В дверь осторожно постучали. Зря в эту пору тревожить не станут — что-то серьезное произошло. Перебираюсь одним движением на край кровати, Мадлен даже не повернула голову, лишь натянула простыню до подбородка, не открывая глаз. Сегодня состоялась благодарность за вмешательство. У женщины забирать приданое не положено! Обещания исполнил, силком не тянул — сама навестила. Нельзя сказать, что божественна в постели, однако абсолютно искренняя и отдается с удовольствием.

Отворил створку, обнаружив за нею Варгаса.

— Вам надо спуститься, — сказал тот уверенным тоном.

Откуда-то он лучше меня знал, когда положено обедать, сколько можно выпить и с кем непременно встретиться. До его появления никто себе не позволял мной командовать в подобном стиле. Ни слуги, ни адъютанты, ни женщины. Старею, что ли? Перестал сопротивляться и охотно принимаю заботу. Раньше вечно требовал не вмешиваться.

Почесав брюхо, накидываю мундир, засовываю ноги в сапоги и спускаюсь вниз по лестнице. Еще на середине слышу гул голосов и никак спросонья не могу сообразить, кому принадлежат. Оглядываюсь на следующего за спиной тенью Мендесу. Тот изображает каменное лицо. Ну и черт с вами и вашими сюрпризами, толкаю дверь в столовую.

— Папочка! — верещит голос, и на мне повисает уже немалой тяжестью Вики.

Обнимаю, целую и ставлю на пол, удивляюсь виду и росту. Пока в очередной раз воевал, она росла и превратилась почти в невесту. Очень симпатичная, надо сказать, барышня. Все же на мать весьма похожа, только кожа светлая. А Элизабет никто не посмеет назвать некрасивой даже сейчас, уже в неюном возрасте.

За столом, вокруг остатков моего ужина, сидит немалого размера толпа подростков. И две женщины. Дениз и неизвестная мне пухленькая мадам. Сейчас они дружно вскочили, глядя на родственную встречу.

— Она действительно ваша дочь, генерал Эймс? — с ужасом востребовала пухленькая.

— А это мои сыновья, — обнимая чинно ожидающих очереди за Вики близнецов, признаюсь.

Сомнения очень хорошо понимаю. Вики записана Харрингтон, а они Смит. Не хотелось с самого начала излишнего любопытства. Начальство в школе-интернате было в курсе происхождения учеников, а дальше, видимо, не пошло. И правильно. Вряд ли франки посмели бы тронуть детей, но задним числом вздохнул с облегчением, раз фамилия мало кому-то известна. Кажется, девочка не удержалась и похвасталась. Хорошо, закончилось без шума.

— Здравствуй, дядя Ричард, — сказал Хенрик, протягивая солидно руку.

— Рад видеть тебя целым и здоровым, — говорю, пожимая ладонь.

Межу прочим, взгляды, брошенные на Хенрика обеими женщинами, были достаточно выразительны. После предыдущего откровения они явно и его подозревали в роли моего сына. Оно и понятно. Оплата обучения производилась через одну контору, прибыли вместе и хорошо знакомы. Наверное, в глазах пухленькой мадам я оказался полностью морально разложившимся типом.

Выдернуть их с острова возможности имелись. Но по морю опасно, а на суше шли бои и метались по дорогам ополченцы с иррегулярами с обеих сторон, нередко действующие не лучше самых отвратительных банд. Какой смысл серьезно рисковать, когда могут продолжать учиться. Кстати, Элизабет так и написала, не особо обеспокоенная пребыванием дочери в логове злодеев-республиканцев.

— Я думал, вы появитесь не раньше послезавтра, — говорю сразу всем. Вики так и не отпустила рукава, прижимаясь. — Иначе бы встретил.

— Капитан-коммандер действовал по обстоятельствам, — дипломатичным тоном сообщила Дениз.

Узнаю пасторское желание сгладить шероховатости и вывести кого-то из-под удара. Может, мы все и постарели, да характер остался прежним. Нашла кого и по какому поводу защищать. Отдавать Адаму приказы на воде сроду не пытался. Как стало ясно, что в ближайшее время ожидает стратегический тупик, штурмовать с огромными потерями Манхэттен не собираюсь, а уйти они из-за английского флота не могут, причем британцы, в свою очередь, сжечь стоящие в бухте корабли под прикрытием батарей фортов не способны, оставалось лишь задушить франков голодом. Собственных детей оставлять без пищи как-то не очень хорошо. Выпускать никого Дюфур не собирался, хотя, по мне, себе же делал хуже, увеличивая количество ртов и получая потенциально недовольных в немалом количестве.

В итоге я попросил Адама заняться. Ему виднее, где и когда, особенно осенью, ведь начались дожди и шторма. В принципе высадиться не особо крупная проблема. Все побережье не проконтролировать. Другое дело крупный отряд. А мелкая группа имеет хорошие шансы просочиться. Точной даты операции он не назвал и, наверное, правильно сделал. Сидел бы и бессмысленно волновался. А не дай бог, нарвались бы на патруль и кто-то пострадал — вообще мрак. Вот и вышло то, что вышло. Он притащил не только моих, но, видимо, всех не уехавших домой, добрых две дюжины мальчишек и девчонок.

— Сейчас разместим всех на ночь, а утром подробно побеседуем, — говорю для общего сведения. — Полагаю, всем желающим отправиться домой обеспечу такую возможность. А кто по неким причинам не может или не хочет…

Дениз точно некуда идти. Ее муж, в отличие от подавляющей части депутатов Конгресса, не сбежал, а попытался собрать людей для сопротивления при высадке. В итоге угодил в плен и помер даже не от пули, а от банального тифа, выкосившего полтюрьмы.

— …Здесь всегда найдется чем заняться на пользу Федерации и армии.

— Ура! — крикнуло сразу несколько ломающихся юношеских голосов.

Это они зря. Мушкетов не вручу, и не мешает для начала выяснить, чьи дети. Впрочем, в качестве посыльных пригодятся. Заодно и познакомятся с истинно мужским коллективом. Надеюсь, после этого не будут смотреть в розовых очках на битвы и прочие малоприятные игры. К опасностям привыкаешь, а к постоянно натертым ногам, вечному рытью — от траншей до выгребных ям, — холоду и дури сержантов невозможно. Но это все потом. Я действительно соскучился по детям и хочу пообщаться без посторонних. Попытаться понять, в кого превратились.

Вид на проходящий внизу Ист-Ривер был красивым. Квадратики полей, где возятся люди, темная, медленно текущая вода и тишина. Приятно греет солнце, и на ближайшие пару часов отсутствуют существенные заботы. Если злобный враг не перейдет внезапно в наступление, никто тревожить не станет. Я запретил мешать на пикнике с детьми. Не так часто получается вырваться, несмотря на общую спокойную обстановку.

Перемирие действовало, и стрельба прекратилась. Мы даже начали пропускать на Манхэттен продовольствие. Самое большое неудобство блокированным вместе с войсками жителям Нового Амстердама доставлял рост цен, особенно для бедных. Вечная проблема: страдают обычно гораздо сильнее и так не имеющие запасов жира. Многие отправляли семьи к родственникам, но немало народу элементарно боялись оставить дома и еще уцелевшее имущество без пригляда. Хотя мародерство и преследовалось достаточно жестко обеими армиями, но случалось всякое. Однажды десятки домов просто-напросто сгорели от чей-то небрежности, без всяких боев. Зрелище с холмов было жутковатым. А еще в городе присутствовали тысячи беженцев, не имеющие возможности вернуться домой и впавшие во множестве в нищету. Конфискации, зачастую грабежи подданным предлогом происходили повсеместно.

Поскольку оружия франки не сдали, только в качестве вынужденной меры выпустили пленных, Континентальная армия встала на Бруклинских высотах, готовая к продолжению. Теперь в еще худших условиях для противника. Оборонительные рубежи устраивались на совесть. В принципе никто не сомневался, что долбиться о них республиканцы не станут даже при сорвавшемся мирном договоре. Но, с одной стороны, солдат требовалось занять чем-то полезным, чтобы от безделья дикие идеи в голову не лезли. С другой — лучше перебдеть, чем недобдеть. Мали ли что стукнет в чужие головы. Им тоже тяжело давалось сидение.

Пока что четвертый месяц, не считая дороги, где-то в Европе заседали в сомнительной попытке окончательно договориться. Наш вопрос был третьестепенным, но американские делегаты на мирной конференции настаивали, чтоб Париж признал независимость колоний как предварительное условие переговоров. В целом возражений по данному поводу сегодня не имела ни одна из сторон, но франки выставили условием отсутствие преследований и имущественную сохранность у местных жителей, участвовавших в войне на их стороне. Естественно, требование во второй части было с негодованием отвергнуто и предложено встречное: о возмещении колонистам убытков, понесенных от действий интервентов. Это уже не устраивало республиканцев.

— Никогда не думайте, что привыкли к походной жизни! — продолжаю рассказывать, ощущая себя старцем, делящимся на склоне лет никому не нужным опытом. — Не обманывайтесь. Невозможно привыкнуть к путешествиям, потому что все кругом постоянно изменяется. Ничего одинакового в пути не существует. Погода, встречные, даже сама природа. Люди редко замечают, но и деревья по мере продвижения меняются. На севере одни, на юге иные. На западе вообще начинается степь. Все это зависит от наличия дождей, разницы в почве и температур.

Не подозревал, что могу быть столь красноречивым. А всего-навсего невинным вопросом задели старый больной нарыв. Зато и смотрят, чуть не разинув рты. Может, зря завелся?

— Но путешествие отнюдь не изумительное развлечение, — сворачиваю, пытаясь перестроиться. — Мастерство путника — сродни воинскому. Оно приходит с годами изнурительных тренировок, с потом и кровью, с горькими слезами, и многим несчастным суждено погибнуть, так и не достигнув совершенства.

— Разница в том, — без спроса вмешивается Пьер, — что солдат идет куда ему прикажут, офицер куда положено, а обычный странник никого не обязан спрашивать.

— Кроме здравого смысла. А то попрешься иной раз, не зная броду, и сам утонешь, и другим подгадишь. Если ты не один, все равно ответственность за семью или попутчиков. Надо многое уметь и знать. Булки даже в Америке на деревьях не растут, а золото в безлюдных дебрях жевать не станешь. Не питательно, — под смешки объясняю.

— Еще и опасно может быть везти его с собой, — задумчиво пробурчал Питер.

— Иной раз и обычные сапоги кому-то способны излишне понравиться. Потому приходится не только уметь лечить или подковать лошадь, починить фургон или разжечь костер без дыма, но еще и уметь обращаться с оружием и без раздумий пускать его при нужде в ход. Никогда, — наставительно, с нажимом произношу, — без причины не надо обострять, угрожая зря. Частенько люди сами боятся и потому ведут себя не лучшим образом. Дать им предлог для отступления, вежливо и с уважением обращаясь, достаточно легко и не требует особых усилий. Но если уж оружие извлек, бей не раздумывая. Иногда промедление смерти подобно.

О, черт! Ну зачем существуют заместители, раз они не способны обходиться без начальства, глядя на приближающихся всадников, подумал я и мысленно выругался.

— Жизнь в дороге достаточно тяжела и опасна. Надо иметь определенный склад характера и быть готовым к риску. А дальние переходы рекомендуется совершать с хорошо знакомыми людьми. Ведь одиночке достаточно просто упасть и сломать ногу, чтобы сгинуть навек. К тому же кроме каждодневного перемещения с рассматриванием окружающего мира таких людей ждут укусы москитов, натертые ноги, тяжелый труд. И не стоит надеяться, что, научившись есть полусырое мясо и полувареные бобы… — Все дружно посмотрели на Вики, а она надулась. — …Становишься великим героем. Вообще-то всегда предпочтительней питаться не только хорошо, но и вкусно. Твой отец, — поднимаясь для встречи Рюффена, говорю Хенрику, — когда на него находил стих, замечательно готовил.

Правда, делал это в редчайших случаях, когда других вариантов не существовало, предпочитая жрать даже в трактирах прогорклое, лишь бы не утруждаться. Все же Бэзил был ленивым ужасно. А ведь мог неплохую карьеру сделать в качестве повара, зная кучу экзотических рецептов. Бефстроганов, голубцы, галушки, пельмени, пирожки, майонез, расстегаи и многое другое вроде маринования мяса настолько мне понравились, что заставил записать рецепты. Как-то толстая книга с добавлениями из английской, местной и испанской кухни попалась на глаза Мутону, и он, слегка отредактировав, издал ее для хозяек. До войны была самая продаваемая книга в колониях. Три издания и перепечатки в Европе. Вот уж не подозревал, оказывается, и на книгах можно серьезно заработать.

— Извините, — сказал детям. — Надо выяснить, что им вдруг понадобилось.

За спиной на мгновение наступило молчание, а затем загалдели. Варгас что-то солидно ответил. С большинством окружающих им неудобно общаться. Заслуженные офицеры воспринимают их детьми, коими пока и являются. Беседуют с определенной долей снисходительности. А Мендеса не сильно старше и охотно взял на себя роль ментора. Наверное, ему приятно оказаться всезнающим и старшим. При мне он занимал место гибрида слуги с адъютантом, и с ним считались, но все равно возраст давал о себе знать. А теперь он сам невольно превратился во взрослого дядьку.

Объясняет и показывает все необходимое. От правил поведения в военном лагере (да-да, куда ходить по нужде) до беготни по моим указаниям. А когда случайно выяснилось про его участие в сражениях, ранение и спасение командира (меня то есть, отдав лошадь взамен убитой), и вовсе зауважали. Он, кстати, как настоящий вояка, очень не любит расспросов на тему «сколько ты убил». Притом, что таковые имеются реально. Когда стреляешь, не всегда разберешь, чья пуля попала в человеческую цель, но про двоих я точно знаю. Все в том же неудачном сражении во время резни пехотного батальона, старательно прикрывая меня.

— Почта прибыла, — поставил в известность Рюффен, спешившись и пытаясь извлечь из сумки бумаги.

Занятно, он свиту оставил в стороне, не хочет, чтобы слушали. Кажется, грянуло долгожданное. В связи с перемирием и отсутствием боевых действий начались подвижки.

— Конгресс наконец набрался решимости и отрешил меня от должности? — отмахиваясь, любопытствую. Прочитать всегда успею.

— Откуда ты знаешь?

— Кроме недоброжелателей у меня имеются и многочисленные корреспонденты, не считающие зазорным делиться последними новостями нашего политического цирка. Покушение на прерогативы высшего гражданского органа власти…

Наученный горьким опытом и не имея от сбежавшего от франков высокого собрания ничего помимо невразумительных увещеваний и призывов бороться за свободу, плюнул на все послания и согласно советам дез Эссара обратился с личными письмами к губернаторам, точно изложив нужды войска. Практически все среагировали положительно, да только прислали мизер потребного. Но поскольку прямых возражений и отказов не прозвучало, следом увидело свет циркулярное письмо главнокомандующего губернаторам и ассамблеям, с обещанием без материальной помощи вынужденно разорить всю оставляемую округу, заманивая республиканцев в глубь территории Федерации. Иначе, мол, никак не удержать. А попутно продавил прежде невозможное — создание по образцу Альбиона повсеместной рекрутской системы.

Достаточно скоро моему призыву, расценив в качестве угрозы, вняли. То, что армия была теперь одета, обута, накормлена, пополнена, было результатом постоянной переписки, где чередовались намеки, жалобы, нападки и обещания. А главное, все жители колоний не сомневались в необходимости иметь между собой и врагами буфер в виде Континентальной армии. О реквизициях и жесткости пришельцев из-за моря можно было даже не сочинять. Все это имело место в реальном мире.

Естественно, стоило экспедиционному корпусу начать отступление, как Конгресс, к этим достижениям имеющий весьма отдаленное отношение, моментально вспомнил, что таких полномочий мне не давал. Вышибленные из армии за провалы офицеры слетелись толпой поближе к депутатам и принялись поливать грязью лично меня, других генералов. В газетах печатали издевательские сообщения, в которых под псевдонимами отзывались об Эймсе как о дилетанте в военном деле. Якобы можно было уничтожить республиканцев в генеральном сражении, победить, не устраивая блокады, и вообще все проделать гораздо проще.

Наверное, они мстили за свой прежний страх, пытались переложить вину за случившееся. Или действительно так думали. Роли это не играло. В армии эти речи и статьи вызвали яростное негодование. Кое-кто повадился ездить в тыл и запугивать политиканов, а пару раз избивали журналистов. Вздумавшему поддержать соответствующие высказывания графу де Моруа прострелили на дуэли шею, отчего сей не умеющий сдерживать длинный язык господин скоропостижно скончался. Многие заткнулись, но с удвоенной энергией принялись обсуждать за закрытыми дверьми, как бы избавиться от генерала Эймса, натравливающего головорезов на честных граждан. Ей-богу, никого никуда не посылал!

— Кого назначили командующим?

— Меня, — с хмурой рожей заявил Франсуа. — Я хотел, чтобы ты услышал не от других. Даже и не думал претендовать…

— Так это прекрасно, — нетерпеливо прерываю извинительные излияния.

— Что?

— Гораздо хуже было бы получить в начальники Лобрано или Стаффорда. Луазон еще куда ни шло, но ты — лучший вариант.

— Ты серьезно?

— Успокойся, Франсуа. Господь свидетель, никакой обиды не имею и доволен. К снятию шло с тех пор, как Конгресс перестал пачкать пеленки коричневой субстанцией в ожидании наступления экспедиционного корпуса и что снова придется драпать от приближающихся республиканцев. Когда-нибудь от разговоров должны были перейти к действиям.

Его кандидатуру мои друзья, заступники и должники старательно пропихивали вверх в качестве компромисса со сменой командования. Во-первых, реально боевой офицер, даже с прежней школой. Во-вторых, герой войны с индейцами, испанцами и франками. В-третьих, достаточно известен не только в армии, но и в обычном народе. Фактически считается номером два в качестве генерала. Провалов вроде моих, когда приходилось отступать или разбегались солдаты, за ним не числится. В основном по причине направления на периферийные участки фронта, однако задачу выполнял четко и правильно. Придраться не к чему. Сплошные достижения. В-четвертых, многим солидным людям импонирует, что не из простых мужиков, как многие выдвинувшиеся в войну офицеры. В-пятых, он прислушается к мнению бывшего командира при любом раскладе. Не из подобострастия, а слишком хорошо друг друга знаем. Уважение имеется.

И есть еще дополнительный штрих, который лично мне очень нравится. Хотя он и не противник рабства как такового, будучи сам хозяином сотни рабов и немалых размеров плантации, но отнюдь не белый. И любые поползновения в сторону ужесточения законов или разделения по цвету кожи непременно будет давить. Армия сохранится в прежнем виде, где черные, коричневые, красные и белые имеют равные права, обязанности и возможность продвинуться. И это очень важно для будущего.

— Твоя первоочередная задача на новом посту, — с ходу принимаюсь диктовать инструкцию, — сохранить войска на будущее. С исчезновением военной угрозы распадутся соединяющие Федерацию узы. Этого допустить нельзя! Мы сильны, пока мы вместе. И даже малоприятный во всех отношениях сегодняшний Конгресс крайне необходим. На руках огромная масса юнайтов, сертификатов, всевозможных расписок, по которым ожидает получить деньги великое множество людей. Есть бедный фермер, принявший бумажку взамен пули от Континентальной армии, забравшей у него сено или картошку, а то и лошадь. Есть и богатые господа, открывавшие кредит войскам. Офицерам и солдатам обещали землю. Если их распустят моментально при известии о мире, кто встанет на защиту страны, повторись вторжение? Или пойдет сражаться с индейцами?

— Меня агитировать не требуется. Сам понимаю. И кстати, — он улыбнулся, — будет где и зачем содержать полки.

В свое время находил возможным пойти на гораздо бóльшие уступки в переговорах с индейцами и мексиканцами. Утверждал, что не требуются столь огромные территории. Фактически проконтролировать не сможем.

— Как раз за этим и нужна всеобщая воинская повинность. Многие после службы осядут там.

— Это потребует реорганизации армии и офицерского корпуса. Училище понадобится создать, уставы наконец принять. Чтобы не происходило повторения фарса с полковниками.

Если Стаффорд к снятию с должности из-за мародерствующей, а затем разбежавшейся бригады (гибель гражданских в вину не ставили) отнесся с обидой, подав в отставку, но и не стал доказывать, насколько все было правильно, то Эрсан оказался изрядным склочником. Он потребовал извинений, утверждая, что полностью выполнил долг и не его вина в нарушенных планах. Дошло до суда, который отстранил полковника от службы, подтвердив мой приказ. Тогда Эрсан помчался жаловаться Конгрессу, найдя там благодарных слушателей, благо с должности его сняли и времени оказалось навалом.

Конгресс не принял доводов обвинения и постановил вернуть на службу жалобщика. Ну я так и сделал, отправив его во главе взвода на западную границу. Полковник ехать отказался, помчавшись вновь с ябедой к депутатам. После долгих колебаний и раздумий те пришли к выводу о необходимости иметь компетентного офицера и на западе, а также о нарушении приказа. В итоге вынесли постановление о нарушении им субординации. Тут Эрсан и вовсе демонстративно уволился: вроде не его выгоняют, а сам уходит. Нет возможности служить под началом издевающегося над ним без вины генералом Эймсом. И принялся поносить меня на всех углах.

— Теперь ты командующий и сам станешь решать. А я поеду домой. По-моему, заслужил отдых, а? Впрочем, вряд ли удастся понежиться. За эти годы все предприятия пришли в упадок, и надо вновь налаживать работу.

Оркестр с энтузиазмом наяривал вместо маршей песенки. Сначала прозвучала: «Мир перевернулся вверх тормашками», затем «Свободные янки». Без перехода продолжилось «Континентальной». Хорошо, они еще не исполняли на разные голоса, а только музыку выдавали. Даже среди высокопоставленных офицеров многие едва сдерживали смех. Нижние чины и вовсе ржали, ничуть не сдерживаясь. А шагающие мимо солдатских шеренг синие мундиры, судя по взглядам, не хуже американцев знали тексты. Собственно, вариантов у прошедших военные лагеря имелась масса, но практически в каждом присутствовали матерные выражения.

Без команды, однако вполне сознательно, вместо церемониального прощания вышла натуральная комедия. К древним традициям американцы относились наплевательски, и напрасно франки перед уходом начищали мундиры и штыки. Они проиграли, и всем о том известно. Пусть скажут спасибо, что убираются вообще не под презрительный свист, лишенные оружия и вываленные в перьях.

— Господин генерал, — укоризненно пробормотал английский посол.

Ему страшно не нравился весь этот сброд вокруг, многие из которых по происхождению были практически каторжники или происходили от них. Американцы вовсю скалили зубы, строили рожи, приплясывали от восторга и грозили побежденным. Невольно начинаешь вспоминать с сожалением генерала Эймса. Он никогда бы не позволил такого.

Гремит салют, и звучат оглушительные вопли: «Да здравствует король Британии! Да здравствуют дружественные европейские державы!» И наконец торжествующее: «Да здравствует Американская Федерация!»

— Про врага, — повышая голос, потребовал Рюффен.

Оркестр на мгновение запнулся — и грянула совсем иная, отнюдь не веселая мелодия, прекрасно знакомая любому солдату Континентальной армии.

Сначала в веселье возникла пауза, потом подхватило несколько голосов.

Теперь уже и остальные присутствующие англичане недоуменно переглядывались. Республиканцев им любить не за что, однако воспитанные люди все же так себя не ведут.

Гремели уже все американцы, и звучало достаточно неприятно. Уходящие навсегда члены экспедиционного корпуса вели себя по-разному. Некоторые смотрели себе под ноги, не поднимая взора, другие, напротив, поглядывали с вызовом или печатали шаг. Как бы то ни было, вряд ли им еще придется сойтись в бою с орущими в лица гневные слова.

Многолетняя война завершилась. Соглашение с Федерацией далеко не самый важный пункт в подписанном в Женеве документе. Даже сведения об окончании европейской войны дошли с двухмесячным опозданием.

Именно поэтому почти год сидели, сторожа противника, на Манхэттене. Это было безопасно (помершие от болезней и несчастных случаев не в счет) и очень скучно. Маневры, сражения — остались позади, но и бросить все, разойдясь по домам, невозможно. Тысячи людей продолжали служить, работали на войну и платили налоги для ее ведения.

Удовлетворить всех оказалось невозможно. Поэтому Рюффен не особо верил, что через несколько лет не последует второй раунд. Тем не менее дипломаты постарались на совесть в поисках подходящего для всех компромисса. Соединенных Королевств больше не существовало. Из их осколков образовалось королевство Британия, включающее Англию, Шотландию, Ирландию, Нидерланды, Индонезию, Гаити и еще кучу по мелочи, включая половину Индии. Вторая досталась Франции, как и Валлония, граница по Рейну, Северная Италия, несколько островов в Средиземном море и Куба с Пуэрто-Рико. Бургундия и Фландрия прекратили свое существование, поделенные.

Хуже всех пришлось Испании. Филиппины она сохранила, однако сахарные острова потеряла. Хотя территория Пиренейского полуострова была очищена от оккупантов, в отличие от Америки, оттуда их не выбили. В результате единая прежде империя разделилась на испанское и австрийское королевство. Родные братья, сидящие на тронах, друг друга не выносили, и союз оказался формальным. Вена присоединила к себе католические немецкие княжества, зато Мадриду достались колонии, в которых еще требовалось навести порядок.

Не только Новая Испания, превратившаяся в Мексику, но и вся Южная Америка бунтовала, добиваясь независимости. Вторжение в земли метрополии франкских армий, падение Мадрида, восстание в Новой Мексике послужили поводом населению для мятежей. Были созданы хунты в Буэнос-Айресе, Боготе, Каракасе и Сантьяго-де-Чили. Первоначальное стремление лишь отстоять земли от французов в пользу низложенного короля Испании Фердинанда вскоре переросло во вполне сформировавшееся движение за свободу.

Пример северной Федерации многим пришелся по душе. Ведь все стороны официально признали ее самостоятельным независимым государством. Конгресс получил много свыше того, на что изначально рассчитывал. Отсутствовала необходимость входить в некий союз под скипетром единого владыки. Благодаря собственным усилиям они теперь могли беседовать с прочими державами на равных. Ну в какой-то степени. По крайней мере, экономическое развитие, эмиграция, внутренняя и внешняя политика целиком находились отныне в руках народных депутатов.

— Скажите, а это правда, что однажды при обсуждении на военном совете генерал Эймс утвердил план, согласно которому подчиненные ему подразделения могли потерять свыше половины своего состава? — негромко спросил английский адмирал Хоу.

— Правда, — подтвердил полковник де Сан-Кастин, присутствующий здесь в качестве наблюдателя от союзной территории Алабама. Индейцы давно удалились в родные земли, и лишь парочка присутствовала в войсках в достаточно высоких званиях. — Так и сказал, наилучшее из возможных предложений. Потом заработал в том деле рану. Пуля рванула грудную мышцу, немного тронула кость. Повезло, мог и остаться там навсегда. C’est tout de meme un brave homme.

Рюффен покосился на беседующих. Краснокожие союзники с большим подозрением относились к смене людей на высших постах. По договору они имели делегатов в Конгрессе и всячески противились снятию прежнего начальства. Налаживать отношения придется долго и упорно. Обойтись без них нельзя, и Ричард очень просил не нарушать даже духа подписанных документов. Далеко не везде огонь войны с дикарями потушен окончательно. Стоит крикам обидеться и вспомнить про родственные кланы — и кровь опять потечет рекой. А зачем, когда захваченных земель и внукам с лихвой хватит? Пусть возделывают свои, может, и правда придет срок и вольются в общество, как утверждают многие. В Алабаме уже чуть не две трети христиане, и в школах учат ничуть не хуже белых.

Командующий Континентальной армией Франсуа Рюффен поднял руку, приветствуя своих солдат, когда строй миновал последний из уходящих. Республиканцы из местных погрузились на корабли еще вчера без всяких маршей и провожающих оркестров. Им очень не хотелось проверять отношение победителей после ухода франков. Предпочли отъезд, тем более что имущества никто не вернет. Многие перебрались в трюмы транспортников еще раньше, не собираясь ожидать входа в Новый Амстердам Континентальной армии.

Войска ответили довольным ревом. Жест генерала с неофициальным армейским гимном оценили по достоинству. А вообще Рюффена любили. Он был свой и рубился рядом со многими. Эймса уважали, но о любви речь не шла. Многие не понимали его действий. И пусть он вышел из низов, но слишком отдалился.

Кажется, поменяв одного генерала на другого, подумал уже настоящий посол Франции, а не сомнительный посланник Луи де Жима, Конгресс ничего не выиграл. У Эймса отсутствовали политические амбиции, а этот, если потребуется, и депутатов штыками пугать станет. Или вообще разгонит. Во всяком случае, жизнь в Америке не будет скучна и спокойна.