Старший инспектор оказался прав. Проталкиваясь вместе с Харботтлом сквозь толпу жаждущих попасть в зал суда, он бросил через плечо:

— Что я вам говорил? Остальных придется спровадить восвояси.

Начальник полиции сказал:

— Это было неизбежно. Сюда набилась половина Беллингэма. Олухи! Ну что, спрашивается, они желают услышать?

Хемингуэй, оглядев присутствующих, воздержался от ответа. Действительно, в зал пожаловала половина Беллингэма, а вот Торнден был представлен недостаточно. Не было ни Эйнстейблов, ни Линдейлов, Гэвин Пленмеллер тоже не почтил дознание своим присутствием. Зато явились майор с миссис Миджхолм и Драйбек, неподалеку от них примостился старший Хасуэлл — он пришел послушать показания сына.

Чарлз, считавший, что его вовлекают в совершенно не касающееся его дело, привез из Торндена в своем шикарном спортивном автомобиле Мэвис, Абби и мисс Паттердейл. Он был так разгневан решением Абби составить накануне компанию Мэвис в хождении по магазинам вместо того, чтобы съездить с ним на побережье, как они условились, что усадил на переднее сиденье мисс Паттердейл и даже высказал удивление желанием Абби поприсутствовать на дознании. Но Мэвис, нарядившаяся, как французская вдова, — таким сравнением он шепотом поделился с мисс Паттердейл, — заявила, что позвала с собой Абби, и изменить что-либо было невозможно. Абби скорчила Чарлзу рожицу, чем только укрепила в нем мысль сочетаться с ней браком, даже если для этого пришлось бы силой волочить ее к алтарю.

Когда он привел всю свою дамскую компанию в зал суда, люди, приехавшие в Беллингэм на автобусе, успели занять передние ряды. Среди них были, кроме Драйбека и Миджхолмов, старый Бигглсвейд и кухарка-горничная покойного Уорренби — особа с бойким взглядом и волосами цвета пакли, подстриженными в подражание любимой кинозвезде. Глэдис, отменная кухарка и вообще работяга, слыла настоящим сокровищем, но при этом решительно отстаивала свои права. Покушаться на них не позволялось даже ее последнему нанимателю. Тот, зная, как редки в тихих деревнях хорошие слуги и как высоки ее кулинарные умения, довольствовался всего одной попыткой ее укротить, а затем смирился с тем, что Мэвис с ней все равно не сравнится. Глэдис считала своим неотъемлемым правом присутствовать на дознании. Когда Мэвис заикнулась о своем нежелании отпустить ее уже с утра, она так угрожающе заговорила о расстройстве своих чувств после гибели мистера Уорренби, что та поспешила отменить первоначальный запрет. Попытка убедить Глэдис, что приличные девушки не бегают по сенсационным дознаниям, закончилась провалом.

— Разве это не естественно? — удивилась Глэдис.

— Более того, я бы все отдала, чтобы туда не идти.

— Ничего, вам понравится, — заявила Глэдис, стремительно убирая в буфет посуду от завтрака. — Мистер Уорренби — не такая уж большая потеря.

— Для меня — потеря, и какая! — возразила Мэвис.

— Вам полагается так говорить. Иначе было бы нехорошо, он все же оставил вам все свои деньги. Но я часто поражалась, что заставляет вас мириться с ним и с его отвратительными придирками.

В общем, Мэвис ретировалась, оставив кухню во власти помощницы-победительницы.

Заместитель коронера был маленьким, пузатым, седым, розовощеким, источал уют. Инспектор Харботтл сразу сообразил, что дознание затянется. С точки зрения собравшихся, как сказал Хемингуэй на ухо своему помощнику, гвоздем программы являлась Мэвис Уорренби. Трудно было судить, сознает ли она, как действует на зрителей, поскольку вела она себя как образцовая героиня: храбро, скромно, достаточно разумно, чтобы вызвать симпатию не только у толпы, но и у коронера, обращавшегося с ней с величайшей нежностью и неоднократно уверявшего, что понимает, как тяжело ей давать показания.

После нее выступил младший Хасуэлл. Он так возмущался ее поведением, которое назвал Абби игрой на публику, что когда коронер, желавший подружиться со свидетелем, повторил свое замечание о тяжелой необходимости описать увиденное в Фокс-Хаусе, искренне ответил:

— Что вы, сэр, нисколько, я ничуть не возражаю!

Затем Чарлз с похвальной краткостью сообщил суду, как нашел тело и действовал после этого. Старший инспектор Хемингуэй вогнал всех в дрожь, внезапно встав и задав ему вопрос:

— Войдя в кабинет, чтобы позвонить, вы трогали что-нибудь на письменном столе?

— Нет, только телефон, — ответил Чарлз. — Я был очень осторожен. Там были навалены бумаги и всякие предметы.

— Ничто не навело вас на предположение, будто кто-то искал что-то на столе или внутри?

— Нет. Говоря о свалке на столе, я имею в виду рабочий беспорядок. По тому, как было отодвинуто кресло и валялась ручка, я решил, что мистер Уорренби выбежал из комнаты внезапно, с намерением вернуться.

— В каком смысле? — непринужденно осведомился коронер.

Чарлз покосился на него:

— Примерно в таком, сэр: день был солнечный, жаркий, комнату часами заливало солнце. Когда я вошел, там еще было душно. Как я говорил, из всего, что увидел, а также из того, что на мистере Уорренби были сафьяновые туфли, а у его ног лежали бумаги, я заключил, что он вышел подышать воздухом.

Старший инспектор сел, коронер разрешил Чарлзу покинуть свидетельскую трибуну. На его место вызвали доктора Уоркопа. Хемингуэй наклонился, чтобы через голову помощника обратиться к сержанту Карсторну:

— Что за блондинка в конце ряда сзади нас, рядом с толстухой в синем?

Сержант оглянулся и опознал в блондинке Глэдис Митчэм из Фокс-Хауса. Хемингуэй кивнул и сел.

— Что такое, шеф? — тихо осведомился инспектор Харботтл.

— Что-то в словах молодого Хасуэлла заставило ее вскинуть голову. Мне показалось, у нее есть возражения.

— Будете просить отложить дознание?

— После показаний врачей. Полицейский медик нас не задержит. А вот эта старая развалина, судя по его виду, останется на сцене надолго.

Пророчество сбылось. Уоркоп оказался худшим свидетелем-медиком, к тому же он вообразил, будто выступает перед классом учеников. Поскольку срочный вызов к весьма ценимому пациенту не позволил ему присутствовать при вскрытии, даже коронер, сам не прочь поболтать, счел, что его показания легко можно было бы сократить до нескольких недлинных предложений. Уоркоп был крайне помпезен и в ответ на вопрос старшего инспектора о примерном времени смерти пустился в пространные наукообразные разъяснения того, почему ни он сам, ни кто-либо еще не в силах высказаться об этом точно. Затем, заметив, что его коллега Ротерторп глазеет в потолок с сонно-рассеянным выражением лица, Уоркоп со значением заявил, что у него за плечами многолетний опыт, свидетельствующий о том, как опасно выдавать за неоспоримые факты версии, в которых допустимо сомневаться. Он был готов развить данную тему, но помешал старший инспектор, воспользовавшийся тем, что ему пришло время перевести дух, и сказавший: «Благодарю вас, доктор».

— Да, большое спасибо, доктор, — подхватил коронер, когда Уоркоп повернулся к нему с явным намерением продолжить. — Все понятно: более четверти часа, но менее часа, полагаете вы. Если у старшего инспектора больше нет к вам вопросов, мы не станем вас больше задерживать.

Как только прозвучало имя Ротерторпа, тот пружинисто вскочил. Его показания были краткими, техническими и совершенно неинтересными для обычной публики. Вопросов от старшего инспектора не последовало, зато коронер спросил у врача его мнение о вероятном времени смерти Уорренби. Ротерторп ухватился за предоставленную ему возможность:

— Мнение отсутствует, сэр! Увы, перед тем как я увидел тело, прошло много времени.

И он покинул свидетельское место с видом человека, прожившего утро не зря. Вскоре старший инспектор поднялся и попросил о переносе слушаний. Через несколько минут полковник Скейлз, искавший его, нашел одного инспектора Харботтла, так ответившего на вопрос о местонахождении шефа:

— Не знаю, где он, сэр. Едва попросил о переносе — и сразу удрал из суда, не сообщив мне куда. Впрочем, я, кажется, знаю, куда он направился. У вас к нему дело, сэр?

— Нет, только вопрос, получил ли он рапорт о пулях.

— Рапорт поступил утром, сэр. Совпадения отсутствуют.

— Жаль! Что Хемингуэй собирается делать теперь?

— Не могу сказать, сэр. Кажется, он не разочарован.

— Ладно, — кивнул полковник и ушел.

— Для чего ему понадобилось чуть ли не спасаться бегством? — поинтересовался сержант Карсторн.

— Наверное, вздумалось поймать ту девушку, кухарку Уорренби. Сейчас угощает ее в какой-нибудь чайной фруктовым пломбиром, — ядовито ответил инспектор.

— Зачем? — удивился Карсторн.

— Хочет развязать ей язык. Она из тех, кто замыкается при первом же прямом вопросе. Тут я должен отдать шефу должное: всем следует у него поучиться, как добиваться от людей того, что ему нужно.

— Да, у него особый подход, — согласился сержант. — Вот ведь жалость, что пули не подошли! Значит, мы отброшены в самое начало.

Харботтл вздохнул. При приближении миссис Миджхолм сержант счел за благо ретироваться. Миссис Миджхолм, как и полковнику Скейлзу, требовался старший инспектор.

Но, в отличие от полковника, она была разочарована, что не нашла его. Ей было необходимо сообщить ему что-то.

— Мадам, если вы не возражаете перейти дорогу и побывать в полицейском участке, то сможете поведать то же самое мне, а я передам ему, — предложил Харботтл.

Миссис Миджхолм не одобрила эту замену.

— Лучше я поговорю с самим старшим инспектором, — заявила она.

— Как хотите, мадам.

— Когда вы ждете его? — спросила она.

— Не знаю.

— Боже, вот неудача!

Взъерошенный майор Миджхолм произнес:

— Идем, Флора, а то пропустим свой автобус. По-моему, тебе не надо вмешиваться не в свое дело.

Этот упрек был, по мнению инспектора, оплошностью.

— Нет, Лайон! — возразила она. — Долг каждого гражданина — по мере сил помогать полиции. Кроме того, я считаю, что его следует предостеречь. Если вы уверены, что я не смогу увидеть старшего инспектора, то хотя бы передайте ему мои слова, — сказала она Харботтлу. — Не жди меня, Лайон! Я приеду следующим автобусом.

Миссис Миджхолм отправилась вместе с инспектором в участок, сообщив ему по пути, что ее привело в Беллингэм исключительно чувство долга, иначе она осталась бы ухаживать за самой ценной своей собакой, минувшей ночью принесшей первое потомство. Не нуждаясь ни в каком поощрении, она в подробностях описала новорожденных и расщедрилась на несколько ценных советов о правильном кормлении племенных собак и уходе за ними. На все это инспектор отозвался, пригласив ее во временный кабинет Хемингуэя, двумя словами: «Да, мадам?»

Подставив ей кресло, он сел за стол, положил перед собой официальный бланк и снял с ручки колпачок.

— Это, конечно, не заявление, — предупредила миссис Миджхолм, впечатленная его приготовлениями. — Хотя я, конечно, не возражаю, чтобы мои слова записали.

Но записывать старшему инспектору оказалось нечего.

— Как только я выяснила, что происходит, — пустилась в откровения миссис Миджхолм, — то решила, что об этом надо знать старшему инспектору. Кроме всего прочего, я чувствую ответственность за эту бедную девушку. Я гожусь ей в матери!

— Вы говорите о мисс Уорренби? — уточнил Харботтл.

— О ком же еще? Она осталась одна-одинешенька, а это так ужасно! Я всегда недолюбливала Тэддиаса Драйбека, но не могла подумать, что он будет наговаривать на невинное существо! А он занимается именно этим! Бродит по Торндену, задает всяческие вопросы и представляет девочку виноватой! Даже меня спрашивал, а я ведь знаю мисс Уорренби лучше, чем кто-либо еще, и смогла бы много порассказать про этот дом и про то, как бессовестно Сэмпсон Уорренби тиранил племянницу. Не будь Мэвис святой, она бы этого не выдержала. Но вы же знаете таких людей без чести и совести! Об этом я тоже хотела поговорить со старшим инспектором. Запутать мисс Уорренби может любой! Но для Тэддиаса Драйбека у меня просто не хватает слов!

Инспектор, не оценив ее заявление, ждал продолжения.

— Когда я узнала, что он затеял — собрать сведения обо всех случаях, когда Уорренби жестоко с ней обходился, и попытаться доказать, что Мэвис могла застрелить своего дядю, то без колебания сказала ему, что я о нем думаю. Стыдитесь, заявила я. Я бы еще много чего ему высказала бы, если бы тогда знала то, что знаю сейчас. Представляете? Ему хватило наглости пытать Глэдис! Она — кухарка мисс Уорренби. Глэдис сама мне об этом рассказала сегодня утром, в автобусе. Тут я и решила, что мой священный долг — предостеречь старшего инспектора. Это просто подлый наговор! Тэддиас Драйбек — из старых холостяков, никогда не говорящих доброго слова о новом поколении. Вы обязаны предупредить старшего инспектора, что он не должен верить ни одному его слову!

— Я так и сделаю, мадам, — сказал Харботтл. — Хотя в этом нет необходимости. Вам не о чем волноваться.

— Вам легко говорить! Он — адвокат. Если не верить словам адвоката, то чему вообще верить? — Миссис Миджхолм выдержала паузу, но не дождалась от инспектора ответа. — Это же очевидно! Говорю вам, это попросту клевета, а сам он — настоящая старуха-сплетница, куда такому самому застрелить Уорренби, хотя ему, без сомнения, хотелось бы это сделать. Абби Дирхэм, племянница мисс Паттердейл, считает, что это сделал он сам и просто отводит от себя подозрение. У нее выходит очень убедительно, но мне как-то не верится. Нет! Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что моя версия — самая верная. Ладислас — вот кто это сделал! И не рассказывайте мне про время: я про это ничего не знаю, зато знаю, что он двуличный. Не нахожу для него иного слова.

— Разумеется, — кивнул инспектор. — Мой опыт свидетельствует, что двуличных людей больше, чем мы Думаем. В любом случае…

— Подождите! — перебила его миссис Миджхолм. — До того как это произошло, болтали, будто Ладислас ухаживает за мисс Уорренби. Он красивый молодой человек, если вы, конечно, умеете ценить иностранный тип внешности, и нельзя отрицать, что бедняжка увлеклась им. Удивляться нечему, обычно мужчины не находят Мэвис привлекательной, и ей польстило его внимание. По-моему, Ладислас авантюрист. Догадался, наверное, что после смерти дяди она будет при деньгах. Если это не мотив для убийства, то уж и не знаю, что считать мотивом! И как только Уорренби умирает, что делает Ладислас? Притворяется, будто мисс Уорренби никогда его не интересовала! Вчера он сидел в «Красном льве» — обычно он туда носа не показывает — и пытался всех убедить в этой небылице. Мой муж сказал, что это было смешно, люди решили, что он испугался. Я бы не придала этому значения, если бы не открытие после ужина…

— Какое? — осведомился инспектор.

— Я позвонила мисс Уорренби. На звонок ответила эта ее служанка. Что, думаете, она сказала?

— Не знаю.

— Мисс Уорренби сидит в беседке за домом, в глубине сада, и разговаривает с Ладисласом! Я чуть в обморок не упала! После всех этих его разговоров явиться к мисс Уорренби! Я посоветовала Глэдис не беспокоиться, решив, что главное — поставить в известность старшего инспектора.

— Я ему передам, мадам, — сказал Харботтл, мечтая от нее отделаться. — Сразу, как только придет. Уверен, он будет вам чрезвычайно признателен.

— Главное, чтобы он что-нибудь предпринял. — Миссис Миджхолм взяла перчатки и сумочку.

Через десять минут после ее ухода вернулся Хемингуэй.

— Вы разминулись с миссис Миджхолм, — сообщил Харботтл.

— Говорю же, у меня нюх! Что ей надо?

— Хотела помочь вам в работе. Я чуть не брякнул, что вы побежали за блондинкой.

— Хорошо, что сдержались. Она сама блондинка, и если ей втемяшится в голову, что у меня слабость к этой масти, то от нее уже не избавиться. Насчет Глэдис я оказался прав: молодой Хасуэлл заставил ее вздрогнуть.

— Узнали нечто важное? — поинтересовался Харботтл.

— Даже не знаю… Но у Глэдис есть голова на плечах. Она сказала, что если ныне покойный Уорренби сидел в саду в домашних туфлях, то, значит, его выгнало из дома что-то неожиданное.

— Почему?

— Одна из его особенностей. Имелась и другая: никогда не разгуливать с непокрытой головой. Глэдис не было на месте убийства, фотографий она тоже не видела, поэтому не знает, в шляпе он был или нет, когда получил пулю. Здесь у меня перед ней преимущество.

— Насчет головного убора — охотно вверю, — задумчиво промолвил инспектор. — Некоторые мужчины шагу не сделают без шляпы. Мой отец был таким. Но я не пойму, почему он не шел в шлепанцах, ведь было сухо?

— Не понимаете, потому что никогда, наверное, не простужались. Но вы не можете не знать, что, когда человек вбивает себе в голову, будто что-то представляет для него смертельную опасность, это превращается в манию. Глэдис рассказала, что Уорренби делал ей замечание, когда она выбегала в шлепанцах в огород за мятой или еще за чем-нибудь.

— И вы верите словам этой вашей Глэдис? — не сдержался инспектор. — А как она объясняет, что Уорренби оказался за дверью с непокрытой головой?

— Кое-какие мысли у нее есть, отчего мы с ней и разошлись во мнениях. Глэдис говорит, что Уорренби выманили из дому хитростью. Не спрашивайте меня, что это была за хитрость и кто ее устроил. Был бы вам благодарен, если бы вы перестали называть ее «моей Глэдис», Хорас! Она уже два года встречается с приличным парнем, торгующим недвижимостью. Смотрите, не навлеките на меня неприятностей!

Инспектор сухо усмехнулся:

— Значит, вы должны были много почерпнуть о неизвестной вам ранее сфере, сэр! Но скажите, как вы отнеслись к ее версии?

— Пока не знаю, — честно ответил Хемингуэй. — Меня не покидает ощущение, что я взялся за протянутую мне палку не с того конца. А теперь прибавилось еще одно: у меня целых девять подозреваемых, однако нечто очень важное по-прежнему скрыто. Более того, пока Глэдис толковала про привычки Уорренби, я понял: она подсовывает мне подсказку, а я ее не могу разгадать!

— А как же ваше чутье? — поддел его инспектор.

Хемингуэй подозрительно прищурился и предложил:

— Хорас, по-моему, вы становитесь воинственным! Когда впервые попросились мне в напарники…

— Вы сами меня пригласили, — напомнил инспектор.

— Может, и так, а почему? Я не умею отказывать. В общем, в первое время вы думали, что чутье приведет меня в психушку.

— Нет! Сэнди Грант предупреждал меня об осторожности. Он твердил…

— Не желаю знать, что он вам твердил, наверняка это было нарушением субординации, а то и клеветой, не говоря уж о его противоестественной склонности болтать по-гэльски! С чем ко мне приходила миссис Миджхолм? Только не рассказывайте, что Ультима Уллапула ощенилась и миссис Миджхолм приглашает меня в крестные отцы к одному из щенков!

— Какая-то из ее собак действительно принесла потомство, но я не уверен, что это Уллапула. Миссис Миджхолм сказала, что старый Драйбек решил доказать, будто мисс Уорренби убила дядю, и вам не следует верить ни единому его слову. А поляк всем внушает, что не имеет намерений в отношении мисс Уорренби, а сам вчера вечером находился в Фокс-Хаусе, сидел там с ней в беседке. Не уверен, что это заслуживает внимания.

— Мне уже поведала об этом Глэдис. Видимо, Ладислас умолял Мэвис потерпеть, пока не уляжется вся эта суматоха. Намерения-то у него есть, только он страшно боится, что об этом узнаю я. Мэвис, между прочим, подалась в Лондон: я наблюдал, как младший Хасуэлл отвозил ее на вокзал, кажется, на поезд в 12.15. Возможно, она бежит от правосудия или хочет посетить дядиных поверенных и узнать о своем положении и на что ей жить, пока не будет утверждено завещание. Глэдис считает, что она уехала именно за этим, потому я ее и не арестовал.

Телефон скромно позвякивал уже целую минуту. Харботтл схватил трубку, послушал и произнес:

— Да, переключите, он здесь. — Он передал трубку Хемингуэю. — Это суперинтендант.