– С добрым утром, человече! Как спалось?

Тивадар был приветлив и весел, суетился у очага, возле которого в копоти и грязи копошились мальчишки-близнецы, сыновья Матьяса. Хотя вовсе они не были сыновьями Матьяса, так же как Джаника не была дочерью Тивадара. Даниел сел в кровати, сгорбился, закрыл лицо руками. Над кроватью роились мухи. Запах меди, соли и крови, разлитый в воздухе, был тяжел и удушлив, забирался в нос, в глотку, в голову, в душу. Довольно. Прошу вас, довольно.

– Я хочу посетить святилище вашей богини Боссзу, – голос звучал сипло и незнакомо, словно чужой. – Кто-нибудь может меня туда проводить?

Проводить Даниела вызвалась старуха Тодора, которую он убил накануне. Это было ей вовсе не трудно, потому что недостающая нога у нее выросла так же, как перед тем рука и глаз. Сейчас у нее не хватало лишь левого уха, но с этой утратой она, похоже, неплохо уживалась. Старуха шла впереди Даниела, ничем не выказывая обиды за то, что он лишил ее жизни, и он, кажется, начинал понимать почему. Он ощущал во всем творящемся безумии некий смысл, ускользающий, как песок сквозь пальцы. Но от того, что ты не можешь поймать песок и сжать в горсти, он не перестает существовать, верно?

Даниел со старухой прошли деревню насквозь и ступили под сень елового леса. Чаща вздохнула и сомкнулась вокруг них: серая, стылая, промозглая, пахнущая вечнозеленой хвоей. Но здесь хотя бы не было крови и соли. Поначалу не было. Они шли долго сквозь лес, безо всякой тропы, старуха петляла между стволами, время от времени исчезая из виду, однако всякий раз появляясь вновь. Стояла полная тишина: ни пения птиц, ни шороха мелких зверьков в низком подлеске. Это место не было лесом так же, как и Джаника не была жрицей богини Боссзу. И все же Даниел шел за старухой, быстро, нетерпеливо, почти пугаясь, когда она ненадолго исчезала. Он знал, что вот-вот получит то, за чем сюда пришел.

Наконец старуха остановилась, и Даниел увидел соль. Не рассыпанные кристаллы на сей раз и не комки. Две гигантские соляные глыбы высились посреди леса, точно серовато-белые скалы. А между ними стояла Боссзу, богиня холмов. Она снова выросла: рост ее превышал теперь человека втрое. Каменное обнаженное тело, искусно высеченное в скале, притягивало взгляд и будоражило мысль совершенством форм. Руки и ноги ее больше не были сжаты, они были широко расставлены в стороны, точно приглашая к страстным объятиям. Статуя была прекрасна, это был образец непревзойденного искусства, радующего душу. Но только если не смотреть ей в лицо. Потому что лицо нисколько не изменилось. Все те же топорно вырубленные черты, ни носа, ни глаз, огромная разверстая пасть. Сейчас эта пасть была длиной с человеческий локоть, из глубины чернеющего провала несло трупным смрадом. Внутри пасти, назойливо жужжа, густо клубились мухи.

– Это и есть святилище? – прошептал Даниел.

– Какое святилище? – усмехнулась старуха. – Никакого святилища не существует. Богиня здесь. – Она постучала пальцем по своему изуродованному уху и повернулась, чтобы уйти.

Даниел рванулся за ней следом:

– Постой! Это имя, Боссзу. Что оно значит?

Старуха усмехнулась опять. В ее прямом, пронзительном взгляде Даниел ясно прочел упрек.

– Что ты спрашиваешь меня? Ее спроси, – сказала она и исчезла в чаще.

Даниел остался один.

Или все-таки нет?

– Джаника, – беспомощно позвал он, заранее зная, что на зов не будет ответа. Потому что нет никакой Джаники. Нет и… не было? Да нет, была. Его брат, Самиел, единственный брат-близнец, действительно привел из Хорвея девушку три года назад. И девушка эта действительно была рабыней. Только не было в этом такого уж большого позора. Отец и мать огорчились, талтош поворчал, но на этом все тогда и закончилось. Один лишь Даниел продолжал чувствовать себя оскорбленным. Но наказывать брата ему не понадобилось, его наказал сам Иштен: жена Самиела была нежной и очень юной, она выносила дитя и умерла, не дожив до весны. Зима тогда выдалась холодной, по пустоши ходил мор, торговцы боялись выезжать за пределы безопасных селений. Жена Самиела не пережила того трудного времени. Она действительно бросила своего несчастного мужа, сбежав от него и от жизненных тягот в чертоги Иштена. Плохой был год…

Так что жена Самиела, бывшая рабыня, существовала.

Вот только звали ее не Джаника.

Хотя девочку, дочь, которую жена родила Самиелу, действительно звали Ангьялка. Когда она только родилась, волосы у нее были рыжеватые, как у отца, но со временем потемнели и стали почти черными, как у матери. А когда она немного подросла, то стала мучить котят. Самиел переживал за нее, говорил, что ей не хватает матери, не хватает ласки. Они с Даниелом обо всем говорили открыто, даже о самых сокровенных вещах. И как раз это они обсуждали в последний раз, перед тем как…

Даниел моргнул. Что же все это значит? Марево, колдовство? Если не было никакой рабыни Джаники, то зачем он пришел сюда?

Затем, сказала богиня Боссзу, что ты убил своего брата-близнеца.

К каменной пасти вели крутые ступени. Даниел поставил ногу на нижнюю, поколебался. Потом пошел вверх. У идола не было глаз, и, пристально вглядываясь богине Боссзу в лицо, Даниел невольно вглядывался в ее пасть, черную, кишащую мухами. Два соляных столба по бокам возвышались точно надгробия на могильном кургане. Под ногами на каменных ступенях хрустела соль. Почему, почему везде столько соли?!

И тогда он наконец вспомнил.