Глава 17
После ухода Патча я переоделась в темные джинсы и черную ветровку Razorbills, которую выиграла на прошлогодней рождественской вечеринке электронного журнала.
Мне обязательно нужно было осмотреть квартиру Патча. Хотя при одной мысли об этом начинало неприятно сводить желудок, я должна была сделать это сегодня. Пока не слишком поздно.
Конечно, глупо было рассказывать Патчу, что я знала, что Черная Рука это он. Это вырвалось у меня против воли — от враждебности, от желания сделать больно. Единственное преимущество — неожиданность — было потеряно. Сомневаюсь, что он видел во мне настоящую угрозу. Мои обещания сослать его в ад он, наверное, нашел забавными. Но мне было известно то, что он почему-то с большим тщанием скрывал от всех свой дом.
Учитывая все, что я знала об архангелах, всезнающих и всевидящих, Патчу было бы очень трудно скрыть от них свое участие в убийстве моего отца. Я не могла сослать его в ад, но архангелы могли. Если я найду способ связаться с ними, его тщательно охраняемый секрет раскроется. Архангелы только и ищут повода сослать его в ад. Что ж, у меня есть этот повод.
На глаза навернулись слезы, и я поспешно их сморгнула. Когда-то я ни за что бы не поверила, что Патч способен убить моего отца. Сама мысль об этом была бы смехотворна, нелепа, даже оскорбительна. Но это лишь показывало, с какой ловкостью и мастерством он меня обманывал.
Все говорило о том, что именно в своей квартире в Сватморе он хранит свои секреты. Это его единственное уязвимое место. Никому, кроме Риксона, не разрешалось заходить внутрь. Сегодня, когда я упомянула при Риксоне, что была там, он ответил с искренним удивлением. «Патч предпочитает хранить свой домашний адрес в секрете», — сказал Риксон. Удалось ли Патчу сохранить его в секрете от архангелов? Это казалось маловероятным, практически невозможным, но Патч доказал, что очень хорошо умеет находить обходные пути и преодолевать препятствия. Если у кого и доставало ума, храбрости и изобретательности, чтобы противостоять архангелам, так это у Патча.
Я вздрогнула, сама того не ожидая, когда подумала, что он может хранить у себя дома. Зловещее предчувствие, от которого мурашки бежали по спине, казалось, предупреждало меня: не ходи туда. Но разоблачить убийцу было моим долгом перед погибшим отцом.
Я нашла под кроватью фонарик и положила его в передний карман ветровки. Поднимаясь на ноги, я краем глаза заметила валяющийся на стопке на книжной полке дневник Марси. Я задумалась на секунду, почти слыша обличительные призывы совести. Вздохнув, положила дневник вместе с фонариком, закрыла за собой дверь и пошла пешком.
Я прошла около мили до Бич, а потом села на автобус до Херринг Стрит. Три квартала пешком до Кита, автобус до Клементин, а потом снова пешком вверх по живописному холму, от которого начинался район Марси, самый шикарный в Колдуотере.
Здесь в вечернем воздухе висели запахи свежескошенной травы и гортензии, а машин совсем не было. Машины аккуратно стояли на своих местах в гараже, это делало улицы шире и чище. Окна белых домов в колониальном стиле отражали блики медленно садившегося солнца, и я представляла, как за этими окнами семьи сидят вместе за поздним ужином.
Я закусила губу, испуганная той волной печали и отчаяния, которая вдруг накатила на меня. Моя семья больше никогда не будет ужинать вместе. Вот так — за столом. Три вечера в неделю я ужинала одна или у Ви. Остальные четыре, когда мама была дома, мы обычно ели с подносов перед телевизором.
Из-за Патча.
Я свернула на Бренчли и стала высматривать дом Марси. На дорожке была припаркована ее красная «тойота», но я знала, что ее нет дома. Патч, видимо, повез ее в кино на джипе. Я шла через лужайку, думая, что просто оставлю дневник на крыльце, когда внезапно открылась входная дверь дома.
На плече у Марси висела сумочка, в руке были ключи — она явно куда-то собиралась. Увидев меня, она замерла на пороге.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
Я открыла рот, чтобы ответить, но прошло полных три секунды, прежде чем я смогла выговорить:
— Я… я не думала, что ты будешь дома.
Ее глаза сузились.
— Что ж, я дома.
— Я думала, ты… и Патч… — я не могла связно говорить.
У меня в руках был дневник, прямо на виду. В любую секунду Марси его увидит.
— Он все отменил, — огрызнулась Марси, давая мне понять, что это меня не касается.
Я едва слышала ее. В любую секунду она увидит дневник. Как никогда раньше мне хотелось промотать время назад. Нужно было все продумать, прежде чем идти сюда. Я должна была просчитать вероятность того, что она будет дома. Испуганно я оглянулась по сторонам, словно ждала, что кто-то придет мне на помощь.
И тут Марси ахнула и зашипела:
— А что у тебя делает мой дневник?
Я отвернулась, щеки у меня пылали.
Она сбежала с крыльца. Выхватила у меня дневник и рефлекторно прижала его к груди.
— Ты… ты его взяла?
Я опустила руки.
— Я взяла его во время твоей вечеринки, — я тряхнула головой. — Это было так глупо. Мне очень жаль…
— Ты читала его? — быстро спросила она.
— Нет.
— Лгунья, — она насмешливо ухмыльнулась. — Ты читала его, не так ли? Кто бы удержался? Ненавижу тебя! Твоя жизнь такая скучная, что тебе приходится подглядывать за моей? Ты все прочла или только о себе?
Я готова была снова начать уверять ее, что даже не открывала ее дневник, но слова Марси застали меня врасплох:
— Об мне? А что ты писала обо мне?
Она бросила дневник на крыльцо позади себя, а потом выпрямилась, расправляя плечи.
— Впрочем, мне-то что, — сказала она, скрещивая руки на груди и глядя на меня в упор. — А вот ты теперь знаешь правду. Скажи мне, каково это — знать, что твоя мама спит с чужими мужьями?
Я только рассмеялась в ответ, уже начиная сердиться:
— Прошу прощения?
— Ты действительно думаешь, что твоя мама уезжает из города на все эти ночи? Ха!
Я скопировала позу Марси.
— Вообще-то да.
На что это она намекает?
— Тогда как ты объяснишь тот факт, что ее машина раз в неделю паркуется вон там, чуть дальше по нашей улице?
— Ты ошиблась, — сказала я, чувствуя, как во мне поднимается ярость.
Теперь я в точности понимала, куда клонит Марси. Как она смела обвинять мою маму в интрижке? И тем более с ее отцом? Будь он последним мужчиной на планете, моя мама не стала бы иметь с ним ничего общего. Я ненавидела Марси, и мама это знала. Она не спала с отцом Марси. Она никогда бы со мной так не поступила. Она никогда бы не поступила так с моим папой. Никогда.
— Бежевый «таурус», номер Х4I24? — голос Марси был ледяным.
— Ну да, ты знаешь номер ее машины, — ответила я мгновение спустя, стараясь не замечать, как тревожно застучало сердце в груди. — Это ничего не доказывает.
— Проснись, Нора. Наши родители знакомы со старшей школы. Твоя мама и мой папа. Они встречались.
Я потрясла головой.
— Вранье. Мама никогда ничего не говорила о твоем отце.
— Потому, что она не хотела, чтобы ты знала. — Ее глаза вспыхнули. — Потому что она и сейчас с ним. Он ее маленький грязный секрет.
Я сильнее затрясла головой, чувствуя себя сломанной куклой.
— Может, мама и знала твоего отца в школе, то это было задолго до того, как она встретила моего отца. Ты ошиблась. Кто-то другой оставляет там машину. Когда мама не дома, значит, ее нет в городе, она работает.
— Я видела их вместе, Нора. Это была твоя мама, так что даже не пытайся ее оправдывать. В тот день я пришла в школу и написала баллончиком на твоем шкафчике сообщение для нее. Ты ведь его получила? — ее голос был отвратительным шипением. — Они спали друг с другом, Нора. Все эти годы. А это значит, что мой папа может быть твоим папой. А ты можешь быть моей сестрой.
Слова Марси упали между нами, как клинок.
Я обняла себя руками и отвернулась, чувствуя, что меня тошнит. Слезы стояли в глазах и жгли переносицу. Не говоря ни слова, я медленно пошла прочь по дорожке. Марси могла крикнуть мне в спину еще что-нибудь ужасное. Но ничего более ужасного сказать было нельзя.
Я не пошла к Патчу.
Я, видимо, прошла пешком назад до Клементин, через автобусную остановку, парк и городской бассейн, потому что неожиданно обнаружила себя сидящей на скамейке перед городской библиотекой.
Ночь была теплой, я сидела в свете фонаря, прижав коленки к груди, и все мое тело сотрясала такая сильная дрожь, что, казалось, я могу в любой момент просто развалиться на части. В голове роились обрывки каких-то беспорядочных мыслей, не связанных друг с другом.
Я молча и неотрывно смотрела в пустоту перед собой. Свет фар проезжающих мимо машин то загорался, то гас. Из окон то и дело доносились взрывы ситкомовского хохота. Легкий ветерок залезал мне под рукава, от этого по рукам бегали мурашки. Я задыхалась от опьяняющего запаха свежескошенной травы, мускуса и влажной ночи.
Закрыв глаза, чтобы не видеть сияющих на небе звезд, я легла на скамейку. Переплела дрожащие руки на животе. Пальцы казались хрупкими замороженными веточками. Я все думала, почему жизнь иногда оказывается таким дерьмом. Почему самые любимые люди делают мне так больно. На кого я злюсь больше всего — на Марси, на ее отца или на маму.
В глубине души я хотела верить, что Марси ошиблась. Я хотела бросить ей это в лицо: «ты ошиблась, Марси, это не правда». Но какое-то сосущее чувство внутри меня говорило, что я зря оттягиваю момент прозрения, что так мое новое разочарование будет только сильнее.
И из глубин памяти настойчиво всплывало воспоминание. Кажется, это было в прошлом году. Кажется, незадолго до смерти отца… нет. После. Это был теплый день, весна. Уже позади были похороны, закончились дни траура, и я вернулась в школу. Ви уговорила меня ходить на субботние занятия; в те дни я не могла ничему особо сопротивляться, просто плыла по течению, существовала, а не жила. Мы думали, что мама уехала по работе, мы пошли после занятий к нам. Шли, наверное, больше часа…
Когда впереди показался мой дом, Ви вдруг остановила меня:
— У вас перед домом машина.
— Точно. Кто это может быть? Похоже на «ленд крузер».
— Это точно не машина твоей мамы.
— Может, это детектив?
Конечно, маловероятно, чтобы детектив ездил на внедорожнике за шестьдесят тысяч долларов, но к тому времени я так привыкла, что у нас дома постоянно снуют детективы, что это было моей первой мыслью.
— Давай подойдем поближе.
Мы уже были у подъездной дорожки, когда открылась входная дверь и послышались голоса. Моей мамы… и более низкий голос. Мужской.
Ви утащила меня за угол дома, чтобы нас не увидели.
Мы наблюдали, как Хэнк Миллар забрался в «ленд крузер» и уехал.
— Господи Иисусе, — пробормотала Ви. — Если бы это была не твоя мама, я бы заподозрила адюльтер. Но твоя мама такая порядочная… Бьюсь об заклад, он пытался продать ей машину.
— Так далеко ехал ради этого?
— Еще как, детка. Продавцы машин готовы на многое.
— У нее уже есть машина.
— «Форд». Это же кровный враг «тойоты». Отец Марси точно не успокоится, пока весь город не будет ездить на «тойотах»…
Теперь я отгоняла от себя это воспоминание, а в голове свербила мысль: а что, если он не пытался продать ей машину? Что, если у них — я непроизвольно сглотнула — был роман?
Куда мне теперь идти? Домой? Наш дом больше не казался мне родным. Он больше не был безопасным и надежным. Доверху, до самого потолка он был набит враньем. Родители кормили меня историями о любви, доверии и семье. Но если Марси говорила правду, — а я очень боялась, что так оно и было, — моя семья была сплошным притворством. Огромной ложью, о которой я даже не подозревала. Неужели я пропустила какие-то предупреждающие знаки? Разве не должна я сейчас осознать, что тайно подозревала маму всегда, но выбрала отрицание вместо болезненной правды? Это наказание мне за доверчивость. Наказание за то, что ищу в людях хорошее. Как бы я ни ненавидела Патча, сейчас я завидовала холодной отстраненности, отделявшей его от других людей. Он всегда видел в людях худшее. Как бы низко они ни пали, он всегда этого и ожидал. Он был жестоким и приземленным, но люди его за это уважали.
Уважали его и лгали мне.
Я поднялась со скамейки и набрала мамин номер. Я не знала, что скажу, если она возьмет трубку. Пусть мой гнев просто выльется наружу. Слушая длинные гудки в трубке, я вытирала со щек горячие слезы. Подбородок дрожал, буквально каждая мышца, каждый нерв в моем теле были напряжены и будто звенели. В голове роились злые, нехорошие мысли и слова. Я представляла, как кричу их матери, перебивая ее каждый раз, когда она пытается защитить себя новой ложью. А если она начнет плакать… я не буду ее жалеть. Она заслужила каждую каплю этой боли, сделав свой выбор.
Включился автоответчик, и я едва не выбросила телефон в темноту от злости.
Потом позвонила Ви.
— Да, детка, у тебя что-то важное? Я с Риксоном…
— Я ухожу из дома. — Я даже не пыталась скрывать слезы, звучавшие в моем голосе. — Можно остаться у тебя ненадолго? Пока я не разберусь, куда деваться.
В трубке раздавалось взволнованное дыхание Ви.
— Что случилось?!
— Мама возвращается в субботу. Мне к тому времени нужно убраться из дома. Можно побыть у тебя до конца недели?
— А можно спросить…
— Нет.
— Ладно, конечно, — Ви пыталась скрыть шок. — Конечно, оставайся, без проблем. Без проблем, совершенно. Расскажешь мне, что случилось, когда будешь готова.
Я почувствовала, как изнутри подступают новые слезы. Сейчас Ви была единственной, на кого я могла рассчитывать. Да, она бывала порой невыносимой, раздражающей и ленивой. Но она никогда меня не обманывала.
Я вернулась домой около девяти и поскорей натянула хлопковую пижаму. Ночь не была холодной, но воздух был влажным, и эта влага будто забирались мне под кожу, вымораживая до костей. Сделав себе чашку теплого молока, я юркнула в постель. Спать было еще рано, да и не могла я спать: все еще гоняла в голове обрывки беспорядочных мыслей и образов. Я просто лежала и смотрела в потолок, пытаясь стереть из памяти последние шестнадцать лет и начать жить заново. И как ни пыталась, не могла представить Хэнка Миллара своим отцом.
В конце концов я выбралась из постели, пошла в спальню матери и открыла ее сундук с приданым в поисках альбома из старшей школы. Я не была уверена, что у нее он был, но если был, то точно только в этом сундуке. Если они с Хэнком Милларом учились вместе, должны остаться фотографии. Если у них был роман, он мог подписать ее альбом как-то по-особенному. Понадобилось всего пять минут, чтобы изучить содержимое сундука самым внимательным образом, но я ничего не нашла.
Я спустилась в кухню, порыскала в шкафчиках в поисках еды, но аппетита не было. Я не могла есть и думать о том, что моя семья — это просто одна огромная ложь. Уткнулась взглядом во входную дверь… но куда мне идти? В этом доме я чувствовала себя потерявшейся и страстно хотела сбежать, но бежать было некуда.
Постояв несколько минут в холле, я поднялась назад в спальню и там, укрывшись одеялом до самого подбородка, закрыла глаза. И перед моим мысленным взором начали вставать картинки. Марси… Хэнк Миллар, которого я едва знала и чье лицо с трудом могла вспомнить… Мои родители… Картинки перемешивались, наплывали одна на другую, все быстрее и быстрее, пока не слились в единый безумный коллаж.
А потом картинки внезапно начали крутиться в обратную сторону, словно совершая путешествие в прошлое: как будто цвета на пленке выцветали, пока все не стало размытым и черно-белым. И я поняла, что попала в другую реальность.
Я спала.
Я стою на переднем дворе. Буйный ветер несет мертвые листья по дорожке, закручивая их в маленькие водовороты вокруг моих лодыжек. Странное облако в форме трубы клубится над моей головой, но не делает попыток опуститься, словно собираясь силами перед нападением. Патч сидит на ступеньках крыльца, опустив голову и безжизненно свесив руки между колен.
— Убирайся из моего сна! — кричу я ему, перекрикивая ветер.
Он качает головой.
— Сначала я объясню тебе, что происходит.
Я прижимаю верх от пижамы покрепче к телу.
— Я не хочу слушать то, что ты скажешь.
— Архангелы нас здесь не слышат.
В моем смехе обвинение:
— Тебе недостаточно манипулировать мной в реальной жизни. Тебе и здесь надо это делать?
Он поднимает голову.
— Манипулировать? Я пытаюсь рассказать тебе, что происходит.
— Ты пробираешься в мои сны, — парирую я. — Ты сделал это после «Дьявольской сумки», и вот опять.
Между нами проносится сильный порыв ветра, заставляя меня сделать шаг назад. Ветки деревьев скрипят и стонут. Я убираю волосы с лица.
Патч говорит:
— Помнишь, в джипе ты сказала мне, что тебе приснился отец Марси. В ту ночь, когда тебе снился сон, я думал о нем. Я вспоминал как раз то, что тебе снилось, думая, как рассказать тебе правду. Я не знал, что общаюсь с тобой.
— Так это ты заставил меня видеть этот сон?
— Это не сон. Это воспоминание.
Я пытаюсь осмыслить его слова. Если это сон — правда, то Хэнк Миллар жил в Англии сотни лет назад. Мысленно я возвращаюсь к тому сну. «Беги назад и попроси прислать помощь, — сказал тогда Хэнк. — Скажи ему, что там нет человека. Скажи ему, что это один из ангелов дьявола пришел захватить мое тело и уничтожить мою душу». Так Хэнк Миллар — нефилим?
— Я не знаю, каким образом я попал в твои сны, — говорит Патч, — но с тех пор я много раз пытался общаться с тобой этим способом. Мне удалось сделать это в ту ночь, когда я поцеловал тебя, но теперь все время натыкаюсь на стены. Мне повезло, что я сейчас здесь. Думаю, дело в тебе. Ты меня не пускаешь.
— Потому что я не хочу, чтобы ты был в моей голове!
Он встает со ступенек и идет мне навстречу.
— Мне нужно, чтобы ты впустила меня.
Я отворачиваюсь.
— Меня переназначили. К Марси, — говорит он.
Проходит пять секунд, и все встает на свои места. Дурнота, которая мучает меня с того момента, как я вышла от Марси, усиливается и становится почти невыносимой.
— Ты ангел-хранитель Марси?
— И это нельзя назвать самой приятной работой на свете.
— Это сделали архангелы?
— Назначая меня твоим хранителем, они ясно дали понять, что я должен заботиться о твоих интересах. Отношения со мной не в твоих интересах. Я понимал это, хотя мне не нравилась мысль о том, что архангелы указывают мне, что делать с моей личной жизнью. Но они следили за нами в ту ночь, когда ты дала мне свое кольцо.
В джипе. Накануне того, как мы расстались. Я помню.
— Когда я понял, что они следят, я уехал. Но было уже поздно. Они сказали, что отзовут меня, как только найдут замену. А потом они назначили меня Марси. Я пошел к ее дому тем вечером, чтобы встретиться лицом к лицу с тем, что меня ожидало.
— Почему Марси? — с горечью спрашиваю я. — Чтобы наказать меня?
Патч проводит ладонью по губам:
— Отец Марси — нефилим первого поколения, чистокровный. Теперь Марси исполнилось шестнадцать, и ей угрожает опасность быть принесенной в жертву. Два месяца назад, когда я пытался пожертвовать собой, чтобы получить человеческое тело, но в результате спас твою жизнь, не было падших ангелов, веривших, что они могут изменить свое положение. Но я стал хранителем. Они все знают об этом. Знают, что все потому, что я спас тебя от смерти. И теперь многие из них тоже хотят обмануть судьбу. Или спасая человека и получая назад крылья, — он выдохнул, — или убивая своих вассалов-нефилимов и трансформируя свое тело из падшего ангела в человека.
Что я знала о падших ангелах и нефилимах? Книга Эноха рассказывает о падшем ангеле, который стал человеком, убив своего вассала-нефилима, принеся в жертву одну из дочерей этого вассала. Два месяца назад Патч попробовал сделать то же самое, собираясь использовать меня для убийства Чонси. Теперь, если падший ангел, заставивший Хэнка Миллара принести клятву, хотел стать человеком, то ему нужно было…
Принести в жертву Марси.
— Ты имеешь в виду, твоя задача, чтобы падший ангел, заставивший Хэнка Миллара принести клятву верности, не пожертвовал Марси, чтобы получить человеческое тело?
Он знает меня достаточно хорошо, чтобы предугадать мой следующий вопрос:
— Марси не знает. Она пребывает в абсолютном неведении.
Я не хочу говорить об этом. Я не хочу, чтобы Патч был здесь. Он убил моего отца. Уничтожил навсегда того, кого я любила. Патч — монстр. Что бы он ни сказал, он не заставит меня думать иначе.
— Чонси организовал общество нефилимов по крови, — говорит Патч.
Я снова перевожу на него взгляд:
— Что? Откуда ты знаешь?
Он неохотно отвечает.
— Залез в пару воспоминаний. Других людей.
— Воспоминания других людей?
Я шокирована, хотя не должна была бы. Как он может оправдывать все эти ужасные вещи, которые совершает? Как он может приходить сюда, говорить, что тайно проникал в самые личные и интимные мысли людей, и ждать моего одобрения? Да просто ждать, что я буду его слушать?
— А теперь у Чонси появился преемник. Я пока не смог выяснить его имя, но ходят слухи, что он недоволен смертью Чонси, хотя это не имеет смысла. Ведь после смерти Чонси он стал главным, одно это должно было стереть все сожаления о смерти Чонси. Все это наводит на мысль, что этот преемник — близкий родственник или друг Чонси.
Я качаю головой.
— Я не хочу это слушать.
— Преемник должен отомстить убийце Чонси. — Я в ужасе застываю, мы с Патчем обмениваемся взглядами. — Он хочет, чтобы убийца расплатился сполна.
— Ты имеешь в виду, он хочет, чтобы расплатилась я, — говорю я еле слышным шепотом.
— Никто не знает, что это ты убила Чонси. Сам Чонси узнал, что ты его потомок, за секунды до смерти, так что вероятность, что знает кто-то еще, очень маленькая. Преемник Чонси может попробовать проследить его потомков, но тут я могу лишь пожелать ему удачи. Мне потребовалось немало времени, чтобы найти тебя.
Он делает шаг ко мне, но я отступаю.
— Мне нужно, чтобы, проснувшись, ты обязательно сказала, что снова хочешь меня в качестве своего ангела-хранителя. Скажи это искренне, действительно имея это в виду, чтобы архангелы услышали, и будем надеяться, они выполнят твою просьбу. Я делаю все, что могу для твоей безопасности, но я связан по рукам и ногам. Мне нужен открытый доступ к людям вокруг тебя, твоим эмоциям, ко всему в твоем мире.
Что он хочет сказать? Что архангелы наконец поменяли мне ангела-хранителя? Поэтому ему пришлось прорываться в мой сон сегодня? Потому что его отлучили от меня, и у него больше не было возможности приблизиться ко мне?
Я чувствую, как его руки обнимают меня, словно защищая от всего окружающего враждебного мира.
— Я не позволю ничему плохому случиться с тобой.
Я вырываюсь из его объятий. Я в смятении. Кто-то хочет, чтобы убийца поплатился — эта мысль не идет из моей головы. Кто-то хочет убить меня! Я не хочу быть здесь. Не хочу этого знать. Я хочу снова чувствовать себя в безопасности.
Осознав, что Патч не собирается уходить из моего сна, я начинаю действовать сама. Я борюсь с невидимыми границами сна, заставляя себя проснуться. Открой глаза, говорю я себе. Открой их!
Патч хватает меня за локоть.
— Что ты делаешь?
Я словно становлюсь прозрачной, начинаю чувствовать тепло своих простыней, мягкость подушки под щекой. Меня успокаивают все знакомые запахи моей спальни.
— Не просыпайся, Ангел! — Он проводит руками по моим волосам, поднимает мое лицо за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — Тебе нужно знать еще кое-что. Есть очень важная причина, по которой тебе нужно увидеть эти воспоминания. Я пытаюсь сказать тебе то, что не могу сказать никак иначе. Нужно, чтобы ты поняла, что я пытаюсь до тебя донести. Нужно, чтобы ты перестала избегать меня.
Я вырываюсь из его рук. Мои ступни приподнимаются над травой, и меня несет навстречу облаку в виде трубы. Патч пытается остановить меня, но его руки проходят сквозь меня, словно сквозь воздух.
Просыпайся, приказываю я себе. Просыпайся.
И позволяю облаку проглотить меня.
