Идти в лавку с Мэри Эллой было все равно что шагать рядом со статуей. При всем старании мне не удавалось ее разговорить. И немудрено: не было такой темы, которая не причиняла бы ей боль. О том, что меня занимало, говорить было нельзя: ни о малыше Уильяме, ни о ее операции. Про обещание Генри Аллена скопить денег на Калифорнию тоже приходилось помалкивать. Мне хотелось рассказать ей о том, как сильно я ей сочувствую, но как это сделать? Чем ближе мы подходили к лавке, тем становилось понятнее, что мне там не место. Как бы я смотрела на миссис Гардинер с ее внучонком у меня в животе? Последнее время я старательно ее избегала. Уже целый месяц я не показывалась в лавке.

Нонни велела мне напялить плащ, хотя стояла теплынь. «Скроешь ребенка, – сказала она. – Не хочу, чтобы тебя видели такой».

Я удивилась, что она отпустила меня в лавку, даже вытолкала наружу. Из-за моего теперешнего вида она почти все время держала меня взаперти. А Мэри Эллу, наоборот, старалась спровадить. При виде скорбной физиономии Мэри Эллы она твердила: «Малышу Уильяму так только лучше». Я боялась, что мы всегда будем это от нее слышать, пока Уильям будет расти без матери. Миссис Форрестер отлично промыла Нонни мозги. Приезжая за Эвери, она всякий раз болтала с Нонни; мне ей сказать было нечего, а Мэри Элла вообще ни с кем не разговаривала.

Меня страшно разнесло, но медсестра Энн все равно считала, что живот у меня недостаточно большой. «Ты ешь мало полезной пищи», – выговаривала она мне. Я уже боялась, что у меня будет ребенок с проблемами, вроде малыша Уильяма: отсталый молчун, которого у меня в конце концов отнимут. Пришлось каждый день глотать витамины, которые мне совала медсестра, в надежде, что они помогут. Еще я, конечно, надеялась, что мы с Генри Алленом сбежим до родов, хотя он не скопил еще, похоже, достаточно денег на наше бегство.

На подходе к лавке я стала волочить ноги.

– Мне туда нельзя, – сказала я Мэри Элле. – Ступай одна.

Она не ответила ни да, ни нет, просто скрылась в лавке. Я опустилась на крыльцо, потому что сильно запыхалась. Теперь я задыхалась от малейшего усилия.

Я засмотрелась на парочку стервятников, клевавших что-то на улице. Раздался грохот, я вскочила. На крыльцо вылетела миссис Гардинер. Она раскраснелась и дико вращала глазами, черные волосы растрепались.

– Ты меня разочаровываешь, Айви Харт! – Она погрозила мне пальцем. – Вздумала испортить жизнь моему сыну?

– Что вы, мэм, ни за что!

– Ваша семья видела от нас только добро, даже после того, что натворила твоя мать. – Она дотронулась до своего шрама, белевшего на багровой щеке. – Но теперь ты зарвалась. Дэвисон всегда говорил, что вас надо жалеть после того, что произошло на его земле с твоим отцом, но это уже давние дела. Я слыхала в церкви, что одна большая цветная семья будет счастлива поселиться в вашем доме и в благодарность старательно работать на Дэвисона.

– Миссис Гардинер, – заговорила я, – пожалуйста, не выгоняйте нас! Нонни больна, Мэри Элла, сами видите, сама не своя, а я буду работать на вас в лавке или на ферме, когда родится ребенок. Нонни и Мэри Элла будут за ним приглядывать, а я стану работать каждый день, сделаю все, что вы скажете! – Говорю это, а сама думаю, что к тому времени буду уже за тысячи миль отсюда. Я надеялась, что после моего отъезда они позволят Нонни и Мэри Элле остаться в доме – хотя зачем, если их сможет заменить большая работящая семья?

– Мне не нужно, чтобы ты на меня работала! – сказала она. – Думаешь, ты нужна мне рядом с моим домом, с моей семьей?

– Нет, мэм, я так не думаю.

Мэри Элла появилась на пороге с мешком муки. Сунув миссис Гардинер долларовую бумажку, она шагнула ко мне.

– Забери сдачу! – прошипела я.

– Обойдемся, – огрызнулась она, свернула за угол и зашагала прочь.

Миссис Гардинер крикнула с крыльца:

– Отстань от моего сына, Айви Харт!

Не обращая внимания на ее крик, я нагнала Мэри Эллу.

– Что значит «обойдемся»? – спросила я ее.

Она не сбавляла шаг, и мне пришлось поднажать, как ни трудно мне это теперь давалось.

– Она сказала, что может вышвырнуть нас вон, – сказала я, зная, что о плохом лучше не вспоминать. Но ничего хорошего придумать было нельзя, а заставить ее говорить хотелось. Мой ход ничего не дал: она не удостоила меня ни единым словечком.

К нам приближался один из голубых гардинеровских пикапов.

– Только не это! – простонала я. Видеть Гардинера мне хотелось ничуть не больше, чем его жену. Было бы везением, если бы за рулем оказался Эли; потом я вспомнила, что Эли сейчас полагается быть в школе.

Внезапно Мэри Элла отдала мне муку.

– Держи!

– Не можешь нести? – спросила я. – Вообще-то я уже несу ребенка.

Мэри Элла не ответила. Голубой пикап, казалось, гипнотизировал ее, она не сводила с него глаз. Я тоже посмотрела в ту сторону. Пикап явно был гардинеровский. Нам лучше было бы спрятаться, но мы как назло торчали на открытом месте. Пикап мчался, окутанный пылью. Убедившись, что он быстро проскочит мимо, я приготовилась к выдоху облегчения.

Когда пикап почти поравнялся с нами, Мэри Элла вдруг выбежала на дорогу прямо перед ним. Я выронила мешок с мукой и взвизгнула. Тормоза тоже завизжали, пикап вильнул, но все равно сбил мою сестру и наехал на нее. Я орала, не в состоянии остановиться. Потом в глазах почернело, в голове стало пусто. Мне казалось, что я буду с Мэри Эллой, где бы она ни очутилась.