15
Джейн
Днем в понедельник я подъехала к дому Дэвисона Гардинера. Был жаркий июльский день, и я не торопилась выходить из машины. Мне предстояло первое в жизни самостоятельное собеседование. Гардинер меня ждал. Роберт сказал за завтраком, что я очень начитанная, в кармане у меня диплом и опасаться мне нечего. Но нервы у меня все равно были натянуты как канаты. Я достала из портфеля блокнот и пробежала глазами записи, сделанные утром, во время телефонного разговора с Энн Ланг. В пятницу ее вызывали к Уильяму, которого Харты намазали неправильной мазью, чем усугубили его сыпь.
«Боюсь, там ему грозит опасность, – сказала она. – В прошлый раз они даже не могли его найти, а теперь это!»
Я не знала, как с этим быть. Мне в который раз вспомнился человек, тащивший на веревке полено. Эта встреча не давала мне покоя, но я все равно ломала голову над тем, как помочь Мэри Элле стать хорошей матерью, а не отнимать у нее сына. Я решила обсудить это с Фредом.
«Я оставила Айви противозачаточный гель и презервативы, – сказала мне Энн. – Она клянется, что не живет половой жизнью, но ей пятнадцать лет, и, извините, пятнадцатилетние девушки в такой обстановке… В общем, я бы удивилась, если бы это оказалось правдой».
Я надеялась, что Айви не обманула окружную медсестру. Половая жизнь в пятнадцать лет – это слишком печально. Сама я в пятнадцать лет не поняла бы связи между сексом и любовью и решила бы, что мной просто пользуются.
«Шарлотта считает, что ее надо стерилизовать», – сказала я.
«Я того же мнения, – сказала Энн. – У нее эпилепсия. Я уже заполнила тот бланк, который требуется от меня. Я пришлю его вам, он потребуется для заявки. Попробуйте узнать, встречается ли она с мальчишками. Мне она не доверяет, я так и не смогла развязать ей язык».
«Нам ведь придется сказать Айви правду? – спросила я, думая о Мэри Элле и о том, как ее обманули, стерилизовав и скрыв это от нее. Я считала это неприемлемым. – В случае, если заявку примут?»
«Давайте действовать по порядку», – ответила на это Энн.
Убирая блокнот в портфель и вылезая из машины, я думала о том, что действую как раз по порядку и что беседа с Гардинером станет первым шагом.
Пока я шла к дому, меня мучил едкий запах – видимо, поблизости что-то горело. Гардинер учтиво распахнул для меня дверь.
– Итак, вы – наш новый социальный работник, – начал он.
Я кивнула. Я рассказала ему по телефону, что заменю Шарлотту. Как все те, с кем я успела встретиться, он принял это известие безо всякой радости.
– Что ж, входите. Мы только что пообедали. Я собирался обратно на работу, но задержался, чтобы уделить время вам.
Я оказалась в большой уютной гостиной. Дом выглядел именно так, как я ожидала. На полу лежал большой овальный ковер, мебель была ухоженной и удобной, диваны были накрыты аккуратными пледами. У стены стояло пианино, над ним висела рогатая оленья голова. Повсюду были расставлены безделушки.
Вошедший в комнату юноша-подросток при виде меня остановился как вкопанный.
– Это мой сын Генри Аллен, – сказал Гардинер.
– Здравствуй, Генри Аллен, – сказала я с улыбкой. Парень был хорош собой, вылитый отец, только без очков.
– Возвращайся обратно, – приказал ему Гардинер довольно резко.
– Да, сэр. – Парень взглянул на меня. – Приятно познакомиться, мэм.
С этими словами он отправился через кухню – так я решила, потому что там копошилась служанка, – к задней двери.
– Моя жена сейчас в лавке, – сообщил Гардинер. – Знаете, где это?
– Знаю, – ответила я, хотя не была уверена, что смогу найти это место, только помнила, как лавку показывала мне Шарлотта, проезжая мимо.
– Тогда загляните к ней по пути, если сможете.
– Непременно.
– Присядьте. – Он указал на диван, а сам сел рядом с пианино. – Дезире! – позвал он.
В двери кухни появилась цветная женщина средних лет.
– Да, мистер Гардинер?
– Не угостишь банановым пудингом меня и миссис… – Он приподнял брови. – Простите, я запамятовал…
– Форрестер.
– Меня и миссис Форрестер.
– Конечно, сэр. – Она исчезла в кухне.
– Такая молодая – и уже замужем! – обратился он ко мне. Уж не заигрывает ли он со мной? Наверное, такая мысль посетила меня потому, что он был настоящим красавцем: загорелый, с мужественным выражением лица. Очки только подчеркивали выразительность его черных глаз.
– Это я только с виду такая молодая. – Я улыбнулась – вежливо, но не поощрительно.
– Вы уже встречались с Хартами?
– Да, – ответила я.
– Тогда вам известно, что там имеются проблемы.
Я утвердительно кивнула.
Дезире принесла поднос и поставила его на кофейный столик.
– Чаю? – обратилась она ко мне с улыбкой.
– Нет, благодарю. – В машине у меня был большой термос лимонада, и днем я уже выпила целый стакан. Бегать по дворовым уборным мне как-то не хотелось.
– Крикните, если передумаете, – сказала Дезире и ушла на кухню. Гардинер дал мне блюдечко пудинга с подноса и взял себе второе.
– Она делает лучший на свете банановый пудинг, – сообщил он и засмеялся. – По правде говоря, вся ее стряпня – лучшая на свете.
Я отправила в рот ложку пудинга, хотя совершенно не была голодна.
– Вкусно!
Я поставила блюдечко на поднос, соображая, как лучше начать разговор. Но он сделал это за меня.
– Давно вы на социальной работе?
– Недавно, – призналась я, рассудив, что все равно должна казаться ему совсем необстрелянной. – Шарлотта как раз знакомила меня со своим контингентом, когда с ней случилось несчастье. – Я уже рассказала ему по телефону, как Шарлотта сломала ногу.
– Вот вы и убедились, что это нелегкий хлеб. – Он съел еще ложку пудинга и поставил свое блюдце на пианино.
– Так и есть, – сказала я. – Но я знаю, что она все время будет помогать мне советом. – Только на это и была вся моя надежда.
– Кстати, о Шарлотте. – Он потянулся, как будто мучился от боли в спине. – У нее был план заняться второй девчонкой Харт… Сделать то же, что раньше с ее сестрой.
А он не теряет времени на посторонние разговоры, подумала я и ответила:
– Теперь это моя ответственность. Миссис Веркмен только к этому приступила. Мне придется продолжать. Я здесь отчасти из-за этого. Мне потребуется ваше мнение. Ведь вы хорошо ее знаете. – Я достала из портфеля блокнот и положила его на колени, готовая записывать сведения об Айви, которые помогут мне в работе.
– Хотите, я нарисую вам картину? – предложил он.
Я заколебалась с занесенной над блокнотом рукой.
– Я не совсем понимаю…
– Я нарисую картину. Учтите, она будет несимпатичная. У вас хорошо с воображением?
Я неуверенно кивнула.
– Отлично! А картина такова… – Он нарисовал руками в воздухе раму и уставился внутрь ее. – Вот домик, где живут Харты, видите?
Я и впрямь увидела облезлый фасад и покосившееся крылечко.
– Начнем с Виноны Харт, – сказал он. – Я знаю мисс Винону всю мою жизнь. Она – мать моего дружка Перси Харта. – Он уронил руки. – Перси жил в том же самом домике – тогда это была настоящая лачуга арендаторов. А я жил здесь, в главном доме, но мы все равно дружили. Но вернемся к моей живописи. – Он опять вскинул руки. – Нынче у Виноны неважно со здоровьем. Раньше она была одной из лучших работниц на ферме, но те времена прошли.
Идем дальше. Мэри Элла. – Он закатил глаза, но я, глядя в центр невидимой рамы, увидела в двери дома Мэри Эллу, похожую на ангела. – Что сказать о Мэри Элле такого, чего бы вы не знали после минутного с ней знакомства? Хорошенькая, но слабоумная. Вы согласны?
Ему удалось меня ошеломить.
– Я… Я еще недостаточно ее знаю, чтобы вынести такой приговор. – Внутренний голос делал мне выговор за то, что я позволила ему так ее охарактеризовать. «Будь великодушной, – учили все книги, – никого не суди». Вдруг у него вылетело бы словечко «ниггер»? Вдруг он назвал бы так свою служанку? Неужели я усидела бы на месте? А ведь от меня требовалось именно это. «Встречайся со своими клиентами в их родной обстановке», – требовали книги.
– Почему вы так говорите? – спросила я.
– Господи боже мой! – Он опять уронил свою невидимую раму с картиной. – Достаточно поговорить с ней пять минут! Правда, вы не были знакомы с Вайолет, ее матерью. У Вайолет всегда были нелады с головой, а после смерти Перси она окончательно спятила. Чего только не вытворяла! Пока не прибежала ко мне в лавку и не порезала ножом щеку моей жене. После этого ее заперли в психушку.
– Какой ужас! – ахнула я.
– Но вернемся к моей картине. – Он опять поднял руки. – Лицом Мэри Элла пошла в мать, но с мозгами у нее беда. Шарлотта знала, что нет ничего хуже красивой идиотки. Они делают то, чего требует природа, тем более что при такой их внешности любому мужчине хочется помочь природе. Ну, вы меня понимаете…
Я кивнула, и он опустил руки.
– Поэтому после рождения малыша Уильяма Шарлотта устроила ей операцию. Мальчишка получился умственно отсталый. Вам это известно?
Я облизнула губы.
– По мнению миссис Веркмен, у него есть проблемы с развитием. – Я изъяснялась как идиотка. Всю ночь читала специальные книжки и разучилась говорить своими словами.
– То есть недоразвитый?
– Пока что я не знаю сущность его проблемы, – сказала я.
Он весело улыбнулся, и я подумала, что он видит меня насквозь, понимает мое смятение. Мне хотелось спросить, не считает ли он, что отец ребенка Мэри Эллы – Эли Джордан, но меня останавливало нежелание подсказывать ему эту мысль, если он сам до нее еще не дошел.
– Ничего, разберетесь, – сказал он. – Я ведь о чем толкую? Только о том, что у Мэри Эллы, ее сестренки и бабки и так забот полон рот. Девочки лишились обоих родителей… – Он покачал головой и отвернулся, чтобы положить себе еще пудинга. Я с удивлением заметила у него под очками слезы. Он съел ложку пудинга. Я сидела молча, давая ему время прийти в себя. – Миссис Веркмен говорила вам, что это произошло по моей вине? – спросил он. – Я про Перси. Их отца.
Я покрутила головой.
– Это случилось на моей земле. Из-за моего сломавшегося трактора. Он полол сорняки на холме, рядом с навесом, ковырял склон ковшом. Слез с трактора, чтобы вырвать что-то вручную, но отказали тормоза, трактор поехал, и Перси размозжило голову.
Я поневоле заморгала.
– Какой кошмар!
– Это произошло на глазах у девчонок. Они были еще совсем малы: Мэри Элла запомнила смерть отца, а Айви была малявкой, что только к лучшему, вы не находите? У их матери и раньше были не все дома, а потеряв Перси, она совсем тронулась. Так что можно сказать, что я отнял у них обоих родителей.
– По-моему, вы слишком строги к себе, – возразила я. Теперь я испытывала к нему симпатию и сочувствие.
– Ничего не могу с собой поделать, – сказал он. – Мы ведь не властны над своими чувствами. – Он откашлялся. – Лучше вернемся к Айви и к картине, которую я для вас рисую. Добавьте к этой невеселой картине еще одного младенца – и весь карточный домик развалится. Лучше этого не допускать. Думаю, чем скорее вы позаботитесь об Айви, тем будет лучше для них всех.
– Как я погляжу, вы к ним очень добры. К ним и к Джорданам.
– Ну, парни Джорданы вкалывают здесь на совесть. Даже Эвери старается. – Он улыбнулся, как будто этот паренек был ему особенно симпатичен. – Их предки и мои предки были вместе с незапамятных времен. Честно говоря, еще с эпохи рабства. Мой прапрадед дал им свободу, дом и землю, и они до сих пор здесь. Да, я хорошо обращаюсь со своими людьми. У нас общая история, это важно. Нынче людям бывает на это наплевать, и напрасно.
– Но ведь Харты не могут угнаться в работе за вами и Джорданами. – Мне стало тревожно. Если он их выгонит, то у меня появятся проблемы похуже одежды не того размера.
– Я их не выгоню, – сказал он, будто читая моя мысли. – Говорю же, если бы не я, им бы не было так худо.
– Знаете, – заговорила я, – мне понятно, почему Айви лучше сейчас не заводить детей, но лишать ее этой возможности навсегда, не зная, что ей готовит будущее…
– Я вам расскажу, что ей готовит будущее, – перебил он меня, опять поднимая руки. Я уже испугалась, что он снова примется за свои художества, но этого не произошло. – Она родит одного, другого, третьего, и все они будут сидеть на социалке – у таких девушек иначе не бывает. Она уже взялась за дело, дальше будет только хуже, дайте срок.
– Откуда вы знаете, что она… «взялась за дело»?
– Можете мне поверить, – сказал он. – Она уже ищет неприятностей.
– Я бы хотела с ней поговорить прямо сегодня, – сказала я. – Знаю, сейчас она скорее всего работает у вас. Вы не против?
– Чем скорее, тем лучше. – Он посмотрел на часы. – У вас есть час. Проведете с ней час – и увидите, что Шарлотта придумала для нее правильный план. Я оплачу ей этот час. Предупредите ее об этом, и она согласится с вами поговорить.
Довольная собой, я огибала поле табака, приближаясь к дому Джорданов. Я считала, что не оплошала на своем первом собеседовании. Гардинер не старался что-то утаить. По крайней мере, узнать его мнение не составило труда. Решить, насколько оно ценное, – это уж мое дело.
Я въехала во двор Джорданов, распугав кур, вышла из машины и открыла багажник. Покопавшись в тюках с одеждой, я наконец нашла те два, где лежала обувь, которая должна была подойти братьям Джорданам. Когда мы с Шарлоттой наткнулись на эту обувь в благотворительной куче, я решила, что она будет им велика, но она убедила меня, что это не так. Взяв эти тюки, я потащилась к дому. До крыльца я добралась вся потная. Вдруг откуда-то с лаем, скаля клыки, выскочила большая черная собака. Я вскрикнула от страха и выронила тюки. Один из них порвался, обувь вывалилась в пыль.
Молодой мужчина распахнул сетчатую дверь и крикнул: «Шэдоу, фу!» Я стояла обхватив руками плечи, и боялась шелохнуться. Другой мужчина, выбежавший из дома, отвесил собаке сильный пинок. Собака отступила всего на пару шагов, продолжая злобно рычать.
Из дома появился третий мужчина – сколько же их там набилось? Спустившись с крыльца, он кивнул мне, надел собаке на шею веревку и привязал ее к вбитому в землю колу.
– Вы кто? – спросил он, завязывая крепкий узел.
– Меня зовут миссис Форрестер, я…
– Замена миссис Веркмен? – догадался мужчина, пнувший собаку. Только сейчас до меня дошло, что он еще не мужчина, как и двое других. Просто они были по-взрослому крупные – Шарлотта не ошиблась с размером обуви; но теперь, когда я уже не ждала, что псина вцепится мне в ногу, я примерно угадала по лицам их возраст. На том, кто задал вопрос, были толстые очки. Эвери. Это его мне придется раз в неделю возить в Ридли, на уроки азбуки Брайля.
– Да, – сказала я, с облегчением опуская руки. – А ты – Эвери?
– Да, мэм. Это вы будете возить меня к учителю?
– Я. – Эвери был светлее своих братьев, с веснушчатым носом. Я вспомнила рассказ Шарлотты об их разных отцах.
– Вы привезли нам обувку? – Один из мужчин – то есть мальчиков – присел на корточки и принялся складывать разлетевшуюся обувь обратно в порвавшийся тюк.
– Да. Думаю, эта подойдет. – Я все еще дрожала, хотя псина была привязана надежно. Никогда еще я не чувствовала себя такой БЕЛОЙ, как сейчас, окруженная тремя здоровенными неграми. Эвери выглядел достаточно безо-бидным, тот, что подбирал обувь, – тоже, зато третий, привалившийся к крыльцу и сложивший на широкой груди мускулистые руки, враждебно щурил глаза. Но я все равно заметила их янтарный отблеск.
– Наверное, ты – Эли, – сказала я ему.
– Точно, – процедил он, не меняя позу.
– А я Дэвил, – раздалось с земли. Теперь мальчик, собравший обувь в тюк, сидя примерял одну пару. Мне хотелось сравнить его с ребенком, получившим рождественский подарок. Но внушительными бицепсами и широкой спиной он походил на Эли, и я поняла, что он день за днем проводит в тяжком труде.
– Меряйте, если хотите, – предложила я всем троим. – По словам твоей матери, – обратилась я к Эли, – ты уже вырос из своих башмаков. – Его пронзительный взгляд трудно было вынести. Казалось, он пытается заглянуть внутрь меня, и то, что он там видит, не производит на него сильного впечатления. Интересно, как он относился к Шарлотте?
– Что за шум? – донесся из-за сетчатой двери голос Литы Джордан, и я облегченно перевела дух. – Здравствуйте, миссис Форрест. – Она распахнула дверь и вышла на крыльцо. – Шэдоу вас напугал?
Я пропустила мимо ушей свою укороченную фамилию.
– Зато к вам не заберутся чужие, – сказала я.
– Это верно. Вижу, вы привезли обувь. Ты уже примерил, Эли? У тебя дела хуже всего.
– Нет времени, ма, – сказал он. – Пора возвращаться. – И он прошагал мимо меня, направляясь в поле. Я увидела голые пальцы, торчащие из разрезанных носов его башмаков. – Пошли! – позвал он братьев.
– Рада знакомству! – крикнула я им вслед.
Миссис Джордан спустилась по ступенькам, чтобы помочь мне собрать обувь, включая оставленную Дэвилом старую пару. Только сейчас я поняла, что он подобрал себе новую, и у меня потеплело на сердце. Хотя бы одно полезное дело за день!
– Этот пес… – Она указала на Шэдоу, спокойно лежавшего на земле. – Белых он недолюбливает, но никого еще не покусал. Только однажды набросился на белого, пришедшего клянчить у нас еду, опрокинул его на землю. И поделом! Белый старик, вообразивший, что мы в нашей халупе как сыр в масле катаемся, должно быть, не в своем уме.
– Я люблю собак, – заверила я ее. – Просто он появился из ниоткуда, вот я и перетрухнула.
Складывая в тюк башмаки, она посмотрела на меня.
– Какая вы неженка! – От этих ее слов я почувствовала себя пятилетней девочкой.
– Нет, что вы! – Я попыталась улыбнуться. Трудно было примириться с тем, что совсем недавно я ныряла на Гавайях, а теперь меня напугала безобидная собака и я вся дрожу – если быть до конца честной, то не столько из-за собаки, сколько из-за встречи с тремя незнакомыми цветными мужчинами внушительных габаритов.
– Шарлотта уже отпустила вас в свободное плавание? – спросила она.
– На прошлой неделе она сломала ногу, – объяснила я. – Какое-то время ей будет не до работы.
– Вот жалость! Передайте, что я желаю ей поскорее поправиться.
– Обязательно! – Я пошла за ней в дом. Стол в кухне был завален посудой и приборами.
– Извините за беспорядок, – сказала она, ставя на пол тюк. Я поступила так же со вторым тюком, который принесла сама. – Мальчики только что поели. Родни прикорнул. Скоро мы вернемся в сушильню. – Она указала на стул. – Садитесь.
Я послушалась.
– Должно быть, быстро растущих сыновей трудно прокормить, – начала я.
– Святая правда! – согласилась она, складывая грязные тарелки в таз. – Выпьете чаю?
Я опять вспомнила дворовые уборные, но жажда пересилила.
– Да, немного. – Шарлотта учила показывать цветным клиентам, что мы не брезгуем их стаканами и тарелками.
– Шарлотта… Миссис Веркмен – хорошая женщина! – сказала миссис Джордан, подавая мне холодный чай. – Вам будет нелегко за ней угнаться.
– Начинаю это понимать.
– Она долго боролась, пока добилась для меня этой операции. Вы тоже из борцов?
– Думаю, да, – ответила я. Мне хотелось так считать, но я понимала, что слово «неженка» не будет выходить у меня из головы весь день, а то и целую неделю.
– Со мной все оказалось непросто, – продолжила она, цокая языком.
– Почему?
– Она отправила меня на проверку. Это когда психолог проверяет, как много вы знаете. Если бы я знала, что должна разыграть тупицу, чтобы меня прооперировали, то отвечала бы на его вопросы совсем по-другому. Но когда вас проверяют, вы же стараетесь?
– А как же! – согласилась я с улыбкой.
– Ну а эта операция полагается полным дурам. Но я все равно ее добилась, и теперь у меня не болит голова, что я рожу еще. Вот это облегчение! У вас есть дети?
– Еще нет.
– Потом поймете. Двое – хорошо. Трое – тоже неплохо, только им уже маловато еды и уследить за ними труднее. Четверо – того хуже. А уж пятеро… – Она покачала головой. – Это плохо для всех: и для матери, и для деток. – Она отхлебнула чаю.
Я ухватилась за упомянутую ею цифру.
– У вас ведь есть пятый ребенок, дочь Шина? – Она кивнула. – Она живет на Севере?
– Пришлось ее отдать, – ответила она, глядя на свой стакан, а не на меня. – Она старшая, девятнадцать лет. Уже пять лет, как я ее спровадила. Шина ух как хороша! Потому и пришлось ее спровадить, иначе она кончила бы тем же, что я. – Она водила пальцем по краю стакана, а я сидела молча, не зная, что сказать. – У меня там родня: кузены с кузинами, родной брат. Они сами предложили ее забрать. Она молодец, поступила в колледж. – В ее тоне появилась гордость. – Получает стипендию – неполную, но все равно неплохо. Вот только я по ней скучаю. Ох, как скучаю!
– Могу себе представить! – сказала я.
– Мои тамошние кузены знай твердят: «Лита, чего ты застряла в этом паршивом графстве Грейс, когда здесь ты была бы свободным человеком? Ни тебе Ку-клукс-клана, ни законов Джима Кроу.
– А вы что?
Она подалась ко мне.
– Корни. У меня здесь глубокие корни. Здесь, в этой земле.
– Мистер Гардинер рассказывал, с каких давних пор живет здесь ваша семья.
– Вот-вот! Как же мне уехать? Никак не могу. Мой брат смог. Ему было до лампочки. А я не могу бросить родительские могилы. Они горбатились, а я, значит, упорхну? Нет, я остаюсь.
– Понимаю. – Я взялась за свою сумочку. – Послушайте, я кое-что для вас захватила, вдруг вам понравится? Можете, конечно, не брать, но я подумала… – Я достала и развернула сверток с четырьмя рамками из «Вулворт». – Я увидела фотографии ваших детей на стене и подумала: может, вы захотите вставить их в рамки?
Она уставилась на рамки, и я испугалась, что Шарлотта была права: вдруг надо было сначала спросить? Вдруг я, не понимая как, наношу ей оскорбление? Но она подняла на меня повлажневшие глаза.
– Очень мило с вашей стороны! Думаете, они подойдут?
– Думаю, да. Только я не видела фотографию Родни. Все равно захватила лишнюю рамку – вдруг у вас есть и его снимок?
– Есть, только другого размера. Сейчас проверим.
Она встала и повела меня в гостиную. Сняв со стены фотографию Эли, она аккуратно отделила от уголка клейкую ленту, а я тем временем приготовила рамку. Она положила фотографию на стекло. Размер подошел один в один. Женщина широко улыбнулась. Мы вместе вставили в рамки три другие фотографии. Потом она принесла фотографию Родни, сидящего где-то на ступеньках. Мы немного ее обрезали. Когда и эта фотография получила обрамление, я узнала ступеньки: они вели на террасу дома Гардинеров.
– Вечером скажу Эли их повесить. – Она улыбнулась. – А вы хорошая! Совсем не похожи на миссис Веркмен.
Я не знала, похвала это или осуждение, поэтому смолчала.
– Она умная и деловая, – объяснила она. – Знает, как делаются дела. А вы… – Она кивнула. – Вы настоящий человек.
