Глава 14

После ланча с Ви я поехала домой.

Я еле успела припарковать «фольксваген «на бетонной площадке у подъездной дорожки, как на нее буквально влетела мама на своем «таурусе». Когда я уходила, она была дома, и у меня зародились подозрения, не ускользнула ли она на ланч с Хэнком. Я улыбалась всю дорогу от «Энцо «до дома, а теперь настроение резко испортилось.

Мама загнала машину в гараж и вышла мне навстречу:

– Как пообщались с Ви?

– Как всегда, мама, как всегда. А что у тебя? Страстное свидание за ланчем? – невинно поинтересовалась я.

– Это был деловой обед, – она страдальчески вздохнула. – Хьюго попросил меня поехать в Бостон на этой неделе.

Моя мама работает на Хьюго Ринальди, владельца аукционной компании, названной его именем. Хьюго проводит аукционы элитной недвижимости, а в обязанности моей мамы входит контроль за ходом аукциона, что нельзя осуществить на расстоянии. Она часто уезжает из дома, оставляя меня одну, и мы обе понимаем, что в этом нет ничего хорошего. Она уже не раз подумывала об увольнении, но все всегда упирается в деньги: Хьюго платил ей больше – на порядок больше, – чем она могла бы зарабатывать, безвылазно сидя в Колдуотере. Если она уйдет с этой работы, нам придется пойти на определенные жертвы, и в первую очередь придется продать этот дом. Поскольку в моей памяти этот дом был неразрывно связан с отцом, можно сказать, что я питала к нему поистине нежные чувства.

– Я отказалась, – продолжала мама. – Сообщила ему, что собираюсь искать такую работу, чтобы не уезжать все время из дома.

– Ты сообщила ему что?! – Удивление в моем голосе сменилось тревогой. – Ты увольняешься? Ты нашла другую работу? И что это значит, нам придется переехать?

Я не могла поверить, что она приняла это решение, не посоветовавшись со мной. Раньше мы были с ней всегда едины во мнении: о переезде не может быть и речи.

– Хьюго сказал, что подумает, чем он может мне помочь в плане работы в Колдуотере, но особо обнадеживать не стал. Его секретарь работает на него много лет и отлично справляется со своими обязанностями. Не думаю, что он станет увольнять ее ради того, чтобы меня осчастливить.

Я ошарашенно перевела взгляд на дом. От мысли, что в его стенах может поселиться другая семья, у меня скрутило живот. А что, если они его перестроят? Что, если они сломают кабинет отца и с корнем выломают полы вишневого дерева, которые мы настилали все вместе? А как же его библиотека? Папины книжные полки? Они, конечно, далеки от идеала, но это был наш первый настоящий опыт в столярном деле. У этих полок был свой характер!

– Я пока не думаю о продаже дома, – ответила мама. – Как-нибудь выкрутимся. Кто знает, вдруг Хьюго осознает, что ему необходим второй секретарь. Что будет, то и будет.

Я резко повернулась к ней:

– А ты не потому ли так легкомысленно относишься к своему увольнению, что рассчитываешь выйти замуж за Хэнка и думаешь, что он станет нас содержать?

Это циничное замечание сорвалось у меня с губ прежде, чем я прикусила язык, и я сразу пожалела о том, что сказала. Такая грубость вообще мне не была свойственна. Но сейчас я настолько сильно боялась этого, хотя и не решалась в этом себе признаться, и это мой страх говорил за меня.

Мама оцепенела, а потом пошла от меня прочь через гараж, машинально нажав кнопку, которая закрыла за ее спиной дверь.

Я постояла на подъездной дорожке, разрываясь между желанием немедленно побежать за ней и извиниться и растущим во мне страхом от того, с какой легкостью она игнорировала мой вопрос. Значит, так оно и было. Она встречалась с Хэнком с твердым намерением выйти за него замуж. Делала именно то, в чем обвиняла ее Марси: рассчитывала на его деньги. Я знала, что с финансами у нас напряженно, но ведь мы как-то справлялись, разве нет? И я очень злилась на свою мать за то, что она опустилась так низко. И злилась на Хэнка за то, что рядом с ним она принимала такие решения, которые никогда раньше не принимала без меня.

Я снова села за руль «фольксвагена «и поехала в город. Я превысила максимальную скорость километров на двадцать пять в час, но сейчас мне было все равно. Я не знала, куда еду, – летела куда глаза глядят, чтобы просто оказаться подальше от мамы. Сначала Хэнк, теперь ее работа. Почему мне кажется, что она принимает все важные решения, не посоветовавшись со мной?!

Впереди показался выезд на шоссе, я повернула направо и двинулась к набережной. Свернув к последнему съезду перед Дельфик-парком, я поехала к городскому пляжу. В этой части побережья машин было значительно меньше, чем на южных пляжах Мэна. Берег здесь каменистый, почти пустой – вечнозеленые растения виднелись только там, куда не доходит прилив. Вместо туристов с полотенцами и корзинками для пикника я увидела на берегу только одинокого прохожего с собакой, которая гонялась за чайками.

Как раз то, что мне было сейчас нужно. Мне хотелось побыть некоторое время одной, чтобы остыть.

Я съехала на обочину. В зеркале заднего вида показался красный спортивный автомобиль. Я смутно припомнила, что вроде бы видела его на шоссе, нас тогда разделяло несколько машин. Вероятно, его владелец хотел прогуляться по пляжу, пока погода окончательно не испортилась.

Я перепрыгнула через бетонный парапет и спустилась по скалистому берегу вниз. Воздух здесь был прохладнее, чем в городе, и ветер постоянно лупил в спину. Небо, скорее серое, чем голубое, было затянуто дымкой. Я старалась выбирать камни повыше над водой, чтобы волны до меня не могли добраться. Это было довольно непросто, ноги у меня то и дело соскальзывали, и я сосредоточилась на том, чтобы не свалиться, отвлекшись на время от мыслей о ссоре с мамой.

Ботинок снова соскользнул с камня, и я скатилась вниз, неловко приземлившись на бок. Ругаясь себе под нос, я постаралась подняться и тут увидела, как за спиной у меня выросла чья-то огромная тень. Испугавшись, я резко обернулась.

Передо мной стоял тот самый водитель красной спортивной машины. Ростом он был выше среднего и на вид казался старше меня на год-два. Волосы коротко подстрижены, брови песочно-коричневого цвета, светлая щетина на подбородке. Судя по тому, как сидела на нем толстовка, спортзал он посещал регулярно.

– Ну наконец-то выползла из своей норы, – сказал он и оглянулся. – Который день пытаюсь застать тебя одну.

Я балансировала на камне, пытаясь встать на ноги, и копалась в памяти, силясь вспомнить его лицо, но безрезультатно.

– Прошу прощения, мы знакомы?

– Как ты думаешь, за тобой следили? – он продолжал скользить взглядом по берегу. – Я, конечно, старался отслеживать все машины, но мало ли, вдруг я кого-то упустил из виду. Честно говоря, мне бы помогло, если бы ты сделала пару кругов, прежде чем парковаться.

– Хм… я действительно не имею понятия, кто ты такой.

– Странно слышать такое человеку, купившему тебе машину, на которой ты сюда приехала.

До меня не сразу дошел смысл его слов.

– Погоди-ка… ты – Скотт Парнелл?

Я не видела его много лет, но черты лица у него оставались все те же. Та же ямочка на щеке. Те же карие глаза. Из новых приобретений был шрам на шее, легкая щетина на подбородке и впечатляющее сочетание полных, чувственных губ со скульптурными чертами лица.

– Я слышал о твоей амнезии. Так, значит, слухи не врут? Похоже, дела действительно плохи.

Ой, ой, зачем же так пессимистично.

Я скрестила руки на груди и холодно заявила:

– Раз уж мы затронули эту тему, возможно, сейчас самый подходящий момент объяснить мне, почему ты поставил «фольксваген «у моего дома в ту ночь, когда я пропала. Если ты в курсе моей амнезии, то, конечно уж, ты в курсе, что меня похитили.

– Эта машина была извинением за то, что я вел себя как подонок.

Он все еще оглядывался по сторонам. Кого он так боится?

– Давай-ка поговорим о событиях той ночи, – не отступала я. Конечно, это место, где мы были совершенно одни, с глазу на глаз, было далеко не самым подходящим для подобного разговора, но моя решимость получить ответы здесь и сейчас восторжествовала над здравым смыслом. – Кажется, в нас обоих в тот вечер стрелял Риксон. Я так сказала полиции. Ты, я и Риксон – мы были в комнате смеха. Если, конечно, этот Риксон вообще существовал. Не знаю, как ты все это провернул, но мне начинает казаться, что это ты его выдумал. Мне начинает казаться, что это ты стрелял в меня и что тебе просто нужно было на кого-то все свалить. Вот ты и заставил меня назвать имя Риксона полиции. Так? У меня к тебе вопрос, Скотт: это ты стрелял в меня?

– Риксон теперь в аду, Нора.

Я вздрогнула.

Он произнес это так уверенно, без какого-либо сомнения и с приличествующей случаю меланхолией. Если он и лгал, то делал это исключительно умело.

– Риксон умер?

– Он в аду. Но да, смысл тот же. Можно сказать, и умер, насколько я понимаю.

Я вглядывалась в его лицо, пытаясь по мимике угадать, не врет ли он. Я не собиралась спорить с ним о загробной жизни, мне просто нужно было подтверждение, что Риксон исчез окончательно и бесповоротно.

– Откуда ты знаешь? Ты говорил об этом полиции? Кто его убил?

– Я не знаю, кого нам надо за это благодарить, но точно знаю, что он ушел. Слухи разносятся быстро, поверь мне.

– Знаешь, тебе придется придумать что-нибудь более умное. Возможно, тебе удалось одурачить всех остальных, но меня так просто не купишь. Ты поставил машину около моего дома в ту ночь, когда меня похитили. Потом ты смылся и где-то прятался – в Нью-Гэмпшире, так вроде? И прости меня за эти слова, но при виде тебя последнее, что приходит мне в голову, – это слово «невиновен». Я думаю, не стоит и говорить, что я тебе не верю.

Он вздохнул:

– Перед тем как Риксон стрелял в нас, ты убедила меня, что я настоящий нефилим. Ты объяснила мне, что я не могу умереть. И отчасти именно ты – причина того, что я сбежал. Ты была права. Я не хочу быть похожим на Черную Руку. И уж ни в коем случае я не хочу помогать ему вербовать новых нефилимов для его армии.

Ветер пробирался мне под одежду и леденил кожу. Нефилим. Опять это слово. Оно меня прямо преследует.

– Я сказала тебе, что ты нефилим? – переспросила я нервно и на мгновение прикрыла глаза, молясь про себя, чтобы он признался, что оговорился. Молясь, чтобы он сказал «я не могу умереть «в переносном смысле. И еще в глубине души я надеялась, что вот сейчас он рассмеется и скажет, что он – заключительное звено в искусном розыгрыше, который начался еще вчера с Гейба. Очень большом розыгрыше, который устроили для меня.

Но правда была тут, где-то в темных глубинах моей памяти. Я не могла не чувствовать этого, сколько бы разумных и трезвых объяснений происходящему я ни придумывала. Я чувствовала ее. Скотт ничего не выдумывал – он говорил правду.

– Мне очень интересно, почему ты не можешь ничего вспомнить, – задумчиво произнес он. – Я думал, амнезия – не навсегда. Тогда какого черта?

– Да не знаю я, почему я не помню ничего! – огрызнулась я. – Ясно тебе? Я не знаю! Я очнулась несколько дней на кладбище – никем! Я даже не могу вспомнить, как там очутилась. – Я понятия не имела, почему вдруг меня одолело нестерпимое желание вывалить все это на Скотта, но меня уже несло. Я захлюпала носом и почувствовала, как глаза наполняются слезами. – Меня нашла полиция и отвезла в больницу. Они говорят, я пропала почти на три месяца. Говорят, что у меня амнезия, потому что мое сознание блокирует воспоминания о травме, защищаясь таким образом. Но знаешь, что самое смешное?! Я начинаю думать, что на самом деле ничего я не блокирую! Я получила записку. Кто-то влез в мой дом и оставил ее на подушке. Там было написано, что, хотя я дома, я вовсе не в безопасности. За этим кто-то стоит. И эти люди знают то, чего я не знаю. И они знают, что со мной случилось.

Я вдруг поняла, что слишком разболталась. Нет доказательств, что записка вообще существовала. Более того, все указывало на то, что это не так. Но если записка была плодом моего воспаленного воображения, то почему же эта фантазия не растворялась? Почему я не смогла принять то, что придумала ее сама, что сочинила все это или что это вообще глюк?

Скотт смотрел на мое лицо и все больше хмурился.

– Они?

Я подняла руки, сдаваясь:

– Забудь.

– В записке было написано еще что-нибудь?

– Я же сказала: забей. У тебя есть салфетка?

Я чувствовала, что глаза у меня наполняются слезами, а шмыганье носом уже не помогало. И как будто этого было недостаточно – две слезинки выкатились из глаз и потекли по моим щекам.

Скотт взял меня за плечи и мягко проговорил:

– Эй, эй, ты чего! Все будет хорошо. Не надо плакать, ладно? Я на твоей стороне. Я помогу тебе разобраться во всей этой путанице.

Он притянул меня к себе и стал поглаживать по спине, сначала неловко, но потом более уверенно и утешающе. Я не сопротивлялась – меня это успокаивало.

– В ту ночь, когда ты пропала, я сбежал. Здесь для меня было небезопасно. Но я увидел в новостях, что ты нашлась и не можешь ничего вспомнить, поэтому мне пришлось выйти из своего укрытия. Нужно было тебя найти. Я так многим тебе обязан.

Я знала, что лучше было бы отстраниться от него. То, что мне хотелось верить Скотту, еще не значило, что я действительно могла ему полностью доверять. И терять бдительность. Но я так устала биться головой в стену, что позволила себе расслабиться. Я и не помнила, когда последний раз мне было так хорошо и спокойно в чьих-то объятиях. А сейчас, в его руках, я почти поверила в то, что я не одна. Скотт пообещал, что мы пройдем через все вместе, и в это я тоже очень хотела верить.

К тому же он знал меня. И связывал меня с моим потерянным прошлым. Это много значило для меня, гораздо больше, чем можно выразить словами. После стольких неудачных попыток восстановить в памяти хоть что-то, он вдруг появился без всяких усилий с моей стороны. И это было замечательно, о таком я и не мечтала.

Вытерев глаза тыльной стороной ладони, я спросила:

– А почему тебе здесь быть небезопасно?

– Потому что здесь Черная Рука. – Он спохватился, что это имя мне, вероятно, ничего не говорит, и уточнил: – Спрашиваю только для того, чтобы полностью понимать: ты действительно ничего не помнишь обо всем этом? Я имею в виду ничего, совсем.

– Именно так. Ничего.

Это единственное слово как будто переносило меня ко входу в секретный лабиринт, скрытый в тумане и тянущийся до самого горизонта.

– Да, непруха. – Несмотря на нестандартную формулировку, я поняла, что он имеет в виду: ему искренне жаль. – Черная Рука – это прозвище очень сильного нефилима. Он собирает тайную армию, и я был одним из его солдат, ну как бы, просто другого слова не подберу. А теперь я дезертир. И если он меня найдет, мне крышка.

– Давай-ка чуть назад. Нефилим – это кто?

Губы Скотта искривились в усмешке.

– О, готовься, Грей. Сейчас у тебя крыша поедет точно. Нефилимы бессмертны. – И видя недоверие на моем лице, он улыбнулся шире: – Я не могу умереть. Никто из нас не может…

– Так. Где подвох? – спросила я.

Ну не мог же он под «бессмертны «подразумевать бессмертны…

Скотт показал на волны, бьющиеся о скалы далеко внизу:

– Если я прыгну на эти скалы, останусь жив.

Ну… ладно. Может быть, он настолько глуп, что действительно пробовал туда прыгать и выжил. Это еще ничего не доказывает. Он не бессмертный. Просто верит в эту чушь – в свое бессмертие, а на самом деле обычный подросток, который совершил несколько безрассудных поступков, растрепал о них на каждом углу и теперь считает, что неуязвим.

Скотт сделал вид, что его обижает мое недоверие.

– Ты мне не веришь. Прошлой ночью я провел добрых два часа в холодном океане, ныряя за рыбой, и даже не замерз. Я могу задерживать дыхание под водой на восемь-девять минут. Бывает, что я перебарщиваю с этим и теряю сознание, но когда прихожу в себя, вижу, что я снова на поверхности и все системы жизнедеятельности у меня работают как положено.

Я открыла рот, но не сразу смогла сформулировать мысль:

– Но… это бессмыслица какая-то.

– В этом есть смысл, если я бессмертен.

Прежде чем я успела его остановить, он вытащил из кармана швейцарский армейский нож и вонзил его себе в ногу. Я сдавленно крикнула и подскочила к нему, не зная толком, надо ли вытаскивать нож или, наоборот, надо как следует зафиксировать его в ране, чтобы остановить кровь. Пока я решала этот вопрос, Скотт выдернул нож из раны. Он ругнулся от боли, а джинсы набухли кровью.

– Скотт! – завопила я.

– Посмотришь завтра, – сказал он успокаивающе. – И убедишься сама: всё будет выглядеть так, как будто ничего не было.

– Да что ты! – Я была все еще на взводе.

Он что, совсем сбрендил? Какого черта он делает эти глупости?

– Я не первый раз такое делаю. Я пытался сжечь себя как-то раз. Кожа у меня тогда так обгорела, что вся слезла. А через пару дней я уже был как новенький.

Я смотрела и не верила своим глазам: кровь у него на джинсах уже подсохла… рана перестала кровоточить! Она заживала. На глазах. В течение нескольких секунд вместо положенных недель. Если бы я не видела это собственными глазами, я бы никогда и ни за что не поверила в такое.

Я вдруг вспомнила Гейба. Отчетливее, чем мне бы хотелось, в памяти всплыл образ Гейба с торчащим в спине железным прутом. Джев тогда сказал, что это не убьет Гейба… А Скотт сейчас пообещал, что от глубокой раны к завтрашнему дню останется максимум царапина.

– Ладно, хорошо, – шепнула я, хотя назвать мое состояние «хорошим «можно было с большой натяжкой.

– Уверена, что я тебя убедил? Я могу в любой момент броситься под машину, если тебе нужны более веские доказательства.

– Думаю, уверена! – поспешно ответила я, стараясь скрыть свое потрясение.

Я заставила себя выйти из состояния ступора. Нужно просто отдаться течению и плыть по нему, пока есть такая возможность.

«Решай проблемы по мере их поступления, – сказала я себе. – Скотт бессмертен. Ладно. И что дальше?»

– А нам известно, кто такой этот Черная Рука? – спросила я, неожиданно почувствовав острое желание получить всю информацию, которой обладал Скотт.

Что он еще знает? Сколько еще моих представлений о мире он может запросто перевернуть? И самое главное: способен ли он помочь мне вернуть память?

– В последний раз, когда мы с тобой разговаривали, мы оба хотели это выяснить. Я провел лето, следуя за ним по пятам, а это, скажу я тебе, было совсем непросто, потому что я ведь в бегах, без гроша в кармане и работаю в одиночку, а Черную Руку никак нельзя назвать неосторожным. Но мне удалось сузить круг поисков до одного человека. – Я не отрываясь смотрела прямо ему в глаза. – Ты готова услышать это имя? Черная Рука – это Хэнк Миллар.

– Хэнк… что?!

Мы сидели на бревнах в пещере, спрятанной в скале, ее не видно было ни с пляжа, находившегося в полукилометре, ни с дороги. Полутемная пещера с низким потолком защищала нас от ветра и, по словам Скотта, от любых потенциальных шпионов Черной Руки. Пока мы не пришли сюда, он отказывался произнести даже слово.

Скотт чиркнул спичкой о подошву ботинка и зажег огонь в небольшом каменном углублении в центре пещеры. Стало немного светлее, и я смогла наконец осмотреть место, где мы находились. У дальней стены пещеры валялись рюкзак и спальный мешок. На камне, который служил, по всей видимости, полочкой, лежали бритва, баллончик крема для бритья и дезодорант, а к самому камню было прислонено треснувшее зеркало. Ближе ко входу в пещеру стоял большой ящик, на нем – несколько тарелок, приборы и сковородка. А рядом с ящиком находились удочка и силки. Эта пещера и восхитила, и расстроила меня. Да, Скотт точно не был беспомощным, он вполне способен выжить за счет собственных знаний, умений и силы духа. Но что это за жизнь, если он вынужден постоянно прятаться и убегать?

– Я наблюдал за Хэнком несколько месяцев, – сказал Скотт. – Это не голословное утверждение.

– И ты уверен, что Хэнк и есть Черная Рука? Не обижайся, но он совсем не похож на подпольного милитариста или на…

Или на бессмертного.

Эта мысль казалась мне просто нелепицей. Абсурд.

– Он владелец самого крутого автосалона в городе, член яхт-клуба, он в одиночку спонсирует команду поддержки. Какое ему дело до того, что происходит в мире нефилимов? У него и так есть все, что он хочет.

– Потому что он тоже нефилим, – объяснил Скотт. – И у него есть далеко не все, чего он хочет. Когда наступает еврейский месяц Хешван, всем нефилимам, которые принесли клятву верности, приходится отказываться от своего тела на две недели. У них нет выбора. Нефилим отказывается от тела – и им завладевает кое-кто другой: падший ангел. Риксон был тем падшим ангелом, который овладевал телом Черной Руки. Я поэтому и узнал, что он теперь в аду. А Черная Рука теперь свободен, но он ничего не забыл. И он не собирается никому ничего прощать. Вот для чего ему нужна армия. Он хочет попытаться свергнуть падших ангелов.

– И назад. Кто такие падшие ангелы?

Это что – банда? Вот на что все это было похоже – на бандитские разборки! Мои сомнения росли. Хэнк Миллар был в Колдуотере последним, кто опустился бы до общения с бандитами.

– И что ты имеешь в виду, когда говоришь – «овладевают телом»?

Губы Скотта снова искривились в насмешливой ухмылке, но надо отдать должное его терпению – он ответил спокойно:

– Определение «падшего ангела»: это изгнанник небес и самый ужасный кошмар нефилима. Они заставляют нас приносить клятву верности, а потом завладевают нашими телами на Хешван. Они, как паразиты. Они сами не могут ничего ощущать в своих телах, поэтому захватывают наши. Да, Грей, да. – От него, видимо, не укрылось отвращение на моем лице. – Я именно это имею в виду: они входят в нас в буквальном смысле этого слова и пользуются нашими телами как своими собственными. Нефилим все это время находится в сознании и тоже в своем теле, но он не может его контролировать.

Я пыталась переварить то, что услышала от Скотта. В голове у меня звучала музыка из фильма «Сумеречная зона», но самое главное, что я вдруг поняла: он не лжет. Я уже знала обо всем этом раньше. Воспоминания были отрывочными и очень неясными, но они были. Откуда и каким образом я это узнала, пока это было покрыто мраком. Но я точно знала это… все это.

Наконец я заговорила:

– Прошлой ночью я видела, как трое парней избивали нефилима. Значит, это они пытались заставить его сделать? Отказаться от своего тела на две недели? Но это… это бесчеловечно! Это просто отвратительно!

Скотт палкой ворошил сучья в костре, опустив глаза. Я поняла свою ошибку слишком поздно.

Сгорая от неловкости, я прошептала:

– Ой, Скотт… Я не подумала. Мне так жаль, что тебе приходится такое выдерживать. Я даже представить себе не могу, каково это, отказаться от своего тела.

– Я не давал клятву верности. И не собираюсь. – Он швырнул палку в огонь, и золотые искорки вспорхнули к темному, затянутому дымом потолку пещеры. – Уж этому меня Черная Рука научил. Падшие ангелы могут играть с моим сознанием в какие угодно игры. Они могут отрубить мне голову, могут вырезать язык или сжечь меня дотла. Но я никогда не произнесу этой клятвы. Вынести боль я могу. А вот вынести то, что произойдет, если я дам клятву, не смогу.

– Игры с сознанием? – Кожу на затылке у меня закололо, а мысли опять вернулись к Гейбу.

– Да. Дополнительный приз падшего ангела, – с горечью произнес Скотт. – Ты можешь творить с сознанием людей все, что захочешь. Ты можешь заставить их видеть то, чего нет. Нефилимы тоже это умеют – унаследовали этот дар от ангелов.

Итак, я, кажется, оказалась права насчет Гейба: он не использовал магию и ловкость рук, чтобы создать иллюзию своего превращения в медведя, как пытался внушить мне Джев. Он использовал оружие нефилимов – контроль над сознанием.

– Покажи мне, как это делается. Я хочу знать, как именно это работает.

– Я давно не практиковался, – только и ответил он, откидываясь на своем бревне чуть назад и сплетая руки на затылке.

– Но ты можешь хотя бы попытаться? – я шутливо стукнула его по колену, надеясь тем самым улучшить его настроение. – Покажи же мне, с чем мы имеем дело. Давай! Удиви меня! Покажи мне что-нибудь, чего я не ожидаю. А потом научи, как это делается.

Он смотрел, не отрываясь, на огонь, черты его лица казались в неверном свете костра еще резче. Улыбка сползла с моего лица: для него все это вовсе не было шуткой.

– Понимаешь, в чем дело, – заговорил он. – Эти силы вызывают зависимость. Когда ты входишь во вкус, остановиться очень трудно. Три месяца назад, когда я сбежал и понял, на что способен, я использовал это при каждом удобном случае. Если я был голоден, я заходил магазин, кидал все подряд в корзину и внушал продавцу, что нужно это все упаковать. И что я могу уйти, не заплатив. Это было очень легко. Позволяло мне чувствовать собственное превосходство. Пока я не начал следить за Черной Рукой и однажды ночью не увидел, как он делает то же самое! Я был в таком шоке, что бросил все это к чертовой матери. Потому что я не хочу быть похожим на него.

Он вынул из кармана кольцо и смотрел через него на костер. Кольцо, похоже, было железное, и его украшала печать со сжатым кулаком. На какое-то мгновение мне показалось, будто металл излучает слабое голубое свечение, но оно моментально исчезло, и я списала все это на игру теней.

– Все нефилимы обладают очень большой силой. Мы гораздо сильнее людей. Но когда я надеваю это кольцо, моя сила выходит на совершенно другой уровень, – мрачно сказал Скотт. – Это кольцо дал мне Черная Рука, после того как пытался завербовать меня в свою армию. Я не знаю, есть ли на нем какие-то заклятия или чары. Но что-то в нем точно есть. Тот, кто носит такое кольцо, физически становится практически неуязвимым. Перед своим исчезновением в июне ты украла у меня это кольцо. И я не мог спать, есть, не мог даже отдыхать, пока не вернул его себе. Я был похож на наркомана в поисках дозы. И однажды ночью я вломился к тебе в дом, уже после того, как тебя похитили. И я нашел кольцо в твоей комнате. В футляре от скрипки.

– От виолончели, – машинально поправила я его.

В голове у меня смутно маячило какое-то размытое воспоминание – я как будто уже видела это кольцо раньше.

– Я, конечно, не самый умный парень на свете, но я точно знаю, что это кольцо приносит беду. Черная Рука что-то сделал с ним. Он хотел каким-то образом дать каждому солдату своей армии преимущество. Даже если я не ношу это кольцо и полагаюсь на свои природные силы и способности, мне хочется большего. Единственный способ справиться с этим желанием – совсем отказаться от своих сил и способностей.

Я сочувствовала Скотту, но в то же время была немного разочарована. Мне надо было разобраться, каким образом Гейб обманул меня, на тот случай, если я снова окажусь с ним лицом к лицу. И если Хэнк Миллар действительно Черная Рука, лидер нефилимского подполья, мне придется выяснить, так ли уж истинные причины его появления в моей жизни безобидны, как те, что лежат на поверхности. Если он действительно так занят борьбой с падшими ангелами, как у него остается время заниматься своим автосалоном, быть хорошим отцом и встречаться с моей матерью? Может быть, я подозрительна, но, учитывая все то, что рассказал мне Скотт, думаю, моя подозрительность была вполне оправданна.

Мне нужен был кто-то на моей стороне, кто мог бы пойти против Хэнка, если это понадобится. Сейчас единственным таким человеком мне казался Скотт. Конечно, я не хотела подвергать его опасности – но он был единственным из всех, кого я знала, кто мог противостоять Хэнку.

– А может быть, ты мог бы использовать силу кольца для хороших целей, – предложила я мягко после паузы.

Скотт взъерошил пятерней волосы, очевидно не горя желанием продолжать эту тему.

– Слишком поздно. Я принял решение. Я не буду носить это кольцо. Оно связывает меня с ним.

– И тебя совсем не беспокоит, что твой отказ носить кольцо дает Хэнку опасное преимущество?

Он посмотрел мне в глаза, но не ответил.

– Ты есть хочешь? Я могу поймать нам пару окуньков. Если их пожарить на сковороде, они очень даже вкусные.

Не дожидаясь моего ответа, он взял удочку и пошел вниз по скале.

Я отправилась за ним, мечтая о том, чтобы вместо ботинок на мне сейчас были теннисные туфли. Скотт прыгал с камня на камень или перешагивал расстояние между ними, практически не глядя, а я вынуждена была внимательно смотреть под ноги и контролировать буквально каждый шаг.

– Ладно, поговорим о твоих суперспособностях позже, – крикнула я ему в спину. – Но я не закончила! У меня все еще много белых пятен. Давай вернемся к той ночи, когда я пропала. У тебя есть предположения, кто мог меня похитить?

Скотт присел на камень, насаживая наживку на крючок. Когда я наконец его догнала, он уже почти закончил.

– Сначала я думал, что это Риксон, – ответил он. – Пока не узнал, что он в аду. Я хотел вернуться и поискать тебя, но это было не так просто сделать. У Черной Руки шпионы везде. И, учитывая, что произошло в комнате смеха, у меня были все основания думать, что и полицейские у меня на хвосте.

– Но?

– Но оказалось, что нет, – он взглянул на меня искоса. – Тебе не кажется это немного странным? Ведь полицейские точно должны были бы знать, что в ту ночь я был в этой комнате смеха вместе с тобой и Риксоном. Ты ведь наверняка им сказала. А еще ты, наверно, сказала им, что я тоже ранен. Так почему же они даже не искали меня? Почему дали мне просто уйти и скрыться? Очень похоже, как будто…

Он резко замолчал.

– Как будто что?

– Как будто кто-то пришел и все почистил. И я имею в виду вовсе не улики. Я имею в виду воздействие на сознание. Стирание памяти. И это был кто-то достаточно сильный для того, чтобы направить полицию по другому пути.

– Ты имеешь в виду, нефилим?

Скотт пожал плечами:

– В этом есть смысл, тебе не кажется? Может быть, Черная Рука не хотел, чтобы меня искала полиция. Может быть, он хотел найти меня сам и разобраться со мной самостоятельно. Если он найдет меня, уверяю тебя, он не потащит меня в полицию на допрос. Он запрет меня в одной из своих темниц и заставит пожалеть о том дне, когда я осмелился сбежать от него.

Итак, мы искали кого-то, обладающего достаточной силой, чтобы воздействовать на сознание людей или, как выразился Скотт, стирать воспоминания. Разумеется, аналогия с моей собственной потерянной памятью была очевидна. Мог ли какой-нибудь нефилим сделать это со мной? У меня начинал ныть живот, когда я подумала о такой возможности.

– Как много нефилимов обладают такой силой? – спросила я.

– Кто знает? Черная Рука уж точно.

– Ты когда-нибудь слышал о нефилиме по имени Джев? Или о падшем ангеле с таким именем?

Я все больше склонялась к выводу, что Джев, скорее всего, не принадлежал ни к тем, ни к другим. Не могу сказать, что меня это радовало.

– Нет, не слышал. Но это еще ничего не значит. Я ушел в бега почти сразу, как узнал вообще о нефилимах. А что?

– Прошлой ночью я встретила парня по имени Джев. И он знал о нефилимах. Он остановил трех парней… – я запнулась: довольно уже этих неопределенностей, хотя в моем душевном состоянии так было, конечно, гораздо проще. – То есть он остановил трех падших ангелов, про которых я тебе рассказывала: они пытались заставить нефилима по имени Би Джей произнести слова клятвы. Возможно, это прозвучит глупо, но этот Джев… от него шла какая-то энергия. Как будто электричество. И эта энергия была гораздо сильнее, чем у других.

– Похоже, он и вправду очень силен, – предположил Скотт. – Бросить вызов трем падшим ангелам – это говорит само за себя.

– Он такой сильный, а ты никогда о нем не слышал?

– Веришь ты или нет, но когда речь заходит об этих делах, я знаю не больше твоего.

Я вспомнила, как Джев сказал мне: «Я пытался тебя убить». Что это значит? А вдруг он был как-то связан с моим похищением? И достаточно ли он силен, чтобы стереть мою память? Вообще, по той силе, которую я в нем ощущала, я могла предположить, что он был способен на куда большее, чем пара фокусов с подсознанием. На гораздо большее.

– Я удивляюсь, почему я все еще на свободе, учитывая то, что я сделал, – произнес Скотт. – Черная Рука должен меня ненавидеть лютой ненавистью за то, что я обвел его вокруг пальца.

– Кстати, об этом. Как тебе удалось дезертировать из армии Хэнка?

Скотт вздохнул и уронил руки на колени:

– Не хотелось бы мне об этом говорить. Это непростая тема, поэтому… не буду ходить вокруг да около. В ту ночь, когда погиб твой отец, я должен был не спускать с него глаз. Он шел на опасную встречу, и Черная Рука хотел быть уверен, что с ним все будет в порядке. Черная Рука сказал, что если я справлюсь с заданием, то докажу, что на меня можно рассчитывать. Он хотел, чтобы я вступил в его армию. Но я-то совсем этого не хотел.

От дурного предчувствия у меня по позвоночнику побежали мурашки. Я никак не ожидала от Скотта, что он впутает сюда моего отца.

– Мой отец был знаком с… Хэнком Милларом?

– Я не выполнил приказ Черной Руки, считал, что таким образом покажу ему средний палец и выражу свою позицию. Но я добился только одного – позволил погибнуть ни в чем не повинному человеку.

Я моргнула. На меня как будто ушат ледяной воды вылили.

– Ты позволил погибнуть моему отцу? Ты позволил ему пойти навстречу опасности и не сделал ничего, чтобы помочь?

Скотт развел руками:

– Я не знал, что это так кончится. Думал, Черная Рука просто спятил. И хотел насолить ему, как эгоистичный придурок. Просто я не воспринимал все это нефилимство всерьез. Пока не стало слишком поздно.

Я перевела взгляд прямо перед собой и уставилась на океан. Папа. Непрошеная тоска безжалостно сдавила грудь. Все это время Скотт знал правду. Но не говорил мне ничего, пока я не надавила.

– На курок нажал Риксон, – произнес Скотт тихо. – Я позволил твоему отцу попасть в ловушку, но пистолет был в руках у Риксона.

– Риксон… – повторила я.

Все возвращалось. Я начинала вспоминать. Не все сразу: отдельные вспышки, куски, секунды… Риксон ведет меня в комнату смеха. Риксон сухо признается, что это он убил моего отца. Риксон наставляет на меня пистолет. Полной картины я восстановить пока не могла – но и этих отдельных кадров было вполне достаточно. Меня затошнило.

– Если меня похитил не Риксон, то кто тогда? – спросила я.

– Помнишь, я говорил, что все лето следил за Черной Рукой? Так вот. В начале августа он ездил в государственный заповедник Уайт-Маунтинс. Там он подъехал к самому крайнему коттеджу, но пробыл там минут двадцать, не больше. Тебе не кажется, что это слишком долгая поездка ради такого короткого визита? Слишком близко я подходить не решился, поэтому в окно коттеджа не заглядывал, но подслушал его разговор по телефону через пару дней, уже в Колдуотере. Он говорил человеку на другом конце провода, что девчонка по-прежнему в коттедже и что ему нужно удостовериться, что она – чистый лист. Так он выразился. Он сказал, что нет права на ошибку. И я начинаю думать… эта девушка… о которой он говорил…

– Я, – закончила я вместо него, потрясенная.

Итак, Хэнк Миллар, бессмертный. Хэнк Миллар, Черная Рука. Хэнк Миллар, возможно, мой похититель.

– Есть один парень, который, возможно, может внести ясность, – сказал Скотт, теребя бровь. – Если кто и знает, как получить информацию, так это он. Но найти его будет сложно. Даже не знаю, с чего начинать. И вообще, возможно, он даже задницу не поднимет, чтобы нам помочь, тем более что в последнюю нашу встречу он чуть не сломал мне челюсть за попытку тебя поцеловать.

Я вздрогнула:

– Поцеловать меня? Чего? И кто вообще этот парень?

Скотт нахмурился:

– Ну конечно. Его ты тоже, вероятно, не помнишь. Твой бывший. Патч.