44

Сири с любовью наблюдала, как Сьюзброн уписывает третий десерт. Их ночные яства заняли стол и пол; одни блюда были опустошены полностью, другие – чуть тронуты. Первая ночь, когда Сьюзброн велел подать кушанья, положила начало традиции. Теперь они заказывали еду регулярно, но только после того, как Сири разыгрывала представление для соглядатаев-жрецов. Сьюзброн заявил, что находит это очень забавным, хотя по ходу действа она замечала в его глазах недоумение и любопытство.

Без жреческого надзора за соблюдением этикета Сьюзброн оказался изрядным сластеной.

– Ты бы поосторожнее, – сказала ему Сири, когда он прикончил очередное пирожное. – Растолстеешь от такого количества.

Он потянулся за доской для письма.

«Не растолстею».

– Нет, растолстеешь, – улыбнулась она. – От пирожных так и случается.

«Не с богами. Мне объяснила мать. Люди наращивают мышцы, если много упражняются, и жиреют, если много едят. С возращенными этого не происходит. Мы всегда выглядим одинаково».

Сири было трудно возразить. Что она знала о возвращенных?

«А в Идрисе кормят так же?» – написал Сьюзброн.

Сири снова улыбнулась. Он постоянно проявлял недюжинный интерес к ее отчизне. Она угадывала в нем томление, желание вырваться из дворца и повидать белый свет. И все же, несмотря на суровые правила, он не хотел бунтовать.

– Придется мне растлить тебя основательнее, – заметила Сири.

Он помедлил.

«А при чем тут еда?»

– Ни при чем. И тем не менее это правда. Ты чересчур хороший человек, Сьюзброн.

«Сарказм? – написал он. – Искренне надеюсь, что да».

– Только наполовину. – Сири легла на живот, при этом одновременно улеглась на Сьюзброна и на эту их «поляну» для пикника.

«Полусарказм? Что-то новенькое?»

– Нет, – вздохнула она. – Даже в сарказме бывает правда. Я не хочу растлить тебя по-настоящему, но ты, по-моему, слишком покорен. Тебе надо стать немного беспечнее. Порывистым и независимым.

«Трудно быть порывистым, когда ты заперт во дворце и окружен сотнями слуг».

– С этим не поспоришь.

«Но я поразмыслил над твоими словами. Пожалуйста, не сердись на меня».

Сири насторожилась, уловив его смущение.

– Хорошо. Что же ты сделал?

«Пообщался с моими жрецами. Ремесленным шрифтом».

Сири запаниковала.

– Ты рассказал им о нас?

«Нет-нет, – написал он быстро. – Я сказал, что тревожусь из-за ребенка. И спросил, почему отец умер сразу после моего рождения».

Сири нахмурилась. Лучше бы он предоставил ей вести подобные разговоры. Впрочем, она ничего не сказала. Ей не хотелось уподобляться жрецам и держать его под каблуком. Опасность грозила ему, и он имел право участвовать в разрешении проблемы.

– Хорошо, – сказала она.

«Ты не сердишься?»

Сири повела плечами:

– Я же только что призывала тебя быть порывистым! Теперь грех жаловаться. И что же они ответили?

Он стер написанное и продолжил:

«Сказали, что волноваться незачем и все будет в порядке. Тогда я спросил еще раз, и они снова выразились туманно».

Сири медленно кивнула.

«Мне больно это писать, но я начинаю думать, что ты права. Я заметил, что в последнее время охрана и пробуждающие необычно ко мне приблизились. Вчера мы даже не пошли на ассамблею».

– Дурной знак, – согласилась она. – Я тщетно пыталась выяснить, что будет дальше. Призвала еще троих сказителей, но все они выложили не больше, чем Хойд.

«Ты по-прежнему думаешь, что дело в моем дохе?»

Сири снова кивнула:

– Помнишь, что я рассказала о разговоре с Треледизом? Твой дох он поминал с благоговением. Для него это нечто вроде семейного гобелена, который передают по наследству.

«В детской сказке из моей книги есть волшебный меч. Дед отдает его маленькому внуку, а потом оказывается, что это реликвия – символ королевской власти».

– К чему ты клонишь? – спросила она.

«Возможно, вся халландренская монархия – лишь орудие для охраны доха. Единственный способ передавать его из поколения в поколение – использовать людей в качестве носителей. И потому создали династию Богов-королей, которые хранят это сокровище и передают его от отца к сыну».

– Тогда получается, что Сосуд, скорее, не я, а Бог-король. Ножны для волшебного оружия.

«Именно так, – ответил Сьюзброн, быстро водя рукой. – В сокровищнице было столько дохов, что мой клан пришлось превратить в королевский. И отдать сокровище возвращенным, иначе их король и боги вступили бы в борьбу за власть».

– Возможно. Ведь очень удобно, когда у Бога-короля всегда рождается мертвый сын, который становится возвращенным…

Она осеклась. До Сьюзброна тоже дошло.

«Только при условии, что очередной Бог-король на самом деле не сын действующего», – вывел он дрожащей рукой.

– Остр! – ужаснулась Сири. – Повелитель цветов! Вот оно что! Где-то в королевстве умер младенец. Затем он стал возвращенным. Вот почему им так важно, чтобы я срочно забеременела! У них уже есть следующий Бог-король, и сейчас остается только продолжать фарс. Они выдают меня за тебя и надеются на скорейшее рождение ребенка, чтобы потом заменить его возвращенным.

«Тогда меня убьют и каким-то образом заберут мои дохи, – написал Сьюзброн. – И отдадут их этому ребенку, который станет новым Богом-королем».

– Постой. А разве младенцы вообще возвращаются?

«Да».

– Но как может младенец вернуться героически, или добродетельно, или как-то еще в том же духе?

Сьюзброн замялся, и она поняла, что у него нет готового ответа. Возвращенный-младенец. На родине Сири никто не верил, что человека избирают для возвращения за ту или иную добродетель, которую он воплощает. Это халландренское верование. Сири оно казалось просчетом местной теологии, но она не хотела еще сильнее озадачить Сьюзброна. Он и без того переживал из-за ее неверия в его божественность.

Сири села на место.

– Важно не это, главный вопрос в другом. Если Боги-короли всего лишь Сосуды для хранения дохов, зачем их менять? Почему не оставить одного – пусть хранит вечно?

«Не знаю, – написал Сьюзброн. – Бессмысленно, да? Возможно, они не решаются так долго держать в неволе одного-единственного Бога-короля. Не легче ли управлять детьми?»

– Тогда их сменяли бы чаще, – заметила Сири. – Некоторые Боги-короли прожили не один век. Конечно, все может зависеть от их строптивости.

«Я делаю все, что мне положено! Ты только что сетовала на мою чрезмерную покорность».

– По сравнению со мной, – уточнила она. – А с точки зрения жрецов, ты, возможно, дикарь. В конце концов, ты же спрятал книгу, которую дала тебе мать, а потом научился писать. Вдруг они знают тебя достаточно хорошо и понимают, что ты не смиришься? И вот теперь, когда появилась возможность тебя заменить, они хотят ею воспользоваться.

«Не исключено», – написал он.

Сири переосмыслила их выводы. При критическом рассмотрении становилось ясно, что это лишь домыслы. Но все говорили, что у других возвращенных детей быть не может, – так чем же отличается Бог-король? Возможно, таким образом скрывался тот факт, что очередным Богом-королем объявляли новое лицо, когда его находили.

Однако это по-прежнему не давало ответа на самый важный вопрос. Что сделают со Сьюзброном в стремлении заполучить его дохи?

Откинувшись в кресле, Сьюзброн уставился в темный потолок. Сири заметила печаль в его глазах.

– Что с тобой? – спросила она.

Он покачал головой.

– Пожалуйста, скажи! Что случилось?

Немного посидев в такой позе, он снова начал писать:

«Если ты говоришь правду, то женщина, которая меня вырастила, мне не мать. Должно быть, я родился неведомо у кого в провинции. Жрецы забрали меня, как только я стал возвращенным, и вырастили во дворце как „сына“ Бога-короля, которого убили».

В ней все перевернулось при виде его страданий. Она обошла одеяло, села рядом, обняла Сьюзброна и положила голову ему на плечо.

«Она единственная, кто был ко мне по-настоящему добр, – написал он. – Жрецы почитают меня, заботятся обо мне, – по крайней мере, я так считал. Но они никогда меня не любили. Любила только мать. А теперь я даже не знаю, кто она такая».

– Если вырастила, значит она и есть мать, – сказала Сири. – А кто родил – не имеет значения.

Он не ответил.

– Может быть, она и была настоящей матерью. Если жрецы доставили тебя во дворец тайно, так же могли поступить и с ней. Кому, как не ей, о тебе заботиться?

Кивнув, он нацарапал одной рукой, другой обнимал Сири за талию:

«Наверное, ты права. Хотя ее смерть теперь кажется мне подозрительной. Она была одной из немногих, кто мог сказать правду».

Похоже, это расстроило его еще больше, и Сири, притянув его ближе, положила голову ему на грудь.

«Расскажи, пожалуйста, о своей семье», – написал он.

– Отец был мной часто недоволен, – ответила Сири. – Но он любил меня. И любит. Он лишь хотел, чтобы я поступала правильно в их понимании. И… чем дольше я нахожусь в Халландрене, тем сильнее жалею, что не слушала его. А Риджер – следующий по старшинству. Я постоянно впутывала его в неприятности. Он был наследником, а я совершенно его испортила – по крайней мере, до той поры, когда он достаточно повзрослел, чтобы воспринять свой долг. Он немного похож на тебя. Очень добрый, всегда старался поступить правильно. Впрочем, сладкого он ел меньше.

Сьюзброн со слабой улыбкой сжал ей плечо.

– Следующая – Фафен. Ее я знала хуже. Она ушла в монастырь, когда я была совсем маленькой, – и я этому радовалась. В Идрисе почитают за долг отдать в монастырь хотя бы одного ребенка. Именно монахи кормят нуждающихся и выполняют разную работу в городе. Подстригают деревья, моют, красят. Занимаются любым полезным трудом.

Он потянулся к доске.

«Немного похоже на короля. Жить ради служения другим».

– Да, – кивнула Сири. – Только их не запирают, и они вольны все бросить, если захотят. Так или иначе, я рада, что отдали Фафен, а не меня. Я бы рехнулась среди монашек. Они постоянно молятся и самые незаметные в городе.

«Это плохо сочетается с твоими волосами», – написал Сьюзброн.

– Точно, – ответила она.

Он чуть наморщил лоб:

«Хотя в последнее время они не так часто меняют цвет».

Сири отозвалась гримасой.

– Мне пришлось научиться построже за ними следить. По ним слишком легко прочесть, что у меня на уме. Здесь.

Она превратила волосы из черных в желтые, и он улыбнулся, запустив пальцы в длинные локоны.

– А старше Фафен – последняя, Вивенна. Это ее тебе прочили в жены. Она всю жизнь готовилась к отправке в Халландрен.

«Должно быть, она меня ненавидит, – написал Сьюзброн. – Расти и знать, что придется покинуть близких и жить с человеком, которого в глаза не видела».

– Ерунда, – возразила Сири. – Вивенна ждала этого. Сомневаюсь, что она вообще способна ненавидеть. Она всегда была совершенством – спокойная и осмотрительная.

Сьюзброн нахмурился.

– Что, язвительно выражаюсь? – вздохнула Сири. – На самом деле – нет. Я искренне люблю Вивенну. Она всегда была рядом и страховала. Но мне казалось, что она слишком усердно меня выгораживает. Вся из себя такая старшая, вызволяет сестренку из бед, тихо журит и заботится, чтобы не наказали по заслугам. – Она помолчала. – Сейчас они все, наверное, дома и сходят из-за меня с ума.

«Похоже, ты за них переживаешь», – написал он.

– Да, это так. Я слышала споры жрецов. Это не к добру, Себ. В городе много идрийцев, и они устроили серьезную смуту. Несколько недель назад городской страже пришлось направить в трущобы войска. Это не разрядит напряженность между нашими странами.

Сьюзброн не ответил. Он снова обнял ее и привлек к себе. Стало приятно. Очень приятно.

Через несколько минут он убрал руку и, неуклюже стерев написанное, признался:

«Знаешь, я ошибся».

– Насчет чего?

«Я сказал, что меня любила только мать. Это не так. Есть еще человек».

Он перестал писать и посмотрел на нее. Затем снова взглянул на доску.

«Тебя никто не обязывал быть со мной доброй. Ты могла возненавидеть меня за то, что разлучена с близкими и родиной. Но вместо этого научила меня читать, подружилась со мной. Полюбила».

Он уставился на нее. Она – на него. Затем он нерешительно пригнулся и поцеловал ее.

«Вот те на…» – подумала Сири. В голове промелькнула тысяча возражений, но она не сумела пошевелиться, воспротивиться и вообще что-либо сделать.

Кроме ответного поцелуя.

Ее бросило в жар. Она знала, что надо остановиться, иначе жрецы получат именно то, чего ждут. Это было предельно ясно. Но любые возражения представали все менее разумными, пока она его целовала и дышала все чаще.

Сьюзброн взял паузу, не зная, что делать дальше. Дыша тяжело и чувствуя, как волосы окрашиваются в кровавый цвет страсти, Сири взглянула на него, притянула для нового поцелуя.

И все постороннее перестало ее заботить. Сьюзброн не знал, что делать, но она-то соображала.

«Я и впрямь опрометчива, – подумала она, срывая с себя рубашку. – Придется научиться получше сдерживать свои порывы. Когда-нибудь потом».