Четырежды она звонила Харрису из мастерской Штайнера и всякий раз нарывалась на автоответчик. Сегодня трудилась проворнее обычного, заставляя себя сосредоточиться; нельзя позволить мыслям отвлекаться. В какой-то момент Штайнер подошел к ней, полюбовался результатами, одобрительно улыбнулся. Она уныло кивнула и опустила голову. Билли кого-то убил. Это очевидно – судя по тому, в каком виде он явился в пятницу, а теперь Харрис засадил его в кутузку и допрашивал, продержал всю ночь. Она глаз не сомкнула. Харрис, видимо, решил не отвечать на ее звонки. Можно попробовать достать его по здешнему телефону, этот номер он не знает, но кто-нибудь обязательно услышит разговор. Придется подождать до дома.

Почувствовала, как кто-то касается ее плеча, – опять Штайнер.

– Рабочий день окончен, – улыбнулся он. – У тебя такой вид, будто ты не здесь.

Несмотря на сочувствие в голосе, Грейс не решилась взглянуть ему в глаза. Это же Штайнер. Никогда не угадаешь. Он спал с Барб и Линдси Вернер, она точно знала. Но если Штайнер одолжит ей денег на адвоката, поможет спасти Билли, то она пойдет на что угодно. Когда выбор между сыном и честью, выбора-то никакого и нет. Редкая удача, что она не оказывалась в подобной ситуации.

– Я в порядке, – улыбнулась она в ответ. – Стараюсь, чтобы мы не выбивались из графика.

Он ласково похлопал Грейс по плечу, а ей стало неловко, сама себе противна.

– Ну, тогда до завтра.

Ее мутило, пока она собирала вещи, спускалась на лифте, шла к парковке. Нет, невозможно, Билли не мог этого сделать. А если да – что ж, придется сгрести себя в кучку, собраться, гордо вскинуть подбородок. Потеряешь достоинство – все, конец. Достоинство – это жизнь.

Она спешила домой, когда зазвонил мобильный. Харрис.

– Я только что отпустил его.

– Это ведь не из-за того случая, в прошлом году?

– Брось, Грейс.

– Ты приедешь?

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Никого не будет.

– Грейс, – вздохнул он. – Грейс Грейс Грейс.

– Я не это имела в виду.

– О'кей.

Она прибавила газу, чтобы успеть принять душ до его прихода. Может, она именно это имела в виду. Вот только сейчас нельзя – сейчас это было мерзко. Она почувствовала, как на глаза навернулись слезы, и моргнула несколько раз. Брось, жизнь вообще несправедлива. Не устраивай драмы. Думай о главном.

Через двадцать минут она была дома, а Билли все нет. Она разделась, долго пыталась убедить кран в душе занять положение, при котором ее не обдавало бы ни кипятком, ни потоком ледяной воды. За два года работы в техническом магазине Билли так и не научился – или не захотел учиться – чинить смесители. Не надо сейчас на него злиться, напомнила она себе. Но все равно злилась. Не справлялась с собой. Истинный сын своего отца. Ведь знала же, что этим кончится.

Грейс торопливо вымылась. Она дорожит жизнью, ценит каждое мгновение ее. Из кожи вон лезет, чтобы помочь другим. Ведь именно этого ждет от нас Господь – заботься о ближнем, а об остальном позаботится Он сам. И казалось, сработает; Билли уже готов был уехать, он ведь почти поступил в колледж, новая жизнь, ее же так запросто не спустишь в унитаз, но он решил остаться. А может, никуда и не собирался вовсе. Этого она никак не могла взять в толк: он же любил футбол и получил шанс продолжать играть. Возможно, потому что он никогда не стал бы звездой, предполагала Грейс. Думал, что не выбьется в большие шишки. Нет, все сложнее. Футбол задавал ему направление, цель – то, чего она никогда не наблюдала в сыне, он вынужден был ставить себе задачи и заставлять себя, но, как только школа закончилась, Билли удовлетворенно вернулся в привычное детское состояние. Доволен собой, доволен жизнью, счастлив, что о нем заботятся. Что в двадцать лет, что в тринадцать – все едино. Наверное, она всегда это понимала.

Еще карапузом он был чересчур отчаянный, так она это называла, сравнивая его с другими детьми; он отличался от них, да, к его двенадцати годам она уже была уверена. Однажды завернула за угол дома как раз вовремя, чтобы увидеть, как он на полной скорости несется на велосипеде с пригорка прямиком к уступу над ручьем. Сначала подумала, что у него отказали тормоза, но тут же выяснилось, что он делает это специально, – на бешеной скорости он взмыл высоко в воздух над уступом, невозможно высоко, и вдруг выпустил велик из рук, и она зажмурилась. А когда решилась открыть глаза, Билли стоял на другом берегу ручья, разглядывал порванную футболку, а потом поднял велосипед и принялся старательно выпрямлять руль. Обратно он перешел ручей, неся велик на плече, страшно довольный собой. “Господи, молю тебя, – вспомнила она, что подумала тогда, – прошу тебя, Господи, присмотри за моим сыном”. А Верджил, между прочим, даже не отобрал у Билли велосипед в наказание. Хотел, чтобы сын его любил.

Она успела надеть юбку, причесаться и даже подкраситься. Вздохнула и, придирчиво оглядев свое отражение в зеркале, решила, что в полумраке она гораздо больше похожа на себя. Неужели она могла хоть на миг подумать о Джордже Штайнере? Так, не время сдаваться. Ни за что. Это ее сын.

Грейс смотрела, как подъехал Харрис, как он выпрыгнул из пикапа, с виду совсем молодой парень, а ему ведь за пятьдесят.

Она вышла на террасу:

– Привет.

Грейс надеялась, что он подойдет, поцелует, но Харрис остановился на нижней ступеньке. И казалось, всерьез чем-то озабочен.

– Я надеялся хоть немного избавить тебя от неприятностей, – начал он. – Забрав Билли раньше, чем до него доберется окружной прокурор.

– Но.

– Плохие новости, Грейс, хотя что-то подсказывает мне, что ты уже в курсе.

– Он вернулся домой ночью, сильно избитый.

– Другому парню досталось сильнее.

– Тот бездомный. – Она понимала, что это не имеет значения, бездомный человек или нет, но почему-то казалось, что могло бы сыграть роль.

Он кивнул, глядя в сторону.

– Я всегда старался прикрыть его. Ты же знаешь.

– Ну скажи им, что это я. Пускай забирают меня.

– Грейс. Бедняжка Грейс. – Он было сделал шаг к ней, но так и остался на месте.

Скрестив руки на груди, она чувствовала, как застывает в оцепенении.

– Я серьезно, – выдавила она.

Он все же решился подняться на крыльцо. Не зная, как утешить, в нерешительности топтался рядом, наконец попытался обнять, но она оттолкнула его, внезапно разозлившись, не понимала почему, но буквально пришла в ярость.

– Я всегда делал, что мог, – повторил он.

– А что Айзек Инглиш? Он ведь был там вместе с Билли.

– Его не подозревают, и сейчас лучше, чтобы прокурор вообще о нем не знал. Завтра я поговорю с Билли об этом.

– Билли предъявили обвинение?

– Им пока неизвестно его имя, но скоро они узнают.

Лицо Харриса отодвигалось все дальше и дальше, Грейс словно проваливалась вглубь себя, и оттуда, изнутри, совсем другой человек смотрел на мир.

– Я же сказал.

– Речь не о тебе.

– Ладно, Грейс.

Гнев поднимался стеной, она понимала, что надо промолчать, но должна была произнести это вслух:

– Переговорить, словечко замолвить перед судьей, твоим приятелем, с которым рыбачишь вместе, это не костьми лечь.

Он внезапно тоже рассвирепел:

– Да я не просто чертово словечко замолвил. За то, что он сотворил с тем парнем, он должен был получить лет шесть-восемь.

– У того парня был штык, твою мать, Бадди. Штык от М16.

– Он упал на колени, Грейс.

Грейс злобно уставилась на Харриса. То ли она и вправду была в ярости, то ли просто хотела такой казаться, но ему хватило. Он протиснулся мимо нее, слетел по ступеням и поспешил к пикапу.

– Постой! – крикнула она. – Прости.

Он лишь покачал головой и забрался в кабину.

Она побежала следом, но он уже хлопнул дверью.

– Прости, Бад. Я весь день об этом думаю, чуть с ума не сошла.

Он, казалось, не слышит. Но после паузы сказал:

– Иногда я удивляюсь, почему я делаю все это ради тебя.

– Прости.

– Ты правда не понимаешь.

– Прости. Я вовсе не собиралась кочевряжиться и хамить.

– Знаешь, лет шесть-семь назад, сразу после того как вы с Верджилом разбежались в очередной надцатый раз, я остановил его за проезд на красный, а Билли сидел на пассажирском сиденье, и в кузове у них валялись два здоровенных мотка медной проволоки, которые они только что сперли на стройке. Ни брезентом не накрыли, ничего, так в открытую везли две катушки по четыре сотни фунтов. Они тогда ошивались в промзоне в Монессене. – Он покачал головой: – Нет, даже не заморочились хоть бросить сверху чертов брезент. Ну, можешь представить, в какое положение это меня ставило.

– Бад, – тихо проговорила она.

– Держу пари, Верджил никогда тебе об этом не рассказывал, да? Сейчас, задним числом, думаю: может, для Билли было бы лучше, если бы я надел на его папашу наручники еще тогда, прямо у него на глазах.

– Понимаю, я совершила ошибку.

– Вот тогда я и начал обзванивать всех, искать тебе место, где угодно, подальше отсюда. – Он повернулся к Грейс: – Та работа в Филадельфии. Из кожи вон вылез, дал шанс вам с Билли, а ты швырнула мне его в лицо.

– Неправда.

Он хотел сказать что-то еще. Она стояла у пикапа, обхватив себя за плечи. И Харрис просто завел двигатель.

– Ладно, – буркнул он, – пожалуй, хватит на сегодня.

Грейс вскочила на подножку, потянулась в открытое окно и взяла его за руку:

– Я не хотела, чтобы так все обернулось. И звала тебя не для этого.

– Я знаю, что Верджил вернулся. – Он застыл на сиденье, глядя прямо перед собой.

– И ушел. Не продержался и дня. Все к лучшему.

Харрис молчал.

– Я хочу, чтобы у нас все было, как раньше.

– Это невозможно.

– Мы могли бы стать друзьями.

– Грейс.

– Я понимаю, как это выглядит. Мне все равно.

– Ты абсолютно права насчет того, как это выглядит.

– Я позвоню.

Он покачал головой, аккуратно убрал ее руку, и она спустилась с подножки. Пикап резко развернулся, вырулил на дорогу, и Грейс смотрела, как он постепенно скрывается с глаз.