Мудрецы не больше знают, чем глупцы, — у них только больше храбрости и самоуверенности.

Главная прелесть лучшего в его трудной достижимости.

Свет открывает человеку красоту — но он же открывает нам и безобразие.

Очень часто мы высказываем представляющееся нам сомнительным суждение в категорической форме и даже настаиваем на его несомненности.

А все-таки, если бы каким-нибудь образом власть попала в наши руки, с каким бы наслаждением послали мы к черту все возвышенные миросозерцания, метафизику и идеи и просто-напросто без дальних размышлений устранили бы с земли все страдания, все безобразия, все неудачи, которым мы приписывали такое огромное воспитательное значение.

Направо поехать — женатому быть, налево убитому быть. Средней дороги философ никогда не избирает, богатство ему не нужно, он не знает, что делать ему с деньгами.

«Каждое слово взрослого человека представляется таинственно содержательным ребенку.

«Самые важные и значительные мысли, откровения, являются на свет голыми, без словесной оболочки: найти для них слова — особое, очень трудное дело, целое искусство. И наоборот: глупости и пошлости сразу приходят наряженными в пестрые, хотя и старые, тряпки — так что их можно прямо, без всякого труда, преподносить публике».

«Негодованием можно на время подавить какие угодно запросы человеческой души».

Вернейшее средство освободиться от надоевших истин — это перестать платить обычную дань уважения и благоговения и начать обращаться с ними запросто, даже с оттенком фамильярности и презрения.

Мы думаем особенно напряженно в трудные минуты жизни, пишем же лишь тогда, когда нам больше нечего делать.

Нет более противного и отталкивающего зрелища, как зрелище человека, вообразившего, что он все понял и на все умеет дать ответ. Вот почему выдержанная и последовательная философия становится невыносимой. Уж если нужно философствовать, то изо дня в день, не считаясь с тем, что ты говорил вчера. Если поэзия должна быть глуповатой, то философия должна быть сумасшедшей, как вся наша жизнь. В разумной же философии столько же коварства и предательства, сколько и в обыкновенном здравом смысле.

Когда защищаешь свое последнее достояние, средств не разбираешь.

Когда человек замечает в себе какой-нибудь недостаток, от которого он никакими способами не может избавиться, ему ничего больше не остается, как объявить недостаток качеством.

Великий император Индии Ашока, за 250 лет до Р.Х. объединивший под своим началом пол-Азии, признал учение Будды. Оно стало образом его жизни. Оставаясь императором, он жил как человек, которому ничего не принадлежит.

Когда его сын Кунала, наследник престола, попросил разрешения у отца стать монахом, Ашока пустился в пляс. Он сказал:

— Я ждал, что ты однажды осознаешь!

Через некоторое время его дочь Сингхамитра попросила отца:

— Я тоже хочу отправиться в мир медитации.

Ашока сказал:

— Иди, в этом мое единственное счастье!

Он отправил ее на Цейлон, где она приняла сань-ясу. Вместе с дочерью Ашока отправил ветку священного дерева, под которым Будда стал просветленным. Дерево то было огромным. Говорят, что под ним могли разместиться сотни повозок. Экстремисты уничтожили его, но ему не суждено было погибнуть. Ветка этого дерева, укорененная на Цейлоне, вернулась и была посажена на прежнем месте. О сыне Ашоки Кунале, как об истинном последователе учения Будды, сохранилась притча. Имя Кунала было дано ему за необычайно красивые глаза. Они были так же хороши, как глаза птицы куналы.

Кунала жил вдали от дворцового шума, предаваясь размышлениям о тленности мира. Одна из цариц воспылала страстью к прекрасному юноше, но все ее попытки обольщения и угрозы не достигали цели. Жаждя мести, она хитростью исходотайствовала, чтобы его выслали в одну из дальних областей и отправила туда предписание, удостоверенное выкраденной царской печатью. В предписании было сказано, чтобы принцу вырвали глаза. Когда оно было получено, никто не мог решиться поднять руку на прекрасные глаза царского сына. Сам Кунала назначил вознаграждение тому, кто исполнит мнимую волю государя, думая, что это его истинная воля! Наконец находится человек отвратительной внешности, который соглашается исполнить приговор. Когда среди стонов плачущей толпы палач вырвал первый глаз, Кунала взял его в руки и сказал:

— О, глаз мой, почему ты не видишь более образов, которые только что видел? Грубое ядро мяса! Как обманываются люди, которые, доверяя тебе, говорят: «Я вижу!»

И когда ему вырвали второй глаз, он сказал:

— Мне вырвали этот глаз из плоти, но я приобрел за это совершенные, непогрешимые глаза мудрости. Царь оставил меня, но я — сын Великого Царя Истины, его чадом назовут меня.

Через некоторое время он узнал, что повеление исходило от царицы. Тогда он сказал:

— Пусть она еще долго наслаждается жизнью и властью, та, которая доставила мне столь великое благо.

Совершенно нищим он уходит от своей жены. Прейдя в город своего отца, он начал петь перед дворцом. Царь, услышав звук лютни и неповторимый голос своего сына, призывает его к себе, но, увидев слепого, не узнает в нем Кунала. Наконец истина выплывает на поверхность. Царь, преисполненный горя и гнева, намерен предать виновную царицу мученической смерти. Но Кунала говорит:

— Отец, тебе не подобает убивать ее. Поступи, как повелевает честь, не убивай женщину! Нет высшей награды, чем награда за всепрощение и терпение, о Владыка.

Он припадает к стопам отца, говоря:

— О царь, я не чувствую никакой боли. И, несмотря на постигшую меня участь, я не чувствую и гнева. Мое сердце полно лишь сострадания к женщине, которая повелела вырвать мне глаза.

Схимонах Никодим, афонский подвижник XIX века, получил от Бога великий дар слёз: он мог плакать по своему желанию столько, сколько хотел. Его духовник, заметив у него такую добродетель, спросил:

— Давно ли ты имеешь этот дар?

— Два года с половиной, — ответил схимонах Никодим, — с того времени, как я после беседы с тобой об этом даровании Божием сделал тебе поклон и испросил у тебя благословения искать этот дар Божий. А до того времени я три года с трудом понуждал себя к ежедневным слезам.

На это признание духовник сказал ему:

— Ты получил этот дар за послушание, а не за твои заслуги. Зная, что всякий дар Божий сохраняется смирением. Берегись от возношения, не осуждай никого и постоянно укоряй себя. Другие тоже имеют этот дар, но считают себя хуже всех.

Два друга возвращались ночью из посёлка в город. По дороге на них напали грабители. Друзья кинулись бежать, перепрыгнули через какой-то забор и попали на кладбище. Они быстро спрятались среди памятников и могил.

Грабители посветили со стены фонарями, но не решились перелезть и стояли за стеной, переговариваясь между собой.

Один из друзей шепнул другому:

— Слушай, здесь тоже страшно. Может, выберемся отсюда?

— Ничего, мёртвых не бойся, — ответил ему второй. — С теми, живыми, гораздо страшней.

«Бог же не есть [Бог] мёртвых, но живых, ибо у Него все живы» (Лк. 20:38).