. Ты, Рустико из Маламокко, получишь от Нас десять талантов золота, которые требуешь за свои услуги. Взамен Мы ожидаем, что острова лагуны еще до смены года признают византийскую монету и объявят деньги франков недействительными. Кроме того, твой брат Бонус, как только станет дожем, все деловые связи Риво Альто и лежащих вокруг островов будет согласовывать с Нашим троном. Ежели этого не произойдет, Мы будем вынуждены пойти войной на лагуну. Мы не скупы на подарки. Будь же и ты щедр в честности своей. Это письмо подтверждает Нашу волю».
Джустиниано многозначительно посмотрел на Рустико и, складывая пергамент, закончил:
— Подписано Михаилом II, императором в Константинополе.
Сложив письмо, дож скомандовал:
— Бросить его в тюрьму!
— Я слышал, в Яме страха как раз освободилось одно место, — сообщил Бьор, глядя на предателя городов лагуны.
Когда стража уже уводила Рустико, он все же повернул голову к Мательде и выкрикнул:
— Как только мой племянник Элиас появится здесь с войском, ты станешь его первой жертвой!
— В этом есть толика правды, — подтвердил Джустиниано. — Элиас действительно скоро будет здесь. Не далее как завтра утром! Сейчас он сидит в тюрьме Равенны, и равеннцы сами попросили отправить его обратно к нам. Говорят, он проклинал дожа Риво Альто так громко и непрестанно, что даже у них уши устали. Вы счастливчик, Рустико, потому что будете томиться в тюрьме не в одиночку.
— Подыхать с голоду не придется, — успокоил Бьор. — Там, внизу, есть очень даже питательные крысы.
Рустико наконец увели, и Джустиниано снова повернулся к Мательде. Оглядев ее с ног до головы, он указал на штаны:
— А ты за время путешествия таки превратилась в мужчину.
— А ты, — ответила она со счастливой улыбкой, — стал настоящим дожем!
