Глава 6
ПОЯВЛЕНИЕ ЛУКАВЦА

Тиффани ужасно злилась на себя за то, что проспала. Матери даже пришлось чаю ей в постель принести! Но кельда была права. Тиффани давно не высыпалась как следует, и старая, но такая родная кровать прямо-таки вобрала её в себя.

Однако могло быть и хуже, внушала себе Тиффани, когда все наконец-то стартовали. Например, если бы в метле завелись змеи. А Фигли только радовались, как выразился Явор Заядло, «ежели килты ветерком пообдует». Фигли, наверное, лучше змей — во всяком случае, хотелось бы в это верить. Они чего только не вытворяли: бегали по метловищу из конца в конец полюбоваться на разные интересности, над которыми пролетали, а один раз Тиффани, обернувшись через плечо, заметила, как с десяток Фиглей повисли на конце метлы, или, точнее, один из них держался за конец метлы, а другой ухватился за его пятки, а следующий ухватился за пятки второго, и так далее, вплоть до последнего Фигля. Они развлекались от души, захлёбывались смехом, килты их хлопали по ветру. Вероятно, захватывающее ощущение полёта с лихвой искупало и опасность, и недостатки обзора — во всяком случае, такого обзора, что пришёлся бы по душе кому-либо кроме Фиглей.

Один-два Фигля всё-таки не удержались на прутьях и плавно спланировали вбок и вниз, махая братьям и вопя: «Ух тыыы!» Происходящее было для них увлекательной игрой — Фигли при ударе о землю обычно подскакивали как мячики, а вот в почве иногда оставалась вмятина. О том, как они доберутся домой, Тиффани не тревожилась; безусловно, мир кишмя кишит опасными тварями, готовыми напасть на бегущего маленького человечка, но к тому времени, как человечек доберётся до кургана, ряды тварей существенно поредеют. Правду сказать, во время полёта Фигли вели себя почти образцово — по меркам Фиглей, разумеется, — и даже не подожгли метлу, пока до города не осталось всего миль двадцать. О досадном происшествии Туп Вулли возвестил негромким «ой-ёи-ёи!» — и виновато попытался загородить собою пламя.

— Ты снова подпалил метлу, так, Вулли? — сурово спросила Тиффани. — А что мы решили в прошлый раз? Мы не разводим на метле огня без веских причин!

Метла заходила ходуном: Туп Вулли и его братья попытались затоптать огонь. Тиффани разглядывала ландшафт внизу, высматривая, куда бы приземлиться — на что-нибудь мягкое и желательно мокрое.

Но злиться на Вулли было бесполезно; он жил в своём собственном, скроенном по мерке Вулли мирке. Думать приходилось по диагонали.

— Интересно, Вулли, — проговорила Тиффани, когда метла опасно затарахтела, — а не удастся ли нам с тобой, объединив усилия, выяснить, отчего моя метла загорелась? Уж не потому ли, например, что у тебя в руке спичка?

Фигль уставился на спичку так, как будто видел её впервые, спрятал её за спину и воззрился на собственные ноги, что в создавшихся обстоятельствах было очень даже храбрым поступком.

— Ни бум-бум, госпожа.

— Видишь ли, — втолковывала Тиффани, пока ветер швырял их туда и сюда, — если прутьев недостаточно, я не могу как следует управлять метлой, и мы теряем высоту, но, к сожалению, всё равно летим очень быстро. Не поможешь ли ты мне решить эту головоломку, Вулли?

Туп Вулли засунул крохотный палец в ухо и покопался там, словно шаря в собственном мозгу. И тут его осенило:

— Мож, сидаем наземь, госпожа?

Тиффани вздохнула.

— Мне бы очень этого хотелось, Туп Вулли, но, видишь ли, мы движемся очень быстро, а земля — нет. В таких обстоятельствах у нас получится только так называемое крушение.

— Я не грил, что надыть сидануть в грязюку, госпожа, — откликнулся Вулли. — Я смекал, мож, сидануть вон туды?

Тиффани посмотрела туда, куда указывал его палец.

Внизу вилась длинная белая дорога, а на ней, не так уж и далеко, двигалось что-то прямоугольное — почти так же быстро, как сама метла. Тиффани вгляделась — мозг её лихорадочно работал — и наконец кивнула:

— Всё равно придётся немного сбросить скорость…

Вот так вышло, что тлеющая метла с одной перепуганной ведьмой и парой дюжин Нак-мак-Фиглей, что развернули килты, словно паруса, замедляя падение, приземлилась на крышу почтового экспресса «Ланкр-Анк-Морпорк».

Рессоры дилижанса спружинили как надо, и возница очень быстро успокоил лошадей. В наступившей тишине он тяжело слез с облучка. Белая пыль медленно оседала на дорогу. Грузный здоровяк морщился при каждом шаге; в одной руке он сжимал недоеденный сандвич с сыром, в другой — очень характерный обрезок свинцовой трубы. Он шмыгнул носом.

— Теперь придётся начальству докладывать. Краска сбита, видишь? А ежели повреждение окраски случилось, надо докладную писать. Ненавижу докладные, уж больно у меня со словами туго. А что делать, если окраска повреждена, приходится докладать, хочешь не хочешь. — Сандвич и, что более важно, обрезок трубы вновь исчезли в кармане его просторного пальто, и Тиффани сама поразилась тому, сколько радости ей это доставило.

— Я прошу прощения, — промолвила Тиффани, когда кучер помог ей спуститься с крыши.

— Да я-то что, я тут ни при чём, понимаешь, это всё окраска. Уж я им твержу, твержу, ведь на дороге и тролли, и гномы попадаются, а все ж знают, как они водят: зажмурятся — и вперёд, они ж солнца не любят.

Пока возница осматривал карету, оценивая ущерб, Тиффани сидела тише мыши. Но вот наконец он поднял взгляд и заметил остроконечную шляпу.

— Надо же, ведьма, — подвёл итог он. — Ну да всё на свете бывает в первый раз. А знаешь, что у меня тут в багаже, госпожа?

Тиффани перебрала в голове все самые худшие варианты.

— Яйца? — предположила она.

— Ха! — фыркнул возница. — Да если бы! Я везу зеркала, госпожа. Собственно говоря, одно зеркало. И не плоское: это вроде как шар такой. Очень аккуратно и надёжно упаковано; по крайней мере, так меня уверяли — никто ж не знал, что на него сверху с небес кто-то грохнется. — Возница говорил не рассерженно, просто устало, как если бы постоянно ждал от мира очередной пакости. — Гномья работа, — добавил он. — Говорят, стоит эта штукенция больше тысячи анк-морпоркских долларов, а знаешь, зачем она? Повесить в городском танцевальном зале, там будут вальс танцевать, о котором благовоспитанной юной барышне вроде тебя даже знать не полагается, потому как в газетах пишут, от этих вальсов сплошные разврата и всякие там шуры-муры.

— Ну надо же! — откликнулась Тиффани, полагая, что именно такого ответа от неё и ждут.

— Что ж, пойду-ка гляну, велик ли ущерб, — промолвил возница, с трудом открывая багажное отделение экипажа. Значительную его часть занимал огромный ящик. — Там по большей части солома, — объяснил возница. — Не поможешь мне его вытащить? Если звякнет, мы оба здорово влипли.

Ящик оказался совсем не таким тяжёлым, как ожидала Тиффани. Тем не менее они вдвоём осторожно опустили его на дорогу, возница пошарил среди соломы и достал зеркальный шар, держа его на вытянутой руке как редкостный драгоценный камень — да именно так зеркало и выглядело. Оно наполняло мир искристым светом, слепило глаза и рассыпало во все стороны потоки сверкающих лучей. И тут… возница завопил от боли, выронил шар, зеркало разлетелось на миллионы осколков, на мгновение заполнив небо миллионами отражений Тиффани. Кучер, скорчившись, рухнул на дорогу, подняв новый столб белой пыли, и остался лежать там, тихонько постанывая, а повсюду вокруг него дождем осыпались кусочки стекла.

Чуть быстрее чем в мановение ока хныкающего бедолагу кольцом обступили Фигли, вооружённые до зубов (уж сколько бы тех зубов ни осталось) клейморами, ещё клейморами, дубинами, топорами, кистенями и по меньшей мере ещё одним клеймором. Тиффани понятия не имела, где они до сих пор скрывались; Фигль способен и за волоском спрятаться.

— Не трогайте его! — закричала она. — Он не собирался меня обижать! Он очень болен! Лучше займитесь чем-нибудь полезным, соберите осколки, например! — Девушка присела на корточки и взяла кучера за руку. — И давно у вас смещение костей, сэр?

— Ох и настрадался я от них за последние лет двадцать, я прямо мученик, госпожа, как есть мученик, — простонал возница. — Это всё из-за тряской кареты, видишь ли. Уж эти мне подвески — от них никакого толку нет! Мне ж выспаться удаётся в одну ночь из пяти от силы, госпожа, верь слову; только-только начинаю задрёмывать, переворачиваюсь с боку на бок, вот как ты, и тут — щёлк! — и кааак скрутит, прям свету не взвижу от боли!

Если не считать нескольких точек на самом краю видимости, вокруг не было ни души, кроме, понятное дело, оравы Нак-мак-Фиглей, которые, вопреки здравому смыслу, довели до совершенства искусство прятаться друг за друга.

— Что ж, думаю, я смогу вам помочь, — проговорила Тиффани.

Иные ведьмы используют путанку, чтобы заглянуть в настоящее или, если повезёт, в будущее. В дымном полумраке Фиглевского кургана кельда совершала то, что называла таинствиями, — ты творишь их сам и передаёшь дальше, но передаёшь скрытно. Кельда всей кожей ощущала заинтересованный взгляд Амбер. «Странный ребёнок, — думала она. — Амбер видит, и слышит, и понимает. Чего бы мы не отдали за мир, в котором полным-полно таких людей, как она?» Кельда установила котёл и развела под кожей небольшой огонь.

Кельда закрыла глаза, сосредоточилась и прочла воспоминания всех кельд, что когда-либо были и будут. Миллионы голосов беспорядочно плыли в её сознании, иногда еле слышные, неизменно приглушённые, зачастую маняще недоступные. То была удивительная библиотека разнообразных сведений, вот только все книги пребывали в беспорядке, все страницы перемешались, а указатель отсутствовал. Кельде приходилось отслеживать нити, угасающие по мере того, как она вслушивалась. Она напрягалась изо всех сил: тихие отзвуки, крохотные проблески, подавленные вскрики, течения смыслов дёргали её внимание из стороны в сторону… И вот оно, наконец, прямо перед нею, как будто всегда здесь было, и проступает всё отчётливее.

Кельда открыла глаза, уставилась в потолок и промолвила:

— Я ищу громазду мал-малу каргу, и что же такое я вижу?

Она вгляделась в туманы воспоминаний, древних и новых, и вдруг запрокинула голову, едва не сбив с ног Амбер, а та с интересом уточнила:

— Безглазого человека, да?

— Что ж, думаю, я смогу вам помочь, господин, э-э…

— Ковёрщик, госпожа. Вильям Глотталь Ковёрщик.

— Ковёрщик? — удивилась Тиффани. — Но вы же возница.

— Ну да, это прямо анекдот, госпожа. Видишь ли, Ковёрщик — это фамилия такая. Мы не знаем, откуда она у нас, потому что, видишь ли, никто из нас не соткал ни одного ковра!

Тиффани сочувственно улыбнулась.

— И?..

Господин Ковёрщик озадаченно воззрился на неё.

— Что «и»? Это весь анекдот. — Он засмеялся было и тут же снова вскрикнул: какая-то кость опять сместилась.

— Ах да, — отозвалась Тиффани. — Простите за бестолковость. — Она потёрла ладони друг о друга. — А теперь, сэр, давайте-ка разберёмся с вашими костями.

Лошади с молчаливым интересом следили, как Тиффани помогла вознице подняться на ноги, поддержала, пока тот снимал просторное пальто (покряхтывая и тихо вскрикивая), и велела упереться руками в стенку кареты.

Тиффани сосредоточилась, ощупала спину страдальца сквозь тонкую рубашку, и — да, вот она, смещённая кость.

Девушка отошла к лошадям и шепнула по словечку в каждое прядающее ухо — так, на всякий случай. А затем вернулась к господину Ковёрщику: тот терпеливо ждал, не смея пошевелиться. Тиффани уже закатала рукава — и тут он спросил:

— Ты ведь не станешь меня превращать в гадость какую-нибудь, правда, госпожа? Только не в паука! Я их, пауков, боюсь до смерти, да и одёжка моя вся пошита на человека двуногого.

— С чего вы взяли, будто я собираюсь вас во что-то превращать, господин Ковёрщик? — удивилась Тиффани, осторожно проводя ладонью по его спине сверху вниз.

— Ну так, при всём уважении к тебе, госпожа, я думал, ведьмы только этим и занимаются — превращают людей во всякую пакость вроде уховёрток и тому подобного.

— Кто вам сказал?

— В точности не вспомню, — задумался возница. — Это, ну… об этом все и так знают.

Тиффани тщательно прощупала спину, отыскала смещённую кость, предупредила: «Будет немножко больно» — и втолкнула кость на место. Возчик пронзительно вскрикнул.

Лошади попытались было сорваться с места, да только ноги их не послушались, ведь нужное слово ещё звенело в их ушах. Год назад Тиффани разжилась «лошадиным словом», её ещё тогда ужасно мучила совесть; но, с другой стороны, старый кузнец, которому она помогла умереть легко и без боли, он же тоже мучился совестью, что ему нечем заплатить ведьме за её добросовестную работу, а ведьме обязательно платят, точно так же, как и перевозчику душ. Так что кузнец шепнул ей на ухо «лошадиное слово», с помощью которого можно подчинить себе любую лошадь. Слово это нельзя ни купить, ни продать, но можно отдать просто так и всё же сохранить при себе, и даже будь оно из свинца, оно бы стоило своего веса в золоте. Прежний владелец шёпотом добавил: «Я обещал, что не назову этого слова никому из себе подобных, так себе подобному я и не назвал!» Умер он, усмехаясь про себя; его чувство юмора было чем-то сродни Ковёрщикову.

А ещё господин Ковёрщик был довольно грузен; он медленно сполз вниз по стенке кареты, и тут…

— Почто ты мучишь несчастного старца, зловредная ведьма? Ты разве не видишь, как ему больно?!

Откуда он только взялся? Какой-то человек кричит во всё горло, лицо побелело от бешенства, одежда темна, как замурованная пещера или… Тиффани внезапно вспомнила нужное слово: как крипта. Вокруг не было ни души, это точно, и никого — по обе стороны дороги, разве что какой-нибудь случайный фермер наблюдал, как жгут стерню, расчищая поле.

Но лицо незнакомца вдруг оказалось от неё совсем близко, всего-то в нескольких дюймах. Он был настоящий, не чудище какое-нибудь, потому что у чудовищ лацканы слюной не забрызганы. И тут Тиффани почувствовала: от незнакомца смердит, да как! Ничего гаже она в жизни не нюхала. Зловоние было осязаемым, точно железный прут; Тиффани казалось, будто она вдыхает его не носом, а разумом. В сравнении с этим смрадом обыкновенный сортир благоухал как роза.

— Отойдите, пожалуйста, будьте так добры, — промолвила Тиффани. — Мне кажется, вы стали жертвой заблуждения.

— Уверяю тебя, адская тварь, что я всегда и во всём прав! И потому я отправлю тебя прямиком в гнусный зловонный ад, тебя извергший!

Ясно, сумасшедший, подумала Тиффани, но если он…

Слишком поздно! Незнакомец потряс пальцем у самого её носа — и внезапно пустынную дорогу заполонили бессчётные Нак-мак-Фигли — этакого запаса до конца жизни хватит и ещё останется! Чёрный человек замахал на них руками, но с Фиглями такой номер не проходит. Невзирая на стремительную атаку Фиглей, он успел-таки прокричать:

— Прочь, гнусные бесенята!

При этих словах все Фигли с надеждой заозирались.

— Ах-ха, — воскликнул Явор Заядло. — Если тут бесята рыщщут, так мы, ребя, им быстро люлей накидаем! Твой ход, мистер! — Фигли напрыгнули на врага и повалились беспорядочной кучей на дорогу позади него, пролетев насквозь. Кое-как поднявшись на ноги, они непроизвольно принялись тузить друг друга, ведь если уж случилась такая славная драка, главное — не сбавлять темпа.

Незнакомец в чёрном скользнул по ним взглядом и более не обращал на Фиглей никакого внимания.

А Тиффани неотрывно глядела на его сапоги. Они блестели в солнечном свете, и это было неправильно. Она сама и нескольких минут не простояла в дорожной пыли, как её башмаки уже посерели. И что-то было явно не так с землёй под ногами у незнакомца. Очень, очень не так — в такой жаркий, безоблачный день. Девушка оглянулась на лошадей. Слово удерживало их на месте, но они дрожали от страха, точно кролики под взглядом лисы. Тиффани зажмурилась, посмотрела на чёрного человека Первым Взглядом и увидела. И сказала:

— Ты не отбрасываешь тени. Я знала, тут что-то не так.

А потом она заглянула незнакомцу прямо в глаза, почти закрытые широкополой шляпой, и… у него… не было… глаз. Осознание накатило на неё, точно лёд растаял… Вообще никаких глаз, ни самых обычных, ни слепых, ни глазниц… просто две дыры в голове; Тиффани различала сквозь них тлеющую стерню. Того, что произошло в следующий миг, она никак не ожидала.

Незнакомец в чёрном снова ожёг её ненавидящим взглядом и прошипел:

— Ты — ведьма. Та самая. Куда бы ты ни пошла, я тебя отыщу.

И он исчез. В пыли осталась только куча-мала из дерущихся Фиглей.

Тиффани почувствовала, как на её башмак приземлилось что-то тяжёлое. Она опустила глаза: заяц, что, по-видимому, удирал от волны огня, встретил её взгляд. Секунду они неотрывно смотрели друг на друга, затем заяц скакнул в воздух, точно лосось в прыжке, и унёсся прочь через дорогу. Мир полон знаков и предвестий, а ведьма должна уметь выбрать те, что действительно важны. Но с чего же ей начать?

Господин Ковёрщик ждал, тяжело привалившись к карете: он-то ровным счётом ничего не понял, как и сама Тиффани, но уж она непременно выяснит, в чём дело.

— Вы можете встать, господин Ковёрщик, — промолвила она.

Возница поднялся на ноги — очень-очень осторожно, заранее скривившись в ожидании того момента, когда в спину молнией ударит боль. Неуверенно потоптался, чуть подпрыгнул в пыли, как будто давил муравья. Вроде получилось; он рискнул подпрыгнуть ещё раз, широко раскинул руки, заорал: «Урааа!» — и закружился как балерина. Шляпа отлетела в сторону, подбитые гвоздями сапоги впечатывались в пыль; бесконечно счастливый господин Ковёрщик вертелся волчком, подскакивал и приплясывал, почти прошёлся «колесом», а когда понял, что «колесо» провернулось только наполовину, откатился обратно, вскочил на ноги, подхватил изумлённую Тиффани и закружил её по дороге, громко крича: «Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!» — пока та, хохоча, не вырвалась на свободу.

— Нынче вечером мы с жёнушкой пойдём куда-нибудь поразвлечься, барышня, и ох уж повальсируем так повальсируем!

— А мне казалось, от вальсов сплошные разврата? — удивилась Тиффани.

— Это уж как повезёт! — подмигнул ей возница.

— Вы, главное, не переусердствуйте, господин Ковёрщик, — предостерегла Тиффани.

— По правде сказать, госпожа, я как раз намерен переусердствовать, если не возражаете. После всех этих скрипов, и стонов, и бессонниц, думается мне, я с удовольствием чуточку переусердствую, а по возможности и не чуточку! Ох ты, умница, даже о лошадках подумала, — добавил он. — Верно, сердце у тебя доброе.

— Вижу, настроение у вас улучшилось. Я так рада, господин Ковёрщик!

Возница крутнулся волчком посреди дороги.

— Да я на двадцать лет помолодел! — Он просиял улыбкой, а затем по лицу его скользнула лёгкая тень. — Эгм… сколько я тебе должен?

— Сколько я вам должна за повреждение окраски? — вопросом на вопрос ответила Тиффани.

Взгляды их встретились, и господин Ковёрщик признал:

— Что ж, я с тебя ничего не могу требовать, госпожа, учитывая, что зеркальный шар-то грохнул я сам.

Что-то тихонько звякнуло. Тиффани обернулась.

Зеркальный шар, по-видимому целый и невредимый, плавно вращался в воздухе — на некотором расстоянии от земли, если приглядеться.

Тиффани опустилась на колени в пыль, где не осталось ни осколка, и произнесла, словно бы ни к кому не обращаясь:

— Вы что, снова его собрали?

— Ах-ха, — радостно подтвердил Явор Заядло из-за шара.

— Но он же разлетелся вдребезги!

— Ах-ха, дыкс дребезги — это ж раз плюнуть! Зырь, чем крохотулечнее мал-мала кусочки, тем лучшее они пригоняются друг к дружке. Ты их только мал-мала подтыкнёшь, и мал-мала мали-кули враз воспомнят, где им место, и вдругорядь слипнутся, нае проблемо. И неча тут дивоваться, мы не только ломать да рушить могём.

Господин Ковёрщик вытаращился на неё.

— Это ты сделала, госпожа?

— Ну, вроде того, — кивнула Тиффани.

— Ну надо же! — расплылся в улыбке господин Ковёрщик. — Так я скажу: quid pro quo, услуга за услугу, око за око, баш на баш, долг платежом красен, ты — мне, я — тебе. — Он подмигнул. — Так что мы квиты, а компания может засунуть все свои бумажки туда же, куда мартышка — свою прыгалку, что ты на это скажешь, а? — Он плюнул на ладонь и протянул руку.

«Ох ты ж, — подумала Тиффани, — смазанное плевком рукопожатие намертво скрепляет договор! Хорошо, что у меня есть почти чистый платок!»

Девушка безмолвно кивнула. Только что шар был разбит, а теперь словно сам собою починился. Стояла жара, незнакомец с дырами вместо глаз исчез в никуда… С чего же начать? Бывают дни, когда ты подстригаешь ногти на чьих-то ногах, вынимаешь занозы и пришиваешь ноги, а бывают такие дни, как сегодня.

Тиффани и возница обменялись довольно влажным рукопожатием, а метлу запихнули в кучу свёртков позади возницы. Тиффани вскарабкалась на козлы рядом с ним, и карета покатила дальше, по пути поднимая тучи пыли: эти клубы приобретали до странности неприятные очертания, прежде чем снова осесть на дорогу.

Спустя какое-то время господин Ковёрщик осторожно поинтересовался:

— Эгм, а эту свою чёрную шляпу ты и дальше собираешься носить?

— Ну да.

— Просто, ну, на тебе такое миленькое зелёное платьице, и, не в обиду будь сказано, зубки у тебя такие ровные и белые, прям загляденье. — Возница, похоже, ломал голову над неразрешимой загадкой.

— Я их каждый день чищу солью и сажей. Очень рекомендую, — отозвалась Тиффани.

Разговор становился всё менее приятным. Возница, похоже, пришёл про себя к некоему выводу.

— То есть на самом деле ты вовсе не ведьма? — с надеждой уточнил он.

— Господин Ковёрщик, вы меня боитесь?

— Я боюсь такого вопроса, госпожа.

А ведь он прав, подумала Тиффани. А вслух сказала:

— Послушайте, господин Ковёрщик, к чему вы клоните?

— Эх, понимаешь ли, госпожа, раз уж ты спросила, у нас тут в последнее время много чего рассказывают. Ну, знаешь, про украденных младенцев, про сбежавших детишек и всё такое. — Возница малость оживился. — Но, наверное, во всём виноваты злые старые… ну, сама знаешь, с этими, крючковатыми носами, и бородавками, и в зловещих чёрных платьях, а вовсе не милые девушки вроде тебя. Да-да, от таковских всего ожидать можно. — Решив эту головоломку, к вящему своему удовлетворению, возница до конца пути всё больше помалкивал, хотя насвистывал без умолку.

Что до Тиффани, то она сидела тихонько. Во-первых, она здорово встревожилась, а во-вторых, краем слуха слышала, как Фигли, угнездившись между мешками с почтой, читают друг другу чужие письма. Оставалось надеяться, что Фигли уберут их обратно, не перепутав конверты.

Известная песенка гласила: «Анк-Морпорк! Удивительный город! Тролль и гном в нём и счастлив, и молод! Здесь — не то, что в норе под землёй!* Анк-Морпорк! Ты навеееек город мооооой!»

На самом деле всё было не совсем так.

В прошлом Тиффани довелось побывать здесь только один раз, и большой город ей не слишком-то понравился. В нём дурно пахло, в нём было слишком много людей и слишком много разных мест. А зелень просматривалась только на поверхности реки, которую называли грязной лишь потому, что слово более точное в печать бы не пропустили.

Возница притормозил снаружи у главных ворот, хотя они и стояли открытыми.

— Послушай моего совета, госпожа, сними лучше шляпу и войди так. Метла сейчас всё равно больше похожа на хворост для растопки. — Он нервно усмехнулся. — Удачи тебе, госпожа!

— Господин Ковёрщик, — громко произнесла Тиффани, отлично понимая, что вокруг — люди. — Я надеюсь, что, когда вы услышите, как рядом с вами обсуждают ведьм, вы не забудете упомянуть, что лично знаете одну из них, она вылечила вам спину и, по всей вероятности, помогла сохранить работу. Спасибо, что подвезли!

— Да-да, я непременно всем расскажу, что познакомился с доброй ведьмой, — заверил кучер.

Высоко держа голову, или, по крайней мере, так высоко, насколько оно уместно, если тащишь на плече свою собственную испорченную метлу, Тиффани вошла в город. Один-двое прохожих покосились на остроконечную шляпу, а кое-кто насупился и сдвинул брови, но по большей части люди на девушку и не смотрели. В деревне любой встречный — это либо твой знакомый, либо чужак, о котором надо бы разузнать побольше. А здесь людей тьма-тьмущая, рассматривать каждого — пустая трата времени, да в придачу, пожалуй, что и опасно.

Тиффани нагнулась к самой земле.

— Явор, ты ведь знаешь Роланда, баронского сына?

— Ах-ха, мал-мала прыщ на ровённом месте, — отозвался Явор Заядло.

— И тем не менее, — откликнулась Тиффани. — Ты ведь умеешь находить людей; я хочу, чтобы ты пошёл и отыскал его для меня, будь так добр.

— Ты не возражнешь, коли мы глотанем мал-мала поддавона, пока шаримся? — уточнил Явор Заядло. — Тута от жажды того гляди кирдыкснешься. Прям и не упомню, шоб я хде не застрянул заради мал-мал одной-десяти капелюх!

Тиффани понимала, что отвечать «да» или «нет» в равной степени глупо, и довольствовалась компромиссом:

— Хорошо, но только одну каплю. Когда его отыщете.

За её спиной послышалось легкое «шух!» — и Фигли как сквозь землю провалились Впрочем, проследить их путь труда не составит: надо только прислушаться, не бьётся ли где стекло. О да, бьётся и само собою склеивается. Ещё одна загадка: Тиффани очень внимательно рассмотрела зеркальный шар, пока его укладывали обратно в ящик, — и не нашла ни трещинки.

Девушка скользнула взглядом по башням Незримого Университета, битком набитым мудрыми мужами в остроконечных шляпах, или как минимум мужами в остроконечных шляпах. Но был и ещё один адрес, хорошо знакомый ведьмам и в своём роде ничуть не менее волшебный: «Магазин увеселительных товаров “Боффо”, 10-я Яичная ул., д.4». Тиффани в жизни там не была, но иногда получала по почте каталог.

Стоило Тиффани свернуть с центральных улиц и оказаться в жилых кварталах, и на неё стали обращать больше внимания. Идя по булыжной мостовой, она ощущала, как чужие взгляды так и впиваются в неё. Нет, не то чтобы люди были злы или недружелюбны. Они просто… наблюдали, словно решали про себя, что с ней делать, и Тиффани оставалось только надеяться, что это будет, скажем, не жаркое.

Над дверью магазина увеселительных товаров «Боффо» колокольчика не висело. Зато висела подушка-пердушка, а в глазах большинства потенциальных покупателей магазина подушка-пердушка, да ещё и щедро политая бутафорской блевотиной, считалась последним писком развлекательности — что, к сожалению, чистая правда.

Но и настоящие ведьмы порою нуждались в боффо. Бывают моменты, когда просто необходимо выглядеть как ведьма, а не у каждой ведьмы это получается; кроме того, ведьмы зачастую слишком заняты, чтобы приводить в беспорядок волосы. А «Боффо» — это такое место, где запросто можно купить накладные бородавки, и парики, и нелепые тяжёлые котлы, и искусственные черепа. А если повезёт, то ещё и разжиться адресом гнома, который сумеет починить метлу.

Тиффани вошла внутрь, восхитившись низким горловым басом подушки, кое-как обошла (или, скорее, пробралась сквозь) нелепый бутафорский скелет со светящимися красными глазами, достигла прилавка — и тут кто-то пискнул в неё пищалкой. Пищалка тут же исчезла, уступив место физиономии озабоченного коротышки, который поинтересовался:

— Как вам кажется, это хотя бы чуть-чуть забавно или вообще без шансов?

Судя по голосу, ответа он ждал отрицательного, и Тиффани не видела причин разочаровывать коротышку.

— Со всей определённостью нет, — подтвердила она.

Коротышка вздохнул и убрал несмешную пищалку под прилавок.

— Увы, все так говорят, — признал он. — Видимо, я что-то где-то делаю не так. Ну ладно, чем я могу вам служить, госпожа… Ого! — да вы настоящая, так? Я с первого взгляда вижу, правда-правда!

— Послушайте, — отозвалась Тиффани, — я у вас вообще ничего никогда не заказывала, но я раньше работала с госпожой Вероломной, и она…

Коротышка не слушал, а просто проорал в дыру в полу:

— Мам? У нас тут настоящая!

Спустя секунду-другую у самого уха Тиффани послышался шёпот:

— Дерек иногда ошибается, а метлу ты могла и на улице найти. Ты ведьма, говоришь? Докажи!

Тиффани исчезла. Исчезла не подумав — или, скорее, думая так стремительно, что мысли её не успевали даже дружески помахать ей, проносясь мимо. И только когда коротышка, по-видимому Дерек, уставился в никуда, открыв рот, Тиффани осознала, что растаяла в воздухе так быстро, потому что ослушаться этого голоса из-за спины было бы в высшей степени неразумно. Позади неё стояла ведьма: да, со всей определённостью ведьма, и притом весьма опытная.

— Очень хорошо, — одобрительно заметил голос. — Очень, очень хорошо, барышня. Я тебя, конечно же, всё равно вижу, потому что я-то наблюдала крайне внимательно. Ну надо же, и впрямь настоящая.

— Я сейчас обернусь, чтоб вы знали, — предупредила Тиффани.

— Не помню, чтобы я тебе это запрещала, милочка.

Тиффани развернулась и оказалась лицом к лицу с ведьмой из ночных кошмаров: потрёпанная шляпа, поросший бородавками нос, руки-когти, почерневшие зубы и — Тиффани опустила глаза — да, конечно, здоровенные чёрные сапожищи. Не нужно было изучать каталог «Боффо» от корки до корки, чтобы понять: собеседница пустила в ход все аксессуары из набора «Ведьма На Скорую Руку» («Ведь вы ни на что не годны!»)*.

— Думаю, мы продолжим разговор у меня в мастерской, — предложила кошмарная ведьма, проваливаясь сквозь пол. — Просто встань на крышку люка, когда она снова поднимется, ладно? Дерек, свари нам кофе!

Очутившись в подвальном этаже — люк сработал на удивление гладко, — Тиффани увидела ровно то, что ожидаешь увидеть в мастерской компании, изготавливающей всё необходимое для ведьмы, которая поняла, что немножко боффо в жизни не помешает. На верёвке висели целые ряды довольно жутких ведьминских масок, на скамейках громоздились яркие пузырьки и бутылочки, на стеллажах сохли бородавки, и разные завывающие штуки говорили «уууу» в огромном котле у очага. Котёл тоже выглядел как надо.

Кошмарная ведьма трудилась над чем-то на верстаке; слышалось мерзкое хихиканье. Ведьма обернулась, держа в руках квадратную деревянную коробочку, из-под крышки которой свисал шнурок.

— Первоклассное хихиканье, ты не находишь? А всего-то и надо, что нитка, да немного канифоли, да отражатель звука, потому что, если честно, хихиканье — дело очень утомительное, правда? Наверное, я смогу и заводную игрушку сделать. Когда оценишь шутку, дай мне знать.

— Вы кто? — выпалила Тиффани.

Ведьма отложила коробочку на верстак.

— Вот те на, — охнула она, — где ж мои хорошие манеры?

— Прямо не знаю, — съязвила Тиффани, которой всё это начинало слегка действовать на нервы. — Наверное, завод кончился.

Ведьма ухмыльнулась, оскалив почерневшие зубы.

— А, ехидничаем! Ценное умение для ведьмы, главное — не перегибать палку. — Она протянула когтистую лапу. — Госпожа Пруст.

К вящему удивлению Тиффани, лапа оказалась не такой уж и липкой.

— Тиффани Болен, — представилась девушка. — Как поживаете? — И чувствуя, что от неё ждут чего-то ещё, добавила: — Я прежде работала у госпожи Вероломны.

— Да-да, очень талантливая ведьма, — похвалила госпожа Пруст. — И хорошая покупательница. Её интересовали главным образом бородавки и черепа, как я припоминаю. — Она улыбнулась. — Сомневаюсь, что ты собираешься изображать ведьму на развесёлой вечеринке, так что вынуждена заключить, ты нуждаешься в помощи. Моё предположение подтверждает тот факт, что в твоей метле осталась от силы половина прутьев, необходимых для аэродинамической устойчивости. Кстати, ты шутку уже оценила?

Что на это ответить?

— Мне кажется, да.

— Так говори.

— Не скажу, пока не буду абсолютно уверена, — откликнулась Тиффани.

— Очень мудро, — похвалила госпожа Пруст. — Что ж, давай-ка займёмся твоей метлой. Нам понадобится немного пройтись, так что на твоём месте я бы оставила чёрную шляпу тут.

Тиффани машинально вцепилась в поля шляпы.

— Почему?

Госпожа Пруст нахмурилась, отчего её нос едва не воткнулся в подбородок.

— Потому что ты, чего доброго, обнаружишь… Нет, я знаю, что мы сделаем. — Она пошарила на верстаке и, не спросив разрешения, прилепила что-то на шляпу Тиффани точнёхонько сзади. — Вот, — возвестила она. — Теперь никто даже внимания не обратит. Извини, но прямо сейчас ведьмы не слишком популярны. Давай же отремонтируем эту твою палку как можно скорее, на случай, если тебе придётся покидать город в спешке.

Тиффани стянула с головы шляпу и проверила, что там госпожа Пруст засунула под шляпную ленту. Это оказался яркий кусочек картона на верёвочке, и надпись на нём гласила:

— Это ещё что такое? — возмутилась Тиффани. — Вы её даже зловещими блёстками присыпали!

— Это маскировка, — объяснила госпожа Пруст.

— Что? По-вашему, уважающая себя ведьма выйдет на улицу в такой шляпе? — рассердилась Тиффани.

— Конечно, нет, — отозвалась госпожа Пруст. — Лучшая маскировка для ведьмы — это дешёвенький маскарадный костюм ведьмы! Разве настоящая ведьма станет покупать одежду в лавке, которая вовсю торгует приколами из серии «Пёсьи проказы», домашними фейерверками, потешными театральными париками, и — наша лучшая, самая прибыльная линия! — гигантскими надувными розовыми фаллосами, в самый раз для девичников! Такое просто немыслимо! Это боффо, дорогая моя, чистейшее, незамутнённое боффо! Наш девиз — маскировка, уловки, одурачивание! Всё это — наши лозунги. И «дёшево и сердито» — тоже наш девиз. «Проданный товар ни при каких обстоятельствах обратно не принимается» — тоже девиз очень важный. А наша политика по отношению к магазинным воришкам — борьба не на жизнь, а на смерть. Ах да, есть ещё девиз касательно курения в лавке, но он не из самых главных.

— Что? — переспросила Тиффани: до глубины души потрясённая: она не расслышала полного списка девизов, потому что вытаращилась на розовые «надувные шарики» под потолком. — Я думала, это хрюшки!

Госпожа Пруст потрепала её по руке.

— Добро пожаловать в большой город, детка! Ну что, пошли?

— А почему ведьмы сейчас настолько непопулярны? — спросила Тиффани.

— И чем только люди не забивают себе головы, — вздохнула госпожа Пруст. — В общем и целом я нахожу разумным затаиться и подождать, пока проблема куда-нибудь не денется. Просто надо соблюдать осторожность.

И Тиффани подумала, что осторожность ей и впрямь не помешает.

— Госпожа Пруст, — промолвила она, — кажется, теперь я поняла, в чём соль шутки.

— Да, милочка?

— Я сперва решила, что вы — настоящая ведьма, которая маскируется под ведьму мнимую…

— Да, милочка? — повторила госпожа Пруст сладким, как патока, голосом.

— Что было бы само по себе очень даже забавно, но мне кажется, тут есть ещё одна шутка, на самом-то деле не то чтобы смешная…

— Так что же это, милочка? — осведомилась госпожа Пруст, и теперь в голосе её слышался хруст леденцов из пряничного домика.

Тиффани вдохнула поглубже.

— Это ведь ваше настоящее лицо, правда? Маски, которыми вы торгуете, все слеплены с вас?

— Точно подмечено! Очень точно подмечено, милочка! Вот только на самом-то деле ты не то чтобы подметила, ты почувствовала, когда пожимала мне руку. И… Но пойдём же, надо отнести твою метлу гномам.

Когда они вышли за дверь, первое, что Тиффани увидела, — это двух мальчишек. Один из них нацелился было швырнуть камнем в витрину. Но тут заметил госпожу Пруст — и наступила зловещая пауза. Наконец ведьма промолвила:

— Кидай, мальчик мой!

Мальчишка вытаращился на неё как на сумасшедшую.

— Я сказала, кидай, мальчик, или хуже будет.

Решив, что и впрямь имеет дело с сумасшедшей, мальчишка кинул камень, а витрина тут же поймала его и отбросила обратно, сбив озорника с ног. Тиффани всё своими глазами видела. Видела, как из витрины высунулась стеклянная рука и схватила камень. И швырнула им в мальчишку. Госпожа Пруст наклонилась над обидчиком — приятель его уже дал дёру — и промолвила:

— Хммм… всё заживёт. А вот если я увижу тебя здесь ещё раз, то не надейся. — Она обернулась к Тиффани. — Непроста жизнь мелкого лавочника! — промолвила она. — Пойдём, нам сюда.

Тиффани слегка занервничала. Не зная, как продолжить беседу, она сделала выбор в пользу безобидной реплики вроде:

— А я и не знала, что в городе есть настоящие ведьмы.

— О, нас тут несколько, — отвечала госпожа Пруст. — Вносим свою скромную лепту, помогаем людям, чем можем. Вот как, например, этому пареньку: теперь он научится не лезть в чужие дела, и у меня прямо на душе теплеет при мысли о том, что я, возможно, на всю жизнь излечила его от вандализма и неуважения к чужой собственности, которые, помяни моё слово, со временем обеспечили бы ему новёхонький пеньковый воротник за счёт палача.

— А я и не знала, что в городе вообще бывают ведьмы, — призналась Тиффани. — Мне когда-то рассказывали, что ведьмой можно стать только на твёрдом камне, а все говорят, будто город построен на слякоти и липкой грязи.

— И на каменной кладке, — весело добавила госпожа Пруст. — На граните, и мраморе, на кремневом сланце и разнообразных осадочных породах, дорогая моя Тиффани. На скалах, что скакали, и прыгали, и текли, когда мир рождался в огне. А видишь булыжную мостовую? На каждый из этих камней когда-то пролилась кровь. Повсюду, куда ни глянь, скала и камень! Повсюду, куда ни проникает взгляд, — камень и скала! Представляешь себе, каково это — всеми костями ощутить внизу, под тобою, живые камни? И что же мы делаем из этого камня? Дворцы, замки, и мавзолеи, и надгробия, и роскошные особняки, и городские стены, да мало ли что! И не только в этом городе. Город возводится на себе же самом и на всех городах, что были до него. Ты можешь вообразить, каково это — прилечь на древние плиты и ощутить, как мощь скалы поднимает тебя и удерживает на плаву, сколько бы ни тащил к себе мир? И сила эта — моя, я вольна ею воспользоваться, всею, до последней капли, каждым камешком, тут-то и начинается колдовство. Эти камни живут своей жизнью, и я — её часть.

— Да, — кивнула Тиффани, — я знаю.

Внезапно лицо госпожи Пруст придвинулось к ней совсем близко, страшный крючковатый нос едва не касался её собственного, тёмные глаза пылали огнём. Матушка Ветровоск умела внушать страх, но, по крайней мере, матушка Ветровоск была по-своему красива. А вот госпожа Пруст — ни дать ни взять злая ведьма из волшебных сказок: лицо словно проклятье, голос — лязг железной печной заслонки, захлопнувшейся за ребёнком. Все заполняющие мир ночные страхи, вместе взятые.

— Ах, ты знаешь, юная ведьмочка в миленьком платьице, вот, значит, как? И что же ты такое знаешь? Что ты знаешь на самом деле? — Госпожа Пруст отступила на шаг и моргнула. — Выходит, больше, чем я ожидала, — проговорила она, смягчаясь. — Земля под волной. В самом сердце мела — кремень. Да, верно.

Тиффани в жизни не встречала в Меловых холмах ни одного гнома, а вот в горах они попадались на каждом шагу, обычно — с тачкой. Они покупали и продавали, а для ведьм мастерили мётлы. Очень дорогие мётлы. С другой стороны, ведьмы покупали их крайне редко. Мётлы передавались по наследству, через поколения, от ведьмы к ведьме; иногда требовалось заменить рукоять или поставить новые прутья, но всё равно это была та же, прежняя метла.

Тиффани получила свою от госпожи Вероломны. Метла была неудобная, небыстрая, а под дождём иногда норовила полететь задом наперёд. При виде неё гном, начальник в лязгающей, гулкой мастерской, покачал головой и со всхлипом втянул воздух сквозь зубы, словно один вид этой штуки непоправимо испортил ему день и бедняге, того гляди, придётся уйти и хорошенько выплакаться.

— Так это ж вяз, — возвестил гном равнодушному миру. — Низинное дерево, этот ваш вяз, тяжёлое, неповоротливое, а тут ещё эти жуки-древоточцы, как же без них. Этот ваш вяз, он древоточцам ужас до чего подвержен. Молния ударила, значит? Кто б удивился, это ж вяз! Вяз их, молнии, вроде как притягивает. И сов тоже, если на то пошло.

Тиффани кивала, усиленно делая вид, что и сама не лыком шита. Удар молнии она придумала, потому что правда, пусть и ценная штука сама по себе, звучала слишком уж глупо, постыдно и невероятно.

Рядом со своим коллегой материализовался ещё один гном, похожий на первого как две капли воды.

— Надо было ясень брать.

— Точно, — мрачно отозвался первый гном. — С ясенем не прогадаешь. — Он ткнул в злополучную метлу пальцем и снова вздохнул.

— Похоже, в основании гриб-трутовик завёлся, — предположил второй гном.

— Вот уж не удивлюсь — от этого вашего вяза чего угодно ждать можно, — подтвердил первый.

— Послушайте, вы можете её просто подлатать на скорую руку, чтобы я смогла добраться до дома? — воззвала Тиффани.

— Мы ничего не «латаем», — высокомерно заявил первый из гномов (ну то есть вышину мерки следовало воспринимать в метафорическом смысле). — Мы работаем по индивидуальным заказам.

— Да мне только несколько новых прутьев поставить, — в отчаянии воскликнула Тиффани и, напрочь позабыв о том, что собиралась утаить правду, взмолилась: — Ну, пожалуйста! Я же не виновата, что Фигли подожгли метлу!

Вплоть до этого момента на заднем плане в гномьей мастерской было достаточно шумно: несколько десятков гномов трудились за своими верстаками, к разговору особенно не прислушиваясь. Но внезапно повисла тишина, и в тишине этой на пол с грохотом упал один-единственный молот.

— Когда вы говорите «Фигли», вы ведь имеете в виду не Нак-мак-Фиглей, госпожа? — уточнил первый гном.

— Именно их.

— Этих, безбашенных?., а говорят ли они… «раскудрыть»? — медленно переспросил он.

— Да практически через слово, — подтвердила Тиффани. И, подумав, что надо бы внести в разговор чуть больше ясности, добавила: — Они мои друзья.

— Ах, вот как? — отозвался гном. — А сейчас кто-нибудь из ваших маленьких друзей здесь присутствует?

— Ну, вообще-то я велела им пойти отыскать одного моего знакомого молодого человека, — объяснила Тиффани. — Но думаю, сейчас они в пабе. А в городе много пабов?

Двое гномов переглянулись.

— Ну, сотни три, наверное, — промолвил второй гном.

— Так много? — удивилась Тиффани. — Тогда, думаю, они явятся за мной никак не раньше, чем через полчаса.

И тут первый гном прямо-таки взбурлил весёлым доброжелательством.

— Куда подевались наши хорошие манеры? — воскликнул он. — Для подруги госпожи Пруст — всё, что угодно! Я вам вот что скажу: мы с превеликим удовольствием предоставим вам экспресс-сервис даром и безвозмездно, включая прутья и смазку, причём совершенно бесплатно!

— «Экспресс-сервис» означает, что сразу после вы отсюда уйдёте, — решительно заявил второй гном. Он стянул железный шлем, обтёр изнутри носовым платком и вновь водрузил на голову.

— О да, именно, — подхватил первый гном. — Сразу и безотлагательно; «экспресс-сервис» означает именно это.

— Ты, значит, с Фиглями дружишь? — промолвила госпожа Пруст, как только гномы спешно занялись метлой Тиффани. — Друзей у них немного, я так понимаю. Но, раз уж речь зашла о друзьях, — продолжила она, внезапно переходя на светский тон, — ты ведь уже познакомилась с Дереком, верно? Это, между прочим, мой сын. Я повстречалась с его отцом в танцевальном зале, где освещение оставляло желать. Господин Пруст был человеком добрым; он всегда любезно уверял, что целоваться с дамой без бородавок — всё равно что есть яйцо без соли. Он упокоился двадцать пять лет назад, от хризмов. Мне страшно жаль, что я не смогла ему помочь. — Лицо её прояснилось. — Но, к вящему моему счастью, у меня есть Дерек, отрада моей… — она замялась, — моих зрелых лет. Юноша многих достоинств, милочка. И, скажу я тебе, повезёт той девушке, которая попытает удачи с юным Дереком. Он всецело предан работе, а уж как внимателен к деталям! Представляешь, он каждое утро сам, своими руками, настраивает все подушки-пердушки — и если что не так, ужасно переживает. Такой добросовестный! Когда мы занимались разработкой нашей преуморительной коллекции бутафорских собачьих какашек «Жемчужины мостовой» — она вот-вот в продаже появится, — Дерек неделями ходил за городскими собаками с блокнотом, совком и таблицей цветов, ни одной породы не пропустил, лишь бы всё воспроизвести в точности. Очень дотошный юноша, чрезвычайно опрятный, и зубы все свои. И с кем попало не общается… — Госпожа Пруст с надеждой и не без робости глянула на Тиффани. — Что, не сработало?

— Ой, это так заметно?

— Я расслышала проговорки, — объяснила госпожа Пруст.

— А что такое проговорки?

— А ты не знаешь? Проговорка — это слово, которое едва не слетело с языка. На мгновение такие слова словно повисают в воздухе, но остаются невысказанными, — и да будет мне позволено заметить, в случае с моим сыном Дереком то, что ты не сказала их вслух, только к лучшему.

— Мне правда очень жаль, — вздохнула Тиффани.

— Моё дело предупредить, — отозвалась госпожа Пруст.

Пять минут спустя они уже выходили из мастерской и Тиффани тащила за спиной на буксире отлично работающую метлу.

— По правде сказать, — заметила госпожа Пруст по пути, — если задуматься, эти твои Фигли очень напоминают Чокнутого Крошку Артура. Несгибаемые как гвозди и размера примерно такого же. Хотя никогда не слышала, чтобы он говорил «раскудрыть!». Он полицейский, в Страже служит.

— Ох, ну надо же, Фигли вообще-то терпеть не могут служителей закона, — возразила Тиффани, но почувствовала, что надо как-то смягчить это утверждение, и добавила: — Но они очень преданны, довольно услужливы, добродушны, если рядом нет спиртного, благородны до определённой степени, и, в конце концов, именно они познакомили мир с жареным горностаем.

— Что такое горностай? — удивилась госпожа Пруст.

— Ну, э… вы представляете себе, что такое куница? Горностай почти такой же.

Госпожа Пруст изогнула брови.

— Милочка, я горжусь своим неведением относительно горностаев и, безусловно, куниц. По мне, это всё звучит ужасно по-деревенски. Терпеть не могу провинцию. От избытка зелени у меня жёлчь разливается, — добавила она, скользнув взглядом по платью Тиффани и передёрнувшись.

В этот самый миг, словно по подсказке свыше, издалека донеслось «раскудрыть!» и неизменно популярный (по крайней мере, среди Фиглей) звук бьющегося стекла.