Два телефонных звонка и личная проблема, в существовании которой он никому бы не признался, сообща вытащили Джека Сойера из кокона Норвэй-Вэлли и направили в сторону Френч-Лэндинга, Самнер-стрит и полицейского участка. Первым позвонил Генри из кафетерия «Макстона» во время одного из коротких перерывов шоу Симфонического Стэна и настоял, чтобы Джек выслушал его. Похоже, этим днем неподалеку от «Макстона» похитили еще одного ребенка. И причины, по которым, не раскрывая их, Джек ранее воздерживался от участия в расследовании, больше не могли считаться существенными. Рыбак довел счет своих жертв до четырех, поскольку едва ли Джек мог надеяться на то, что в самом скором времени Ирма Френо вернется домой, не так ли? Убито четверо детей!

– Нет, – ответил Генри на вопрос Джека, – я не слышал об этом по радио. Мальчика похитили этим утром.

– Нет, я узнал об этом от уборщика «Макстона», – ответил Генри на вопрос Джека. – Он видел, как чем-то озабоченный коп брал стоявший на тротуаре велосипед и укладывал в багажник патрульной машины.

– Кого именно похитили, я не знаю, – ответил Генри на вопрос Джека, – но в том, что Рыбак увеличил число своих жертв, сомнений нет. К вечеру Дейл установит личность несчастного, а завтра утром об этом напишут газеты. И вот тогда весь округ встанет на уши. Неужели ты не понимаешь? Одного известия о том, что ты взялся за дело, хватит, чтобы успокоить людей. Ты больше не можешь позволить себе такой роскоши, как пенсия. Ты должен включиться в расследование.

Джек ответил Генри, что тот делает скоропалительные выводы, и предложил поговорить об этом позже.

Через сорок пять минут позвонил Дейл Гилбертсон сообщить, что этим утром десятилетний Тайлер Маршалл исчез с тротуара у «Центра Макстона по уходу за престарелыми», и отец Тайлера, Фред Маршалл, в настоящий момент находится в полицейском участке, настаивая на встрече с Джеком Сойером. Фред – отличный парень, примерный семьянин, добрый друг Дейла, но в данный момент он на грани срыва. Судя по всему, у его жены, Джуди, еще до появления Рыбака возникли нелады с психикой, и исчезновение Тайлера привело к тому, что у нее окончательно поехала крыша. Она бормотала что-то бессвязное, поранила себя, чуть не разнесла весь дом.

– Я хорошо знаю Джуди Маршалл, – продолжил Дейл. – Красавица, просто красавица, такая миниатюрная, но с твердым характером, всегда здравомыслящая, уравновешенная, вот уж никогда бы не подумал, что она может сойти с ума. Похоже, она знала о похищении Тайлера до того, как нашелся его велосипед. Во второй половине дня ей стало так плохо, что Фреду пришлось позвонить доктору Скарде, и ее отвезли в Лютеранскую окружную больницу в Ардене, где поместили в отделение Д, для душевнобольных. Так что ты можешь себе представить, в каком сейчас состоянии Фред. Он настаивает на разговоре с тобой. «На вас у меня надежды нет», – сказал он мне.

Если ты не приедешь сюда, – продолжил Дейл, – Фред Маршалл намерен приехать к тебе домой, и он приедет. Я не могу удержать его на поводке и не собираюсь сажать в камеру только из-за того, чтобы не допустить вашей встречи. А самое главное, ты нужен всем нам, Джек.

Хорошо, – продолжил Дейл, – я знаю, что ты ничего не можешь пообещать. Но ты знаешь, что требует от тебя твой долг.

Хватило бы этих двух телефонных звонков для того, чтобы усадить его в пикап и направить к Самнер-стрит? Джек полагает, что да, с тем чтобы исключить третий фактор, секретный, несущественный, который не стоит принимать во внимание. Потому что он ровным счетом ничего не значит. Нервный срыв, паническая атака, вполне объяснимая, учитывая обстоятельства. Такое может случиться с каждым. Ему хотелось выбраться из дома, так что с того? Никто не смог бы обвинить его в бегстве. Он ехал навстречу опасности, а не убегал от нее, хотя ему и хотелось убежать, убежать от темной волны преступлений Рыбака. Но он и не собирался включаться в расследование. Друг Дейла и отец пропавшего ребенка, этот Фред Маршалл, настаивал на разговоре с ним, что ж, этот разговор состоится. Если полчаса с ушедшим на пенсию детективом могли помочь Фреду Маршаллу справиться с возникшими у него проблемами, что ж, ушедший на пенсию детектив готов выделить ему эти полчаса.

Все остальное – сугубо личное. Иллюзии и яйца малиновки не выходили у него из головы, но оставались сугубо личной проблемой. И конечно же, имели вполне рациональное объяснение, которое со временем обязательно удастся найти. Ни один здравомыслящий человек не мог воспринимать такое серьезно: странности эти – что летняя гроза, что появлялась и исчезала. Проезжая главный перекресток Сентралии, он автоматически (коп всегда остается копом) заметил ряд «харлеев», выстроившихся на стоянке перед баром «Сэнд», и вот тут дневные неурядицы предстали перед ним в ином свете. Стало совершенно ясно, почему он не смог, точнее, не захотел открывать дверцу холодильника. Пренеприятные сюрпризы заставляли семь раз отмерять, прежде чем резать. В гостиной перегорела лампочка, а когда он подошел к комоду, в ящике которого лежало полдюжины новых галогеновых ламп, выяснилось, что он не может выдвинуть этот ящик. Более того, он не мог выдвинуть ни один ящик, открыть ни одну дверь шкафчика или кладовой. Это лишало его возможности заварить чай, переодеться, приготовить ленч, короче, он мог только пролистывать книги да смотреть телевизор. Крышка ящика для почты вроде бы скрывала пирамиду маленьких синих яиц, вот он и решил, что корреспонденция подождет до следующего дня. Все равно там лишь счета, журналы да реклама.

«Не стоит впадать в крайности, – говорит себе Джек. – Я мог открыть любую дверцу, выдвинуть любой ящик, но не хотел этого делать. Я не боялся, что яйца малиновки покатятся из холодильника или кладовой… просто мне не хотелось найти хотя бы одно из них. Покажите мне психиатра, который скажет, что это невроз, и я покажу вам идиота, который ничего не понимает в психиатрии. Все копы-ветераны говорили мне, что работа в отделе расследования убийц действует на голову. Черт, потому-то прежде всего я и уволился!

А какие были варианты, оставаться на службе, пока не суну в рот пистолет? Ты – умный парень, Генри Лайден, и я тебя люблю, но есть что-то такое, чего понять тебе НЕ ДАНО!»

Ладно, он ехал на Самнер-стрит. Все требовали от него что-то сделать, вот он и идет навстречу пожеланиям общественности. Поздоровается с Дейлом, с другими копами, с Фредом Маршаллом, добропорядочным гражданином, у которого пропал сын, успокоит его словами о том, что делается все необходимое, что ФБР работает рука об руку с полицией, а в Бюро, как известно, лучшие в мире следователи. Обычная жвачка. Главную свою задачу Джек видел в том, чтобы погладить Фреда Маршалла по шерстке, успокоить, словно испуганное животное. Тем самым Джек выполнит свой долг перед общественным мнением, почему-то полагавшим, что он перед обществом в долгу. Потом он сможет вернуться к уединенной жизни, которую заслужил. Если Дейлу это не понравится, он может прыгнуть в Миссисипи с высокого берега. Если Генри это не понравится, Джек откажется читать ему «Холодный дом» и заставит слушать Лоренса Уэлка, Вона Монро или что-нибудь не менее мучительное. Плохой «диксиленд». Много лет назад кто-то дал Джеку компакт-диск «Фэтс Манассас». Тридцать секунд «Фэтс», и Генри точно запросит пощады.

Образ просящего пощады Генри действует столь благотворно, что Джек уже точно знает, что колебания, которые он испытывал, подходя к ящикам или дверцам, всего лишь временное нежелание выдвигать и открывать их, а не устойчивая фобия. Даже когда его занимали другие мысли (то есть постоянно), пепельница, выдвигающаяся из-под приборного щитка, насмехалась и не давала ему покоя с того самого момента, как он сел за руль. Маленький прямоугольник передней панели пепельницы источал что-то мрачное, угрожающее.

Он боится, что за передней панелью перекатывается миниатюрное синее яйцо малиновки?

Разумеется, нет. Ничего за ней нет, кроме воздуха и черного пластика.

В таком случае он может выдвинуть пепельницу.

Мимо окон пикапа проплывают дома на окраине Френч-Лэндинга. Джек находится практически в том самом месте, где закончился трек «Грязной спермы». Очевидно, он может открыть пепельницу. Нет ничего проще. Суешь под нее пальцы и тянешь на себя. Предельно простое движение. Он протягивает руку. Перед самым соприкасанием с панелью отдергивает. Капли пота скатываются по лбу и оседают в бровях.

– Невелика задача, – говорит он вслух. – У тебя возникли какие-то трудности, Джеки-бой?

Он вновь протягивает руку к пепельнице. Вдруг осознает, что уделяет нижнему торцу приборного щитка больше внимания, чем дороге, вскидывает глаза, уменьшает скорость вдвое. Отказывается остановиться. Это всего лишь пепельница. Его пальцы находят переднюю панель, потом выемку за ней. Джек вновь смотрит на дорогу. И с решительностью медсестры, сдирающей полоску пластыря с волосатого живота пациента, дергает пепельницу на себя. Прикуриватель, который он, не сознавая, что делает, отсоединил утром, когда пикап стоял на подъездной дорожке, подпрыгивает на три дюйма. От неожиданности Джеку кажется, что это вовсе и не прикуриватель. А черно-серебристое яйцо.

Он сворачивает с асфальта, пикап трясет на бугристой, заросшей травой обочине, впереди – телеграфный столб. Прикуриватель с громким металлическим стуком, издать который не под силу никакому яйцу, падает на дно пепельницы. Телеграфный столб все ближе, практически полностью заполняет ветровое стекло. Джек давит на педаль тормоза, и пикап резко останавливается, исторгая дребезжание из выдвинутой до отказа пепельницы. Не уменьши Джек скорость вдвое, прежде чем выдвинул пепельницу, он бы прямиком въехал в телеграфный столб, который сейчас стоит в четырех футах от капота пикапа.

– Дерьмо собачье, – бормочет он, откидываясь на спинку сиденья. – Не зря говорят, что курение убивает.

Шутка не из тех, что может вызвать смех, так что пару секунд он сидит, глядя на проезжающие по Лайлл-роуд редкие автомобили. Когда сердцебиение сокращается почти до нормального, Джек напоминает себе, что он таки выдвинул пепельницу.

Светловолосый Том Лунд, конечно же, ждал его приезда. Как только Джек проходит мимо трех велосипедов, стоящих рядом с дверью, и переступает порог полицейского участка, молодой полицейский поднимается из-за стола и спешит ему навстречу, сказать, что Дейл и Фред Маршалл в кабинете Дейла и он тотчас же отведет его к ним. Они, безусловно, будут рады его видеть.

– Я тоже, лейтенант Сойер, – добавляет Лунд. – Я просто должен это сказать. Я думаю, нам очень нужны ваши знания и опыт.

– Зови меня Джек. Я уже не лейтенант. Я даже не коп. – Джек встречался с Томом Лундом во время расследования преступлений Киндерлинга, и ему еще тогда понравились его энергичность и преданность делу. Влюбленный в работу, форму, жетон, уважающий своего начальника и боготворящий Джека, Лунд проводил сотни часов на телефоне, в архивах, в патрульном автомобиле, проверяя и перепроверяя зачастую противоречивые данные, касающиеся висконсинского продавца фермерскими страховыми полисами и двух девушек, работавших на Сансет-Стрип. И при этом Том ни на минуту не терял энтузиазма куортербека школьной команды, выходящего на первую игру.

Теперь он таким не выглядит, отмечает Джек. Под глазами темные мешки, черты лица заострились. Причина – не только бессонница и усталость. У него глаза человека, испытавшего сильнейший шок. Рыбак украл у Тома Лунда молодость.

– Посмотрим, что я смогу сделать. – Джек уже обещает больше, чем намеревался.

– Любая ваша помощь придется как нельзя кстати! – восклицает Лунд. В его глазах благоговение, он поворачивается и ведет Джека к кабинету Гилбертсона. «Я пришел не для того, чтобы становиться вашим спасителем», – думает Джек.

Эта мысль вызывает острый укол вины.

Лунд стучит, открывает дверь, объявляет о прибытии Джека, приглашает его войти, а сам исчезает, как призрак, не замеченный двумя мужчинами, которые поднимаются с кресел и смотрят на своего гостя, один – с благодарностью, второй – с благодарностью, но больше – с последней надеждой, такой искренней, но Джеку становится даже не по себе.

Фред заговаривает, едва Дейл успевает представить их друг другу:

– Спасибо, что согласились приехать, огромное вам спасибо. Все, что в моих… – Он протягивает правую руку. На лице – буря эмоций. Его рука по-хозяйски сжимает руку Джека, словно хищник, настигший добычу. Несколько раз пожимает. Глаза наполняются слезами. – Я не могу… – Маршалл отдергивает руку, вытирает со щек слезы. Глаза у него такие затравленные. – Господи, я так рад, что вы здесь, мистер Сойер. Или мне звать вас лейтенантом?

– Лучше всего – Джек. Расскажите, что сегодня произошло?

Дейл указывает на пустующий стул; трое мужчин садятся; Джек узнает печальную, но достаточно простую историю Фреда, Джуди и Тайлера. Какое-то время говорит только Фред. По его версии, энергичная, отважная женщина, верная жена и любящая мать постепенно менялась прямо на глазах, все больше и больше отклоняясь от нормы, но ее невежественный, глупый, эгоистичный муж ничего не желал замечать. Она бормочет какие-то непонятные слова, пишет на отдельных листках что-то лишенное смысла, засовывает листки в рот, пытается их проглотить. Она предвидит грядущую трагедию и сходит с ума. Похоже на бред, но эгоистичный муж думает, что это правда. Он думает, что это правда, поскольку после первого разговора с Дейлом эти мысли не выходят у него из головы, и пусть все это похоже на бред, логика здесь определенно просматривается. Иначе случившееся не объяснишь. Вот он и думает, что его жена начала терять рассудок, потому что знала о появлении Рыбака. Он полагает, что такое вполне возможно. К примеру, храбрая жена знала, что их прекрасный, удивительный сын станет жертвой Рыбака даже до того, как глупый, эгоистичный муж, который ушел, как обычно, на работу, рассказал ей о велосипеде. Сей факт доказывает его правоту. Прекрасный маленький мальчик уехал с тремя друзьями, но только трое друзей вернулись, а патрульный Дэнни Щеда нашел «Швинн», велосипед его маленького сына, и одну кроссовку на тротуаре около «Центра Макстона».

– Дэнни Чита? – переспрашивает Джек, который, как и Фред Маршалл, начинает думать, что история эта не только тревожная, но и загадочная.

– Щеда, – уточняет Дейл и излагает свою, более короткую версию. По Дейлу Гилбертсону выходит, что мальчик едет на велосипеде и исчезает, возможно, в результате похищения, с тротуара у «Макстона». Это все, что известно Дейлу, и он надеется, что Джек Сойер сможет заполнить пробелы, которыми зияет его версия.

Джек Сойер, на которого смотрят оба сидящих в комнате мужчины, пользуется паузой, чтобы упорядочить три мысли, которые одновременно возникают у него в голове. Первая скорее не мысль, а реакция, в которой скрыта мысль: с того момента, как Фред Маршалл сжал его руку, Джек понял, что ему нравится этот человек, хотя, отправляясь в полицейский участок, не предполагал такого развития событий. Фред Маршалл – идеальный житель маленького американского городка. Если украсить его портретом рекламу агентства, продающего недвижимость в округе Френч, можно заполучить немало новых клиентов среди жителей Милуоки и Чикаго, желающих приобрести домик в деревне. Дружелюбное, красивое лицо и поджарая фигура бегуна Маршалла говорят об ответственности, добропорядочности, хороших манерах, умении ладить с соседями, скромности и великодушии. Чем больше Фред Маршалл обвиняет себя в глупости и эгоизме, тем сильнее он нравится Джеку. И чем больше ему нравится Фред, тем острее он чувствует его боль, и желание помочь ему растет с каждой минутой. Джек приехал в полицейский участок, думая, что будет реагировать на просьбу друга Дейла как полисмен, но за последние годы его полицейские рефлексы от бездействия в значительной степени заржавели. Он реагирует просто как человек. Копы, как прекрасно знает Джек, редко видят в штатских ответственных граждан, а на первых этапах расследования – никогда (кстати, скрытая мысль: Фред Маршалл, такой уж он человек, не может заподозрить того, с кем поддерживает добрые отношения).

Вторая мысль Джека свойственна и копу, и гражданину. Стараясь ее упорядочить, он озвучивает третью, результат заржавевших, но не утраченных полицейских рефлексов:

– Велосипеды, которые я видел у двери, принадлежат друзьям Тайлера? Сейчас их кто-нибудь допрашивает?

– Бобби Дюлак, – отвечает Дейл. – Я говорил с ними, когда они пришли, но ничего путного не добился. По их словам, они вместе были на Чейз-стрит, а потом Тайлер уехал от них. Они заявляют, что ничего не видели. Может, и не видели.

– Но ты думаешь, что-то им известно.

– Безусловно. Я не знаю, насколько важна эта информация, но нам придется отослать их домой до того, как родители поднимут шум.

– Кто они, как их зовут?

Пальцы Фреда Маршалла сжимаются на рукоятке невидимой бейсбольной биты.

– Эбби Уэкслер, Ти-Джи Ренникер и Ронни Мецгер. С ними Тай болтается все лето. – Последняя фраза выдает его отношение к друзьям Тая.

– Похоже, вы не считаете их достойной компанией для своего сына.

– Не считаю. – Фред разрывается между желанием сказать правду и стремлением избежать обвинений в субъективности. – Если уж вы так ставите вопрос. Эбби – мелкий хулиган, а остальные двое… отстают в умственном развитии. Я надеюсь… я надеялся… что Тай это поймет и будет проводить свободное время с теми, что более или менее… вы понимаете…

– Соответствуют его уровню.

– Точно. Беда в том, что мой сын мелковат для своего возраста, а Эбби Уэкслер… э…

– Крупный и высокий для его возраста, – говорит Джек. – Идеальная ситуация для хулигана.

– Вы так говорите, будто знаете Эбби Уэкслера.

– Нет, но я видел его этим утром. С двумя другими мальчиками и вашим сыном.

Дейл выпрямляется на стуле, а Фред Маршалл роняет невидимую биту.

– Когда? – спрашивает Дейл.

– Когда? – одновременно спрашивает Фред Маршалл.

– На Чейз-стрит, в десять минут девятого. Я заехал за Генри Лайденом и вез его домой. Мальчишки на велосипедах выехали на мостовую прямо перед нами. Я хорошо разглядел вашего сына, мистер Маршалл. Чудесный мальчик.

Широко раскрывшиеся глаза Фреда Маршалла ясно указывают на то, что он увидел проблеск надежды. Дейл расслабляется.

– Тем самым ты подтверждаешь их слова. Это случилось до того, как Тай уехал от них. Если уехал.

– Или они уехали, оставив его, – вставляет отец Тая. – Они ездят быстрее, чем он, и иногда… дразнили его.

– Разгоняясь и оставляя его позади, – добавляет Джек. Мрачный кивок Фреда Маршалла доказывает, что ребенок делился своими обидами с любящим отцом. Джек помнит злобное, враждебное лицо, выставленный палец Эбби Уэкслера и задается вопросом: мог ли мальчик защитить себя от выходок этого гаденыша? Дейл почувствовал ложь в показаниях мальчиков, но с чего им лгать? Каковы бы ни были причины, инициатор, конечно же, Эбби Уэкслер. Остальные двое лишь исполняли приказ.

На мгновение отставив в сторону третью из своих мыслей, Джек говорит:

– Я хочу побеседовать с мальчиками до того, как ты отправишь их по домам. Где они?

– В комнате для допросов, на втором этаже. – Дейл показывает вверх. – Том тебя отведет.

С серыми стенами, серым металлическим столом, единственным окном, узким, как амбразура в крепостной стене, комната на втором этаже спроектирована так, чтобы скука или отчаяние помогали добывать признания. И Джек, переступивший порог вместе с Томом Лундом, чувствует, что ее атмосфера действует и на допрашиваемых, и на ведущего допрос. Бобби Дюлак перестает постукивать карандашом по столу, встает.

– Да здравствует Голливуд! Дейл сказал, что вы приедете к нам. Хотите допросить этих хулиганов, лейтенант?

– Возможно.

Двое из трех хулиганов, сидящих у дальнего края стола, с тревогой смотрят на Джека, опасаясь, что он отправит их в камеру. Слова «допросить» и «лейтенант» действуют словно холодный ветер из Канады. Эбби Уэкслер щурится, глядя на Джека, всем своим видом пытаясь показать, что его так просто не возьмешь. Ронни Мецгер ерзает на стуле, глаза у него большие, как плошки. Третий мальчик, Ти-Джи Ренникер, положил голову на скрещенные руки и вроде бы спит.

– Разбудите его, – бросает Джек. – Мне надо вам кое-что сказать, и я хочу, чтобы вы все слышали меня.

На самом деле сказать ему нечего, просто необходимо привлечь к себе внимание мальчиков. Он уже знает, что Дейл прав. Если они не лгут, то определенно что-то скрывают. Поэтому его внезапное появление так их напугало. Если бы он беседовал с ними первым, то разделил бы мальчишек и допросил по отдельности, но Бобби Дюлак допустил ошибку, и теперь ему приходится довольствоваться тем, что есть. Говорить он будет со всеми сразу и попытается сыграть на их страхе. Запугивать мальчишек не собирается, но постарается, чтобы у них учащенно забилось сердце, а уж потом сможет разделить их. Джек не считает зазорным врать, чтобы добыть ценную информацию.

Ронни Мецгер толкает Ти-Джи в плечо:

– Просыпайся, волбан… болван.

Спящий мальчик стонет, отрывает голову от рук, потягивается. Смотрит на Джека, моргает, сглатывает, выпрямляется.

– Добро пожаловать в мир бодрствующих. Я хочу представиться и объяснить, почему я здесь. Меня зовут Джек Сойер, я – лейтенант отдела расследования убийств управления полиции Лос-Анджелеса. У меня прекрасный послужной список и куча благодарностей и медалей. Если я иду по следу плохиша, то дело обычно заканчивается арестом. Три года назад я, проводя расследование, приехал сюда из Лос-Анджелеса. Двумя неделями позже мужчина, которого звали Торнберг Киндерлинг, отправился в Лос-Анджелес в кандалах. Поскольку я знаю этот район и работал в тесном контакте с местной полицией, УПЛА попросило меня помочь в расследовании убийств, совершенных Рыбаком. – Он искоса смотрит на Бобби Дюлака, ожидая увидеть, что тот усмехается, слушая эту галиматью, но Бобби сидит с каменным лицом. – Ваш друг Тайлер Маршалл был с вами до того, как исчез этим утром. Стал ли он добычей Рыбака? Мне не хочется в это верить, но я думаю, что да. Возможно, мы сможем спасти Тайлера, возможно, и нет, но, если я собираюсь остановить Рыбака, мне нужно, чтобы вы рассказали о том, что вам известно, в мельчайших подробностях. Вы должны быть со мной предельно откровенны, потому что вас обвинят в препятствовании отправлению правосудия, если вы солжете или что-то утаите. Препятствование отправлению правосудия – очень, очень серьезное преступление. Давайте поинтересуемся у Дюлака, каково минимальное наказание за это преступление в штате Висконсин.

– Пять лет, будьте уверены, – без запинки отвечает Бобби Дюлак.

Эбби Уэкслер прикусывает изнутри щеку. Ронни Мецгер отводит глаза и принимается изучать стол. Ти-Джи Ренникер разглядывает узкое окно.

Джек садится рядом с Бобби Дюлаком.

– Так уж получилось, что я тот самый водитель пикапа, которому этим утром один из вас показал палец. Не могу сказать, что меня радует новая встреча с вами.

Две головы поворачиваются к Эбби, который отчаянно щурится, стараясь найти решение новой проблемы.

– Я не показывал. – Он принимает решение все отрицать. – Может, вы подумали, что я показывал, но на самом деле этого не было.

– Ты уже лжешь, а мы еще и не начинали говорить о Тайлере Маршалле. Я даю тебе последний шанс. Скажи мне правду.

Эбби фыркает:

– Я не привык говорить с теми, кого я не знаю.

– Встань, – говорит Джек.

Эбби смотрит на Ронни, на Ти-Джи, но его друзья отводят глаза. Отодвигает стул, встает.

– Дюлак, – тон становится приказным, – выведи его за дверь и подержи там.

Бобби Дюлак прекрасно справляется с ролью. Медленно поднимается, идет к Эбби, не сводя с него глаз. Напоминает пантеру на пути к вкусному ужину. Эбби Уэкслер отскакивает, выставляет перед собой руки:

– Нет, нет… беру свои слова назад… я показал палец, идет?

– Слишком поздно. – Джек неумолим. Он наблюдает, как Бобби хватает мальчика за локоть и тащит к двери. Покрасневший, потный, Эбби упирается изо всех сил, но рука Дюлака неумолимо тащит его к двери. Эбби что-то кричит, из глаз брызгают слезы, но Бобби Дюлак уже открывает дверь и выводит его в пустынный коридор второго этажа. Дверь закрывается, отсекая вопль страха.

У оставшихся мальчиков лица цветом напоминают скисшее молоко, они не в силах шевельнуться.

– Не волнуйтесь, – говорит Джек. – Ничего с ним не случится. Через пятнадцать-двадцать минут вы все разъедетесь по домам. Я просто подумал, что нет смысла говорить с тем, кто с порога начинает врать. Запомните: даже плохой коп знает, когда ему лгут, а я один из лучших копов. И вот что мы сейчас сделаем. Вы расскажете мне о том, как прошло это утро, что делал Тайлер, как получилось, что он остался один, куда вы потом поехали, что делали, кого видели. – Он откидывается на спинку стула, кладет руки на стол. – Я вас слушаю.

Ронни и Ти-Джи переглядываются. Ти-Джи сует в рот указательный палец правой руки, начинает покусывать ноготь.

– Эбби показал вам палец, – говорит Ронни.

– Я знаю. Дальше?

– Тай сказал, что хочет куда-то поехать.

– Где вы тогда были?

– Э… рядом с «Увенимагом».

– «Универмагом», – поправляет его Ти-Джи. – Универмаг, садовая твоя голова, не увенимаг.

– И?

– И Тайлер сказал… – Ронни смотрит на Ти-Джи. – Тайлер сказал, что хочет куда-то поехать.

– И куда он поехал, на запад или на восток?

Мальчики смотрят на него так, словно он вдруг перешел на иностранный язык. Вопрос ставит их в тупик.

– К реке или от реки?

Они вновь переглядываются. Этот вопрос задан на английском, но точного ответа у них нет.

– Я не знаю, – первым отвечает Ронни.

– Как насчет тебя, Ти-Джи? Ты знаешь?

Ти-Джи мотает головой.

– Хорошо. Это честно. Вы не знаете, потому что не видели, как он уехал? И он, конечно же, не говорил вам, что хочет куда-то поехать, не так ли? Готов поспорить, все это придумал Эбби.

Ти-Джи сжимается в комок, а Ронни в изумлении таращится на Джека. Еще бы, первая встреча с Шерлоком Холмсом.

– Помните, как я проехал мимо вас на пикапе? – Оба кивают. – Тайлер тогда был с вами. – Опять кивки. – Вы уже съехали с тротуара у «Универмага Шмитта» и направлялись на восток по Чейз-стрит, от реки. Я видел вас в зеркале заднего обзора. Эбби изо всех сил жал на педали. Вы двое могли поспеть за ним. Тайлер меньше вас, и он сразу же отстал. Так что я знаю, что один он никуда не уезжал. Он просто не мог угнаться за вами.

– Он отстал, отстал, – верещит Мецгер, – и Бырак выскочил и схватил его. – Из его глаз льются слезы.

Джек наклоняется вперед:

– Ты видел, как это случилось? Кто-нибудь из вас видел?

– Н-е-е-е-т, – рыдает Ронни.

Ти-Джи медленно качает головой.

– Вы не видели, как кто-нибудь говорил с Таем, не видели, как рядом останавливался автомобиль, как Тай заходил в магазин, или еще что-нибудь?

Мальчики что-то бормочут, их голоса накладываются друг на друга, но Джеку ясно, что они ничего не видели.

– Когда вы поняли, что его нет?

Ти-Джи открывает рот, потом закрывает. Говорит Ронни:

– Когда ели мороженое.

Ти-Джи согласно кивает.

Еще два вопроса позволяют выяснить, что мороженое они купили в магазине «С семи до одиннадцати», как и карты «Магия», и буквально через пару минут заметили отсутствие Тайлера Маршалла.

– Эбби сказал, что Тай может купить нам еще по колоде карт «Магия», – добавляет Ронни.

Они подошли к главному. Каким бы ни был их секрет, связан он с тем, что произошло после того, как они вышли из магазина и заметили отсутствие Тайлера. И секрет этот принадлежит Ти-Джи. Мальчик разве что не потел кровью, тогда как воспоминания о мороженом и картах «Магия» значительно успокоили его друга. Но есть еще вопрос, который Джек хочет задать им обоим.

– Итак, Эбби захотел найти Тая. Вы все сели на велосипеды и отправились на поиски или Эбби послал одного из вас?

– Что? – переспрашивает Ронни. Ти-Джи опускает голову, скрещивает руки на затылке, словно защищаясь от удара. – Тайлер куда-то уехал, – добавляет Ронни. – Мы его не искали. Поехали в парк. Меняться картами «Магия».

– Понятно, – кивает Джек. – Ронни, благодарю тебя. Ты мне очень помог. Выйди из комнаты и подожди в коридоре с Эбби и патрульным Дюлаком. А я хочу поговорить с Ти-Джи. Больше пяти минут наш разговор не займет.

– Я могу идти? – Джек кивает, Ронни осторожно поднимается. Когда он добирается до двери, Ти-Джи вдруг вскрикивает. Он откидывается на спинку стула, сжимается в комок, смотрит на Джека блестящими круглыми глазами.

– Ти-Джи, – говорит Джек, – волноваться тебе не о чем, обещаю. – Теперь он наедине с мальчиком, который доказал, что что-то знает, устало заснув в комнате для допросов, и Джек прежде всего хочет отпустить ему грехи. Он уже догадывается о секрете Ти-Джи, и секрет этот – пшик, пользы от него никакой. – Что бы ты мне ни сказал, арестовывать тебя я не собираюсь. Это я тебе точно обещаю. Тебе ничего не грозит, сынок. Более того, я рад, что ты и твои друзья приехали и помогли нам разобраться, что к чему.

В том же духе он говорит еще три или четыре минуты, в течение которых Ти-Джи Ренникер, только что приговоренный к смерти и уже стоявший перед расстрельной командой, понимает, что его помиловали и скоро он увидит и друзей, и родных. Кровь постепенно приливает к лицу, взгляд уже не такой запуганный.

– Скажи мне, что сделал Эбби, – добавляет Джек. – Это останется между нами. Я никому не скажу. Честное слово. Я тебя не выдам.

– Он хотел, чтобы Тай купил нам еще по колоде карт «Магия», – отвечает Ти-Джи, нащупывая путь по незнакомой территории. – Если бы Тай был с нами, он бы купил. Эбби умеет добиваться своего. Вот… вот он и велел мне поехать вниз и привезти копушу, а не то я получил бы индейский ожог.

– И ты сел на велосипед и поехал обратно по Чейз-стрит.

– Да. Смотрел, но Тайлера нигде не видел. Я думал, что увижу, понимаете? Потому что куда он мог деться?

– И?.. – Джек чувствует, что секрет вот-вот откроется.

– И я все равно не увидел его. Добрался до Куин-стрит, на которой расположен дом для стариков за густой зеленой изгородью. Вот там я и заметил велосипед. На тротуаре рядом с изгородью. Рядом лежала его кроссовка. И листья из изгороди.

Вот он, бесполезный секрет. Может, не такой уж бесполезный. Достаточно точно установлено время исчезновения мальчика: четверть девятого, может, восемь двадцать. Велосипед простоял на тротуаре рядом с кроссовкой практически четыре часа, прежде чем их обнаружил Дэнни Щеда. «Центр Макстона» занимает весь квартал по Куин-стрит, и до начала Клубничного фестиваля по этой улице, возможно, никто не проходил и не проезжал.

Ти-Джи рассказывает о своих страхах: если Рыбак утянул Тая в изгородь, он мог вернуться и за ним! В ответ на последний вопрос Джека мальчик говорит:

– Эбби велел нам говорить, что Тай уехал от нас у «Универмага», чтобы люди не винили нас, что мы его бросили. На случай, что его убили. Но Тая не убили, правда? Таких, как Тай, не убивают.

– Я на это надеюсь, – отвечает Джек.

– И я. – Ти-Джи вытирает ладонью нос.

– Ну, тебе пора домой. – Джек поднимается.

Ти-Джи тоже встает, направляется к двери.

– Ой! Я вспомнил!

– Что?

– Я видел на тротуаре перья.

Пол под ногами Джека наклоняется сначала влево, потом вправо, словно палуба корабля. Он удерживает равновесие, схватившись за спинку стула.

– Правда? – Берет себя в руки, прежде чем посмотреть на мальчика. – Какие перья?

– Черные. Большие. Похоже, вороньи. Одно лежало рядом с велосипедом, второе – в кроссовке.

– Это любопытно. – Джек выигрывает время, чтобы прийти в себя после встряски, вызванной неожиданным упоминанием перьев Ти-Джи Ренникером. До чего же нелепая реакция. На мгновение ему показалось, что он вот-вот грохнется в обморок. Его перышки были иллюзией, перышками нереальных малиновок, не существовавших в действительности. Джек твердит и твердит себе об этом, и наконец ему удается совладать с нервами, но нам следует помнить, что до конца этого дня и большую часть следующего слово «перья» плавает в его голове, иной раз выскакивая на поверхность со сверканием молнии и раскатами грома.

– Странно это, – говорит Ти-Джи. – Каким образом перо могло попасть в его кроссовку?

– Может, принес ветер. – Джек сознательно игнорирует отсутствие ветра в этот день. Убедившись, что пол под его ногами выровнялся, знаком руки предлагает Ти-Джи открыть дверь в коридор, идет за ним.

Эбби Уэкслер отлепляется от стены. Он стоит рядом с Бобби Дюлаком. Бобби по-прежнему напоминает мраморную глыбу. Ронни Мецгер отступает на шаг.

– Мы можем отпустить мальчиков, – говорит Джек. – Они выполнили свой долг.

– И что сказал вам Ти-Джи? – мрачно спрашивает Эбби.

– Он ясно дал понять, что вы ничего не знаете об исчезновении вашего друга, – отвечает Джек.

Эбби расслабляется, но сердито зыркает по сторонам. Последний взгляд достается Джеку, который в недоумении изгибает бровь.

– Я не плакал, – говорит Эбби. – Я испугался, но не плакал.

– Ты испугался, понятное дело, – кивает Джек. – В следующий раз не лги мне. У тебя был шанс помочь полиции, но ты его упустил.

Эбби пожимает плечами:

– Может, и так, но палец я показывал не вам, а этой дурацкой музыке.

– Мне она тоже не нравилась. На том, чтобы прослушать ее, настоял мой пассажир. Вы знаете, кто он? – Эбби недоверчиво смотрит на Джека, и тот сам отвечает на свой вопрос: – Джордж Рэтбан.

С тем же успехом он мог сказать «Супермен» или «Арнольд Шварценеггер». От подозрительности Эбби не остается и следа, лицо трансформируется. Теперь на нем написан благоговейный восторг.

– Вы знаете Джорджа Рэтбана?

– Он – один из моих самых близких друзей, – отвечает Джек, не добавляя, что и остальные его лучшие друзья, в принципе, тоже Джордж Рэтбан.

– Круто, – вырывается у Эбби.

– Круто, – доносится голос Ти-Джи.

– Джордж – крутой парень, – кивает Джек. – Я передам ему, что вы это знаете. А теперь вниз и на велосипеды.

В восторге от того, что они краем глаза смогли увидеть самого Джорджа Рэтбана, мальчишки седлают велосипеды, крутят педалями по Самнер-стрит, сворачивают на Вторую.

– Удачная выдумка, насчет Джорджа Рэтбана, – говорит Бобби Дюлак. – Они уехали счастливыми.

– Это не выдумка.

Бобби застывает как вкопанный:

– Джордж Рэтбан – ваш друг?

– Да, – кивает Джек. – Но иногда он совершенно несносен.

Дейл и Фред Маршалл сразу поворачиваются к Джеку, когда тот входит в кабинет. Во взгляде Дейла – жажда новой информации, Фреда Маршалла – надежда.

– Ну? – спрашивает Дейл.

– Ты не ошибся, они кое-что скрывали, но ничего особенного.

Фред Маршалл тяжело откидывается на спинку стула, часть надежды на счастливый исход выходит из него, как воздух из проколотого колеса.

– Вскоре после того, как они вышли из магазина «С семи до одиннадцати», Уэкслер отправил Ти-Джи за вашим сыном, – рассказывает Джек. – Доехав до Куин-стрит, Ти-Джи увидел на тротуаре велосипед и кроссовку. Разумеется, они сразу же подумали о Рыбаке. Эбби Уэкслер смекнул, что вину за похищение Тайлера могут возложить и на них, все-таки они его бросили, и придумал версию, которую вы слышали, будто Тайлер уехал от них, а не наоборот.

– Если вы видели всех четверых примерно в восемь десять, значит, Тайлер исчез буквально через несколько минут. Что же делал этот псих, прятался за изгородью?

– Возможно, что и прятался, – кивает Джек. – Твои люди проверили изгородь?

– Детективы полицейского управления тщательно осмотрели и саму изгородь, и землю под ней. Нашли только листья и грязь.

Фред Маршалл вскакивает и с силой врезает кулаком по столу:

– Мой сын пропал за четыре часа до того, как кто-то заметил велосипед. Сейчас уже половина восьмого вечера! Его нет уже целый день! Чего я здесь сижу? Мне надо ездить по городу, искать его!

– Все ищут твоего сына, Фред, – отвечает ему Дейл. – Мои парни, детективы из полицейского управления, даже ФБР.

– Я на них не надеюсь, – качает головой Фред. – Они до сих пор не могут найти Ирму Френо, не так ли? Как они найдут моего сына? Насколько я понимаю, у меня только один шанс. – Он поворачивается к Джеку, его глаза ярко вспыхивают. – Этот шанс – вы, лейтенант. Вы мне поможете?

Третья и наиболее тревожная мысль, которая утаивалась до сих пор, обусловленная опытом полицейского, заставляет его сказать:

– Я бы хотел поговорить с вашей женой. Полагаю, вы намереваетесь навестить ее завтра. Не будете возражать, если я поеду с вами?

Дейл моргает:

– Может, нам следует это обсудить? Ты думаешь, от этого будет толк?

– Возможно, – отвечает Джек.

– Ей наверняка станет полегче, если она увидит вас, – уверенно заявляет Фред. – Вы ведь живете в Норвэй-Вэлли? Это по пути в Арден. Я могу заехать за вами около девяти.

– Увидимся в девять, – отвечает Джек, игнорируя взгляд друга, красноречиво говорящий, что он считает эту поездку ненужной, и внутренний голос, нашептывающий:

– Потрясающе! – восклицает Генри Лайден. – Не знаю, благодарить тебя или поздравлять. Пожалуй, уместно и первое, и второе. Мне представляется, что ты рад, что все так обернулось.

– Не говори глупостей. Я поехал туда только для того, чтобы отец мальчика не приезжал ко мне домой.

– Это не единственная причина.

– Ты прав. Я немного нервничал. И решил, что смена обстановки пойдет мне на пользу.

– Но была также и другая причина.

– Генри, ты по самые яйца в свином навозе, ты это знаешь? Ты думаешь, что я так поступил из чувства гражданского долга, или из сострадания, или из альтруизма, или чего-то там еще, но это не так. Мне не хочется этого говорить, но у меня далеко не такое доброе сердце и не столь развитое чувство ответственности, как тебе кажется.

– По самые яйца в свином навозе? Ты попал в десятку. Я не то что по яйца в свином навозе, а по грудь, а то и по подбородок, и не только сейчас, но большую часть моей жизни.

– Приятно слышать, что ты это признаешь.

– Однако ты неправильно меня понял. Ты прав, я думаю, что ты хороший, порядочный человек. Я не просто так думаю, я это знаю. Ты скромный, сострадательный, честный, ответственный… каким бы ты сам себя ни считал. Но я-то говорю не об этом.

– Тогда о чем?

– Другая причина, по которой ты решил поехать в полицейский участок, связана с той проблемой, тревогой, заботой, как ни назови, которая донимает тебя последнюю пару недель. Все это время ты ходишь как в воду опущенный.

– Ха! – вырывается у Джека.

– Эта проблема, этот твой секрет, отнимает у тебя половину времени и внимания, ты существуешь только наполовину. Сладенький, неужели ты думаешь, что я не замечаю, когда ты встревожен или поглощен своими мыслями? Я, возможно, слепой, но уж это я вижу.

– Хорошо. Положим, в последнее время что-то меня тяготило. Но при чем здесь моя поездка в полицейский участок?

– Варианта два. Или ты поехал, чтобы схлестнуться с тем, что тяготило тебя, или ты от этого убегал.

Джек молчит.

– Отсюда предположение: эта проблема должна иметь отношение к полицейскому периоду твоей жизни. Возможно, связана с каким-то давним делом. Может, преступник, которого ты засадил за решетку, недавно освободился и теперь грозится убить тебя. А может, дело совсем в другом: выяснилось, что у тебя рак печени и жить тебе осталось три месяца.

– У меня нет рака печени, и, насколько мне известно, никто из освободившихся преступников не собирается меня убивать. Все мои дела, во всяком случае большинство, спокойно хранятся в архиве УПЛА. Разумеется, кое-что меня в последнее время тревожило, и мне следовало ожидать, что ты это заметишь. Но я не хотел, ну, грузить тебя этой проблемой, пока не разобрался с ней сам.

– Скажи мне только одно. Ты собираешься схлестнуться с ней или убежать от нее?

– На этот вопрос ответа нет.

– Это мы еще поглядим. Еда наконец готова? Я умираю, просто умираю с голоду. Ты слишком медленно готовишь. Я бы уже десять минут как все закончил.

– Придержи лошадей, – отвечает Джек. – Осталось немного. Все дело в твоей идиотской кухне.

– Самая рациональная кухня в Америке. Может, и во всем мире.

Быстро ретировавшись из полицейского участка, чтобы избежать бесполезного разговора с Дейлом, Джек вдруг решил позвонить Генри с предложением приготовить обед для них обоих. Пара хороших стейков, бутылка доброго вина, жареные грибы, овощной салат. Все необходимое он мог купить во Френч-Лэндинге. Раньше Джек три или четыре раза готовил обед для Генри, а один раз Генри приготовил несъедобный обед (домоправительница взяла все баночки с травами и приправами, чтобы помыть их, а потом поставила не на те места). В половине девятого он подъехал к просторному белому дому Генри, поприветствовал хозяина и с продуктами и «Холодным домом» прошел в кухню. Положил книгу на дальний край стола, открыл бутылку вина, налил по стакану хозяину и себе и принялся за готовку. Но поначалу несколько минут привыкал к особенностям кухни Генри, в которой все лежало не по видам, сковородки – со сковородками, кастрюли – с кастрюлями, а по назначению, в соответствии с блюдами, для которых требовались те или иные кухонные принадлежности. Если Генри хотел пожарить форель и картофель, от него требовалось лишь открыть определенный шкафчик и воспользоваться всем, что там лежало. Кухонные принадлежности делились на четыре основные группы (мясо, рыба, птица и овощи), с многочисленными подгруппами и подподгруппами в каждой категории. Эта система классификации сбивала Джека с толку, и иной раз ему приходилось заглядывать в несколько ящиков, прежде чем он находил нужную сковородку или лопаточку. Пока Джек рубит овощи, Генри накрывает на стол, ставит тарелки и столовые приборы и садится, чтобы расспросить своего отягощенного заботами друга.

Наконец стейки перемещаются на тарелки, к ним присоединяются грибы, а середину стола занимает большая деревянная салатница. Генри заявляет, что еда отменная, пригубливает вино.

– Раз уж ты не хочешь говорить о том, что тебя тяготит, расскажи, что произошло в полицейском участке. Я полагаю, сомнений в том, что похищен еще один ребенок, уже нет.

– К сожалению, практически нет. Это мальчик, Тайлер Маршалл. Его отец – Фред Маршалл, он работает в «Гольце». Ты его знаешь?

– Прошло уже много лет с тех пор, как я покупал у него комбайн, – отвечает Генри.

– Прежде всего меня приятно удивило, что Фред Маршалл – очень хороший человек, – продолжает Джек и во всех подробностях рассказывает о том, как он провел время в полицейском участке, опустив лишь один момент, свою третью, невысказанную мысль.

– Ты действительно сказал, что хочешь навестить жену Маршалла? В отделении для психических больных Лютеранской больницы?

– Да, – кивает Джек. – Я еду туда завтра.

– Не понимаю. – Генри ест, придавливая стейк ножом, накалывая на вилку, отрезая узкую полоску и отправляя ее в рот. – Почему ты захотел повидаться с матерью?

– Потому что думаю, что она так или иначе задействована в этом.

– Да перестань. Мать мальчика?

– Я не говорю, что она – Рыбак, потому что, конечно же, это не так. Но, по словам ее мужа, поведение Джуди Маршалл начало меняться до того, как исчезла Эми Сен-Пьер. Ей становилось все хуже по мере того, как убивали детей, а в день исчезновения сына она окончательно свихнулась. И Фреду пришлось отправить ее в больницу.

– Ты не считаешь, что у нее был отличный повод для того, чтобы свихнуться?

– Она свихнулась до того, как ей сказали об исчезновении сына. Ее муж думает, что она – эспер! Он говорит, что она заранее знала об убийствах, о появлении Рыбака. И знала о том, что случилось с сыном до обнаружения велосипеда. Когда Фред Маршалл пришел домой, она уже ободрала стены и несла какой-то бред. Совершенно не контролировала себя.

– Известно множество случаев, когда матери внезапно узнают об опасности или травме, угрожающих их детям. Телепатическая связь. Наука, естественно, это отрицает, но такое случается.

– Я не верю в сверхъестественные способности и не верю в совпадения.

– Тогда о чем ты говоришь?

– Джуди Маршалл что-то знает, и то, что ей известно, очень важно. Фред не может этого понять, он слишком заклинен на происходящем, Дейл – тоже. Ты бы слышал, как Фред о ней говорил.

– Что же она может знать?

– Я думаю, она знает, она знает Рыбака. Я думаю, это достаточно близкий ей человек. Кем бы он ни был, она знает его имя, и это сводит ее с ума.

Генри хмурится и, пользуясь привычным приемом, отправляет в рот кусок стейка.

– Так ты едешь в больницу, чтобы убедить ее сказать правду.

– Да. В принципе.

В кухне повисает загадочная тишина. Генри неторопливо пережевывает мясо, потом запивает его каберне.

– Как прошло твое шоу? Все нормально?

– Как по маслу. Это милое старичье так и рвалось на танцплощадку, даже в инвалидных креслах. Только один старик мне очень не понравился. Нагрубил женщине, которую зовут Элис, попросил меня завести «Кошмар леди Магоуэн», такой мелодии не существует, возможно, ты знаешь.

– Есть «Сон леди Магоуэн». Вуди Эрман.

– Молодец. Но главное, ужасный голос у этого старика. Словно из ада. Так или иначе, но пластинки Вуди Эрмана у меня не было, тогда он попросил «Мне не терпится начать» Банни Беригэна. Так уж вышло, что это была любимая мелодия Роды. С учетом моих галлюцинаций меня словно ударило обухом по голове. Не знаю почему.

Несколько минут они молча ели.

– И что все это значит, Генри? – спрашивает Джек.

Генри склоняет голову набок, прислушиваясь к внутреннему голосу. Хмурится, кладет вилку на стол. Внутренний голос продолжает требовать внимания. Он поправляет черные очки и поворачивается к Джеку:

– Что бы ты ни говорил, ты по-прежнему думаешь как коп.

Джек чувствует, что эти слова – не комплимент.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Копы все видят несколько в ином свете, чем те, кто не служит в полиции. Когда коп смотрит на человека, он сразу задается вопросом, в чем тот виновен. Мысль о возможной невиновности просто не приходит ему в голову. Для копа, который отслужил десять или больше лет, все, кроме копов, виновны. Только большинство еще не успели поймать.

Генри точно описал жизненное кредо десятков людей, с которыми когда-то работал Джек.

– Генри, откуда ты это знаешь?

– Я могу это видеть в их глазах, – отвечает Генри. – Так полисмены воспринимают мир. Ты – полисмен.

– Я – копписмен, – вырывается у Джека. Устыдившись, он краснеет. – Извини, эта глупая фраза вертелась у меня в голове и вдруг выскочила наружу.

– Почему бы нам не помыть посуду и не приняться за «Холодный дом»?

После того как тарелки установлены в сушку, Джек берет книгу с дальнего края стола и идет за Генри в гостиную, по пути, как обычно, бросив взгляд в студию своего друга. Дверь с большой стеклянной панелью ведет в комнатку со звуконепроницаемыми стенами, заставленную электронным оборудованием: микрофон и проигрыватель вернулись из «Макстона» и теперь стоят перед вращающимся стулом Генри. Под рукой и музыкальный центр для лазерных дисков, и пленочный магнитофон, и пульт для микширования. Большое окно выходит на кухню. Когда Генри проектировал студию, Рода потребовала прорубить это окно, потому что хотела видеть, как он работает. Все провода скрыты от глаз. Аккуратностью и порядком студия напоминает капитанскую каюту на корабле.

– Похоже, ты собирался поработать этим вечером, – замечает Джек.

– Я хотел закончить две программы Генри Шейка, и я готовлю праздничный салют в честь дня рождения Лестера Янга и Чарли Паркера.

– Они родились в один день?

– Практически. Двадцать седьмого и двадцать девятого августа. Что скажешь, зажигать свет или нет?

– Пожалуй, зажги.

Генри Лайден зажигает две лампы у окна, Джек Сойер садится в большое кресло у камина, включает торшер и наблюдает, как Генри садится на удобный диван, зажигает два торшера по его сторонам. Ровный свет наполняет длинную комнату, кресло Джека стоит в наиболее освещенном месте.

– «Холодный дом», Чарльз Диккенс, – объявляет он. Откашливается. – Ну что, Генри, поехали?

– «Лондон. Михайлова сессия близится к завершению… – читает он и уходит в мир грязи и сажи. Грязные собаки, грязные лошади, грязные люди, день без света. Скоро он добирается до второго абзаца. – Туман везде. Туман в верховьях Темзы, где он плывет над зелеными островками и лугами; туман в низовьях, где он клубится среди леса мачт и над отбросами большого (и грязного) города. Туман на Эссексских болотах, туман на Кентских высотах. Туман заползает в камбузы угольных бригов; туман лежит на верфях и плывет сквозь снасти больших кораблей; туман оседает на бортах барж и маленьких суденышек».

Голос смолкает, действительность смешивается с вымыслом. Атмосфера удивительно напоминает Френч-Лэндинг, Самнер-стрит и Чейз-стрит, свет в окнах гостиницы «Дуб», Громобойную пятерку с Нейлхауз-роуд, серый склон, поднимающийся от реки, Куин-стрит и зеленую изгородь «Макстона», маленькие дома, рассыпанные вдоль шоссе… Все упомянутое задушено невидимым туманом, который накрывает своим пологом и потрепанный временем и непогодой щит с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», и бар «Сэнд», после чего ползет дальше, по холмам и долинам.

– Извини, – говорит Джек. – Задумался…

– Я тоже, – отвечает Генри. – Продолжай.

Джек, понятия не имеющий о существовании за щитом «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН» черного дома, в который со временем ему придется войти, сосредоточивается на «Холодном доме». За окнами темнеет, свет ламп становится ярче. Дело Джарндайса и Джарндайса плетется по судам, ускоряемое или замедляемое стараниями адвокатов Чиззла, Миззла и Дриззла; леди Дедлок оставляет сэра Лейсестера Дедлока одного в их огромном поместье с обветшалой часовней, застывшей рекой и «дорожкой призрака»; Эстер Саммерсон начинает рассказ от первого лица. Наши друзья решают, что в честь появления Эстер недурно и выпить, раз уж ее рассказ затягивается. Генри поднимается с дивана, идет на кухню, возвращается с двумя низкими широкими стаканами, на треть наполненными виски «Болвени даблвуд», и стаканом чистой воды для чтеца. Пара глотков, несколько слов одобрения, и Джек вновь читает. Эстер, Эстер, Эстер. За розовыми очками, через которые она смотрит на мир, история набирает ход, увлекая и чтеца, и слушателя.

Дочитав очередную главу, Джек закрывает книгу и зевает. Генри встает и потягивается. Они идут к двери, Генри выходит вместе с Джеком под бескрайнее, усыпанное звездами небо.

– Хочу задать тебе один вопрос, – нарушает тишину Генри.

– Валяй.

– Попав в полицейский участок, ты действительно почувствовал себя копом? Тебе казалось, что ты им прикидываешься?

– Знаешь, меня самого это удивило, – отвечает Джек. – Едва переступив порог, я снова стал копом.

– Хорошо.

– Почему хорошо?

– Потому что твои слова означают, что ты бежишь навстречу своему таинственному секрету, а не от него.

Качая головой и улыбаясь, сознательно не отвечая Генри, Джек садится за руль и уже из кабины прощается с хозяином. Двигатель кашляет и заводится, вспыхивают фары, Джек едет домой.