На следующий день вместо обеда велели надеть наручники.

– Опять явился мой адвокат?

– Понятия не имею, о чем ты, – рявкнул охранник. – Давай сюда руки.

– И не подумаю.

– Если через десять секунд я не увижу твои грабли в этой дырке, вызываю спецгруппу. И мне насрать, что у тебя за проблемы.

Это уже другой надзиратель. Высокий, худой, с аккуратной седой прической, в очках с толстыми стеклами.

– Короче, – буркнул он. – Тебя возвращают в общий блок.

– Но за то, что я сделал, мне положено тут торчать несколько месяцев.

– Принимая во внимание статус жертвы, короче, если ты прихлопнул ублюдка, начальник тюрьмы, может, вообще отменит тебе приговор.

Поу вытаращил глаза.

– Шутка, – сказал надзиратель. – Не бывает такого.

– А если я не хочу?

– Ничего не выйдет. У них тут и без того психов штабелями.

– Господи.

– Поднимайся.

– Я подам на содержание под стражей в целях безопасности.

– Я тебя понял. Но для этого надо переговорить с начальством наверху, я не могу заниматься этим отсюда.

Наверху его поместили в другую камеру. Один из членов Арийского братства заметил, как Поу вели по лестнице, и тут же поспешил в противоположную сторону.

Оказавшись в одиночестве, Поу задернул занавеску, достал зубную щетку и принялся тереть ручкой по цементному полу, пока не образовалась острая режущая кромка. Обследовал решетки и окно на предмет металлических деталей, которые можно бы отковырнуть, вот тогда бы получилось настоящие оружие, но тщетно, ничего. Улегся на койку головой к унитазу, ногами к решетке. А решение-то было. Путь на волю. Билет на свободу. Можно было бы прямо сейчас броситься к посту охраны, орать, требовать поместить его в охраняемую камеру. И он оказался бы ровно там же, где и вчера.

Или он, или Айзек, середины нет. Поу задыхался, он весь взмок, одежду хоть выжимай, будто из-под душа. Потом в коридоре послышался громкий топот, люди сновали туда-сюда. Он ведь сообщил охраннику, что просит заключения для собственной безопасности. Это же нормальный компромисс, он сказал охраннику, и если тот передал дальше, тогда его отведут обратно в карцер, но если надзиратель никому не сообщил о просьбе, тогда никто и не придет за ним. Вполне справедливый шанс, все честно.

Да, сейчас ты дышишь, но это вопрос времени, и так ведь всегда было. Твоя жизнь висит на волоске, фитиль уже горит, его запалили, когда ты родился, – как у всех людей, под каждой жизнью. Смерть неизбежна, ты просто никогда не задумывался над этим, она неизбежна, и в этом можешь быть уверен, так что вроде и бояться тут нечего, она наступит – неотвратимо, как зимние холода. А все равно страшно. Тупо страшно. Все, что в твоих силах, – это придать ей какой-никакой смысл. Он спасет Айзека Инглиша. Надеется, что справится. И хватит уже думать об этом.

Поу опять проголодался, в новой камере, третьей за четыре дня, есть нечего. Интересно, им вправду нужно было освободить место в карцере или это братство так устроило, чтобы его вернули в общую зону.

А мог бы играть в футбол или облагораживать свалки. Сейчас этим занимается какой-то другой парень. Но есть кое-что, в чем никто другой заменить его не смог бы, – никто не протянул Айзеку руку помощи, даже его собственная семья. Даже Ли, по ходу, жила только для себя. Хотя рано или поздно обязательно случилась бы какая-нибудь фигня. Он-то себя знает, надолго бы его не хватило. Все у него в жизни через жопу, он родился таким, пора уже смириться. И он отдаст всего себя, как герои прошлого. Высший смысл, промысел Божий. Зов судьбы. Он должен спасти Айзека Инглиша, поэтому он здесь, в этом его предназначение, вся его жизнь вела к этому моменту, и он будет достоин. Он станет защитником.

Вот только есть очень хочется. Поу встрепенулся: звяканье ключей, шаги, надзиратель поднимается по лестнице, идет по коридору, это за ним, его сейчас отведут в карцер, он спасен. Звуки все ближе, какое облегчение. Я спасен. И тут же совсем иное чувство – накатила тоска, до тошноты, отчаяние, будто увидел всю свою дальнейшую унылую жизнь. Он растерялся, запутался – собственные ноги вот-вот предадут, уведут прочь, не позволят ему красиво погибнуть, и все его высокие мечты – просто чушь, тело возьмет верх, страх за собственную шкуру победит. Поу улегся обратно на койку.

Но охранник прошел мимо. Дальше, к другой камере, передал там что-то, вернулся, спустился по лестнице, шаги затихли. Я трус.

Не раздумывая дальше, он встал и открыл дверь. Пообедает по-быстрому, и все, поест и сэкономит силы. Поу спешил по коридору и дальше на основной этаж, потом в главный коридор, он чувствовал запах столовой, увидел дверь и решительно толкнул ее.

Сидевшие за столами подняли головы. Вот и Кловис со своими шестерками, и Дуэйн, но он уставился в пол, демонстративно не замечая Поу, зато Кловис уже поднимался с места, ухмыляясь, словно давно его дожидался, и ноги у Поу задрожали, он помедлил, а потом развернулся и бросился вон из столовой. Перед глазами только квадратики кафельной плитки пола, он помнил лишь, что надо быстрее переставлять ноги, широкий пустой коридор, Поу не знал, куда деваться. Тело такое легкое, почти невесомое, но все происходит как в замедленном действии. Свернул было к своему блоку, но передумал, сюда-то они за ним и придут, вернулся в коридор, потом к выходу во двор. Слишком тихо. Ни звука за спиной. Вот уже рамки металлоискателя и двери. На посту никого. Дернул дверь – закрыто. Он тряс ручку, потом пнул со всей силы ногой. Бесполезно.

Поу обернулся, позади стоял Кловис и с ним несколько прихвостней-молокососов. Кловис почему-то был без шапки, и Поу впервые увидел жиденькую рыжую прядь у него надо лбом, Кловис оказался практически лысым.

У одного из парней в руках самодельный нож с длинным лезвием и ручкой, обмотанной синей изолентой. Поу еще раз подергал двери, стукнул кулаком, но нет, не открыли. Тогда, сделав пару ложных выпадов, он попытался прорваться мимо пятерки головорезов, но один оказался слишком быстрым, он зацепил его, однако Поу не упал, продолжал рваться дальше, волоча парня за собой, но тут подоспели остальные. Они били его, и почему-то было очень больно, а потом перед глазами поплыло и, уже теряя сознание, он увидел, что весь пол залит кровью.