Глава 34

Вокруг не было никого, перед кем требовалось разыгрывать спектакль, но его мягкие, горячие губы крепко прижались к моим. Растерявшись, я застыла, в то время как его пальцы перебирали мои волосы. Это было любопытное ощущение. Когда он терся своими губами о мои, мне вдруг показалось, что я – таю. И его мудрые пальцы это поняли и принялись ласкать мой затылок. Тайрус был силен, я лишний раз почувствовала это по той властности, с которой его рука обхватила мою шею. Однако в жесте не было ничего угрожающего. Напротив, это было нежнейшее прикосновение на свете. Его губы стали более нетерпеливыми. Мои ладони, словно не подчиняясь мне, нашли путь к его телу и принялись исследовать рисунок его мускулов.

Планета осталась где-то далеко, нас окружала головокружительная чернота космоса. Я прижалась к Тайрусу. Казалось, каждая частица моего тела пробудилась к жизни. Прежде я даже не подозревала, что можно испытывать подобные чувства. Теперь я не узнавала саму себя. Возврат к прежней обыденности сделался чем-то немыслимым.

И тут его тело превратилось в чудо. Я водила ладонью по его разгоряченной, словно от лихорадки, груди. Тайрус притиснул меня к стене. В иллюминаторе за его плечом виднелся узкий край Люмины, становившийся все меньше и меньше, сменяясь россыпью звезд. Губы Тайруса заставили мой рот раскрыться, и я ощутила вкус его языка…

Вот оно! Вот что значит – жить! Быть живой, быть человеком.

Мне хотелось, чтобы это длилось вечно.

Наконец Тайрус отстранился и заглянул мне в глаза. Мне показалось, что я сейчас упаду. Слабость должна была бы меня напугать, но сейчас я воспринимала ее как пустяк, отвлекающий от главного, от того, что разворачивалось между нами. Я всматривалась в его лицо, увидев то, чего не замечала раньше. Сотни важных подробностей настоятельно требовали моего внимания. Зеленые точечки в серо-голубых радужках; его напряженный взгляд, заглядывающий в глубины моей сущности… Как я могла прежде не замечать аромата его кожи или уверенную силу рук? Когда я гладила его бицепсы, под моими пальцами будто сверкали искорки.

Теперь я знала, что такое настоящий дурман. Много раз видела, как люди глупо хихикают или спотыкаются, не разбирая, куда идут. Возможно, теперь я лучше всех поняла, что такое молния, поскольку чувствовала себя ею, и мое электрическое «я» постепенно распространялось на всю вселенную.

Тайрус улыбнулся застенчивой таинственной улыбкой, приподнял мой подбородок и вновь прижался губами к моим губам.

Вдвоем мы как-то добрели до бархатного дивана и упали на него, так и не отрываясь друг от друга ни на секунду, словно намагниченные. Не совершали ли мы глупость? Я не знала. В голове стоял сплошной туман. Но я ясно чувствовала, что происходящее – правильно, и это было главным. Ощущение целостности разлилось по моему телу…

Прошло несколько долгих минут. Тайрус провел пальцем по горбинке на моем носу.

– Как ты это заработала? – пробормотал он.

– Сражаясь в коррале, – ответила я, всматриваясь в ямочку на его подбородке и россыпь веснушек. – Ты не меняешь свою внешность, как прочие.

– Пустая трата времени. А почему ты спрашиваешь? Считаешь, должен?

– Нет, – после некоторого размышления ответила я. – Теперь каждая из твоих черт является для меня сигнатурой. Веснушки, волосы, подбородок… Твои глаза.

Глаза у него были замечательными. Он никогда не отводил их, встречаясь со мной взглядом.

– Так ты давно за мной наблюдаешь?

– Я наблюдаю за всеми. Но, да, за тобой – особенно пристально, – ответила я, глядя, как он пытается сдержать улыбку, но в конце концов не выдерживает и улыбается.

Тайрус уткнулся мне в плечо и вздохнул. Мурашки так и побежали по моей спине. Провела рукой по его медным волосам, чувствуя, что его мускулы до сих пор напряжены и он старается скрыть накопившуюся усталость.

– После таких приключений людям нужен отдых, – сказала я. – Спи.

Тайрус перевернул меня, прижав спиной к своей груди. Мы лежали, и его дыхание щекотало мне шею. Никогда еще я не спала с кем-то в одной постели. Но через несколько минут убедилась, что ничего страшного в этом нет. Напротив, мне было хорошо и спокойно. Его губы прошептали мне на ухо:

– Спокойной ночи, Немезида.

Я улыбнулась, хотя он не мог этого видеть. Улыбнулась темной каюте, холодному и бесчувственному звездному свету, льющемуся из иллюминатора. Лежала и с удовольствием вслушивалась в его дыхание, совсем скоро ставшее глубоким и ровным.

Мне же было не до сна. Я не могла заставить себя уснуть, чувствуя рядом чужое тело. Я вся дрожала от желания лучше изучить того, кто сейчас прижимался ко мне. Осторожно, чтобы ненароком не разбудить Тайруса, я развернулась и принялась его рассматривать. Серебристый звездный свет скрадывал острые скулы и волевой подбородок. Кончиком мизинца я провела по волоскам на его руке.

Меня изумляла странность ситуации. Дьяболики не способны испытывать желания, а между тем я не находила другого слова для этой жажды познать другого человека. Жар в моей груди все усиливался. При этом у нас с Тайрусом не было генетической связи, следовательно, подобная причина моих чувств исключалась. Таким образом, это могло быть только проявлением моего человеческого начала, чистого и врожденного. Дония была права. Оно всегда гнездилось внутри меня.

От волнения у меня перехватило дыхание. Захотелось сразу же разбудить Тайруса и поблагодарить, как он благодарил меня за спасение своей жизни. В каком-то смысле теперь было то же самое.

Я легонько дотронулась носом до его лица. Ему требовалось куда больше сна, чем мне, и он был бледнее обычного. Видимо, ожидание скорой казни сказалось на его состоянии сильнее, чем он хотел признать. В общем, будить его я не стала.

Мы нырнули в подпространство, и серебристый свет снаружи сменился абсолютным мраком. Потихоньку встала и, прежде чем выйти, бросила на Тайруса последний взгляд. Все изменилось – мне открылась красота каждого обыденного явления: гладкость панелей, выстилающих коридор; колебания моего платья вокруг лодыжек… Я чувствовала, что угодила в волшебный сон. Мое размытое отражение мелькало в панелях. Я остановилась, чтобы получше себя рассмотреть, и не узнала это улыбающееся существо. Оно ничем не походило на унылое создание с пустыми глазами, которое я привыкла видеть в зеркалах крепости Эмпиреанов.

Эта Немезида была живой девушкой.

Зайдя к себе, я хлопнула в ладоши, подзывая Карателя, чтобы затеять его любимую игру в «кошки-мышки». Мой взгляд упал на иллюминатор, и я была поражена, что даже беспросветная пустота тоже может быть красива.

Появился Каратель. Он выглядел каким-то вялым. В его глазах я заметила стеклянный блеск. Вместо того, чтобы весело скакать, пес волочил лапы. Слабо вильнув хвостом, он повалился на пол.

– Каратель! – Я опустилась рядом с ним.

Он весь дрожал, его тело было каким-то деревянным, а в некоторых местах – странно мягким. Случилось что-то очень и очень нехорошее.

Я вытащила чемоданчик с робомедиками, которых мы с Тайрусом использовали во время спарринга, и откинула замочки. Роботы выбрались наружу и, включив световые сигналы тревоги, сразу ринулись к Карателю. Но тут же вернулись обратно в чемоданчик. Что бы ни случилось с псом, оно было им не по силам.

Каратель был тяжел, но я все равно взяла его на руки и вышла в коридор. Застыла, пытаясь вспомнить, в какой каюте жил личный врач Тайруса. Через минуту я уже барабанила кулаками в дверь доктора нан Домитриана.

Уяснив, что его разбудили ради какой-то собаки, он бросил на меня неприязненный взгляд, однако послушно ощупал тело Карателя.

– Он ничего эдакого не сожрал на планете?

Я недоуменно посмотрела на него. Мы с псом отнюдь не были неразлучны, не говоря уже о его побеге в грозовую ночь.

– Может, и сожрал, – нехотя ответила я.

– Если робомедики не смогли ему помочь, чего вы хотите от меня? Опасно брать домашних животных на планеты. Там огромное количество патогенов и всяческих микроорганизмов, которых не встретишь в космосе. Зверь особенно уязвим.

– Но он ведь выздоровеет, правда? – спросила я, и тревога сдавила мне грудь.

– Сенатор фон Эмпиреан, эти твари выведены для боев, а не для долгой жизни.

– Должен же быть способ его вылечить! Не мог же он заболеть ни с того ни с сего!

В этот момент на поясе врача что-то зажужжало. Он опустил взгляд и быстро шмыгнул за дверь:

– Простите, грандесса, но ничем не могу вам помочь. К тому же у меня срочное дело.

Я проводила его удивленным взглядом. Карателя начала бить крупная дрожь.

– Не бойся, мой хороший, не бойся, я тебя спасу, – обняв пса, шептала я, словно повторяя заклинание, пришедшее неизвестно откуда.

Я отнесла Карателя обратно в нашу каюту. По крайней мере, он будет в знакомой обстановке. Его глаза закатились, склеры пожелтели. Изредка ему еще удавалось сфокусировать взгляд на моем лице. Он смотрел беспомощно и изумленно, не понимая, почему я ему не помогаю. А все, что я могла сделать, это в немом ужасе смотреть на него и обнимать, в то время как из его горла вырывались странные клокочущие звуки, а из пасти шла пена.

Почему, ну почему я была столь беспечна? Вообразила, что Карателю понравится на планете, ведь там столько всего интересного, что можно обнюхивать и исследовать. Это моя вина. Лучше уж было ему умереть на ринге, чем так.

Я не умела плакать. Я гладила его за ушами в надежде, что он чувствует: я здесь и не бросила его. Приступы следовали один за другим, в горле у него хрипело и булькало, язык свисал между зубами. Выносить дальше это было невозможно. Я сжала его шею и давила до тех пор, пока дергавшиеся задние лапы не замерли.

– Прости, – прошептала я, в последний раз обнимая пса.

Вскоре его тело стало твердым и холодным. Я так и не знала, съел ли он что-нибудь на Люмине, или это была какая-то болезнь. Внезапно мне сделалось горько от мысли, что жизнь может оборваться так просто. Мой пес страдал в одиночестве, пока я с Тайрусом… Тайрус! Мне надо было срочно его увидеть, обнять, вернуться туда, где нет места смерти. Я завернула тело Карателя в одеяло и выволокла в коридор.

Еще в дверях Тайрусовой каюты я услышала голоса. Разговаривали двое, Тайрус и доктор нан Домитриан.

– Спокойно, спокойно, ваша светлость.

Последовали звуки рвоты. Меня прошиб пот. Я вспомнила, что врача кто-то вызвал. Ох, нет! Нет, нет, нет! Каратель был не единственным заболевшим на этом корабле.