— Капрал! — с испугом в голосе вскричал Мольде, показывая за спину.

Симон Дарю обернулся. Из рощи выезжал отряд испанцев. Драгуны не в первый раз шли в разведку, отслеживая вражеские отряды, но обычно все заканчивалось обнаружением коров, овец да местных жителей, охотно делящихся сведениями о противнике.

— За мной, в атаку! — взревел капрал и помчался на противника.

Удирать было поздно. Увидели. Оставалось брать наглостью. Скачешь прямо на человека быстро и не сворачиваешь, и у него не будет времени вспомнить, сколько с ним товарищей. Он только про себя самого думать станет, как ему поскорее убраться с дороги этого беса, что с цепи сорвался и готов убивать.

Капрал несся в полный опор по полю с саблей наголо, даже не проверив, поскакали ли остальные четверо следом. Испанцы опешили, глядя на бросившихся в наступление. Они не могли поверить, что на них посмели напасть в три раза меньшими силами. Неизвестно, заподозрили хитрость или посчитали, что сейчас набросятся целой толпой, выскочив из засады, но пятнадцать человек поспешно побросали оружие и подняли руки, даже не попытавшись удрать или сопротивляться. Правда, при ближайшем рассмотрении они оказались не регулярной кавалерией, а набранными в испанских колониях креолами, изначально не особо мечтавшими воевать, но подвиг есть подвиг. Первое столкновение с врагом и настолько удачное. Оставалось отконвоировать к своим и получить бурю восторгов.

— Вот, — сказал генерал Эймс через несколько часов, показывая на чернокожего здоровяка шестифутового роста, — как видите, добродетельное мужество нисколько не зависит от цвета кожи или высокого происхождения. Он пошел на службу и доказал на практике отвагу и готовность пожертвовать жизнью. С сегодняшнего дня сержант за боевые заслуги! Непременно упомяну в отчете Конгрессу имя, а также я хочу видеть тебя на ужине.

Это уже прямо обращаясь к Симону.

— Найдешь время? — спросил генерал под сдержанные смешки офицеров.

— Всегда к вашим услугам, мой генерал, — вскричал не особо понимающий, что говорит, бывший капрал.

Командующий уже потерял интерес к нему и двинулся дальше, продолжая прерванную инспекцию. Три последних дня армия тщательно готовилась к будущему сражению. Вопреки всем советам и даже сведениям разведчиков (общая численность Континентальной — девятнадцать тысяч триста шестьдесят три человека при двадцати трех орудиях против пятнадцати тысяч восьмисот девяноста девяти и шестнадцати пушках у противника), он не собирался идти навстречу врагу и первым атаковать. Продвинувшись достаточно в глубь Новой Галлии и создав явную угрозу столице колонии, он встал, обнаружив удачный для обороны район, и принялся его укреплять. Эймс не слишком доверял стойкости в немалой части даже не побывавших в настоящем сражении и не слышавших рева артиллерии собственных полков.

Потому вместо стратегических планов по охвату и окружению врага принялся на покрытых лесами холмах возводить линии укреплений. Трехсторонние брустверы из земли и бревен на протяжении доброй мили, с расчетом невозможности обойти с флангов. С одной стороны находилось неприятное болото, со второй — глубокие овраги. Кроме того, имелись редуты для артиллерии, расположенные достаточно грамотно и прикрывающие позиции пехоты. Судя по показаниям пленных, испанцы должны были подойти не позже сегодняшнего вечера, а подготовительные работы все еще продолжались.

— Накануне боя выдать ром солдатам из расчета четверть пинты, — напомнил генерал офицерам еще раз.

Перед сражением или тяжелыми переходами такие вещи практиковали все армии. Заглушить страх и подбодрить — вот основная причина.

Сначала появились конные разведчики, потом подошли войсковые колонны. Естественно, Хулиан Ромеро не стал кидаться с похода в наступление. Вражеский полководец считался одним из лучших пехотных офицеров, заслужившим высокую репутацию своими познаниями в военном деле, доблестью и прямотой, хотя не всегда его действия соответствовали куртуазному поведению. Проще говоря, очень неоднозначный тип.

Родом из бедной дворянской семьи, всю жизнь прослужил в инфантерии, прошел путь от рядового до генерала. За сорок лет участия во всевозможных сражениях натворил удивительных свершений. Брал города, выигрывал битвы. Обычные нормы тактики, похоже, были ему не указ. Как и нормы гуманности. С его именем связывали самые печальные эпизоды грабежа и резни в последней индийской кампании. Правда, в Америке худших черт своей натуры пока не проявлял.

Атака началась в десять утра после сигнального выстрела из орудия. В сложившихся условиях у испанцев просто отсутствовал иной выход. Дороги перерезаны союзными Федерации индейцами, Континентальная армия продвигалась вперед, постоянно занимая новые куски уже захваченной территории, смыкая кольцо вокруг Эшли. При наличии флота можно находиться в городе практически до бесконечности, но пропадает смысл вторжения. Сидя в осаде, сложно присоединить к испанским владениям эти богатые земли. Тем более что серьезной поддержки не ожидалось. В Европе франки, по последним данным, собирались вторгнуться прямо на земли Пиренейского полуострова. Монарху было не до далеких окраин.

Требовалось разгромить противника в решительном сражении, уничтожить основные силы, лишив надежды вернуть потерянное. Как минимум выбить за границу, нанеся максимальные потери. Образ действий вынужденный, но шансы на успех достаточно велики. Все же больше половины его армии составляли регулярные войска и немецкие наемники. Ничем подобным генерал Эймс похвастаться не мог. Его сброд немногим отличался по качеству от уже неоднократно битых местных ополченцев. В рядах Континентальной армии таких и сейчас добрая четверть. А остальным, кроме как бойней индейцев, похвастаться великими достижениями на ратном поприще тоже не выйдет.

Цепи егерей открыли огонь. Перестрелка становилась все жарче, однако испанцы продолжали двигаться вперед, и скоро американцы принялись отходить. Теперь Ромеро смотрел в подзорную трубу, как с распущенными знаменами, музыкой и барабанным боем двинулись на позиции немецкие полки. Германские наемники всегда были профессионалами. В этом отношении на них можно было абсолютно положиться. Они и сейчас демонстрировали бесстрашие и умелые маневры. Но в последнее время он перестал им доверять. В Индии таких мыслей не возникало. А вот в Америке многие из германцев всерьез задумались. Тем более что федералисты через местных жителей распространяли в огромном количестве листовки с обещанием перешедшим на их сторону выделить землю. Ничего такого Католический король не предлагал.

Из трех сотен попавших в плен осенью и обмененных на местных ополченцев не меньше сорока дезертировали, хотя их командир капитан Леманн старательно замалчивал случившееся и часть списал на умерших от болезней. Ничего удивительного. Каждому немцу предлагали четыреста восемьдесят акров удобной пойменной земли на южном берегу реки Охайо. Правда, там до сих пор случались налеты индейцев, но не старых вояк пугать такими вещами. Зато огромный участок бесплатно! Странно, что еще не все разбежались.

У командующего имелись свои очень недурственные источники информации среди немцев. Кто по доброте душевной, для поддержания хороших отношений, а иные и по карьерным соображениям или за деньги докладывали об обстановке в полках, минуя официальные инстанции. Всегда полезно держать пальцы на пульсе и знать, чего ожидать от подчиненных. Ромеро хорошо помнил все три случившихся при нем бунта, причем в первом он сам участвовал, будучи еще сержантом. Лично спас от самосуда командира полка, отбив его у озверевшей толпы. Собственно тогда и начался его взлет, хотя мало кто об этом в курсе.

— Молодцы! — сказал рядом генерал Гомес возбужденно.

Был он уже пожилым и седым, но по-прежнему живчик. Ушел в отставку и поселился в Новой Испании, но стоило прозвучать трубе — моментально примчался, готовый сражаться. Под его началом находилась дивизия, набранная из креолов в две с половиной тысячи человек. В отличие от большинства такого рода подразделений, она достаточно боеспособна благодаря командиру, нередко тратившему на своих нижних чинов личные средства.

— Как идут!

С вершины холма трудно было отследить все детали на затянутом пороховым дымом поле, однако оба они были достаточно опытны, чтоб представить происходящее внизу. Скрывающиеся за брустверами пехотные батальоны федералов и шестнадцать пушек создали плотный огонь, засыпая ядрами и пулями наступающих. Ряды продолжавших двигаться, невзирая ни на что атакующих буквально выкашивались, как срезанные серпом колосья пшеницы.

Наперекор всему германцы ожесточенно стремились на холмы, занятые американцами, с мужеством и презрением к гибели встречая смертоносные ядра и картечь. Шеренги, поливаемые свинцом, редели, вновь смыкались и шли вперед живой человеческой стеной. Дважды останавливались, отступали и опять шли на приступ, теряя товарищей, с презрением к смерти и воинскими кличами под пробитыми знаменами.

— Я не видел такого аж с марокканского Феса, когда мы разгромили лягушатников окончательно, выбив их в Алжир навсегда… В штыки пошли!

Ромеро покосился с неодобрением. Он в принципе не понимал смысла многолетней войны в Северной Африке, как и на Востоке. Хотя в последнем случае было иногда что напихать в карманы. Конечно, солдатам такая удача редко подворачивалась, в хижинах простонародья богатств не найти.

Давно надо было бить по метрополии, а не драться на периферии. Может, сейчас все было бы иначе, и уж точно добычи в Центральной Европе больше. Он это хорошо помнил с итальянской кампании. Куда там нищим берберам с арабами, едва способным себя и семьи прокормить. Последний рядовой из обоза и то мог позволить себе есть в начале итальянской кампании на серебре. Потом уже вообще временами питаться нечем было в центральных провинциях, но тут ничего не поделаешь: война. Двадцать лет топтания по виноградникам и полям с разграблением городов увеличению благосостояния не способствуют.

— Прорвали! — с удовольствием вскричал Гомес. — Они отходят!

К сожалению, кажется, не бегут, подумал Ромеро, отдавая очередной приказ адъютанту. Требовалось поддержать орудийным огнем войска, передвинувшись ближе к уже захваченным вражеским позициям. С недавних пор он относился к врагу с уважением и не собирался давать ему второй шанс. Один раз уже поверил донесениям «американская армия убога, плохо вооружена, голодна и не способна к действиям». Стоило это сотен убитых и попавших в плен солдат, а также мятежа на уже смирившейся с участью занятой территории.

— Генерал, — сказал Ромеро, оборачиваясь к соратнику.

Пришло время двинуть вперед резерв, завершая победу.

Все же, понеся огромные потери, немцы стали выдыхаться и уже не торопились наносить вторичный удар. Вялая перестрелка продолжалась, и только. Впечатление, что федералы встали на последнем рубеже и требовался дополнительный нажим. Еще чуть-чуть — и они побегут.

— Есть! — бодро ответил Гомес, не дожидаясь конкретных указаний. Он все прекрасно понимал и без дополнительных слов и мог не хуже своего командующего объяснить, почему именно в этот момент, а не раньше или позже. Если у Ромеро было сорок лет опыта, то у него на добрых десять лет больше и последнее звание всего на ступень ниже. — Мы поддержим камрадов всеми силами.

Он вскочил на коня, подведенного адъютантом, и умчался к своим людям. Достаточно быстро, как в подзорную трубу стало видно, тронулась дивизия. Впереди строя пешком шел Гомес, явно подбадривая солдат и показывая пример. Глупо с точки зрения безопасности, но вполне соответствует воинским порядкам и чести.

Оба странных котла работники продолжали старательно подкармливать углем. Вокруг повозок суетились люди, и неприятно визгливым голосом распоряжался пожилой пухлый человечек. Виктор Корсель тосковал. В то время как идет тяжелый бой, его товарищи гибнут, сражаясь, он продолжает заниматься охраной невразумительной дребедени.

То есть что такое паровая машина и как она используется на заводе, он смутно представлял по разговорам, но не имел понятия о практической деятельности. Во всяком случае, не настолько темный, чтобы не понимать принципа. Только где здесь станки? Чушь какая-то.

Кому сдались две тяжеленные бандуры, понять сложно. На прямые вопросы механики не отвечали, испуганно косясь на начальство, и норовили сбежать поскорее от любопытных. Одна из них якобы должна тащить вторую. То есть ползла, заменяя лошадь, и делала это со скоростью пешехода. Причем приходилось постоянно вытаскивать их при помощи лошадей из ям и чинить колеса с прочими деталями, поскольку дороги не были приспособлены для такой тяжести.

Он начинал подозревать, что звание капитана, которым так гордился, и его былая служба в качестве адъютанта при генерале Эймсе вовсе не так хороши, как казалось прежде. Его отправили вроде бы командовать ротой, однако вместо участия в бою они занимались перевозкой и установкой странных механизмов. Все его подразделение в итоге оказалось придатком неких подозрительных планов, не имеющих отношения к боевым действиям.

Если бы его лично генерал не отправил этим заниматься, давно попытался бы потребовать объяснений или сбежать в часть, пусть и с понижением. Обмануть доверие Эймса он не мог. Хотя было ли оно, если так и не прозвучали пояснения.

Мимо шли остатки разбитых на холме рот. Измученные, грязные, многие раненые. Они ковыляли, без особого интереса глядя на происходящее. Там, откуда солдаты шли, продолжали вразнобой стрелять. Но всем уже ясно: даже в оборудованных заранее укреплениях и на выгодных позициях они не сумели удержаться. Хорошо еще не побежали под натиском испанцев и немецких наемников, а отступали по команде. Через достаточно короткий промежуток времени здесь окажутся чужие войска. Он в очередной раз оглянулся на гражданского типа, просившего называть его Дэвидом.

— Уже готовы, — сказал тот, нервно заламывая руки. — Вы думаете, мне не страшно? Я два с лишним года убил на доведение до ума изобретения, и это первое испытание в полевых условиях, а не на полигоне.

Капитан Корсель с изумлением осознал, что вечно озабоченный человек, все время трясшийся возле железных бандур, боится не попасть под пулю, а провала эксперимента. Для него все происходящее — не война, а некая опытная проверка полезного механизма.

— То есть вы никогда не… — с удивлением пробормотал капитан.

— Господин Хеннесси! — окликнули того мастеровые, и человечек стремительно умчался, недослушав.

Барабаны, диктующие темп атаки, били уже совсем рядом. Еще мгновенье — и на открытое поле перед ними выплеснулась человеческая волна. Стройные ряды в голубой форме неумолимо надвигались. Впереди шествовали командиры, хорошо отличимые по головным уборам. Федералистские офицеры в результате постоянных стычек с индейцами усвоили необходимость не красоваться в виде петухов: дикари с огромным удовольствием отстреливали командиров. Большинство младших и средних ограничивалось офицерским шарфом и при возможности лучшим сукном для мундиров. А то по бедности все ходили в сером и частенько застиранном до белизны и красили подручными народными средствами, отчего мундиры порой в одном взводе отличались живописными расцветками.

На какую-то секунду Виктор почувствовал облегчение. Это были не «зеленые» — немцы. Обычная пехота, причем, вероятнее всего, набранная в колониях и не особо стойкая. Потом вздохнул. На его две сотни человек, включая обозников и санитаров, надвигающейся толпы хватит просто затоптать, даже не пуская в ход штыков.

— Капитан? — напряженно произнес стоящий рядом ротный сержант.

Он успел отслужить еще в регулярном колониальном полку и утверждал, что помнит генерала Эймса обычным скаутом. Мало кто верил в его байки, однако опыта говоруну хватало на всю роту, и фактически он руководил всем в отсутствие офицера. Радости назначение Корселя ему не доставило, но субординацию выучил много лет назад и даже советовал при необходимости, тихо и без чужих ушей. Удачный вышел симбиоз.

— Двести ярдов! — прокричал один из мастеровых, напряженно всматриваясь в заранее отмеренное расстояние и положенные для лучшей доходчивости белые камни на каждые пятьдесят ярдов.

— Отходим за повозки, — небрежно ответил Корсель.

Приказ был достаточно внятным и поверг его в недоумение еще тогда. Стоило ломать спины и возиться со всем этим железом, чтобы бросить под ноги противнику без боя. «Военное искусство — это простое искусство, вся суть его в исполнении, — вроде как „объяснил“ Эймс. — Обычно ставлю в известность о целях действий, но бывают моменты, когда знания излишни. Потерпи и все поймешь».

— Сто ярдов! — прозвучало, когда рота отступила к повозкам и опять встала.

— А ведь это ружейные стволы, — озадаченно сказал кто-то из нижних чинов.

Корсель убедился в правоте говорившего. Прежде этот механизм отсутствовал, смонтировали буквально сейчас. Скрывали?

— Начали! — крикнул срывающимся голосом Дэвид Хеннесси, и тихое гудение рядом сменилось ревом бесперебойной стрельбы.

По рядам наступающих прошел свинцовый ветер, валя солдат и офицеров десятками. Ружейные стволы выплевывали пули непрерывно, сметая полки вчистую.

— Господь наш милостивейший, — сказал не менее потрясенный сержант рядом, не сознавая, что он произносит вслух. — За пару минут уничтожили целый полк.

Виктор невольно перекрестился. Ничего более страшного Корселю до сих пор видеть не доводилось. Бездушный механизм кромсал людей, причем никакой артиллерии такая бойня и не снилась. Между выстрелами пушек проходило какое-то время, иногда можно было броском преодолеть расстояние до врага. Здесь пули неслись сплошным потоком. Причем, судя по всему, валили сразу несколько рядов в глубину. При плотном строе это давало жуткий эффект.

— Превосходно, превосходно, превосходно, черт побери! — бормотал рядом знакомый голос, но Виктор не отвлекаясь продолжал смотреть завороженно на происходящее.

Испанцы не выдержали, уверенный шаг сменился развалом фронта, а затем солдаты дрогнули и стали отступать. Почти сразу рев машин прекратился, только слышалось потрескивание, как бывает при остывании раскаленного металла.

Разбитым полкам уже ничто помочь не могло. Откуда-то сбоку выскочила немалая группа федеральной кавалерии. С гиканьем, свистом и воплями набросились на остатки пехотных колонн. Сумей собраться в каре — те имели бы шанс отбиться, однако управление явно было потеряно, испанцы побежали, спасаясь. Началось самое жуткое, что бывает в подобных условиях: рубка бегущих.

— А ведь драгуны ждали специально, — сказал сержант. — Почему нас не предупредили?

— Кого надо, поставили в известность, — заявил капитан, столь же недоумевающий, но не желающий сознаться в невежестве.

Нет, сейчас он понимал всю эту таинственность, запрет на общение и даже причины, по которым его оставили в неведении. Такое оружие огромный сюрприз, и использовать его необходимо внезапно. Стоило слухам пойти раньше времени — неизвестно, как бы повернулось. Накрыли бы, к примеру, их повозки артиллерией издалека — и привет большой. Судя по итогам, механизмы кидают пули не дальше обычного мушкета. Но все равно было обидно. Генерал мог бы и нормально объяснить хотя бы с глазу на глаз. Он Эймса не подводил ни разу.

— Стоять! — зарычал сержант, хватая за плечо одного из команды, наводившей машины. — Что это было?

— Паровой пулеметатель, — гордо ответил тот, уже явно не видя причин продолжать скрытничать. Да и похвастаться наверняка хотелось. — Способен пробивать ружейной пулей, вытолкнутой из ствола паром под давлением около шестидесяти трех атмосфер шестимиллиметровый железный лист или одиннадцать поставленных друг за другом сосновых дюймовых досок, а непрерывная очередь «прогрызает» дыру в кирпичной стене.

Про атмосферы никто из слушателей не понял, но основная мысль и так прозрачна до безобразия. Такая пуля могла прошибать сразу несколько человек насквозь, калеча и убивая.

— И стоит всего ничего. Пятнадцать тысяч выстрелов из ружья требовали пороха стоимостью пятьсот двадцать пять фунтов стерлингов либо пара стоимостью всего в четыре у нашей установки.

Не считая затрат на саму машину, отметил капитан, внимательно слушая. Иной раз и из хвастовства можно многое извлечь.

— Скорострельность возможна до тысячи выстрелов в минуту.

— У вас столько патронов-то есть? — подозрительно спросил сержант.

— Почти закончились, — сознался техник. — Зато результат каков. — Он сделал широкий жест в сторону валов из трупов на поле перед ними.

— Кеннет, чертов сын, — крикнули от повозки, — хорош болтать, сюда иди.

— Пары они разводили минут пятнадцать, если не больше, — сказал один из солдат, — один из стволов под конец замолчал. В наступлении бесполезно, но в обороне — во!

— Да уж, спасибочки, — поддержал второй. — Нас бы покрошили только так!

— Кто дал разрешение покидать строй и болтать? — привычно заорал сержант. — По местам, бараны, день еще не закончился!

Большой вес, трудности доставки, необходимость угля и профессиональных специалистов, прикидывал Корсель для непременной докладной. Наверняка генералу потребуется мнение от очевидца. Рядовой прав. Такая штука хороша в обороне. При движении неуклюжа и медлительна. Дальность мала, и правильней использовать из укрытия внезапно. Второй раз так легко не выйдет. Хм… а если установить на корабль? Занятная мысль. Он сам везет, и сближения обычно не происходит быстро, позволит нагнать пар.

— Внимание! — прокричал, обрывая мысли. Надо было срочно переместить солдат, создавая прикрытие для пулеметателей. Еще не хватает потерять их в самом конце, празднуя победу. — Рота, к бою!

Пока они обсуждали новое оружие, на поле произошли очередные изменения. Драгуны слишком увлеклись резней пехоты и оставили без внимания контратаку испанских кавалеристов. Теперь, в свою очередь, федералисты были рассеяны и отходили к позициям Корселя.

Знакомый всему лагерю здоровенный драгунский сержант, взявший кучу пленных и отмеченный командующим, остановился рядом. Конь тяжело дышал, да и сам смотрелся не лучшим образом. Следы крови и усталость на грязном лице.

— Сержант Дарю, — отдавая честь, доложил. — Мы встанем рядом, капитан, — поставил в известность.

— Вы командуете?

— Лейтенант того, погиб. Так что я. Если че, прикроем.

Впрочем, столкновения не вышло. Вражеская конница не посмела приблизиться. Остановив уничтожение остатков своих товарищей, они не рискнули повторить удар, быстро отступив. Через некоторое время вновь загрохотали пушки слева, и мимо прошло для занятия прежних рубежей два полка из резерва. Испанцы вновь пытались наступать, но прежнего задора и куража уже не наблюдалось. Новая атака быстро выдохлась, добавив противнику бессмысленных потерь. Два испанских батальона были почти целиком уничтожены, даже не дойдя до полуразрушенных редутов на второй линии обороны.

С их места ничего особо не понять, но судя по звукам и словам носящихся с донесениями посыльных, интервенты по всему фронту отступают к занятым вчера позициям. Кажется, именно их удар свел сражение если не к победе, то к ничьей. И это уже немалое достижение.