Если рай находится в недостижимой дали, то создай себе такой, который будет тебе доступен.

Абдулла ибн Азиз распахнул свои руки, словно листья цветка, и указал на сад. Перед наместником и его гостем расстилалось озеро. По берегу важно прохаживались фламинго — любимые птицы Абдуллы. Это был искусный парк, с холмами и сетью тропинок. С моря дул прохладный ветер, раскачивая пальмы и осушая пот на коже обоих мужчин.

— Никогда раньше Александрия не была так прекрасна, — поклонился гость. — Ты совершил нечто невероятное, Абдулла.

Тот еще какое-то время вслушивался в шелест ветра в обвисших листьях пальм.

— Так вот, — наконец ответил Абулла, — это всего лишь маленькая часть Александрии, к тому же такая, входить в которую имею право лишь я один. Тем не менее, думаю, ты прав, даже Александр Великий гордился бы таким садовым искусством.

— Основатель города? Конечно, он назначил бы тебя халифом, если бы в его времена существовал этот титул. Однако наш нынешний халиф тоже очень доволен тобой. Как раз для того, чтобы так было и впредь, я и приехал поговорить с тобой.

— Идем! — Абдулла положил руку на спину своему собеседнику. — Давай прогуляемся вдоль воды и освежим наши мысли.

Фламинго с достоинством отступили в сторону, когда мужчины проходили по краю водоема. В воде отражались пальмы и синее небо. И лишь когда какая-нибудь из птиц опускала свою ногу в воду, иллюзия разрушалась.

— Ты знаешь, Якуб, с тех пор, как мы покончили здесь с гражданской войной, у меня появилось много времени для занятий наукой. — Абдулла понизил голос. — И я вышел на след настоящей тайны. Закона, которому подчиняется весь мир. И даже пророк. Это закон Всемогущего, которого до сих пор еще не познал ни один человек.

Озноб охватил Абдуллу от собственных слов. Молчание Якуба он воспринял как знак продолжать.

— Ты разве не веришь, что пророк был необычайным человеком? — поинтересовался гость. — Человеком, которого раньше никогда не было?

— Конечно, он был таким, — кивнул Абдулла. — Хвала Аллаху! Но, прежде чем появился он, были и другие необыкновенные люди. Люди, которые изменяли мир. Они обладали силой, которой у нас нет.

— Кого ты имеешь в виду? — насторожился Якуб.

— Основателя нашего города Александра Великого. Пророка Ису, которому молятся христиане. Еще Будду и, может быть, Юлия Цезаря.

— Ты ставишь римлянина на одну ступень с пророком? — скривился Якуб.

Как и на Абдулле, на нем была длинная накидка поверх нижней одежды. Тюрбан был обвязан вокруг фески, шапочки из фетра. Однако никакой пышности одеяния не хватило бы, чтобы отвлечь внимание от его жутких глаз. Три дня назад Абдулла впервые встретил этого еврея, принявшего мусульманскую веру, и с тех пор его глаза преследовали Абдуллу даже во сне: затягивающая бледно-зеленая трясина, в которой, в отличие от этого озера, ничего не отражалось. У Абдуллы возникло неприятное ощущение, что глаза Якуба всасывают в себя все, что видят. Они были похожи на пустыню, а пустыню Абдулла ненавидел.

— Нет, нет! — поспешно сказал он, удивляясь тому, что стремится убедить перешедшего в иную веру еврея в том, что сам правоверный. — Из этого вытекает закон природы.

— И какой же здесь может быть закон?

— Колебания космоса, ритм между звездами. Я сейчас вышел на их след, — понизил голос наместник халифа. — По-моему, мне открылась истина, что каждые пару сотен лет рождается необычайный человек. Гигант мысли. Тот, кто создает историю, кто изменяет мир. Понимаешь меня?

— И ты относишься к ним? — Якуб поднял бровь, и показалось, что его левый глаз выдвигается из глазницы. Жуткое ощущение. — Это ты хочешь мне сказать?

— Не о том сейчас речь. — Абдулла, словно защищаясь, поднял обе руки. И зачем только аль-Мамун приставил к нему этого генерала простоты? В Багдаде собрались самые ученые головы мира, занимающиеся вопросами жизни. Но этого Якуба интересовал исключительно вопрос безопасности халифа, а затем, в порядке убывания важности, следовали и все другие его интересы: чревоугодие, проститутки и собственная власть. «Воистину, халифат — храм глупости, — признался сам себе наместник. — И надо же было так случиться, что именно я назначен в нем пастырем!»

Абдулла еще раз задумался, должен ли объяснять Якубу, что он открыл. То, что каждый из этих необыкновенных людей в течение своей жизни совершил нечто великое, — это было известно даже малым детям. Он же, Абдулла ибн Азиз, только и сделал, что вычитал в древних письменах дополнение к тому, что знают все: даже после смерти этих великих их останки обладают некоторой силой. Взять того же Александра. Оказывается, сразу после его смерти, тысячу лет тому назад, его военачальники поссорились из-за его останков. Они верили, что миром будет править то государство, в земле которого найдет свое последнее пристанище этот великий полководец. И где теперь покоится тело Александра, не знает никто. Оно исчезло бесследно.

В своем воображении Абдулла на минутку представил, как он может привлечь на свою сторону Якуба своим энтузиазмом. Очнувшись от этой мысли, он со вздохом отбросил ее.

— Говори! — подбодрил он своего собеседника. — Ты, конечно же, неспроста проделал столь дальний путь из самого Багдада, совсем не для того, чтобы скучать от моих вздорных идей о космосе.

— Ты прав. — Якуб взял полную пригоршню фиников со стола у бассейна и один за другим отправил их в рот. Тщательно пережевав их, он выплюнул косточки в воду этого рая.

Но возможности показать свое недовольство у Абдуллы не было.

— Халиф собирается с визитом в Александрию, — объявил Якуб. — Поэтому я здесь.

— Халиф? — скрывая удивление, Абдулла все же изобразил слабую улыбку. Аль-Мамун посетит Египет!

— Да, наш господин, — подтвердил гость. — На следующий молодой месяц он прибудет сюда. Сначала посетит железные рудники Шаша, затем посмотрит, как идут дела в Северной Африкии, все ли готово для завоевания южных стран…

— На следующий молодой месяц, — повторил Абдулла. — Это уже скоро. Мне придется все подготовить.

— Конечно, наместник. Прежде чем халиф ступит своей ногой на землю этого города, ты должен обеспечить, чтобы с ним ничего не случилось. Вот почему я здесь.

Абдулла встал и потер подбородок.

— Это я гарантирую, — пообещал он. — Вся Александрия подчиняется моим приказам. Одно мое слово — и…

— Только не берберы, верно? Вот почему я здесь, — подчеркнуто повторил Якуб.

«Этот человек знает о моих проблемах больше, чем мне хотелось бы», — отметил Абдулла.

— Берберы — это настоящая напасть, — пришлось ему признаться. — Они не платят дань.

— И все еще молятся христианскому богу, так ведь? — добавил Якуб. — Сколько раз ты уже пытался обратить их в нашу веру?

Лицо Абдулы омрачилось.

— Двенадцать раз. И всегда, как только мы исчезали за горизонтом, они возвращались к своей прежней вере.

— Они насмехаются над тобой, Абдулла.

— А что я могу поделать? Открытый бой мы уже пробовали, и достаточно много раз. Когда они видят мои приближающиеся войска, тут же уходят в пустыню, где преимущество на их стороне. Нам не удается схватить их.

Якуб кивнул.

— Когда здесь появится халиф, этот риск должен быть устранен, — поставил он задачу.

— Но я же объяснил, что не могу подчинить их себе!

Теперь уже Якуб положил руку на плечо Абдулле. Однако это прикосновение было отнюдь не приветливым, а горячим и тяжелым.

— Поэтому я и прибыл сюда, — заглянул он прямо в глаза. — Для того чтобы помочь тебе, наместник.

Глядя в трясину этих глаз, Абдулла подумал, что помощь, о которой идет речь, может означать его конец. Однако отклонить ее он не мог.

— Что ты предлагаешь? — осторожно поинтересовался он и спрятал руки за спиной. В небе парил коршун, плавно опускаясь в сад. Он приземлился на противоположном берегу водоема, огляделся вокруг и стал пить воду рая.

— Если ты не можешь разгромить их в пустыне, Абдулла, одержи над ними победу там, где есть возможность дотянуться до них. В церквях христиан или здесь, в Александрии.

— Берберы не посещают храмов, — скривил лицо наместник. — Они проводят свои ритуалы под открытым небом.

— Тем не менее это дома их бога, которого они почитают.

— Что же ты предлагаешь сделать с церквями христиан? — Абдулла внимательно посмотрел на Якуба.

— Мы сотрем их с лица земли. Все до одной. Это возмутит берберов и погонит их прямо в наши руки. Только представь себе: халиф въезжает в город, освобожденный от всех иных богов. К тому же, — продолжил Якуб, — в церквях хранится немало ценностей, которые мы можем продать, а вырученные средства направить на укрепление нашей армии.

Война! Война и ничего, кроме войны! Только о войне и мог думать этот халиф. «Лучше бы он сажал сады! — вспылил внутри себя Абдулла. — Вся страна бы превратилась в рай».

— Так просто это не получится, — ответил он. — Ты не подумал о коптах. Церкви принадлежат им, а не берберам. Они поднимут восстание.

— Городские христиане? Да это сброд — ничего иного они из себя не представляют. Во время их последнего бунта я взял в плен их патриарха. Его жизнь они ценят выше, чем все остальное, так что я крепко держу их в своих руках.

— Ты хорошо все продумал, — признался Абдулла. — И тем не менее эта мысль мне не нравится, — покачал он головой. — Надо учитывать не только угрозу от христиан. В этих церквях они молятся мощам их святых, которых по всем храмам найдется дюжины две. Если мы их уничтожим, то, может быть, нас постигнут несчастья похуже, чем восстание крестьян и купцов?

— Ты боишься мертвецов, Абдулла? — Толстые губы Якуба насмешливо скривились. — Я тебя успокою. Когда жили эти святые, даже христианские мученики были никем иным, как простыми торговцами и крестьянами. Не стоит искать среди них кого-то необычного, одного из тех, о ком ты говорил в начале нашей беседы. Повторю тебе еще раз. — Якуб нагнулся к Абдулле. — Храмы неверных набиты серебром. Серебром, Абдулла! Из него можно чеканить монеты. За эти деньги к приезду халифа ты сможешь разукрасить весь город. И если наместнику пророка на Земле понравится Александрия, он, может быть, заберет тебя с собой в Багдад. А там ты сколько угодно сможешь развлекать его своими сказками о мертвецах, которые правят миром.

«Висундур» ловко прыгал по гребням волн, словно горный козел по округлым вершинам скал. Альрик держался рукой за голову дракона. Приняв вечернюю вахту, он всматривался вдаль в поисках чужих кораблей, рифов или бездонных глубин. Они шли под углом против сильного южного ветра, порывы которого швыряли в старого норманна клочья пены, а тот лишь с наслаждением слизывал соль со своих губ.

В небе закружили вороны. Эти птицы были незаменимы, когда надо было отыскать нужное направление среди морских просторов. Оттуда, сверху, они могли видеть самые дальние берега. Если они летели на каком-то расстоянии впереди «Висундура», то Альрик знал, что земля недалеко. Когда же они возвращались назад на корабль, это означало, что расстояние до земли слишком велико для них.

Птицы друг за другом приземлились на палубу. Когда Альрик рассаживал их по клеткам, он почувствовал приближение Бонуса из Маламокко прежде, чем венет появился рядом. Соль во рту потеряла свой вкус.

— Как долго еще плыть?

Бонусу пришлось несколько раз прокричать эти слова против ветра, прежде чем они достигли ушей Альрика.

— Если ветер и дальше будет дуть с юга, — кендтманн повернул голову в его сторону, — то дней шесть-семь.

Капли дождя застучали по палубе.

— Слишком долго! — пронзительно крикнул Бонус, обеими руками удерживая на голове льняной капюшон. — За что я плачу тебе, если мой собственный корабль мог бы доставить меня в Александрию быстрее, чем твой?

Альрик промолчал. Уже три дня они находились в плавании, и все было спокойно. Однако с тех пор как побережье скрылось за горизонтом и они оказались в открытом море, взяв курс на Африкию, страх охватил непрошеного пассажира. Этой особенностью, как заметил Альрик, отличались все люди, привыкшие ходить по суше. Он же плавал на драккарах с младенчества. На кораблях, у которых была одна только палуба, и от бездонной глубины тебя отделяло лишь дерево толщиной в две ладони. По таким доскам, как эти, он учился ходить, его первыми словами были морские команды, а первой женщиной — волна. Когда море забрасывало воду через низкий борт, Альрик приветствовал его, как старого знакомого. Насколько устрашающим могло быть такое плавание для типичного горожанина, Альрику было трудно судить.

— Ты заблудился, да? — волновался Бонус. — Мы должны быть уже намного дальше. А ты даже не знаешь, где мы сейчас находимся. Ты ведь прирожденный навигатор, норманн, немедленно доложи наше местоположение!

От возмущения у Альрика раздулись ноздри. Он подумал, что сейчас самый подходящий момент снова выбросить трибуна в воду, теперь его уже никто не сможет выловить. А вернувшись в Риво Альто, Альрик, пожалуй, мог бы заявить, что Бонус пожелал остаться в Александрии…

Но нет, покачал он головой и отбросил эту мысль. Так бы мог поступить этот подлый пассажиришка, но не он, Альрик из Снорхейма, сын Северного моря.

Бонус истолковал этот жест по-своему.

— Нет? — закричал он, на этот раз уже не только из-за ветра. — За такое я уже, бывало, продавал капитанов в рабство. Ты тоже хочешь?

— То, чего я хочу, господин грязных каналов, это мой сын Бьор. — Альрик ударил кулаком по голове дракона на форштевне. От ветра и соли морда фигуры потрескалась и побелела, приняв образ старого чудовища. — И пока его не будет на борту этого корабля, ты здесь — заложник. Эй, Магнус! Позаботься о том, чтобы трибун смазывал канаты и раздавал вяленую рыбу команде.

Карлик на своих коротких ногах поспешно подбежал к Бонусу и потянул его за накидку.

Венет тщетно пытался избавиться от цепких рук коротышки.

— Если он откажется, — продолжил Альрик, — уменьшите его рацион наполовину. — Он насмешливым взглядом окинул толстую фигуру Бонуса. — Простая еда моряков пойдет на пользу его толстой морде.

Когда наступила ночь, ветер ослаб, и Альрик приказал свернуть парус. Команда отдохнула достаточно, чтобы несколько часов поработать веслами. Это большие корабли зависели от своих парусов, драккар же и без ветра мог двигаться вперед. Благодаря узкому корпусу и легкой конструкции он летел стремительно, для этого достаточно было хорошо слаженной работы команды. Такой способ движения по морю Альрик любил больше. Что такое идти под парусом? Дать возможность ветру нести тебя по безбрежным просторам. Это годилось разве что для стариков и баб. Норманны же двигались вперед благодаря своей собственной силе. Когда две дюжины крепких гребцов словно сливались в одного человека, сердце Альрика ликовало, из уст вырывалась песня. Даже сейчас, в темноте, он наслаждался звуком удара весел, когда они в едином ритме расчесывали волны, словно волосы дикарки.

Альрик положил свою искалеченную руку на голову дракона. Дерево передавало дрожь корабля, когда волны пытались сломить его. Простояв так некоторое время, он погрузился в сон с открытыми глазами. Прислонившись к штевню, морской волк дал отдохнуть своей душе. Через дерево он бы почувствовал любое изменение направления движения.

Но долго отдыхать не пришлось. Сильный удар потряс «Висундур». Душа Альрика пробудилась ото сна и вернулась в явь через тонкую грань реальности. Корабль вихлял. Обеими руками Альрик вцепился в фальшборт. Повсюду, куда ни глянь, — непроницаемая тьма.

Сколль и Хати! Неужели этим огромным волкам удалось проглотить сразу оба светила? Однако то, что услышал Альрик, было не воем мистических тварей, а явственными воплями команды. На палубе поднялся такой крик, словно какая-то коса прошлась по кораблю — коса, которой размахивают боги.

— Альрик! На помощь! — донеслось с правого борта. — Парус отвязался!

В несколько прыжков Альрик очутился посреди корабля. Тут же он получил удар по лбу и упал на доски палубы. Над ним дико трепыхался парус на рее. Нижний край был не закреплен. Как это могло случиться?

Альрик на четвереньках пополз по палубе. Ветер рвал шерстяную ткань полотнища, заставляя ее дико метаться по всему кораблю. «Лишь бы только никого не выбросило парусом за борт, — мелькнуло в голове Альрика, — тем более в такой темноте». С носа донесся крик ужаса Бонуса из Маламокко, и снова парус со свистом пронесся над головой.

— Всем лечь на палубу! — что было силы закричал Альрик. Добравшись до мачты, он заметил, что корабль накренился на бок. Ухватившись за нее, кендтманн стал перемещаться в сторону правого борта.

— Я! — услышал он крик Ингвара. — Я его схвачу!

— Не-е-ет! — Альрик вложил в этот крик всю свою силу. — Нужно опустить мачту на палубу.

Но Ингвар уже ловил нижнюю часть паруса. С таким же успехом он мог пытаться связать холодные челюсти Фенрира.

Еще раз парус и рея со свистом пронеслись над головой, и кто-то вскрикнул. С левого борта появился луч света. Как кому-то из команды в такой суматохе удалось зажечь штормовую лампу, осталось для Альрика загадкой. По крайней мере, теперь можно было хоть что-то разглядеть.

А когда чуть-чуть развиднелось, захотелось, чтобы все это пропало во тьме. Над его головой билась в конвульсиях мокрая шерсть. А Ингвар стоял, весь мокрый, с раскинутыми руками, придавив себе ноги балластными камнями, и пытался поймать парус голыми руками. Без сомнения, тот выбросил бы его за борт!

— Рубите мачту! — закричал Альрик, ища в полутьме топор.

Инструменты были привязаны к бортовой стенке… Он стал быстро наносить удары по мачте. Еще немного, и рея упадет, сила ветра на его стороне!

Крик Ингвара перекрыл шум моря.

Когда Альрик поднял глаза, он увидел, что его сын болтается между складками шерстяного паруса, обхватывая тяжелую материю обеими руками, словно хвост гигантского кита. Пока еще было непонятно, кто из них выйдет победителем.

И тут ноги Ингвара оторвались от палубы. Сила, которая раздирала парус, была настолько огромной, что смогла поднять его в воздух.

Альрик рубил мачту так быстро, как только мог, щепки летели ему в глаза! В конце концов шторм получил свою жертву — мачта наклонилась и упала. Звук удара дерева о борт раздался еще раз, и Альрик увидел, как мачта с парусом и Ингваром, сорванные со своего места и подхваченные ветром, исчезли в темноте. В тот же миг качка корабля стала слабее: Егир, морской бог, принял дар!

Альрик кинулся к борту.

— Ингвар! — закричал он изо всех сил. Затем еще и еще раз.

Шум ветра перекрыл хриплый голос Килиана:

— Он здесь! Здесь!

Альрик вырвал из рук Дариоса лампу и бросился к носу корабля. Килиан и Эриос перегнулись через борт. В следующее мгновение над ним появилось лицо Ингвара. Вцепившись руками в фальшборт, он подтянулся до палубы и тяжело упал на доски.

Альрик в тревоге склонился над ним. В темноте мелькнули белые от соленого морского воздуха зубы. Это Ингвар смеялся. Кашлял и смеялся.

— Когда я был еще ребенком, — тяжело переводя дух, сказал он, — мне очень хотелось покататься на спине дракона Нидхёгга. Но я себе представлял это по-другому. — Он снова зашелся в смехе.

Альрик помог своему сыну встать на ноги и сказал:

— Ты сам как дракон, Ингвар!

Он крепко обнял сына, чувствуя под руками его крепкие мышцы и убеждаясь, что тот жив и здоров.

— Теперь давайте разбираться. — Угроза миновала, и Альрик перешел к главному. — Ветер дул с севера. Как можно было не закрепить парус?

Он повернулся к Бонусу. Тот от страха побелел, даже света одной штормовой лампы хватило, чтобы все могли видеть бледность венета.

Дым от фонаря вонял рыбьим жиром. Бонус замахал руками и от отвращения скривил лицо.

Альрик, Ингвар и пятеро других моряков окружили трибуна. Он отпрянул к бортовой стенке, его плечи уже нависали над волнами моря…

— Ты развернул парус, потому что думал, что ты лучший моряк, чем мы? — Альрик придвинулся к Бонусу еще ближе, с трудом подавляя в себе желание столкнуть трибуна в воду.

— Лучше, хуже — какая разница? — затараторил тот. — Под парусом мы бы быстрее двигались вперед. Ты должен признать это! Идти на веслах… Неужели я плыву на черепахе, которая еле ползет по песку? А сейчас пропустите меня! — заверещал «хозяин» корабля. — Господин здесь — я! — Он попытался было протиснуться мимо Альрика, но тот оттолкнул его обратно к фальшборту.

— Господин на этом корабле… — повторил Альрик, словно пытаясь распробовать эти слова на вкус. — Как я мог забыть об этом?! Принесите-ка мне длинный кусок каната, — махнул он морякам. — Организуем господину корабля почетное место!

Вскоре взошло солнце, и вместе с утренней зарей на «Висундур» опустился занавес тумана. Море мерцало темно-серым сиянием, Альрик оставил на веслах всего лишь десять человек: при такой плохой видимости лучше было не торопиться. И хотя они плыли в открытом море, из тумана мог появиться торговый корабль или из глубин могла высунуть свои черные пальцы какая-нибудь скала. Короткая передышка была использована для того, чтобы поздравить Ингвара с его первым полетом. Яа громким голосом запел песню. В тумане, накрывшем палубу, эта экзотическая мелодия звучала демонически жутко. Допев, чернокожий вытащил откуда-то бурдюк из козьей кожи и вылил немного его содержимого Ингвару на голову.

— Танцующий на ветру! — торжественно воскликнул Яа. — С сегодняшнего дня тебя будут называть так.

Ингвар ухмыльнулся, выхватил из рук нубийца сосуд и отпил из него. Кожа бурдюка сморщилась. Когда Ингвар бросил его на палубу, тот был пуст, зато глаза парня словно наполнились светом.

Зажав румпель под рукой, Альрик с интересом наблюдал за тем, что происходит на палубе. Его младший сын заслужил себе боевое прозвище. Это было хорошее имя. Чаще всего в полученных названиях встречались такие слова, как «кровь», «меч», «осквернитель», но это прозвище — Ингвар Танцующий на Ветру — Альрику по-настоящему нравилось. Однако, когда его сын, пьяный от напитка африканца и от испытываемого счастья, взглянул на отца, тот отвернулся и сделал вид, что всматривается в туман. Пройдет совсем немного времени, и Ингвар будет готов к тому, чтобы взять на себя руководство командой. А значит — «Висундуром».

Туман постепенно стал расползаться клочьями по сторонам, солнце осушило влагу из воздуха, и мир вокруг снова стал видимым. Как минимум отчетливо проявился форштевень с его новым украшением: к старой голове и шее дракона был привязан Бонус из Маламокко. Его ноги отчаянно искали твердой опоры на скользком позорном столбе, руки вцепились в разинутую пасть чудовища, глаза были закрыты, а губы шевелились. Неужели он молился?

— Эй, Бонус! — крикнул Альрик через весь корабль. — Открой глаза. Ты стоишь на вахте, тут спать нельзя!

— На какое время мы оставим его там трястись? — спросил Джамиль. Маленький араб замазывал бочки, заполненные свежей водой.

— До наступления сумерек, — ответил Альрик. — После этого привяжем его к палубе, в таком месте, где он больше ничего не сможет натворить. Эй, Бонус, — крикнул Альрик, — давай! Начинается твоя вахта. Или я оставлю тебя там, наверху, на целую неделю.

Увидев, как трибун вздрогнул, он расхохотался навстречу ветру. А досмеявшись, отдал команде приказ взяться за весла. Кому нужны мачта и парус, когда есть такая команда, как эта? Волны бились о борт корабля, и канаты успокаивающе потрескивали. «Норманну, — сказал себе Альрик, — не нужно больше ничего, только корабль под ногами и небо над головой».