На расстоянии в полсотни туазов краснели догорающими углями практически погасшие костры. Луна спряталась за тучи, не давая нормального освещения. Большинство караульных дремало в тишине ночи, не подозревая о разворачивающейся в цепь колонне солдат.

Офицер молча махнул рукой, опасаясь произвести шум. Множество людей зашагало вслед за ним, опустив штыки. Только скрип ремней и еле слышное дыхание раздавалось из рядов. Даже привычного топота не слышалось, люди стремились ступать насколько возможно тихо. На той стороне по-прежнему никто ничего не замечал, пока вооруженные люди не подошли вплотную. Лишь теперь раздался неуверенный оклик.

Солдаты дружно перешли на бег и ворвались в спящий лагерь, с ходу пронзая штыками тела и разбивая головы прикладами не успевшему очухаться врагу. Запоздалый выстрел часового уже не имел ни малейшего смысла. Даже выполнив долг и свалив одного из атакующих, он уже ничего не сумел изменить, погибнув моментально. В темноте, немного рассеявшейся из-за выглянувшей луны, очень быстро началась резня, а затем паника охватила только что спавших, и они бросились наутек, бросая оружие и все свое имущество при виде жутких синих мундиров.

— И чем эти лучше? — брюзгливо спросил майор Савуа у офицеров, когда те прибыли с докладом о результате ночного нападения.

Две с половиной сотни убитых, полторы пленных и не меньше семисот сбежало без штанов. Они, в свою очередь, потеряли четырех убитыми и трех ранеными.

— Федералы, Континентальная армия… Такое же скопище паршивых ублюдков, не выдерживающих melee. Попомните мое слово, война не протянется долго, еще один удар — и они просто разбегутся.

Присутствующие, еще не отошедшие от схватки и возбужденные, были в большинстве согласны с начальником. Впереди ждали легкие победы, тем более что среди местных жителей обнаружилось немало людей с республиканскими убеждениями. Некоторые даже вступали в армию. Все были уверены: стоит уничтожить Континентальную армию — и никаких препятствий к подчинению здешних колоний не ожидается.

— Говорят, генерал Эймс перед выступлением собрал своих солдат, — сказал капитан Жюинье, заработавший звание на полях сражения. До революции он был обычный рядовой и до сих пор не расстался с привычкой высказывать, что в голову взбредет, — и объявил, что в ближайшее время намерен повести их против численно превосходящего противника. Предложил всем, у кого истекает срок трехлетней службы, получить соответствующий документ об освобождении от армейской повинности. Никто не пожелал получить сомнительное свидетельство о трусости.

Он хотел сказать, что у Континентальной армии появилась своя профессиональная гордость и она перестала быть просто временным собранием людей, в любой момент готовых разойтись.

— Так они ее показали прямо сейчас! — рыкнул майор. — Герои на словах, чем эти лучше сдавшихся в укреплениях Манхэттена?

Хватило одного штурма, чтобы тамошние отряды, сидя в редутах, выбросили флаг капитуляции. Сдалось почти четыре тысячи человек при трехстах орудиях и немалых запасах, которые очень пригодятся группе вторжения. И стоило это тридцати девяти убитых и в два раза больше раненых. Ничтожные потери. Это уж не вспоминая обнаруженного в Новом Амстердаме прекрасного арсенала, годного для обеспечения армии. Нашлось и около трех тысяч хорошо подготовленных рабочих, желавших продолжать зарабатывать себе на жизнь, даже работая на французов.

— Этот Эймс, не имеющий не только образования вообще, но даже военного! Дутая величина.

Капитан Жюинье мысленно скривился. Он не любил пустых слов и людей, делящих заранее шкуру неубитого зверя. Только прибывшие войска достаточно долго отдыхали. Командование вынужденно пошло на этот шаг. В течение двух месяцев солдаты находились в тесных корабельных помещениях и нуждались в передышке. Да и подкормить требовалось чем-то более приятным, чем вечная корабельная солонина. За это время он достаточно общался с горожанами на острове и материке, где высадили одним из первых их полк. Даже относящиеся без симпатии к генералу Эймсу подчеркивали его практичность и приобретенный на практике опыт боев. Он поднялся с самых низов от солдата до офицера и хорошо знал слово «честь». Информаторы даже из республиканцев подчеркивали верность слову.

Многим местным крайне не понравилось грубое обращение с пленными и ответ командующего экспедицией генерала Дюфура на письмо Эймса. В ответ на законные претензии по поводу бедствующих американцев, которых практически не кормили, гоняли на тяжелые работы, и отказ признавать какие-либо привилегии за пленными офицерами федералов, запертых в грязную тюрьму вместе с уголовниками, Эймс пообещал ответить зеркально. Нарушители цивилизованных правил ведения войны не смеют рассчитывать на иное обращение.

Капитан Жюинье побывал в Испании, лично видел герилью и чем заканчивается попадание в руки к тамошним ублюдкам. Ему случалось освобождать искалеченных, с отрезанными частями тела и выколотыми глазами. Путешествовать в одиночку там было возможно разве до первого дерева, на котором смелого глупца непременно вздернули бы. Здесь до сих пор они еще не сталкивались с такой ненавистью. А Дюфур, похоже, провоцировал ее, не понимая, к чему идет. Обещание перевешать мятежников, не согласившихся на амнистию и принятие присяги, а также сжечь всю страну, если понадобится, могло иметь тяжелые последствия.

— Пусть только посмеет преградить дорогу — разнесем без промедления. А кто не сдастся, — сказал с чувством майор Савуа, — того уничтожим!

Я в третий раз вел армию по здешним дорогам. Благодаря знакомым путям штаб мог тщательно проработать план маршрута. Собирались лошади и повозки, необходимые для перевозки припасов. В стратегических точках ждали подкрепления и снабженцы со свежими животными, а также склады заранее приготовленного продовольствия. Только очень далекие от реальной жизни люди воображают, что нет ничего проще, чем управлять войсками в походе. Якобы по команде «Марш!» все идут вперед. Любой командир, который не принял бы других мер для обеспечения движения, кроме этой нехитрой команды, растерял бы половину своих людей после первого же перехода.

Усиленная ополченцами Континентальная армия выступила навстречу оккупантам без малейшего промедления. Это уже становилось привычным, как и вечная необходимость торопиться. Парады тоже превратились в традицию. Сознательно провел солдат через Эшли и Акиндек, демонстрируя людей, идущих сражаться с врагом. Конечно, на регулярные полки мои подразделения походили мало. Для опытного глаза мои подчиненные не производили впечатления настоящих вояк. Они сбивались с шага, держали голову недостаточно прямо.

Головные уборы носили все по-разному. К тому же неизвестно когда начавшаяся мода превратилась в повальное подражание. Если офицеры носили что им удобно, то и многие солдаты манкировали положенной формой одежды, используя шляпы с высокой тульей и широкими полями. А одеты были кто во что горазд. Большинство в охотничьих куртках, простых серых рубахах, иногда отделанных красным для различия подразделений. Конгресс, по известным одному ему причинам, уже год не присылал ни материи, ни мундиров. Да и денег давал в мизерном количестве.

Видимо, там пришли к выводу, что в дальнейшем, после поражения Новой Испании, содержать столь крупные силы не имеет смысла. Мне даже в очередной раз пришлось пустить в ход личный кошелек, приобретая продовольствие у фермеров, а у торговцев обувь. Между прочим, пять тысяч фунтов стерлингов на дороге не валяются, и если бы не взятая с Веракруса контрибуция и запасы крепости, включая порох и рис, на который нижние чины уже смотреть не могли, начался бы натуральный голод.

Я не столько планировал боевые действия, сколько постоянно искал, где чего урвать. Главный предмет внимания, как оказалось, снабжение. Письма, отправленные по совету дез Эссара лично губернаторам, легислатурам и конкретным, часто хорошо знакомым людям с просьбой о любой помощи, может, и возымеют действие, но достаточно нескоро. И, естественно, в том случае, если Континентальная армия все еще будет существовать. В этом у меня уверенности не было.

При выступлении имел девять тысяч федералов, восемьсот ополченцев из Батавии, две тысячи двести из Новой Галлии и почти пять тысяч из Альбиона. При первом же столкновении легкая бригада на полторы тысячи испарилась на манер снега при жарком солнце в пустыне. До основной части домчалось не больше сотни. Остальные исчезли бог весть куда. Не верится в такие огромные потери. Скорее дезертировали, обделавшись. И это еще не худший контингент. Все же в авангард ставил уже обстрелянных.

Время на серьезную подготовку отсутствовало. Ночные беглецы достигли основного отряда на рассвете, и пришлось останавливать движение, срочно выбирая подходящую позицию. Удалось лишь создать нечто вроде временных укреплений из срубленных стволов и невысокий земляной вал. Потом появился противник. Командиры франков не спешили. Они выстраивали колонны, почти не удостаивая противника внимания. Буквально на виду, но вне действия огня.

Возможно, они стремились таким образом обескуражить: вон мы какие, спокойные и слаженно действуем, — но если так, то ничего не вышло. В рядах раздавалась в основном ругань. Ополченцев я поставил во вторую линию, не очень надеясь на их готовность выдерживать обстрел. А мои парни видели не только регулярную пехоту испанцев, но и немцев-наемников воочию. Ничего нового при всем желании усмотреть в происходящем не могли. Зато повод для остроумия по-солдатски обнаружили замечательный. Даже голые задницы показывали, а не только орали всякие гадости, изрядно подогретые выданным перед боем ромом.

В десять утра загремели пушки. Наши ответили, не дожидаясь команды. К сожалению, и по данной части мы заметно уступали франкам. Вся артиллерия армии состояла из двух полевых и трех батарей конной артиллерии. Получить достаточно средств для снабжения всех полков легкими трех-четырехфунтовыми орудиями так и не смог. В результате мы имели сорок против шестидесяти вражеских стволов. Одна радость — потеря времени в поисках наиболее надежной позиции себя оправдала.

Склоны холмов, на которых я расположил линию обороны, были настолько крутыми, что франки оказались лишены своего подавляющего преимущества. Их артиллерия не могла вести прицельный огонь иначе, как глубоко вкопав в землю станины лафетов. Пушки не имели необходимого угла прицеливания. Урон оказался много легче предполагаемого. Наши ядра, напротив, достигали вражеских солдат. Кажется, и на той стороне факт осознали. Там забили барабаны, запели рожки сигнальщиков, и, выстроившись в три шеренги, франки строевым шагом двинулись в лобовую атаку на укрепленные высоты — без поддержки артиллерии.

Только нежелание выглядеть придурком удержало от радостного вопля и махания шляпой в приветствии. Я получил свой минимальный шанс всерьез наказать излишне самоуверенных. Пушки продолжали непрерывно греметь, засыпая уже не ядрами, а картечью подступающую синюю солдатскую волну. Трещали и отдельные выстрелы, плохо различимые в общем шуме. Это снимали офицеров члены специальных команд, вооруженные длинноствольными нарезными ружьями.

— Полкам не стрелять, пока не увидите белки их глаз! — крикнул.

Все же защелкали выстрелы нетерпеливых. В ярости обернулся, и половина офицеров, не дожидаясь вопля, понеслись сломя голову успокаивать сильно нервных. Иные пускали в ход и кулаки, наводя порядок.

— Ближе, ближе, ближе… Сигнал, — скомандовал, когда наступающие подошли на сотню ярдов.

Сигнальщик торопливо замахал шестом с привязанной красной тряпкой.

Солдаты среагировали с похвальной готовностью. Наверняка многие смотрели сюда, и не только офицеры. Атакующих встретил сокрушающий залп. Прошло несколько мгновений — стрелки, разрядившие мушкеты, отступили, дав место товарищам с заряженными, последовал второй, не менее убийственный. Все пространство заволокло пороховым дымом, а когда он рассеялся, поле было покрыто трупами. И все же франки шли вперед!

Их разили практически в упор, а тех немногих солдат, которым все-таки удавалось взобраться на вал, протыкали штыками. В какой-то момент казалось, «синие» прорвутся, бой шел уже повсеместно, но подошли на помощь срочно вызванные ополченцы, и франков удалось сбросить вниз.

У Дюфура, если это он командовал, точные сведения о наших силах отсутствовали. И все-таки он стремился к победе, невзирая на потери. Одним ударом уничтожить. Собрал войска и после возобновившегося артиллерийского обстрела, практически подтянув орудия на прямую наводку и подставив их под огонь снайперов, чем те моментально воспользовались, выкашивая артиллеристов, бросил полки в новую атаку. Безумству храбрых поем мы хвалебную песню в тавернах, но повторять самоубийственную атаку не стал бы и под кнутом. Потери должны быть оправданными.

Гренадеры, наступавшие плотным строем, попали под мощный обстрел, и классическое сражение превратилось в грязную бойню. Из-за пересеченной местности строй все время ломался. В этот раз они пытались ударить в стык федеральной армии с милицией, определив место по одежде. Однако и от пуль милиционеров умирали ничуть не хуже. Ободренные предыдущим успехом ополченцы, вопреки пессимистическим прогнозам, не разбежались. Большинство билось не хуже федералов.

На определенном этапе отдавать приказы стало бессмысленно. Люди без понуканий убивали и умирали, сомкнув нередко руки на горле врага в последнем усилии. Моя задача состояла в подтягивании из тыла свежих отрядов на смену выбитым.

К вечеру все поле перед нашими позициями было завалено трупами, а не взятые редуты продолжали огрызаться огнем. Нам это стоило до семисот убитых и умирающих, но за каждого враг заплатил не меньше трех, не считая множества раненых.

— Мы их сделали! — радостно завопили офицеры, когда стало видно, что третьей атаки не последует.

Я уже собирался изречь нечто подходящее к случаю и очень красивое, но тут прискакал очередной посыльный драгун.

— Генерал, — сказал он в наступившем молчании, — с левого фланга нас обходит крупный отряд. Не меньше бригады пехоты и несколько эскадронов тяжелой конницы, а также до полка легкой.

С кавалерией у франков были большие проблемы, и если они пошли всей массой в обход — все очень серьезно.

Доставить из Европы необходимое количество лошадей не удалось. Недоставало необходимых транспортных кораблей. Слишком много и далеко пришлось тащить грузов и людей. На долю конницы пришлось всего семьсот верховых лошадей при общей численности в три тысячи людского состава, если верить моим информаторам из Нового Амстердама. Не только с требованием нормального отношения к пленным отправились послы, но и навести новые контакты. Я даже выделил деньги в золотой монете. Не все готовы шпионить бесплатно, а полезные данные важнее всего для армии. Даже выше по цене пороха.

Поскольку цифры от трех разных человек приблизительно сходились, странно было бы отрицать реальность. На мою семнадцатитысячную армию приходилось почти тридцать тысяч человек, считая с артиллеристами и кавалерией, но не учитывая добрых тринадцати тысяч членов экипажей двухсот восьмидесяти судов. Военных из них, правда, всего двенадцать. Для сравнения: Новый Амстердам, крупнейший город в Федерации, до войны насчитывал не больше пятидесяти тысяч жителей.

Теоретически американская армада могла смести их не глядя. За время войны Конгресс выдал не меньше полутора тысяч каперских свидетельств, а еще имелись отдельные от колоний. Разница в том, что наш флот состоял, за небольшим количеством фрегатов с экипажами без боевого опыта, почти целиком из мелких судов водоизмещением от ста до пятисот тонн, иные имели по двадцать орудий и экипажи свыше ста человек. У франков же пять линейных кораблей.

Транспортники привезли не только солдат. Женщин в составе экспедиции было около двухсот: жены офицеров, контрабандно провезенные проститутки, портнихи, прачки и так далее. Везли с собой и животных, которым предназначалось разнообразить собой стол офицеров (куры, быки, бараны). Но главное — артиллерия располагала сто семьдесят одним стволом: тридцать пять орудий для осады, семьдесят два полевых орудия, двадцать четыре гаубицы, сорок мортир. Все они были снаряжены с расчетом на триста выстрелов. Еще три тысячи обслуги.

Сейчас важнее всего, что в обход брошены практически все конные части республиканцев. Часть лошадей они реквизировали уже в Америке, вызвав глухое недовольство, так что возможности имелись, пусть кони и не обученные нормально. Проблема в том, что кроме мелких уколов сейчас противопоставить противнику нечего. Большая часть драгун участвовала в сражении в качестве резерва. Во время второй атаки сменили потрепанные подразделения в центре.

— Отходим, — без особого сожаления подвел я итог недолгим размышлениям.

На самом деле нечто такое ожидал с самого утра. Именно так бы и поступил сам, заходя с тыла и вынуждая противника разворачивать фронт, отходя с наиболее удобных позиций. Дюфур все же сделал правильный шаг, хотя и поздно. Нормальная тактика наступать, одновременно совершая обход сильным отрядом с фланга или даже с двух.

— Обидно, — высказал общее мнение Раус.

— Поле битвы останется за франками? — спрашиваю достаточно громко, чтобы все слышали. — Плевать. Мы выстояли перед превосходящими по численности (на самом деле неизвестно) и опыту (вот это так и есть) войсками, нанеся немалые потери врагу. Они не смогли разбить Континентальную армию в прямом сражении, а на носу осень с зимой.

Объяснять в подробностях не требовалось. Хотя мелкие стычки случаются и даже сам их провоцировал, но крупных сражений обычно в холодное время не происходит. Зимой крайне сложно прокормить армию. На отряд из восьми тысяч лошадей требуется три — три с половиной тысячи тонн фуража, и приходится тащить фураж в двух тысячах фургонов. Никто не воюет зимой, и меньше всех об этом мечтают солдаты. От мороза немеют руки, от дождя промокает одежда, куча больных, и слишком многие, не выдержав тяжести службы, могут в любой момент исчезнуть в темноте.

— Пополнений у них не будет, а к нам непременно придут воодушевленные успехом американцы. Придет день — и мы перейдем в наступление!

Майор Жюинье, получивший повышение после гибели Савуа в сражении на холмах, неторопливо шагал по слабо хрустящему снежку из штаба дивизии. Самая отвратительная погода для предстоящего. Ночью холодно, днем солнце, и дорога превращается в грязь. Потом вечером она замерзает, окончательно превращая переход в мучения. Какой смысл торопиться, когда можно подождать неделю-другую?

Настроение у него было отвратительным вопреки новому и многообещающему назначению. От полка, командиром которого стал после гибели предыдущего начальника, сохранилась едва треть. Множество офицеров и солдат навеки легли в стылую и лично ему абсолютно ненужную землю. А многие из них были хорошо знакомы и прошагали с ним вместе по европейским дорогам не одну тысячу лье.

Тем обиднее оказалось терять друзей и подчиненных. И не утешало, что где-нибудь на островах не пришлось бы всерьез воевать, зато помирали бы массово от желтой лихорадки или еще какой гадости. Только в боях дивизия из почти тринадцати тысяч сократилась до девяти с половиной, потеряв погибшими три тысячи двести восемьдесят два человека. Оба кирасирских полка лишились почти половины состава или тысячи четырехсот солдат и офицеров, хотя крупных схваток уже не происходило. Континентальная армия после отхода с холмов больше не стремилась к генеральному сражению.

Эймс постоянно маневрировал, прикрывая дорогу на юг и не позволяя идти на Альбион, создавая угрозу тылу французской армии. Экспедиционный корпус просто не в состоянии был оккупировать обширные пространства, а уничтожить боевую силу американцев не представлялось возможным — уж очень они были легки на ногу.

Это постоянное движение сопровождалось непрекращающимися мелкими стычками. Остановить наступление американцы не могли, зато задерживали постоянно. Кирасиры разгромили бы любой заслон, но федералы и не пытались всерьез воевать. Выстрелы из засады, нападения на мелкие группы и фуражиров в конце концов заставили держаться большими отрядами, лишаясь скорости и инициативы. Теперь передвигаться получалось лишь в составе колонн, всегда готовых к нападению.

В каждом округе было свое ополчение, собиравшееся в случае опасности. Части милиционеров, конечно, не могли оказать эффективного сопротивления армии, но они выполняли чрезвычайно важную роль — федералы всегда был в курсе последних передвижений неприятеля. Милиция благодаря своей вездесущести держала французов в состоянии постоянной тревоги. Прежде считалось, что умиротворение обширных просторов Америки не потребует больших издержек. Войска занимают территорию, оставляют небольшие гарнизоны, состоящие преимущественно из местных республиканцев, и идут дальше.

Теперь выяснилось, что к покорности население таким способом не привести. Каждый район требовалось занять крупным отрядом, но стоило ему уйти, как бунтовщики возобновляли свою деятельность. Поддерживающих Францию в ее борьбе и идеи республики оказалось достаточно много, но отнюдь не столько, сколько необходимо для прочного закрепления. Борцы с тиранией могли держаться лишь при поддержке французской армии. А это не так просто. Тем более что кроме местных милиций на уже занятой территории практически свободно действовали драгунские полки Континентальной армии и многочисленные отряды, приходящие с Севера. Иные добирались аж из Канады, с удовольствием участвуя в погромах местных соглашателей с оккупационной армией.

Были еще и небоевые потери ничуть не в меньшем размере. Конечно, среди местных жителей нашлось немало готовых вступить в доблестную республиканскую армию, особенно тех, кто потерял дома и имущество от действий мятежников, однако качество новобранцев заметно отличалось. Опыт отсутствовал, обученность и умение действовать по команде значительно ниже. Дюфур предпочитал формировать из них отдельные отряды, используя в противопартизанской войне. Все же местность они знали прекрасно и часто имели счеты с врагом, при этом выполняя основную грязную работу за французов.

Майор ответил на приветствие часового, прошел несколько шагов по направлению к дому и невольно притормозил. За углом сарая явно происходила невразумительная возня. Потом женский голос пискнул, и Жюинье почти без сомнений потребовал в голос:

— Сержант Марбо, ко мне!

Через секунду из тени выскочил, застегиваясь на ходу, названный тип. Ничего удивительного, привычки своего старого знакомого майор знал уже не первый год. И терпел не только за исключительную незаменимость по хозяйственной части, но еще и настоящую храбрость. Сержант начинал еще в королевской гвардии и уже там дорос до своего звания. Он был замечательный боец и командир взвода, способный сам стоять под пулями и неоднократно раненный, но еще важнее — удерживать и воодушевлять своих солдат. Ничуть не хуже обеспечивал комфорт и питание неизменному командиру. А что баб любил, то это же не грех? Всегда по согласию. Точнее, с жалобами никто не приходит.

— Я тебе чего сказал? Не лезь к здешним девкам.

— Ядреная же мадама Марта, — ничуть не смущаясь, заявил сержант, дыша луком на офицера. — Застоялась.

— У нее муж есть!

— Кто того мужа видел-то, — удивился Марбо, — вечно в разъездах. Не удивлюсь, ежели из мятежников. Так что я, можно сказать, совершаю святую месть.

— Вот вернется супруг — насадит на вилы.

— Гы-гы, — засмеялся невесть с чего довольный сержант. Видимо, принял за шутку. — Чтобы меня какой гражданский оприходовал? Я таких пейзан много где лично резал. Сидел бы мужик дома, — сказал совсем иным тоном, — какие вопросы. А нет — извини. Я же не насильничаю. Так, притиснул в уголке.

— Не хочешь нормально, — вздохнул майор. — Ну что ж. Надеюсь, не забыл приказа, строго запрещающего офицерам и солдатам, а также всем прочим лицам испражняться у стен казарм и жилищ. Выбрасывать нечистоты из окон, — он показал на желтый снег у сарая. — Чтобы было убрано немедленно! И пройдешь по всем домам, где наши на постое, — проверишь. Если завтра после побудки обнаружу — не обижайся!

— Слушаюсь, мой майор! — вскричал по-уставному Марбо, пуча глаза и вытягиваясь. Своего командира он тоже неплохо изучил и представлял, когда можно говорить свободно, а когда стоит изобразить старого служаку. Что-то не так с Жюинье, и это плохо. Кажется, он тоже получил не слишком приятное распоряжение.

Майор дошел до крыльца, остановился и затянулся старой верной трубкой. Вкус табака был приятен. Здешние сорта отличались большим разнообразием и особенно хороши были с Юга. Альбион и Новая Галлия поставляли свою продукцию в Европу. В прежние времена он себе не мог такого позволить. Другое дело, вряд ли теперь увидит те земли. С наступлением холодов Эймс перебрался на другой берег реки Делавэр, а генерал Дюфур разместил подразделения сильными гарнизонами напротив.

В тот момент казалось, что осталось всего чуть-чуть до полной победы. Местные жители охотно снабжали экспедиционный корпус продовольствием, некоторые вступали в части на службу. А измученные отступлением под проливными дождями, превратившими дороги в грязное месиво, американцы должны были разбежаться. Попытки Эймса добыть теплые вещи и хоть раз досыта накормить изголодавшихся солдат не удались — фермеры отказывались принимать денежные знаки Континентального Конгресса. Юнайты нынче были за мусор.

Позже выяснилось, что не все так просто. Французы контролировали город, но не реку Делавэр, обеспечивающую доступ к морю. Эймс принялся энергично возводить форты и завозил туда пушки, иногда снимая с кораблей. Американские укрепления, расположенные на берегах, блокировали перевозки и не давали подвозить свободно припасы и подкрепления. В окрестностях гарнизонов действовали мятежники и отряды легкой кавалерии, уничтожая фуражиров. Приходилось везти обозы чуть не от Нового Амстердама по суше, с мощным прикрытием. До трети всего корпуса было постоянно занято на коммуникациях и в охране фургонов.

Эймс отправил несколько отрядов для разрушения мостов и нападений, попутно дирижируя местными милициями. Разумеется, французы продолжали двигаться вперед, несмотря на вечные нападения из засад, раздражающие до безобразия. Гражданское население никогда не было свободно от притеснений, даже в лучшие дни жизнь военных не слишком благоустроена и солдаты нередко брали или пытались взять чужое имущество. А теперь они частенько срывались на местных жителях, и те уже не смотрели на происходящее как на нечто, их не касающееся. Репрессии вызывали ответные действия, и чем жестче вели себя республиканцы, тем больше ширилось сопротивление. Избавиться от него было достаточно просто: требовалось всего-навсего уничтожить все местное население полностью. Естественно, такого захватчики позволить себе не могли.

Осенью нечто подобное случилось. После очередной стычки разъяренные многочисленными потерями кирасиры ворвались в ближайший городок. Собственно, никто не сомневался в том, что тамошнее население поддерживало мятежников и сообщало им сведения о передвижениях французов. Но сжечь все дома и расстрелять несколько десятков мужчин, обвинив их в соучастии, — уже несколько неправильно без прямых доказательств.

Естественно, это подняло всю округу, эскадрон перебили до последнего человека, и гарнизоны засыпали прокламациями с обещаниями от лица Эймса в случае невозможности поймать злодеев и в будущем вешать по жребию пленных в том же количестве. Зуб за зуб, око за око. Проверять верность слову даже у генерала Дюфура решимости не хватило. На войне случается всякое, но взятие заложников и массовые расстрелы в практику не вошли, официально запрещенные приказами по армии.

Майор выбил трубку, вздохнул и, поднявшись по ступенькам, вошел в тепло дома. Чуть не на пороге встретили его взгляды офицеров. Вызов в штаб дивизии поздно вечером невольно настораживал, а в гарнизоне тайн не существует. Про гонцов от высокого начальства, сидящего в Новом Амстердаме, уже все в курсе.

— Господа, — сказал майор, — положение наше… — Тут прозвучало несколько грубейших фраз. — Имеются абсолютно достоверные сведения о скором прибытии английской эскадры к американским берегам. Британцы стремятся любыми способами ослабить мощь республиканской Франции, и флот у них сильнее. Федералы наверняка начнут требовать полной блокады побережья и бухты Нового Амстердама.

Кроме всего прочего, а это понимали все присутствующие, считая последнего прапорщика, перевозки из Франции или с той же Кубы отныне малореальны. Денег тоже не добавится. Припасы теперь требовалось брать в колониях, практически бесплатно. Если прежде перед федералами имелось преимущество в наличии оплаты за товары, тем более что немалая часть доставлялась из-за моря, то теперь оно испарилось.

Это не добавит любви к пришельцам, поскольку реквизиции и связанные с ними насилия никому не по душе. Достаточно скоро и в Батавии придется отбирать продукты с боем. Покорность прибрежных районов объяснялась скорее их корыстолюбием и развитым инстинктом самосохранения. Французский флот практически беспрепятственно мог высадить десант в любой точке. Другое дело, если вместо выбора — сжечь или отдать в обмен на золото и склоненные головы — теперь они получат конфискацию без разбора. Внезапное пробуждение патриотических чувств неминуемо.

— Достать там наших моряков, — продолжал майор, — защищенных отмелями и артиллерией фортов, основная часть из которых была построена еще американцами, нереально. Однако пользы в таком сидении ни малейшей. Посему адмирал Брюи на совещании с командующим, генералом Дюфуром, приняли решение отправить эскадру на Юг для нанесения максимального ущерба и отвлечения Континентальной армии от действий в нашем направлении.

— Мы уходим? — быстро спросил лейтенант Кернер.

Сообразительный мальчик, подумал с одобрением Жюинье.

— Нашему полку поручено двигаться в арьергарде. Тем не менее, — сказал он с нажимом, — подъем не как обычно в семь утра, а в шесть. Лично проведу смотр без малейших послаблений при упущениях. Никто из солдат не покидает строя во время движения. Вдали от населенных пунктов даже при абсолютной надобности — в сопровождении капрала. Плюс каждый батальон выделяет сержанта, двух капралов и семнадцать рядовых под командованием решительных лейтенантов. Группа следует за полком и прочесывает все дома, заросли, огороженные места, мимо которых будем проходить. Никаких отставших! Если потребуется, сажайте на телеги. Рота, потерявшая своих товарищей, будет подвергнута строгому наказанию, как и возглавляющий ее офицер.

Он проверил, насколько впечатляюще прозвучало. Кажется, добился абсолютного внимания. Такие строгости обычно внедрялись при отступлении, но в основном рассчитаны на ловлю дезертиров. В какой-то мере так и есть. По некоторым сведениям, четверть немецких наемников из пленных и даже оставшихся на свободе перешли на сторону американцев, соблазненные обещанием земли. Эймс не обманул, и каждый получил на Западе хороший участок. Там были и офицеры, что особенно поразительно. Кое-кто из них не смог отказаться от привычного образа жизни и тренировал федеральных новобранцев. А это уже не шутки.

С германскими наемниками он имел прежде дело и видел их твердость в бою. Нанимателя они не предавали, по крайней мере, пока оплата шла стабильно. И столь массовое дезертирство неприятно пахло. Зачем сражаться, рискуя получить раны или погибнуть, когда и так легко получить мечту. В Европе о наделе в сто шестьдесят акров бесплатно никто и мечтать не мог. Даже во Франции после революции. А им раздавали в два раза больше, а иногда и свыше.

От перешедших на сторону федералов не требовали воевать с прежними товарищами, что заметно успокаивало совесть. А прокламации подбрасывали тысячами, и бороться с соответствующими разговорами крайне тяжело. Тем более что, в отличие от немцев, с языком проблемы не существует и с местными тесно общаются, слушая иной раз не предназначенное для ушей нижних чинов.

— Командиры рот и батальонов держатся на флангах своих подразделений, постоянно проезжая вдоль них от головы к хвосту и строго наблюдая за тем, что происходит на марше.

Он сделал паузу.

— Если кому-то некто дорог, устройте в обозе, — сказал, поколебавшись. — Или пусть свои телеги с лошадьми используют, что безусловно удобнее и в будущем, когда мы встанем. Не знаю как федералы, но местные «патриоты» обязательно отыграются на помогавших нам. Насильно никого не заставлять, желающим идти вместе с нами оказывать максимально посильную помощь и не обижать. Вы меня поняли.

— Лучше бы мы высадились на Кубе или Гаити, — в сердцах заявил капитан Ожеро. — Раз уж воюем с Испанией, нам американцы не помеха. А богатств там не меньше, если не больше. Одни сахарные плантации чего стоят!

— Если вернемся, выскажешь от нашего общего имени Директории, — хмыкнул майор. Он подозревал, что после окончательной победы на Пиренейском полуострове острова сами попадут в карманы Парижа. А вот здешние явно налаживали связи с Британией, и с каждым годом они укреплялись. В любом случае не сейчас и не им думать о стратегии. Наверняка в хвост отступающим вцепятся целой сворой, а они пойдут в арьергарде.