Композиция 5
Калёнов

Майское утро для Максима Олеговича Калёнова, полковника ГРУ в отставке, началось как обычно с пробежки вдоль набережной реки Протвы. Жил он в Верее более пятнадцати лет и своей привычке не изменял никогда, ни в дождь, ни в лютые морозы.

Калёнову в июне должно было исполниться шестьдесят девять лет, но выглядел он, несмотря на полное отсутствие волос на голове (примерно лет двадцать назад он стал брить голову наголо), пятидесятилетним и производил впечатление человека, которого лучше не задевать. Высокий (метр девяносто пять), широкоплечий, не потерявший ни подвижности, ни гибкости, ни силы, он являл собой пример мужчины, отвечающего за свои слова. Про таких говорят – лучше быть их друзьями! И Калёнов вполне заслуживал такой оценки.

У него было твёрдое лицо смелой мужской лепки, твёрдые прямые губы, синие глаза и прямые седые брови. Подкачал в твёрдости лишь нос – не туфля и не картошка, но всё же не слишком серьёзная деталь во всём интерьере, зато при улыбке эта деталь добавляла доброты лицу, и редко кто мог удержаться от улыбки в ответ.

Жил Максим Олегович в пятиэтажке на Второй Набережной улице, недалеко от церкви Богоявления. Квартира принадлежала старшему брату Калёнова Дмитрию, а переехал он в Верею из Москвы, когда брат умер в восемьдесят три года, а сам он уволился в запас. Дети Дмитрия давно жили отдельно, дочь в Санкт-Петербурге, сын в Сочи, и менять место жительства не захотели.

В те времена Калёнов ещё жил с женой Мариной Ильиничной, младше его на пять лет, и примерно два года они отстраивали новое жильё, стараясь преодолеть возникшие разногласия. Однако трещина, возникшая между ними ещё в те годы, когда он служил в Главном Управлении разведки Минобороны (что говорить, он сам был виноват), постепенно росла и достигла той стадии, когда жить вместе стало невозможно. И они разошлись. Марина Ильинична уехала обратно в столицу, к дочери, а он остался в Верее и после увольнения в запас устроился начальником охраны верейского пансионата «Акварели».

Верея ему понравилась. Это был небольшой городок в Наро-Фоминском районе Московской губернии, расположенный в сорока километрах от Наро-Фоминска и в ста десяти километрах от Москвы. Жителей в нём насчитывалось чуть больше пяти тысяч человек. Основан город был в тысяча триста семьдесят первом году, а название получил, по одной из версий, в соответствии с названием столбов, на которые навешиваются створки ворот. По другой версии, вереёй назывался небольшой участок земли или леса либо клин поля.

За время, прошедшее с момента переселения, Калёнов исходил городок, что называется, вдоль и поперёк и знал все его природные и архитектурные достопримечательности. Хотя по церквям, – а их в городе насчитывалось больше десятка, – не ходил, поклоняясь более древним, нежели Иисус Христос, ведическим богам.

Кроме того, что он уже почти десять лет руководил охраной пансионата «Акварели», Максим Олегович имел «тайную страсть», а именно – коллекционировал печати из поделочных пород, стекла и хрусталя. Никто его этому не учил, ни отец, ни дед, а сам Максим Олегович увлёкся «печатным хобби» случайно, когда ему в Екатеринбурге во время командировки подарили копию печати «Архимандрит Нилъ» из горного хрусталя. Заинтересовавшись изделием, дома он залез в Интернет, узнал, что первая в России печать была вырезана из агата аж в тысяча семьсот восемьдесят втором году для Приказа общественного присутствия Пермского наместничества, и с тех пор погрузился в коллекционирование с головой, добывая печати во всех уголках страны и за рубежом. К нынешнему времени его коллекция состояла более чем из четырёхсот изделий этого вида, причём не только сувенирного производства, но что ни на есть реального прикладного происхождения, среди которых были и такие шедевры, как найденная в ломбарде Новгорода немецкая печать «К. К. Гортъ де Гроттъ» из розового кварца.

Калёнов не удержался, открыл дверцу стеклянного шкафа, – всего их было четыре, он заказывал шкафы специально, – потёр пальцем фигурку медведя, вырезанную из цельного штуфа малахита, нос которого тоже являлся печатью «Уральский камнерез», на удачу, закрыл и начал одеваться.

Без пяти минут восемь он был уже в пансионате, от дома до территории которого было всего девять километров.

Пансионат «Акварели» построили в начале века, и к двадцатым годам он приобрёл известность не только среди местных жителей, но и в районе, и в области, и по всей России благодаря прекрасному расположению: смешанный ухоженный лес, река, луга, пруды, чистота, порядок, – и развитому сервису с бесплатным вай-фаем. На его территории располагалось восемнадцать коттеджей разного уровня, был даже один именной суперлюкс – Фудзи, и отдыхать в пансионате могли одновременно до ста пятидесяти человек. Ехали сюда действительно отовсюду, даже с севера, и пансионат считался прекрасным местом для семейного отдыха.

Поставив машину на крытую стоянку для служебных авто (Максим Олегович ездил на белом купе «Хёндэ Кисс» очень приличного качества и дизайна), он первым делом обошёл территорию, выглядывая «непорядок» и привычно не находя причин для разноса подчинённых, затем вернулся в свой кабинетик в служебном флигеле, рядом с помещением охраны, имеющем хорошо оснащённый комплекс наблюдения. После чего занялся рутинными делами, которых всегда хватало.

Надо было кое-что подремонтировать на границах подконтрольной территории, заменить пару телекамер, залатать порванную кабаном сетку на южном участке, откорректировать расписание дежурств на май, обсудить с замом, бывшим военным, план мероприятий по улучшению качества охраны, и так далее, и тому подобное. К счастью, Калёнов давно отладил систему обеспечения безопасности отдыхающих, подобрав штат опытных охранников, коих на весь пансионат насчитывалось больше двух десятков человек, и мог не беспокоиться насчёт возникновения инцидентов на его территории. Система контроля и связи пансионата позволяла реагировать на любые проявления некорректного поведения отдыхающих (случалось и такое), а также на попытки несанкционированного проникновения на территорию. В распоряжении охраны имелись электромобильчики «Итало», вмещавшие до четырёх человек, и при необходимости на них можно было пересечь территорию пансионата по диагонали за две-три минуты.

В одиннадцать часов утра Калёнова вызвал к себе директор пансионата.

Максим Олегович выключил компьютер, вышел из флигеля, добрался до главного корпуса заведения и открыл дверь приёмной.

– Заходите, Максим Олегович, – сказала секретарша директора Тоня, – ждёт.

Калёнов вошёл в просторный светлый кабинет руководителя пансионата, окнами выходящий в лес.

Директор «Акварелей» Валерий Романович Симанчук разговаривал с кем-то по мобильному. Сделал знак начальнику охраны: входи. Был он тучен, громаден, как борец сумо, и малоподвижен. Ему исполнилось пятьдесят семь лет, но выглядел он старше лет на десять, контрастно отличаясь от Максима Олеговича, который был старше, но выглядел моложе. Последние лет пятнадцать Симанчук боролся с полнотой, но борьба шла с переменным успехом, и стоило ему скинуть десяток килограммов, как организм начинал отказываться от активного образа жизни, а вовсе не наоборот, как обещали медики. Грань консенсуса между мерой похудения и полнотой Валерий Романович так и не нашёл.

Калёнов сел на стул, разглядывая лицо директора. Судя по опущенным уголкам губ, настроение у Симанчука было минорное, а землистый цвет лица говорил о том, что в борьбе с недугом он терпит очередное поражение.

– Я вас понял, Сергей Сергеевич, – закончил разговор Валерий Романович, наливаясь кровью. – Никого я выселять не буду! Человек заселился до двадцатого мая и будет проживать в этом номере по праву. Нет, не боюсь, вы не генеральный прокурор, а я не ваш слуга. Как вам будет угодно, делайте выводы. Всего хорошего.

Симанчук поднял телефон над головой, словно собираясь бросить его на пол, но сдержался. Помял ладонью лицо, приходя в себя, криво усмехнулся в ответ на оценивающий взгляд Калёнова.

– Мэр Наро-Фоминска… пообещал кому-то в верхах отдых в нашем уголке, требует освободить Фудзи.

– Там же поселился товарищ из Мурманска, с женой и ребёнком.

– Бригадир арктических строителей Колычев.

– Что будешь делать? Наро-фоминский мэр известен как приближённая к премьеру персона. Пожалуется.

– Да пусть жалуется, хоть к самому президенту идёт на приём, мы не в концлагере живём. Хотя, если честно, в очередной раз я, гражданин и патриот России, страны, для которой я кое-что сделал в жизни и готов за неё драться с любым врагом, убеждаюсь в том, что она спокойно может вышвырнуть меня на свалку! И я бессилен перед чиновничьим хамьём и быдлом, уверенным в своей исключительности и безнаказанности, в праве распоряжаться моей судьбой. Им наплевать на всё, чем я дорожу. Понимаешь?

– Понимаю, – сочувственно кивнул Калёнов. – Что у тебя произошло, кроме этого разговора? – Он показал глазами на смартфон в руке директора.

Симанчук бросил его на стол, достал из небольшого бара бутылку минеральной воды, налил полстакана, выпил. Лицо его стало ещё угрюмей.

– Да есть проблема…

– Поделишься?

– У тебя ведь тоже есть внуки.

– Старшему уже за двадцать, работает, второй учится. Младшая Степанида восьми лет от роду.

– Вот и у меня внук… и с ним беда. Не хочу тебя грузить, Олегыч.

– Нет такого слабого человека, – улыбнулся Калёнов, – который был бы не в состоянии перенести чужого несчастья. Рассказывай, я перегрузок не боюсь, а может быть, и помогу чем. Что с внуком? Не дай бог, в ИГИЛ вовлекли?

Симанчук поморщился.

– Попробовали бы нас в советские времена завербовать в ИГИЛ! Помню своё детство: ни у меня, ни у моих родителей, простых людей из российской глубинки, не было ни малейших сомнений в том, что СССР – самое справедливое в мире государство. Каждый пацан знал, что надо учиться, учиться и учиться! Что служба в армии – почётная обязанность, что книги и спорт – это хорошо, а богатство и вседозволенность – плохо! А что сейчас?

– Четвёртая технологическая революция, – усмехнулся Калёнов. – Сумасшедший поток информации и куча соблазнов.

Валерий Романович снова поморщился.

– Вот-вот, именно что сплошные соблазны. Мы напрочь утратили авторитет в глазах детей. То, что мы знаем и умеем, для наших продвинутых потомков – отстой, наша жизнь им кажется абсолютно неинтересной, а наш опыт – ненужным. Вместо того чтобы почитать умную интересную книжку, они сутками пялятся в экраны компьютеров и находят там всё, что совершенно не полезно!

– Я где-то читал, что у молодёжи внимание концентрируется на одном объекте всего на восемь секунд. Причём им предпочтительна визуальная информация – фотки, смайлики, таблицы и картинки. Книги для них – демотиваторы, с ними же работать нужно, напрягать мозги.

– Вот и получаем в результате проблемы, юзерную «серую слизь» вместо добрых детишек.

– Да что случилось, Валерий Романович?

– Ты что-нибудь про «Синего кита» слышал?

Калёнов задумался.

– Что-то такое помнится… некое интернет-сообщество…

– Это суицидальный сайт, формирующий в Интернете так называемые «группы смерти».

– Верно, вспомнил, в начале десятых шум пошёл. Но ведь этого «Синего кита» взяли за глотку, заблокировали.

– Зато ему на смену пришёл другой такой же – «Розовый слон». Похитрей и помасштабней.

– О «Слоне» не слышал. В игрушки я не играю, в Сети не сижу. В чём проблема?

– Внук. – Симанчук сделал большой глоток минералки, отставил стакан. – Ванька.

Калёнов подождал продолжения.

– Я его видел в пансионате пару раз, мы даже разговаривали. Сколько ему?

– Четырнадцать, учится в восьмом классе.

– Нормальный парень с виду…

Валерий Романович тяжело задышал, подождал, пока отпустило, махнул рукой.

– Нормальный… как будто… сын с невесткой дали волю, оставили парня практически без контроля, вот он и сидит безвылазно в компьютере. А недавно обнаружилось, что Ванька числится в «группе смерти». Объяснить, что это такое?

Калёнов помолчал.

– Каким образом Иван туда затесался? Я слышал, там тусуются дети из неблагополучных семей.

– Как раз по большей части из благополучных, – фыркнул директор. – Статистика есть. Иван никогда ни в чём не нуждался, – Валерий Романович скривил губы, – кроме разве что внимания. Каюсь, я тоже виноват, мало с ним занимался. Вот и приходится теперь расплачиваться.

– Но он же не стал следовать… э-э, советам?

– Вчера вечером еле успели снять с крыши девятиэтажки. Хотел прыгнуть.

Калёнов нахмурился.

– Сюрприз, однако…

– Сижу вот как на иголках, к обеду поеду к сыну, они все сегодня дома, психолога вызвали, трясутся.

– Представляю. – Калёнов подумал о своём собственном внуке Павле, которому тоже недавно исполнилось четырнадцать лет. Господи, мелькнула мысль, чашу эту мимо пронеси! – Ты в полицию заявлял?

– Нет, да и какой смысл? Мой приятель-юрист говорит, что эти «группы смерти» растут как головы у дракона: одну срубишь – две другие вырастают.

– Странно, что такие игрушки становятся востребованными.

– Да не игрушки это, кое-что посерьёзней, целая программа существует по вовлечению молодёжи в криминал, и я не слышал, чтобы кураторов-администраторов ловили и сажали.

– Не сажать их надо, а стрелять.

– Кто бы возражал.

Калёнов помолчал, размышляя, чем он может помочь директору пансионата, которого давно считал своим другом.

– Я всё же обратился бы в полицию. Они должны заниматься такими делами.

– Сообщил одному знакомому в УБЭП, но вряд ли там помогут. Кураторы, организующие «группы смерти», шифруются так, что их хрен найдёшь, а если кого и находят, то оказывается, что нет таких законов, по которым их деятельность подлежит уголовному преследованию. Да и адвокаты у них такие, что любого киллера от виселицы отмажут.

– Это правда, – невесело согласился Калёнов. – Диву даёшься, с каким рвением, энергией и готовностью адвокаты защищают бандитов. Иногда кажется, что они сами из этой среды.

– Недаром говорят, что самое извращённое понятие о справедливости у адвокатов. Не знаю, что делать, Олегыч. Поеду, поговорю, но едва ли успокою кого, тем более – самого Ваньку.

– С чего это у него возникла тяга к смерти?

– Да чёрт его знает! Не было ни малейших предпосылок. Вергилий сказал…

– Кто?

– Приятель-юрист, так его зовут, сказал, что тяга к суициду у подростков сама по себе не возникает, её провоцируют специально. По сути, это элемент гибридной войны Запада с Россией.

– Так серьёзно?

– А ты думал! С нами воюют на всех фронтах, кругом одни враги! По словам Вергилия, благодаря кураторам «Розового слона» достигается три цели: первая – довести демографическую тенденцию до точки невозврата, чтобы под благовидным предлогом «сохранения численности населения» призвать на поселение в Россию всю Азию. Вторая – поколебать и возбудить общественное сознание, заставить родителей контролировать каждый шаг ребёнка. И третья цель – подбить как можно большее количество детей на экстремальные эксперименты.

– Умный у тебя приятель.

– Вергилий советник юстиции первого класса, работал в МИДе. Знает, что говорит.

– Пиши заявление в полицию, пусть ищут того подонка, который подбивал пацанов, в том числе Ивана, к суициду.

– Подумаю, может, и напишу. Тут к нам делегация местных органов опеки планирует заселиться, а я вынужден заниматься семьёй.

– Это вопрос жизни и смерти, Валера. Если хочешь, я встречу делегацию, повожу по пансионату. А лучше давай я к твоим съезжу, побеседую с пацаном. Я найду, чем его заинтересовать.

– Сможешь, правда? – с надеждой посмотрел на него Валерий Романович.

– Без проблем. К тому же мы с Иваном встречались, о спецназе разговаривали. Я найду тему.

– Слушай, буду страшно благодарен! – обрадовался Валерий Романович. – Я тоже подъеду к Роме, но к вечеру; глядишь, и разрядим обстановку.

– Без проблем, через полчаса буду у вас, предупреди сына, что я приеду.

– Непременно, оповещу и буду ждать твоего возвращения.

Калёнов вернулся к себе во флигель, подсел к компьютеру, вывел на экран нужные аккаунты и бегло ознакомился с материалами по «Розовому слону».

Проблема оказалась серьёзней, чем он себе представлял.

«Группы смерти» в среде подростков действительно возникали как грибы после дождя. Общение в Интернете и социальных сетях приводило к искажению самосознания молодых парней и девчонок, к разрушению представлений о себе как о личности, и масштаб процесса достиг таких величин, что начал реально представлять угрозу национальной безопасности России.

В то же время обширные пространства Интернета практически ничего не предлагали взамен, не считая порносайтов и завлекаловок «чёрных дилеров» «курнуть спайса для обретения истинной свободы», а о выявлении и тем более изобличении администраторов «групп смерти» вообще почти ничего не сообщалось. Калёнов нашёл лишь одно-единственное сообщение о задержании двух граждан Украины, укрывавшихся на территории России под видом гастарбайтеров, которые год назад довели до самоубийства детей одиннадцати-двенадцати лет. Похоже, правоохранительные органы если и занимались поиском «гуру смерти», то нерегулярно либо из-под палки. Борьба с «синими китами» и «розовыми слонами» требовала много сил, времени и средств, а отдача была мизерная.

Узнал Максим Олегович и чем отличаются кураторы от других пользователей Сети. Это были люди преимущественно психически нездоровые, желающие отомстить всему миру за свою ущербность, наказать общество за невнимание к ним, продемонстрировать свою псевдозначимость, свою силу и узнаваемость в соцсетях, а что касается граждан Украины – ещё и убить детей врага. Все они хотели получить известность в своём нищенском кругу, признание «заслуг» и удовольствие от осознания вседозволенности. При этом руководили ими люди иного уровня и масштаба.

Если куратор по сути своей являлся пешкой в руках истинных программаторов «ликвидации личности», так как чаще всего не был востребован в процессе и по большому счёту никому не нужен, то вся с и с т е м а воздействия на молодые психики разрабатывалась деятелями поумней и посерьёзней, теми, кто достиг некоего властного положения, способными не просто «юзать пальцами по клаве», но и создавать инструкции и шаблоны по обработке сознания.

Особенное впечатление на Максима Олеговича произвело резюме министра культуры о причинах распространения суицидальных сайтов и рекомендациях, как с ними бороться. Начал он правильно, отметив, что современные дети давно реализуются в виртуальном пространстве в режиме онлайн, что находит отражение и в особенностях личностного развития, и в отказе от прямого общения с окружающими, в том числе с родителями и друзьями. Но закончил министр выводом, что детям надо дать больше свободы, больше демократии, а не запрещать им игры и машинное общение, так как это «ведёт к провоцированию страхов и снижению интеллекта и эмоционального восприятия».

Пока ехал к семье сына Симанчука, Калёнов размышлял о проблемах воспитания и прикидывал, что скажет Ивану, чтобы это подействовало. Надо было тонко отвлечь парня от суицидального настроения и предложить вместо «прозы жизни» идею, ради которой не только стоило сойти со «смертельной колеи», но и обрести интерес к активной жизни.

Семья Симанчука-младшего жила в трёхкомнатной квартирке жилой площадью всего в сорок шесть квадратных метров в доме на улице Первой Советской. Поставив машину на улице, Максим Олегович нажал кнопку с номером 12 на домофоне, ему открыли дверь, и он поднялся на третий этаж.

Сына директора, Романа, Калёнов знал давно, а вот его жену Людмилу – Люсю, как она представилась, увидел впервые. Старший Симанчук их уже предупредил, и встретили гостя тепло.

– Извините, что мы пригласили вас по такому поводу, – виновато проговорила мать Ивана, полненькая брюнетка приятных форм; глаза у неё были невесёлые, заплаканные.

– Ничего, всё будет хорошо, – успокоил её Максим Олегович дежурной фразой.

– Мы не думали, что Ваня так увлечётся…

– «Игрой в смерть»? – понизил голос Калёнов. – Не он один, к сожалению. До сего времени я даже не догадывался о масштабах проблемы.

– Надо было больше его контролировать, – нервно сказал Роман, худенький, вихрастый, небольшого роста, с детским выражением горестного недоумения на лице. – Ты ему всё разрешала.

– А ты куда смотрел?

– Я работаю…

– Я тоже работаю.

– Ничего, поборемся с этой бедой вместе, – прервал молодых людей Калёнов. – Где он?

Люся и Роман одновременно посмотрели на закрытую стеклянную дверь гостиной.

– С ним психолог беседует, – сказал Роман.

– Кто он?

– Отец вызывал, говорит, хороший специалист, работает в первой поликлинике.

– Кем?

– Детским психологом.

– В таком случае он должен знать проблему.

– Проходите на кухню, – спохватилась Люся, – посидим, чайку попьём. Или кофе, если хотите.

– Спасибо, не откажусь.

Сели втроём на кухне, переглядываясь и прислушиваясь к доносившимся из-за двери гостиной невнятным голосам. Люся запустила кофемашину.

– Расскажите, чем Иван увлекается, – сказал Максим Олегович.

– Да, в общем, ничем, – признался узколицый лобастый Роман; когда он кривил губы, сходство с отцом бросалось в глаза. – Учится хорошо, но ни к чему не тянется, математику-физику не любит, да и лирику тоже, как говорится.

– Читает много, – с укором возразила Люся.

– Книги?

– Нет, у него в смарт закачаны тексты.

– Что читает?

– Фэнтези в основном, его любимая тема – чёрная магия, страшилки, «ночные дозоры».

– Понятно, не слишком приятный выбор. Есть намного более интересные вещи. Мой внук Павел тоже с экрана читает, но больше любит космические саги, приключения и звёздные войны, мечтает поселиться на Марсе.

– На мой взгляд, это тоже идея из области некромантии, – скептически заметил Роман. – Психи собирают команду для полёта туда, а другие психи готовы отправиться.

– Ну, я думаю, Пашка одумается, – спокойно сказал Калёнов.

– Я, к сожалению, не сразу поняла, что Ваня слишком близко принимает к сердцу эту чушь, – смутилась Люся.

– А надо было! – взвился Роман, но посмотрел на жену и осёкся, отвёл тоскливые глаза. – Да и я хорош, ничего не замечал. Всё было нормально, Ванька вёл себя хорошо. Кто ж знал, что он увлечётся «Розовым слоном»?

Калёнов промолчал. Вина родителей Ивана выглядела очевидной, дети и в самом деле склонны искать компании, где их понимают и принимают, при недостатке внимания со стороны взрослых, родителей и воспитателей, но далеко не каждый ребёнок выбирал для самореализации «группу смерти», даже из вовсе обделённых любовью со стороны близких людей.

– А у вас чем внуки занимаются? – спросила немного успокоившаяся Люся.

– У меня двое внуков и внучка. Пока бабушка была с нами, то есть моя жена, пацаны в основном были на её обеспечении. В планетарий с ней ходили, на занятия спортом, а потом как-то с ними всё родители больше. Да и живут они не в Верее, а в Питере и в Рязани.

– Что случилось с вашей женой?

– Разошлись, – коротко ответил Калёнов.

– Хорошо! – вырвалось у женщины; она встретила озадаченный взгляд Максима Олеговича, густо покраснела. – Извините, я имела в виду – хорошо, что не умерла…

Калёнов усмехнулся.

– Да, к счастью, с ней всё в порядке.

– А почему вы разошлись? – полюбопытствовал Роман. – Не сошлись характерами?

– Как вам сказать? Прожили вместе тридцать лет… ничего особенного не происходило… но судила она обо всём однобоко, по внешним признакам.

– Как это?

– Если я повышал голос, – каюсь, было, – Мария констатировала этот факт как признание моей вины, не анализируя причины, хотя зачастую сама была неправа. Кричишь? Значит, виноват. И так во всём, а с годами эта тенденция только усиливалась.

– И всё? – удивился Роман. – Вы разошлись только из-за её обвинений?

– Ну, не только, всякое бывало, я по полгода не бывал дома, что тоже воспринималось не позитивно, однако её железобетонное мнение, что она права во всём и всегда, сыграло немалую роль. Я уже четырнадцать лет живу один.

– Больше не женились?

– Нет.

– Вот! – наставил Роман палец на супругу. – Ты тоже слишком часто меня пилишь!

Ответить женщина не успела: дверь в гостиную распахнулась, и оттуда вышел невысокий худой мужчина с лицом уставшего доброго папы Карло, отца Буратино. Одет он был в неожиданный для человека его профессии легкомысленный молодёжный костюм: драные джинсы, светлая курточка со множеством заклёпок, замочков и кармашков, и голубая футболка с весёлым дракончиком на груди. Впрочем, подумал Калёнов, может быть, именно такой наряд и способен вызвать доверие у четырнадцатилетнего пацана.

– Я бы вам кое-что порекомендовал, – голосом дежурного врача проговорил мужчина, пряча в карман куртки айфон. – Мальчик ни в чём не раскаивается, и это настораживает. Будьте с ним построже, он очень внушаем. И хотя он не считает себя одиноким и брошенным, общаться со взрослыми не хочет. Запрещать пользоваться компьютером не нужно, однако ограничить доступ к соцсетям необходимо, особенно «ВКонтакте». Бот «Розового слона» продолжает смущать неокрепшие души.

– Кто? – переспросила Люся.

– Робот, распространяющий письма-маркеры для потенциальных самоубийц.

Люся переменилась в лице.

Калёнов взял психолога под локоть, отвёл в сторонку.

– Выбирайте слова, товарищ… как вас там?

– Игорь Моисеевич.

– Игорь Моисеевич, они сейчас в таком состоянии, что и сердечный приступ могут получить.

– Извините, не сообразил. Вы кто?

– Друг семьи. И у меня к вам есть пара вопросов.

– Можно я к Ване пойду? – робко спросила Люся.

– Конечно, идите.

Мать Ивана ушла в гостиную. За ней бочком протиснулся и Роман.

Калёнов проводил их глазами.

– Пойдёмте на кухню, поговорим.

– Вряд ли я вас обрадую.

– В принципе, я и не надеюсь особо.

Прошли на кухню, сели на стулья с металлическими спинками.

– Слушаю вас.

– Это серьёзно? – Калёнов кивнул на стену, отделявшую кухню от гостиной. – Психика у парня выдержит?

– Боюсь, ему потребуется не только уход, но и лечение. Он полностью погружён в эту псевдоигру…

– Со смертельным исходом.

Психолог кивнул.

– Дело зашло слишком далеко. Подонок, разработчик бота, втянувший парня в сообщество потенциальных самоубийц, нашёл нужные струны. Иван очень впечатлительный, тихий и ранимый подросток, а родители, похоже, не поняли, что с ним надо вести себя по-другому. Я им об этом скажу. В школе у него давно возникли проблемы со сверстниками, они его, как оказалось, затретировали, запугали, в чём он признаваться родителям побоялся, вот и нашёл нишу, где его ждут с распростёртыми объятиями. Началось всё со стишков, а кончилось… – Игорь Моисеевич помолчал, – попыткой свести счёты с жизнью. Парень не понял, что жизнь – не компьютерная игра, она реально даётся человеку один раз.

– Вы говорите – началось со стишков…

– Эта «игра» начинается именно с постинга стихов, предлагаемых детям с неокрепшей психикой. К примеру, посев стиха-маркера с призывом «уйти в туман» собрал рекордное количество откликов за одни сутки – более сорока тысяч! Казалось бы – подумаешь, безобидный стих, но ведь на него реагируют?

– Можете процитировать?

Игорь Моисеевич потёр лоб ладонью.

– Дурацкий текст, признаться. Что-то типа: «Розовый слон» пришёл, в розовый туман увёл, где ждут тебя в игре, где легко и привольно, где тебе не будет больно».

– Бред!

– Согласен, но увы – это р а б о т а е т! Мы имеем дело с психоделикой, меняющей психологию поведения детей. По сути схема работы всех этих «китов» и «слонов» строится по тем же лекалам, что и работа вербовщиков ИГИЛ.

– Серьёзно?

– Я слежу за процессом и пытаюсь помочь, но силы не равны. При помощи «групп смерти» обкатываются способы вербовки кого угодно, от послушных покупателей всякого дерьма до агентов спецслужб и террористов-смертников. А кураторы к тому же в последнее время научились применять веерный мониторинг: девяносто пять процентов безголовых юзеров не обращает внимания на призывы «поиграть», но пять – клюют! А по закону можно заблокировать только сайт с явно противоправным контентом, предлагаемые «интересные игры» под этот закон не подпадают.

– Понятно, – сказал Калёнов. – А вычислить разработчика программы можно?

– Этим занимается Роскомнадзор, центр исследований легитимности и политического протеста, экстремистские сайты блокируются, но возникают вновь сотнями, все не отследишь.

– Я задал конкретный вопрос.

Игорь Моисеевич пригорюнился.

– Наверно, можно, если этим заниматься всерьёз. Спецы Следственного комитета ведь обнаружили автора суицидального бота под ником D. Fallov.

Калёнов усмехнулся.

– Весьма говорящее имя, сродни среднему пальцу вверх. Этот парень явно презирает спецслужбы и людей вообще. Кто он?

– Житель Киева по имени Роман. Его вычислили, сайт заблокировали, но сам он на свободе и продолжает своё чёрное дело. И таких кураторов – десятки.

– А конкретно вычислить вот эту сволочь, что сбила с панталыку Ивана?

– Думаю, им уже заинтересовались.

– Вы снова не отвечаете прямо.

– Вычислить можно любого пользователя Сети, в том числе и разработчика программ. Наберите в гугл-поиске «50 дней до моего самоубийства», и попадёте на страницу сотни предложений «ВКонтакте» с заданиями кураторов пошагово идти к самоубийству.

– Но ведь такие задания надо пресекать в корне!

– В том-то и дело, что подаётся программа под предлогом невинной игры «синих китов» или «розовых слонов», «воспитывающих у детей мужество и решительность». Начинается она с задания с шифром типа квеста, потом предлагается нацарапать на ноге лезвием ножа «явигре», дальше тебе предлагают встать в четыре часа утра и выйти на крышу, сесть на краешек, свесив ноги вниз, и побороть свой страх. Следующий пункт – целый день смотреть страшные видео, пойти на рельсы погулять, порезать губу и так далее, и тому подобное. А заканчивается всё шагом с крыши высотки.

Калёнов покачал головой:

– Их надо… без суда и следствия… кураторов…

Игорь Моисеевич слабо улыбнулся.

– Для них это всего лишь бизнес, как говорится, ничего личного. Их мало интересует, кто и как использует их продукт. А вот над ними люди знают, ради чего всё это делается. Но тех вряд ли можно достать, их крышуют те же спецслужбы, у которых хватает специалистов нужной квалификации.

– Хакеров?

– Аналитиков, программистов, айтишников.

– Что ж, спасибо за беседу. – Калёнов пожал вялую руку психолога, вышел в коридор.

Из гостиной вышли Люся и Роман, и за их спинами Максим Олегович увидел Ивана, на лице которого была написана странная снисходительность. Не смущение, не выражение вины, не огорчение – снисходительность! Но в глазах худенького светлоголового парнишки стояла такая вселенская печаль, что Калёнов вздрогнул как от удара. Захолонуло сердце.

Глаза их встретились…

И Максим Олегович принял решение р а з о б р а т ь с я с проблемой р е а л ь н о.