Посыльный промчался мимо вытянувшейся по дороге колонны на бешеной скорости, не жалея коня. Люди смотрели ему вслед, некоторые окликали, но он, не замедляясь, устремился к командирам. Никто не сомневался: скоро начнется. Впереди достаточно близко стреляли залпами.

— Подтянуться! — торопливо кричали сержанты.

Майор Жози Лобрано взял пакет и, не открывая, кивнул.

— Что происходит, лейтенант?

— Авангард обнаружил большой лагерь ирокезов. Полковник Брэддок решил атаковать, не дожидаясь, пока они опомнятся. Кавалерия должна была обойти стоянку с востока и ударить с фланга, не давая разбежаться, а основной отряд двинулся прямо на скопище.

— В штыки? — не удивился Лобрано.

Его семья происходила из Фландрии и принадлежала к так называемой «буржуазии в мантии». Дворянства у них не имелось, однако земельные владения стабильно увеличивались последние сто лет и приносили неплохой доход. Мать родила пятнадцать детей, из которых девять умерли в младенческом возрасте, а один в шестнадцать. Он стал четырнадцатым по счету и третьим сыном. И хорошо, что не наследником. Уж больно характер неподходящий для скучного занятия поместьем. Ковыряться в земле не для него, пусть другие этим занимаются.

Еще в молодости увлекся фехтованием и вскоре стал неплохим профессионалом. Ну а где хорошее владение оружием, там недалеко и до желания подраться. После одной из дуэлей, закончившейся смертью его соперника, был вынужден бежать из Франции. Через Германию и Польшу попал в Османскую империю, но там не понравилось. Все же католик он был истовый и подчиняться магометанам не хотел. Перебрался в Индию, где последовательно послужил в испанских, франкских наемниках и у трех магараджей. В один не очень прекрасный день его ловили власти уже практически по всему полуострову за дезертирство, кражи и кучу иных прегрешений. С окончанием войны решил перебраться в Америку, где на награбленные ценности приобрел плантацию. Выращивать табак или хлопок не умел и не хотел.

К счастью, очень удачно подвернулась очередная война. Опыта у него хватало, хотя прежде таким сбродом, как стоящие у него под началом, командовать не доводилось. Вместо выполнения приказов они считают себя вправе обсуждать. Одно слово — милиция. Сипаи и то лучше, они настоящие профессионалы, вояки. Зато, за неимением подходящих кандидатур, ему поручили руководить сводным отрядом Новой Галлии. И он надеялся себя показать. Уж очень ему понравилось высказывание Эймса, когда зашла речь о назначениях.

«Мои предки? Их отсчет начинается с меня. Плевать на приставку „де“ к фамилии. Должность получат достойные, а не родовитые». Подходяще, тем более что тот пусть и не честный католик, но начальник штаба у него из своих. Вряд ли возникнут сложности с повышением. Надо лишь правильно разыграть карты. Близкое сражение равносильно шансу показаться и быть отмеченным на будущее.

— Что-то пошло не так?

Лейтенант Виктор Корсель невольно моргнул, восхитившись правильным выводом. Он был сын шорника и в прошлой индейской войне не участвовал по малолетству. Естественно, никакой военной искушенности. Старался и был назначен сержантом. А потом в пустом лесу их встретили свинцом. Начальство растерялось, и лишь он сообразил, что стреляют свои, увидев одежду. Кинулся между отрядами, приводя в чувство излишне рьяных стрелков. Как не пострадал, неизвестно. Восемь убитых и четырнадцать раненых из-за перепутавших направление. Генерал Эймс после этого присвоил звание и взял к себе в адъютанты. В глубине души новоиспеченный лейтенант считал внезапное повышение чистой случайностью и не видел своей заслуги. Потому очень старался оправдать доверие и вечерами мечтал закрыть грудью командующего от индейской пули, прекрасно сознавая, насколько глупы фантазии.

— Индейцев оказалось на удивление много, и они очень быстро организовались. Наши батальоны теснят, и потери серьезные.

Почти триста убитых и раненых, еще немного — и пехотные части потеряют до половины состава. Это жуть. Ирокезы умело атакуют и отлично вооружены. Даже артиллерию имеют. К счастью, всего пару-тройку пушек, видимо приобретенных в качестве трофеев в разрушенных городках и фортах. Тяжелые орудия по лесу не очень потаскаешь. С этим и у армии проблемы.

— Вам следует срочно идти на подмогу, — показал он глазами на пакет.

— Ну что ж, — разрывая и доставая приказ, пробормотал майор, — похоже, нас ждали. Ну, — поднимая голову, произнес, — господа оборванцы…

Люди засмеялись.

Они отмахали пешком добрых шестьсот миль, не считая первоначального прогулочного перехода до Акиндека. Минимальное снабжение, почти полное отсутствие обозов и тяжелейшая дорога.

— Победив, хотя бы отдохнем. Не знаю, почему господин генерал считает нормальными ежедневные переходы по десять-пятнадцать лье и даже в двадцать, но я устал и мечтаю отдохнуть. Последний рывок — и в лагере нас ждет еда и бабы!

Замечание было встречено одобрительным гулом офицеров. Он знал, непременно разнесут по всем подразделениям. А что еще нужно солдату, как не добыча в качестве поощрения за труды.

— Покажем краснокожим, кто такие жители Новой Галлии и как они умеют воевать! — Лозунг был встречен одобрительными выкриками. Сам не будучи местным уроженцем, Лобрано умел при случае подчеркнуть патриотизм, польстив.

Почти в полдень кавалькада офицеров выехала из леса. Перед ними простиралась неширокая речная долина. Вся она была заполнена еле видными из-за порохового дыма передвигающимися отрядами. Индейцы бесстрашно раз за разом шли в атаку, причем их поддерживало несколько легких орудий. Передышек практически не было. Стрелковые цепи разрывались, когда очередная группа вырывалась вперед и откатывалась под слаженным огнем, но почти сразу все повторялось.

Майор Лобрано невольно восхитился упорством и храбростью сторон. У него отсутствовала уверенность, что его галлийцы выдержали бы. В авангард генерал Эймс отправил лучшие подразделения, и они сейчас умирали прямо у него на глазах, но не бежали, спасовав. Сражение все больше напоминало поединок дошедших до предела бойцов. Они уже не могут остановиться. Кто-то должен упасть.

С облегчением он услышал топот множества ног. Специально заставил солдат бежать, чтобы вовремя прибыть к месту боя, и поспел вовремя. Его отряда должно хватить для удара в самый ответственный момент. На опушке, не показываясь, разворачивались все его три легких пушки. Один из важнейших сюрпризов.

Солдаты, повинуясь командам, бежали, становясь в цепь. Их заметили, и атаки индейцев на побитый авангард моментально прекратились. Часть разворачивалась в данном направлении.

Ну один результат уже есть, подумалось. Передышку Брэддоку дали.

Рот между тем действовал помимо разума, отдавая привычные приказы. Штатские думают, что существует множество команд для стрельбы. Они на самом деле присутствуют в уставе. В бою применяется ускоренное заряжание. И хотя исполняется вся последовательность приемов, фактически одно движение переходит в другое без напоминаний и слитно. Опытные солдаты могут дать семь выстрелов в минуту и шесть заряжаний. У здешних добровольцев нет навыка, да и ружья по большей части нарезные, что дает большую прицельность и меньшую скорость огня. Но здесь уж ничего не поделаешь. Его выбрали первоначально офицером, а не назначили, и требовать правильной муштры не так просто. А уж оружие и вовсе из дома. Америка…

Стрелковые цепи врага начали сражение. Его вольтижеры ответили не менее интенсивно. В течение нескольких минут перестрелка была яростной, но поскольку противник приближался огромными силами, галлийские застрельщики отступили к основному отряду, помогая нескольким раненым. Трое или четверо, похоже, уже никогда не поднимутся с травы, иначе бы их не оставили.

— Лейтенант Корсель! — крикнул не оборачиваясь. — На батарею!

Адъютант унесся с места в карьер, окончательно загоняя не отдохнувшую лошадь.

— Первая шеренга на колено! — приказал и услышал дублирование из уст офицеров и сержантов, уходящее в стороны. — Ждать! — приказал, рассматривая катящуюся прямо на них воющую лавину краснокожих. — Ждать! — Все же научил кое-чему: не пытаются умничать в ответственный момент, четко следуя командам.

Орудийный залп хлестнул как раз в центр первой линии. Тут и пристрелки не требовалось. Палили буквально в упор, на расстоянии мушкетного выстрела. Закричали от боли люди, выкашиваемые картечью. Вторая порция ударила почти в ту же точку, валя продолжающих бежать на врага ирокезов.

— Первая шеренга, огонь! Вторая, огонь! На колено! Третья — огонь!

Он поднял руку, и, повинуясь сигналу, капрал поспешно замахал длинным дрыном с привязанной к нему ярко-красной тряпкой. Из рощи с криком и гиканьем вылетели оба эскадрона. Не готовые к подобному индейцы не имели даже подобия строя. Настоящего боя не получилось. Прореженные и истончившиеся цепи наступающих внезапно превратились в истребляемых. Вместо сражения вышла чистая бойня. Всадники рубили палашами бегущих, расстреливали из карабинов и пистолетов собирающихся в группы для отпора. И гнали остатки к реке, вырезая уцелевших и довершая разгром.

Генерал стоял посреди поля у санитарного фургона, нечто обсуждая с главным хирургом. Вокруг суетились люди в коричневой форме, специально введенной для санитаров и приписанных к медицинской службе. В воздухе висел жуткий запах крови, рвоты и испражнений, как всегда в таких случаях. Еще на нервы крепко действовали крики раненых и оперируемых. Прямо у них на глазах из палатки вышел человек в окровавленном халате и переднике, неся в ведре отпиленную до колена ногу и еще какие-то ошметки и тряпки вперемешку. Сержант Барро при этом виде стал зеленым и с трудом удержался, чтобы не вырвать.

Лобрано жестом позволил удалиться в сторону, и тот моментально воспользовался разрешением. В бою он столь нежной натуры не проявлял, а на переправе работал штыком дай бог каждому. Видимо, некогда было задумываться: не зря заставлял тренироваться в соответствующих ударах. Все сделал машинально. А сейчас медленно стало доходить, что такое война. Ничего, привыкнет. Если не убьют в следующий раз.

Эймс обернулся, похоже предупрежденный собеседником, и пошел навстречу, прихрамывая. Видок у него мало походил на генеральский. Никакой солидности и ожидания поклона. Весь в грязи, на лице свежезашитый неприятный шрам. На голове неизменная нестандартная шляпа с большими полями. К униформе она отношения не имела, но генерал на намеки пожимал плечами и отмахивался. Ну нравится ему фасон, а покрой мундиров он лично утверждал. Вот и будет генеральская. Кому не по душе, пусть помалкивают. Напротив, пример оказался заразительным, и все чаще на головах офицеров мелькали похожие.

Насчет внешнего вида и ранения майор уже в курсе — от вторично присланного посыльного. Во главе одного из батальонов и небольшого числа союзных индейцев генерал совершил бросок вперед и прикрыл отступающий авангард. Результат на лице. Ну а остальное результат убитой под ним лошади. Слишком уж заманчивой мишенью являлся, болтаясь постоянно возле строя и лично руководя. Большая слава могла бы достаться положившему конец его жизни ирокезу. Все они прекрасно знали, кто такой Железная Рука.

— Должен поблагодарить вас, майор, — сказал серьезно Эймс, — вы спасли положение и практически выиграли всю кампанию.

Похоже, ему дали нечто вроде настойки опиума для умаления боли, и он говорил почти нормально. Красивым ему уже не быть, да для мужчины это не главное. Радоваться надо. Пройди удар чуть ниже — и снесло бы челюсть, выше — пуля попала бы в голову. Задело по касательной, и ущерб минимальный. Поболит и перестанет.

— Трудно представить, во что превратилось бы поражение и отступление.

— Всего лишь последовал идее «недостаток численности индейцы возмещают быстротой передвижения и эффектом внезапности», — практически дословно процитировал начальника Лобрано. — Новая Галлия может гордиться своими парнями.

У данного высказывания имелось и продолжение. «Пока мы не добьемся вторичного хотя бы схожего результата, нечего рассчитывать на быструю победу».

Генерал задумчиво кивнул. Кажется, он уловил и лесть, и посыл. Пусть мы не получили уставов, формы и правильного снабжения, но не хуже ваших. Сейчас Лобрано имеет право это сказать, и дело даже не в стоящих за спиной офицерах, непременно в подробностях пересказывающих в будущем разговор. Они реально выкладывались полностью и сумели показать себя недурно. Честно говоря, столь впечатляющего результата Эймс не ожидал. В основном заслуга кавалерии, однако и пехота с артиллеристами себя не опозорили, честно выполнив долг. Не зря в поход отбирали лучших. Надо было показать соседям, чего стоят галлийцы, и они сумели.

— Потери?

— Двадцать семь убитых и сто семнадцать раненых.

В основном это кавалеристы. Конному прикончить пешего всегда проще, тем более когда враг бежит в панике, но индейцы отнюдь не дети, и стоило забыться или допустить промашку, как следовало жестокое напоминание.

— Эскадроны не смогут преследовать отступившего противника, — доложил честно. — Потери велики, да и лошади падают от усталости.

Судя по словам немногих пленных, чаще всего ирокезов убивали на месте, и лишь изредка раненых успевали подобрать медики, здешний лагерь сборище основных отрядов для совместного удара по армии Эймса. При этом никто не собирался давать генерального сражения. Скорость и нападение были для ирокезов неожиданны, а малое количество солдат в авангарде невольно спровоцировало попытку уничтожить зарвавшихся до подхода основных сил. Почти удалось.

— Кто удрал, уже ничего не поделаешь, — глядя на переправу, буркнул Эймс.

В сумерках особо не разобрать, но возле узкого брода одновременно оказалось слишком много народу. Драгуны и пехота расстреливали их в огромном количестве. Местами там ступить некуда, трупы лежат в несколько рядов. Вряд ли после такого ирокезы способны на нечто серьезное. Но и армии тоже досталось крепко. Предварительная оценка без галлийцев — семьсот двадцать человек, из которых четыре офицера и сто тридцать один нижний чин убиты, тридцать семь и четыреста девяносто семь ранены, два и сорок девять соответственно пропали без вести. Может, кто-то отстал по дороге или сейчас тащится к своим.

Какой там идти вдогон — свои бы раны зализать. Еще одна такая победа — и будет как с этим… Пирром. Останется без армии. И не утешает, что положили краснокожих в три раза больше. Могло повернуться и наоборот. Кстати, почему в три? Можно Конгрессу написать и в пять. Ну не пересчитывать же каждого покойника. Кто там, на побережье, разберет, а победа будет смотреться почетнее.

— Не имею полномочий повышать в звании или награждать членов ополчения не моей колонии, — сказал Эймс, — но обязательно укажу в донесении Конгрессу и отпишу в Эшли про ваши заслуги.

— Не мешало бы отметить заслуги лейтенанта Корселя, — великодушно отметил Лобрано, — без вовремя доставленной депеши мы бы не успели. Он и потом участвовал в бою, заменив тяжелораненого командира роты.

— Список отличившихся представьте.

— И еще, — поколебавшись, сказал Лобрано. Кто организовывал медицинскую часть и выбивал под нее деньги, тайной не являлось. Хотя официально до общего сведения ничего не доводили. — Я хочу вас поблагодарить.

— Да? — удивился генерал.

— Полковые врачи не новость, но корпусные амбулансы мне никогда не приходилось прежде видеть. Организация перевязок прямо на поле боя и вывоз пострадавших — действительно большое дело. Благодаря этому удалось спасти не меньше дюжины моих людей, неминуемо истекших бы без срочной помощи кровью. А так, глядишь, скоро бегать будут.

Ну да. Прежний опыт с подсказки Арлет превратился в штатное расписание. В полку пехоты полагалось иметь трех хирургов и четырех младших хирургов, в четырехэскадронном кавалерийском полку должен был присутствовать один хирург и два младших хирурга. Также полагался один фургон с медикаментами, хирургическим инструментом и носилками. Другое дело, что столько специалистов найти не удалось и штатные должности повсеместно заполнены бегинками и их воспитанницами. Умные люди заранее просчитали результат и не зря зарезали проект офицерских званий для врачей. Женщина в эполетах — скандал.

Но специальные легкие фургоны, за основу которых были взяты хорошо ему знакомые повозки пэйви, уже лично его предложение. Двух- и четырехколесные, рассчитанные на соответствующее количество раненых, имели рессоры, обеспечивавшие мягкую подвеску. В них устроены специальные выдвижные койки с матрасами для укладки пострадавших. Хирурги и санитары, сопровождавшие эти экипажи, передвигались верхом. Они должны были прямо на поле боя оказать самую неотложную помощь — перевязать, остановить кровотечение и, уложив раненых в фургоны, направить их в тыл. В состав «летучки», приписанной к штабу, числились один врач, шесть хирургов разного ранга, четыре фармацевта и четыре служащих для проведения работ по устройству госпиталей.

Очень к месту оказались, раз уж посторонние признают. Не зря затевал и писал инструкцию: «Лучший из всех методов предупредить задержки в оказании первой помощи воинам — расположить амбулансы как можно ближе к боевой линии и организовать генеральный госпиталь, куда должны направляться все раненые достаточно серьезным образом. Они должны быть прооперированы непосредственно главным хирургом или наиболее искусным хирургом под его наблюдением. Нужно начинать всегда с наиболее тяжело раненных, невзирая на чины и должности…»

Собственно именно проверкой их действий он и занимался перед приходом офицеров. Всегда полезно убедиться, что приказы не только составляются, а и выполняются.

— Но у меня есть замечание, — произнес майор.

— Да? — переспросил, чувствуя, как опять начинает дергаться и болеть щека.

— Врачей необходимо обеспечить носильщиками, чтобы не искали помощников в первых попавшихся, отвлекая их от воинских задач. Оружия не давать, одеть в ту же форму, что и остальных медиков.

— Индейцам вряд ли будет интересно различие, но я запомню.

— Разрешите идти? — подчеркнуто спросил майор, показывая воспитание и знакомство с уставом.

— Благодарю вас, майор Лобрано.

— Кто говорит, что не существует магии? — сказал полковник Джим Браун, получивший звание еще от прежнего короля, а имя при крещении.

Правда, в обыденной жизни он откликался гораздо охотнее на прозвище Вечно Стоящий. И странно было бы от представителя народа онейда ждать нечто другое. Смотрел на меня исподлобья, и все время ощущение желания прикончить. На его месте и сам бы о таких вещах подумывал, но не посмел бы. И не из страха за гибель от рук моих подчиненных. За его спиной целое племя.

— Вот заявился на нашу голову один великий волшебник Ричард Эймс. Его заклинания пахнут порохом, тяжелы как свинец и остры. Правда, и у нас они имеются. — В голосе мелькнула угроза.

— Гораздо лучше убеждает другой металл, — пробурчал Маленький Орел.

Вот этот был мохок и в отличие от многих вождей не получал от метрополии звания, а также не стремился изображать белого, представляясь чужой фамилией. Он был открытый ненавистник колонистов и достаточно прогремел в последних войнах. Это абсолютно не мешало ему говорить на франкском с еле заметным акцентом. По слухам, он вообще полукровка, но в лице ничего такого не проявляется.

— Золото? Вы предлагаете мне? — почти открыто издеваясь, переспросил я. Это ирокезов прежде полагалось задабривать ценными подарками.

— Двести тысяч ливров монетами.

Невольно мотаю головой, пораженный. Серьезная заявка. Стоимость высших государственных должностей Англии в последние десятилетия доходила до трехсот, но здесь не Соединенные Королевства, и сумма в золоте огромна. Неужели у них столько есть? Должно быть, со всех собирали.

— А сколько ты хочешь? — даже не скрывая интереса, потребовал Синяя Рубаха.

До сих пор он помалкивал по молодости и по причине младшего статуса в Лиге племени тускарора.

— Вы это всерьез?

Все трое молча смотрели, ожидая ответа. О господи! Они не зря хотели разговора с глазу на глаз. Даже отказались от толмача. Знание языка здесь не имеет значения. Официальные переговоры представители Лиги всегда проводили с переводчиком. Кроме всего прочего, дают время на раздумье, раз уж прекрасно понимают сказанное и ждут истолкования на родное наречие. Мне предлагают взятку. Индейцы замечательно усвоили правила бледнолицых и решили использовать на благо себе.

— Я слишком богат, чтобы сделать такую глупость, — сказал я. — К тому же любое соглашение станет утверждать Континентальный Конгресс, а там очень сильны позиции Батавии.

— Эти торговцы, — с невыразимым презрением пробурчал Маленький Орел, — удавятся за су, не понимая, когда им же выйдет боком упрямство и надо остановиться.

— У нас нет выбора, — сообщил Вечно Стоящий. — Даже загнанная крыса кусается. Мы умрем, но возьмем много крови перед этим.

Разгромленные ирокезы откатывались на северо-восток, увлекая за собой семьи и кланы, которым непременно грозило возмездие. Я достаточно широко развернул колонны, чтобы никого не выпустить из затягивающейся петли. Деревни, посевы сжигались, подвернувшиеся под руку женщины и дети частенько убивались без разбора. Остановить происходящее уже невозможно. Слишком натерпелись колонисты в результате набега, и тысячи ополченцев из Батавии, Канады, Каледонии и Мичигана охотно участвовали в резне. За предыдущий год они потеряли до семисот милиционеров и несколько тысяч гражданских. Девяносто два селения пострадали, шестнадцать исчезли с лица земли полностью. Им было за что мстить.

Беженцам тоже пришлось не слишком сладко. Не требовалось быть следопытом, чтобы преследовать уходящую толпу. Весь путь был отмечен трупами. Истощенные, голодающие, больные — они мерли как мухи зимой. По самым приблизительным оценкам вместе с тремя тысячами погибших в сражении уже скончалось не меньше десяти. Это означает, если верны довоенные прикидки, что треть женщин овдовела. Впереди были Великие озера, и там остатки ирокезов непременно раздавили бы с нескольких сторон. Но они продолжали кусаться, и больно. Мелкие стычки, нападения и рейды иной раз брали жизни, и цифра все увеличивалась, постепенно подползая к потерям в основном сражении.

— Союза предлагать не надо, — добавил я поспешно. — Вы проиграли и сознаете это, раз уж пришли сюда. Можно только попытаться сохранить ваших людей, но не Лигу и ее земли. Выбор как раз есть. Положить всех до последнего или уйти.

Кажется, задел за живое. Даже обычная невозмутимость отказала. Глаза сверкают, индейцы чуть не рычат.

— В возмещение вреда и расходов, понесенных колониями во время войны…

— Начатой вами, — возмутился Маленький Орел.

— …Вы уступаете ваши прежние владения. Признается лишь право временного проживания.

— А нам куда деваться? — горько спросил Синяя Рубаха.

— И хотя территория могла бы рассматриваться в качестве конфискованной, я обязуюсь заставить заплатить за нее. В частности, оплата включит поставки продовольствия и скота. Заметим, даже не прошу за это вашего золота, хотя мог бы. Оно вам еще самим пригодится на устройство в новом месте. Взамен вы уйдете в Дакоту. Навечно. И Конгресс гарантирует сохранение границ.

— Как прежних? — зло возмутился Маленький Орел.

— Я не могу знать, — помолчав, сказал я, — что произойдет через сто лет. Союзникам гарантировал полную неприкосновенность тех земель, на которых они в настоящий момент проживают. Это мое слово, и если понадобится, поддержу их в конфликте с остальными. Но здесь и сейчас вы враги. Единственное — обещаю добровольно ушедшим помощь. Оставшимся — смерть. И это не мое предложение.

Что чистая правда. Рецепт готовился совместными усилиями депутатов нескольких колоний. Правда, общественность о том в известность не ставили, но ответственные люди прекрасно видели, во что обходится война, и не хотели превращать ее в многолетнюю и бессмысленную, до последнего индейца. Прежде чем он падет, умрет немало и белых. А затяжка при сомнительной обстановке в Европе никому не требовалась. Так что я говорил не только от своего лица. Ядро Континентального Конгресса готово пойти на определенные уступки. Ведь можно будет предъявить огромные достижения, а продав часть полученной территории, вернуть затраты и выплату ирокезам. Последний раз, и избавиться от них надолго.

— Надо думать, дакоты не обрадуются переселенцам, — буркнул Вечно Стоящий.

И это одна из причин готовности помогать. Выбитые со своих земель кланы уходили на запад от Миссисипи. Там они невольно столкнулись с осейджами и схлестнулись в яростной борьбе, бросив вызов власти немена. Пришельцы моментально вступили с ними в конфликт. Это мешало испанцам поддерживать и тех, и других. Значит, и в Новой Испании начинались сложности, так как обе стороны требовали к себе предупредительного отношения. Заваривалась очередная кровавая каша, и теперь в нашу пользу. Если ирокезы прихлопнут очередного союзника команчей, просто замечательно. Им всем станет не до оставленных земель.

— А потом вы нам на шею спихнете остатки Коалиции. Всех этих шауни, делаваров, шайенов, чероки и криков.

— Не в первый раз принимать разрозненные кланы в Лигу, — удивился я демонстративно. — Вы даже сможете быстрее увеличить численность, а значит, окрепнуть. По закону, — помолчав, объяснил, — тамошние земли принадлежат Соединенным Королевствам.

— По вашему закону! — взвился Маленький Орел. — Вы отбираете нашу землю и взамен даете чужую, принадлежащую вам лишь на бумаге, неизвестно кем написанной.

— Когда белые пришли на эту землю, разве ирокезам принадлежала вся эта земля? Вы истребили и выгнали племена, прежде на ней жившие. Вы великие воины — это правда. Так надо ли вспоминать вчера, забывать былое и изображать жалость к чужакам? Я не настолько глуп, чтобы поверить.

— Теперь вы способны нас изгнать и истребить, — хмуро сказал Синяя Рубаха.

— Вот и давайте искать выход, чтобы до уничтожения не дошло.

Она прошла по хорошо знакомой дорожке к административному корпусу и поднялась по ступенькам в пустой коридор. Прошла в кабинет и широким жестом кинула связку ключей на стол. Не будь почтенной супругой пастора, непременно с воплем упала бы в кресло и задрала ноги, как позволяют себе мужчины. Все равно никто не увидит. Понятно, ничего такого не проделала, иные вещи въедаются в мозг и кровь навечно.

На лето дети разъезжались по домам, и хотя она любила свою работу и все с ней связанное, невольно ощущала облегчение, получив возможность отдохнуть и заняться домашними делами. В женском отделении с этого дня ни одной воспитанницы, и все проверено, закрыто. В принципе можно было спокойно отправляться к себе, однако директор Коффин не терпел пренебрежения обязанностями. Положено сидеть до вечера — будь любезна. Тем более что лично он появиться не изволил. Придет в лучшем случае не раньше сумерек, а связку ключей положено официально вручить.

Потянула со стола газету, отметив, что директор отдает предпочтение Herald Tribune из Альбиона, а не местным. И неудивительно. Главный редактор Мутон Чани был делегатом Континентального Конгресса и имел информацию из первых рук. Уж кому, как не ей, знать, насколько суровые случались там схватки. Муж не особо делился, в последнее время и виделись частенько разве за ужином, однако даже проскальзывающих у того намеков и обмолвок хватало для общего представления. Конгресс самый настоящий клубок группировок, которые постоянно норовят кинуться друг на друга, обнаружив некие расхождения во взглядах.

Самое странное, что им в принципе удалось договориться в первый раз и создать Конституцию страны. Может, она и не права, но временами при общении со всеми этими депутатами создавалось впечатление, что их страшно заботят суждения потомков. Не сегодняшних соотечественников, а что скажут в будущем. В итоге многие поступали с благородством и величием, никак не ожидаемыми по их прошлой жизни.

Правда, сейчас нападки на Конституцию все нарастают, и хотя прошло немало времени, ее ратифицировали только Альбион с Батавией. Даже Новая Галлия выдвигает массу оговорок. А уж Каледония с Канадой и вовсе возмущаются торжеством монархических принципов в тексте. И на этом фоне популярность альбионской газеты выросла чрезвычайно. Там регулярно появлялись статьи, разъясняющие не только отдельные пункты Конституции, но и в достаточно простом виде многие принципы.

«Правительство становится хорошим не в результате консолидации или концентрации власти, — отметила уже вчера прочитанное, — а в результате ее распределения… Если бы указания о том, как сеять и когда жать, поступали к нам из Конгресса, то мы вскоре остались бы без хлеба. Именно благодаря последовательному разделению ответственности, нисходящей от общей к частной, можно наилучшим образом обеспечить руководство исполнением массы людских дел для всеобщего блага и процветания».

И с этим нельзя не согласиться. Как и с другими словами.

«Есть, конечно, люди, которых нельзя ни нажимом, ни подачками склонить к отказу от выполнения своего долга, однако добродетели — достояние очень немногих, и потому в разумном государственном устройстве меньше доверяют высшим моральным качествам лидеров, а больше самой системе, при которой сталкиваются соперничающие эгоистические страсти руководителей. Именно для контроля и создания противовесов, чтобы не допустить всевластия, и существует разделение властей на законодательную и исполнительную, а также высший, не избираемый суд».

Звучало вполне практично, хотя всегда найдется возможность прицепиться к отдельным вещам. Ну это было бы желание, а повод поспорить найти несложно.

Она насторожилась, услышав в коридоре тяжелые шаги. Дверь без стука распахнулась, и в обычной манере почти ворвался Жюль.

— Срочно домой!

— Что-то случилось? — невольно вспомнив об оставшейся дома лишь с одной служанкой, наверняка занятой другими делами и плохо следящей за нею, Роберте, воскликнула с заколотившимся сердцем, поднимаясь.

— Нет, — отмахнулся супруг. — Ты ведь закончила здесь, нам нужно собираться на прием. Ты же не хочешь выглядеть плохо, Дениз?

Захотелось ударить чем-то тяжелым, стерев с лица это удивленное выражение. Иногда он был поразительно туп и не видел простейших вещей.

— Что за срочность? — старательно сделав вдох и проглотив напрашивающееся ругательство, потребовала она.

— В связи с возвращением генерала Эймса он сегодня будет у банкира Виссера… Тебе нехорошо?

— Все замечательно, — выдавила она из себя, криво улыбнувшись.

Рано или поздно это должно было случиться. Мсье Гайтнер, ее муж — депутат Первого и Второго Конгресса от Батавии. Этим можно было бы гордиться, но вот встреча с хорошо знакомым человеком в ее планы не входила. Всегда можно было отговориться занятостью в школе и дома, а мужчины любили встречаться в тавернах, обсуждая срочные вопросы повестки дня. В гости их заносило редко, тем более что от Нового Амстердама приходится ехать и не слишком удобно.

К сожалению, после создания Континентальной армии и назначения Дика ее командующим возможность случайной встречи серьезно возросла. Очень уж много народу стремилось выразить почтение и восхищение. Уклоняться становилось все сложнее. Могли обратить внимание. А если кто-то памятливый сопоставит имена, обязательно возникнут вопросы.

— Вот и славно, — вскричал Жюль. — Семейный прием, никакой политики. Будут многие известные люди. А генерал полезный человек. Он хоть и не имеет прямого отношения к созданию федеральной Конституции, встал публично на ее защиту. А это много значит сегодня. После победы над ирокезами его авторитет очень высок. Минимум с дюжину депутатов и Парламент Альбиона благодаря его позиции у нас в кармане!

Наверное, причина в отсутствии лучшего в сложившихся обстоятельствах, подумала женщина. Она не забыла кое-чего из высказываний Ричарда и не верила его доверию к депутатам Конгресса. Видимо, тоже сознает: если выработанный документ будет отвергнут колониями, мы скатимся к разброду и анархии.